Provocation

Обмотанные в некоторых местах лейкопластырями длинные пальцы проворно бегали по непрерывно щёлкающей клавиатуре серого ноутбука со старыми царапинами и яркими, потёртыми от времени наклейками на тонкой крышке, пока их владелец, лениво развалившийся на лаконичном угловом диване, закинув одну согнутую ногу на невысокую спинку, то и дело скучающе зевал, периодически окидывая незаинтересованным взглядом скудную обстановку просторной комнаты, в теории выполняющей функцию гостиной. Оба окна, ведущие на теневую сторону улицы, были плотно завешаны тяжёлыми тёмно-синими шторами, под которыми находились столь же плотно закрытые жалюзи, не пропускающие лишний луч света и надёжно скрывающие жителей квартиры от непрошеных гостей в виде наёмных убийц и выслеживающих дронов. Но это не мешало постоянно держать окна в режиме проветривания, чтобы прохладный уличный воздух хоть как-то циркулировал по помещению, потому что давящая на лёгкие духота давила ещё и на мозг, мешая всяческим мыслительным процессам, которые составляли основную часть работы проживающих в этой квартире. В почти кромешной тьме единственным источником освещения выступали горящие ярко-синим экраны компьютеров и размеренно моргающие красноватые лампочки прочей техники, которая объединялась в один сложный механизм многочисленными чёрными проводами, что подобно змеям извивались по полу, заползая друг на друга и переплетаясь в причудливые фигуры. Холодный синеватый отблеск экрана в полумраке резко очерчивал на смазливом лице впалые скулы и выразительную линию челюсти, отражаясь в слегка прищуренных тёмных коньячных глазах, обрамлённых красивыми длинными ресницами и глубокими коричневыми кругами под ними. Юркий язык временами скользил между тонкими бледными губами, увлажняя их вязкой слюной, которая игриво поблёскивала в свете ноутбука, но вскоре высыхала, неприятно стягивая кожу и заставляя повторять это действие снова и снова, будто испытывая терпение Осаму на прочность. Дазай тяжело сглотнул, преодолевая неимоверную сухость в горле, которая навязчиво и так не вовремя одолевала его уже несколько часов кряду, и слегка прикусил нижнюю губу, пробегая усталыми глазами по мелкому тексту открытых на экране документов. Проведя языком по ровному верхнему ряду зубов, Осаму поморщился и раздражённо цыкнул, слегка прикрывая, но не захлопывая крышку ноутбука, и небрежно отложил его в сторону. Он с видом великомученика стёк с дивана бесформенной жидкостью и запнулся босыми ногами, за которыми длинным шлейфом волочились ослабившиеся смятые бинты, о несколько ползущих около дивана толстых проводов, чуть не налетев виском на угол подлокотника с деревянными вставками по краям, но вовремя успев поймать равновесие. Подняв руки над склонённой к полу головой в сдающемся над властью захватившей комнату техники жесте и усиленно смотря под ноги, Дазай поплёлся по длинному пустому коридору, который не был освещён вовсе, на кухню, чтобы подрагивающей рукой налить воду в высокий стакан из стеклянного графина, при этом расплескав её на покрытую лаком столешницу минимум ещё на полстакана. Дазай поднёс полный до краёв стакан к губам и буквально вцепился в него, большими, жадными глотками вливая в себя прохладную воду, так что несколько капель стекли с уголков губ вниз по линии челюсти, впитываясь в пахнущие стерильностью, выветрившимся спиртом и заживляющей мазью бинтовые повязки, которые плотно опоясывали длинную шею. Холодная вода приятно обволакивала сухие стенки горла, и это блаженное ощущение почти стоило пары часов мучений в жажде. На светлой рубашке, расстёгнутой на три пуговицы и обнажающей глубокую ямку между острыми, резко выдающимися вперёд ключицами и туго обмотанную бинтами широкую грудь, расползлись пара тёмных влажных пятен. За два глотка выпив половину, Осаму удовлетворённо выдохнул, отчего толстые стеклянные стенки запотели, и поднял прикрытые от наслаждения глаза на подвесной кухонный шкаф прямо напротив него, в котором должна была бы лежать разного рода утварь, но тот пустовал, впитывая в себя запах пыли, как и все остальные шкафы, включая холодильник. С громким стуком поставив стакан на столешницу, Дазай развернулся и, успешно игнорируя размеренными ударами закапавшую с края лаконичного тёмного гарнитура пролитую воду, побрёл обратно в гостиную, сероватым рукавом из обвивающих запястья бинтов вытирая влажные поалевшие губы. Остановившись на полпути, Осаму поднял сцепленные в замок руки над головой, так что рукава рубашки скатились вниз и обнажили худую конечность от скрытого повязками запястья до голого локтя, но, впрочем, жилистое предплечье также было туго обмотано и старательно скрыто от любопытных глаз. Вытягиваясь во весь рост и чувствуя, как несколько позвонков между острых лопаток с приятным хрустом встали на место, а в напряжённые мышцы спины прилила кровь, Дазай довольно простонал на выдохе и расслабленно опустил руки, похрустывая суставами. Случайно зацепив локтём дверной косяк, Осаму вошёл в тёмную комнату и крадучись приблизился к повёрнутому спинкой к нему компьютерному креслу, с одного подлокотника которого неподвижно свисала худая длинная рука, кажущаяся в голубоватом свете мониторов почти прозрачной. Пальцы второй руки размеренно бегали по клацающей клавиатуре компьютера с одним главным монитором и двумя дополнительными, повёрнутыми полубоком по обе стороны от основного, в то время как сам Достоевский оставался неподвижен, словно высеченная из мрамора холодная античная статуя. Казалось, застыла даже грудная клетка, а кровообращение остановилось, потому что у произведений искусства не бьётся сердце и не циркулирует кровь, они только манят своими приоткрытыми неподвижными губами, лишёнными жизни и цвета, но не демонической привлекательности, что тысячелетиями низвергает человечество в Ад, горнило которого уже незримо разверзлось под каждым порочным индивидом, своим жаром напоминая о расплате за грехи своих отцов. Отрешённый, почти неосмысленный на вид лиловый взгляд, отражающий яркие огни экранов, был направлен в одну точку куда-то поверх техники, длинные чёрные ресницы изредка медленно опускались и столь же медленно поднимались, увлажняя высохшие глазницы, на фоне белка которых почти не виднелась привычная паутинка красноватых сосудов. Дазай игриво склонил голову набок и, предвкушающе ухмыляясь, схватился руками за нижнюю часть спинки кресла, с силой толкая её в сторону и заставляя закрутиться на месте. От резкого движения с головы Фёдора слетела белая шапка, а сам он, словно внезапно проснувшись от долгого сна, машинально вцепился пальцами в подлокотники, чтобы не улететь на пол вслед за излюбленным головным убором. Широко улыбающийся Осаму, у которого от немого смеха теперь потрясывало костлявые плечи, остановил кресло и, взявшись за подлокотники по обе стороны от Достоевского и лишая того возможности подняться, наклонился так, чтобы оказаться прямо напротив расслабленного лица, встречаясь с выразительным осуждающим взглядом. — Мне скучно, — спустя несколько секунд обоюдного молчания почти по-детски требовательным тоном объявил Дазай, обиженно поджимая тонкие губы. Он безо всякого стеснения внимательно рассматривал растрепавшиеся волосы цвета воронова крыла, рассыпавшиеся по чужим изящным, слегка ссутуленным плечам. — Это точно не моя проблема, и решать её не мне, — проговорил наигранно доброжелательным тоном Фёдор и растянул почти белые сухие губы в широкой улыбке. Он на несколько секунд опустил оценивающий взгляд вниз, на перетянутую бинтами грудь и плоский живот, прекрасный вид на которые открывали почти полностью расстёгнутая белая рубашка, заправленная в бежевые брюки, и определённо нарочно низко наклонившийся к нему Дазай. — Нет, это твоя проблема, — игриво протянул Осаму и несколько раз слегка покрутил кресло из стороны в сторону, — потому что я не смогу вести переговоры, пока ты не развлечёшь меня. Ты ведь не хочешь, чтобы нам отказали в сделке? К тому же, ты, как-никак, глава организации, а начальники должны заботиться о благосостоянии своих подчинённых. — О, ну, это всё меняет, скорее неси наш кукольный домик, — съязвил Достоевский, на несколько сантиметров ближе наклоняясь к лицу Дазая и слегка вскидывая аккуратные чёрные брови. Осаму оценил сарказм и усмехнулся, отрывистым движением наклоняясь ниже и почти соприкасаясь с Фёдором кончиками носа, но тот быстро отодвинулся, немного откидывая голову, чтобы убрать назад спавшие на лицо чёрные пряди. — А у меня всё с собой, — с загадочной улыбкой ответил нараспев Дазай, нарочито медленно запуская одну руку в карман светлых брюк, — уверен, эти игрушки тебе понравятся. С тихим шуршанием Осаму выудил из кармана два маленьких прозрачных зип-лок пакетика с небольшим количеством белого порошка в каждом и внушительно потряс ими в воздухе перед лицом Достоевского, всем своим видом показывая, что ожидает от него не меньше, чем аплодисментов. — Не думаю, что ты лучше сможешь вести переговоры под действием наркотиков. Или тебе просто не комильфо нюхать одному? — внимательно рассмотрев содержимое пакетиков, с насмешливой ухмылкой на губах ответил Фёдор, устремляя взгляд в игриво поблёскивающие коньячные глаза непозволительно близко наклонившегося Дазая. Достоевский откинулся на спинку кресла, увеличивая расстояние между ними, и приподнял острый подбородок, пристально разглядывая его смазливое лицо сквозь прикрытые ресницы. — А кто сказал, что это наркотики? — самодовольно ухмыльнулся Дазай, вопросительно приподнимая бровь и наклоняясь ближе, чтобы Фёдор почувствовал его неровное дыхание на своих приоткрытых губах. — Хочешь поиграть в угадайку? — спросил Достоевский, съезжая ниже по сидению, и ладонью упёрся в чужую грудь, уводя лукавый взгляд в сторону. Юркий язык скользнул по нижней губе, оставляя на ней маняще поблёскивающий в синеватом свечении экранов влажный след слюны. — Да, — твёрдо ответил Осаму, впиваясь в Фёдора выжидающим и требовательным взглядом, и, вернув порошок обратно в карман, с нажимом провёл прохладной рукой вверх по худому бедру, ощутимо надавливая кончиками пальцев на кожу. Дазай сделал было попытку прижаться к чужим тонким губам, но, как и ожидалось, Достоевский снова сумел извернуться уже с некоторой издёвкой в проворных движениях, упорно не желая дать Осаму то, чего он хочет. — Судя по твоим похотливым поползновениям в мою сторону, я предположу, что это афродизиак, — Достоевский опустил взгляд на обвитую сеткой синеватых вен ладонь, настойчиво поглаживающую его ногу сквозь тонкую светлую ткань, и положил поверх неё свою руку, останавливая на полпути к паху, но не откидывая, а после вновь заинтересованно посмотрел в чайные глаза. — Блестящая логическая цепочка. Да, это афродизиак, — ответил Дазай, крепко впиваясь ногтями в нежную кожу бедра и не позволяя Фёдору съехать ещё ниже. — И у меня есть великолепная идея, как мы можем его использовать, — Осаму потянулся губами к открытым расстёгнутой на две пуговицы рубашкой ключицам с намерением скользнуть языком в соблазнительную ямку между ними, Достоевский снова успел ускользнуть, оставляя на тыльной стороне стискивающей ногу чужой ладони алые протяжённые царапины. — Дай угадаю: по назначению? — когда Дазай, ставший более напористым, чем следовало, провёл кончиком носа по открытой бледной шее, вдыхая слабый ментоловый запах шампуня с мягких волос, Фёдор сильнее надавил на забинтованную грудь, более настойчиво отталкивая его от себя. — Я предлагаю спор на желание: мы принимаем одинаковую дозу в одинаковое время и наслаждаемся эффектом без прикосновений к себе и друг другу, — Осаму сделал вид, что поддался, но, выпрямившись, перехватил тонкое запястье, с силой дёргая Достоевского на себя и заставляя подняться с по инерции откатившегося назад кресла. Прежде, чем Фёдор успел вывернуться, подобно хищной змее, Дазай обвил руку вокруг тонкой талии, тесно прижимая к себе тощее тело. — А проигрывает тот, кто первым не выдержит? — Достоевский насмешливо ухмыльнулся, отворачивая голову от чересчур сильно вжавшегося в него Осаму, и ладонью пока ещё свободной руки, согнутой в локте, надавил на место под его подбородком, выпрямляя руку и тем самым и заставляя того отпрянуть. — В точку, — лучезарно улыбнулся Дазай, больше не пытаясь приблизиться к чужому лицу, — ты всегда понимаешь меня с полуслова. — А тебе бы чем угодно заниматься, только не обсуждать партнёрство с другими организациями, — проговорил Фёдор и почувствовал, как рука, удерживающая талию, скользнула ниже, надавливая на поясницу, а после требовательно сжала худые ягодицы. — Это слишком скучно, — ладонь усилила давление, вынуждая Осаму, который почувствовал тупую боль в напрягшихся мышцах на спине и шее, откинуть голову назад. — Тогда иди на кухню и свари нам кофе, думаю, это для тебя будет более весёлым занятием, — язвительным тоном проговорил Достоевский, растянув тонкие губы в наигранной улыбке. — Кофе с секретным ингредиентом? — Дазай игриво повёл бровями и вернул хрустнувшую шею в более удобное положение, как только ощутил, что чужая рука перестала давить на челюсть. — Если тебе хочется это так называть, то пожалуйста, но звучит по-идиотски. Как раз в твоём стиле, — съязвил Фёдор и слабо дёрнулся в сторону, тщетно пытаясь вырвать запястье из чужой хватки. Порывистое движение заставило убранные назад смольно-чёрные пряди упасть на лицо, пощекотав мраморную гладкую кожу. — Эй, кто сказал, что мы закончили? — возмутился было Осаму и с насмешливой улыбкой только сильнее сдавил худое тело в своих руках, словно желая услышать хруст сломанных рёбер. прижимая к груди и не давая сдвинуться с места. Внезапно Дазай, явно желающий ещё много чего сказать, замолк, ощутив нежное прикосновение холодного лезвия ножа, который всё это время был спрятан в потайном кармане брюк Достоевского, к собственному горлу аккурат над адамовым яблоком, но хватку не ослабил, всё ещё прижимая Фёдора к своей груди и не позволяя сделать лишнее движение. — А кто сказал, что мы продолжим? — Достоевский слегка надавил на лаконичную тёмную рукоять с выемками для пальцев, отчего тонкая дорожка рубиновой крови медленно стекла вниз по шее и впиталась в стерильные бинты, расползаясь ляпистыми багровыми пятнами по белой марле. — Ты такой недотрога, — обиженно протянул Дазай, вперив хитрый выжидающий взгляд в холодные аметистовые глаза, но руки убрал и поверженно поднял их над головой, всё ещё стоя достаточно близко, чтобы соприкасаться с Фёдором телами. — Именно, — кивнув головой, подтвердил Фёдор, глядя во всё ещё лукаво поблёскивающие коньячные глаза, но лезвием продолжал давить на шею, не позволяя Осаму ни приблизиться, ни даже лишний раз сглотнуть, — поэтому ты сейчас медленно отойдёшь с поднятыми руками назад и добровольно пойдёшь варить кофе, пока я за тебя буду делать твою работу. — Ладно-ладно, понял, ухожу, — спустя несколько секунд напряжённых переглядок усмехнулся Дазай, отступая с поднятыми руками на несколько шагов назад. Достоевский с победной улыбкой опустил окровавленный нож только тогда, когда Осаму переступил низкий порог коридора, перед этим несколько раз чуть не запнувшись об извивающиеся по полу провода, которые, словно ядовитые змеи, так и норовили поймать худые лодыжки в свои путы. — Спорим, ты первым не устоишь и набросишься на меня? — с азартом проговорил Дазай, который уже стоял в коридоре, развязно опершись плечом на стену и продолжая неотрывно смотреть на Фёдора. Тот с многозначительным видом вытирал алое лезвие белым платком со светло-фиолетовой каймой и русскими инициалами, кропотливо вышитыми каллиграфическими буквами того же цвета в уголке. — Хочешь поспорить на победу в споре? — Достоевский усмехнулся, вопросительно приподняв густую чёрную бровь. — Почему бы и нет? — неопределённо махнув рукой в сторону, бросил в ответ Дазай и, развернувшись на пятках, призраком исчез в темноте длинного узкого коридора по пути на кухню.

***

Сняв с плиты турку со свежесваренным ароматным кофе, Осаму отставил её на холодную плитку и добавил чайную ложку холодной воды, чтобы перемолотые ошмётья зёрен быстрее осели на толстое дно. Приятный кофейный запах, игриво щекочущий слизистую носа, уже разнёсся по всей квартире, намертво въедаясь в и без того пропитавшиеся им стены и шторы. Стеклянные дверцы кухонного шкафчика издали противный протяжный скрип, когда Дазай раскрыл их, чтобы достать пару одинаковых небольших кружек однотонного светло-серого цвета и с глухим стуком поставить их на деревянный поднос. Разлив крепкий чёрный напиток так, чтобы в обеих кружках до края оставался один палец, и положив рядом с каждой чайную ложку, с предвкушением улыбающийся собственным мыслям Осаму взял поднос за ручки и вышел из кухни, пройдя по длинному пустому коридору в просторную, но скудно обставленную гостиную, которую теперь освещал холодный свет люстр, позволяющий подробнее рассмотреть интерьер: около широкого окна, всё так же плотно занавешенного шторами и жалюзи, стояли два повёрнутых друг на друга глубоких кресла, между ними низкий журнальный столик из тёмного дерева, а в углу комнаты — лаконичный чёрный угловой диван, на котором лежал теперь уже полностью закрытый ноутбук Осаму, старый и уже явно повидавший виды. Остальное пространство было заставлено шумно работающей техникой и светящимися мониторами и завалено не подлежащими оцифрованию документами, которые были составлены в опасно высокие стопки, норовившие рассыпаться по полу от каждого неверного движения в их сторону. Дазай остановился в проходе и с заговорщической улыбкой, всё ещё играющей на тонких губах, пристально осмотрел сидящую в расслабленной позе в одном из кресел фигуру, встречаясь с таким же внимательным аметистовым взглядом. Осаму рвано усмехнулся и неспешным шагом приблизился к столику, успешно минуя испытание в виде спутанных по полу проводов, которые при ярком освещении утратили вид кишащих в тропической реке смертоносных змей. Дазай с напускной важностью плохого официанта поставил поднос ровно на середину журнального столика, не разрывая крепкий, как стальной трос, зрительный контакт с внимательными глазами цвета александрита. Осаму сел в кресло напротив Достоевского и закинул ногу на ногу, показательно доставая из кармана светлых брюк два маленьких зип-лок пакетика с белым порошком. — Ну что, ещё не успел передумать? — спросил он, кидая Фёдору один из пакетиков, который тот ловко словил одной рукой. Глядя на его спокойную уверенность в движениях, Дазай не мог не заметить пылающий в глубине зрачков синеватый огонёк заинтересованности, а потому уже чувствовал себя победителем, даже несмотря на полную уверенность в проигрыше, которая приятной истомой разливалась в груди. — Мне стоит поменять решение только потому, что ты боишься проиграть? — проговорил Достоевский, одновременно с Осаму раскрывая замок и сгибая его треугольником, чтобы случайно не просыпать содержимое. Белый порошок тонкой струйкой всыпался в достаточно горячий кофе, тотчас же полностью в нём растворяясь. Афродизиак не имел никакого цвета так что на первый взгляд было невозможно определить, что в кружке находилось что-либо, кроме свежесваренного крепкого кофе, но это лишь подогревало уже успевший распалиться интерес к тому, какой эффект окажет известное лишь Дазаю вещество на организм. — А мне кажется, что бояться нужно тебе, — нараспев ответил Осаму и одним движением высыпал в свой кофе весь порошок с опытностью бывалого наркомана, коим он не являлся, тщательно вытряхивая из пакетика остатки. Краем глаза он внимательно наблюдал за действиями Фёдора, который длинными костлявыми пальцами обхватил небольшую кружку и поднёс к носу, пытаясь угадать, имеет ли всё-таки порошок какой-то запах. Удостоверившись, что никаких запахов нет, Достоевский взял на заметку вариант того, что Дазай вполне мог дать им плацебо, и взял лежащую на подносе чайную ложку. — Зачем? Из нас двоих здесь именно ты сексоголик, поэтому первым не выдержишь тоже ты, — парировал Достоевский, неспешно размешивая растворяющееся вещество размеренно постукивающей по керамическим стенкам длинной ложкой. — От новых ощущений абстрагироваться куда сложнее, чем от привычных, ты так не считаешь? — спросил в ответ Осаму, расслабленно откидываясь на спинку кресла с кружкой в руках и поднося её к губам, но к напитку не притронулся, только продолжал наблюдать за Фёдором, который тоже не спешил вливать в себя кофе, смешанный с неизвестным ему веществом. — Выглядишь так, будто часто это делаешь, — не став отвечать на заданный вопрос, проговорил опёршийся на подлокотник Достоевский и коротко кивнул на лежащие на столе пустые прозрачные пакетики. — Ты тоже, — Дазай дождался, пока Достоевский тоже поднесёт кружку к губам, чтобы одновременно сделать первый глоток. — Кстати, забыл предупредить: я дал нам двойную дозу, так что эффект не заставит себя ждать. Горячий напиток обжёг стенки горла и стёк вниз по пищеводу прямо в желудок, так что назад пути уже не было: скоро кровь разнесёт вещество по всему организму. — Боишься, что выработал иммунитет к афродизиакам? Не завидую твоим подружкам, если они у тебя ещё остались, — с лёгкой усмешкой на губах проговорил Фёдор, делая второй глоток крепкого ароматного напитка и вместе с этим пытаясь понять, имеет ли афродизиак какие-то вкусовые особенности, но всё было бесполезно. — Просто я надеюсь, что тебя накроет достаточно сильно, чтобы ты сам попросил тебя трахнуть. Всегда мечтал увидеть, как ты буквально сгораешь от желания ощутить меня в себе, — с такой же улыбкой ответил Осаму, залпом выпивая остатки кофе и с непритворным удовольствием наблюдая, как-то же самое делает визави. — Как знать, может, это ты в порыве страсти захочешь раздвинуть ноги? — Достоевский откинулся на спинку кресла и стянул с головы белую шапку, кладя её на столик рядом с подносом. — Думаешь, я такой изверг, что обломаю тебе весь кайф от нижней позиции? — Дазай устроился в кресле поудобнее, не отрывая пристального взгляда от расслабленно откинувшегося на спинку Фёдора, и выглядел так, будто сидел в кинотеатре перед показом дешёвого эротического фильма. — Между прочим, массаж простаты — очень полезная процедура, — сказал Достоевский наигранно серьёзным тоном, проводя языком по внезапно пересохшим губам. Он запустил пальцы в длинные смольно-чёрные волосы, убирая из назад и мельком прикасаясь холодной ладонью ко впалой щеке в попытке оценить степень красноты кожи, которая уже начинала гореть. Эффект был действительно незамедлительным, Осаму не соврал. — Вот именно, а из нас двоих тебе больше нужно следить за здоровьем, только посмотри, какой ты бледный, — посмеиваясь, ответил Дазай, который явно наслаждался видом налившихся цветом бледных щёк, уже чувствуя, как начинают гореть собственные. — Есть мнение, что член в заднице способствует снижению уровня наглости, который у тебя зашкаливает, так что это именно то, что тебе нужно, — характерный тянущий жар уже давал о себе знать, постепенно разливаясь в самом низу живота, но Фёдор, в отличие от нетерпеливо постукивающего пальцами по подлокотнику Осаму, сохранял невозмутимость, хотя ощущал, как болезненное возбуждение постепенно начало застилать глаза мутной плёнкой. — Так вот почему ты такой молчаливый, а я-то думал, это передаётся на генетическом уровне, — Дазай поджал тонкие губы и провёл по ним юрким языком, скользя пристальным взглядом по правильным чертам лица Достоевского и задерживаясь на лихорадочно покрасневших щеках и изломе тонких губ, увлажнённых поблёскивающей в свете люстр слюной, а расстёгнутая на две пуговицы белая рубашка открывала вид на острые ключицы, за которые чересчур приятно было цепляться взглядом, особенно теперь, когда мысли были заполонены лишь одним. — Интересно, по какой линии передаётся ген, отвечающий за болтливость, и можно ли его из тебя вырезать, — Достоевскому казалось, что Осаму ещё чуть-чуть и съест его своим пристальным рассматриванием, но он и сам не мог то и дело не кидать взгляд на вьющиеся каштановые волосы, так правильно обрамляющие его смазливое лицо, на котором тоже явным румянцем пылало возбуждение. — Огорчу, но он напрямую связан с уровнем интеллекта, а мой мозг тебе ещё пригодится, — спокойный голос с привычным концентратом язвительного самодовольства мог выдать желание лишь появившейся лёгкой хрипотцой. — Не думаю, что это станет такой уж большой потерей, — Фёдор отстранённо хмыкнул и отвернулся, демонстрируя резко очерченный аристократический профиль, а после постарался как можно непринуждённее закинуть ногу на ногу, напрягая внутреннюю поверхность бёдер и создавая такую желанную стимуляцию. Конечно, мотивы такого незначительного на первый взгляд движения были абсолютно прозрачны и точно не ускользнули от пытливого взгляда глаз цвета крепко заваренного чёрного чая, но Осаму сделал вид, что не почувствовал, как вожделение прилило с новой силой, скорее наоборот. — Кстати о потерях, — Дазай мгновенно изменил игривое выражение лица на серьёзное, а возбуждение на первый взгляд даже схлынуло с бледного лица, хотя щёки и не стали менее алыми, — в их базе данных нет информации о способностях, скорее всего, всё хранится в бумажном виде. — Предусмотрительно, — Достоевский машинально взглянул на расставленные по всей комнате стопки документов и задумчиво потёр костяшкой указательного пальца подбородок, слегка прикусывая тонкую кожу, — все документы должны храниться в кабинете главы организации, но чтобы попасть туда, потребуется очень много времени, которого у нас нет. — И столько же, чтобы выйти, — усмехнулся Осаму, с проскакивающей в движениях нервозностью оттягивая в сторону воротник светлой рубашки, — но я нашёл, у кого можно достать информацию быстрее, но не безопаснее. Всё, как ты любишь. — Заинтриговал, — отнюдь не заинтересованно ответил Фёдор, чувствуя, что желание прикоснуться к уже полностью возбуждённому члену начало становиться всё более и более болезненным. Он раздражённо свёл чёрные брови к переносице и поёрзал в кресле, всё ещё не поворачивая взгляд к Дазаю, но догадываясь, что тот уже изнывает от нетерпения. — Человек по имени Эйс, член исполкома, на его личном корабле хранится информация обо всех эсперах и их способностях, — Осаму впился ногтями в собственное бедро сквозь ткань, чтобы слегка отрезвить помутнившийся разум болью, и недовольно скривился, — даже об их боссе, а именно он мне и нужен. — До них уже должна была дойти ложная информация о моей способности, — Достоевский повернул лицо, встречаясь с пристальным взглядом коньячных глаз, и запустил пальцы обеих рук в волосы, оглаживая ими длинную шею и как бы случайно задевая пуговицу на рубашке, которая легко поддалась ловкому движению и выскользнула из петли, открыв ещё более соблазнительный вид на острые ключицы, которые явно нуждались в тщательно расставленных засосах на них. — О, они даже знают, в какой именно подворотне тебя можно будет скрутить завтра ночью, — самодовольно улыбнулся Дазай, пытавшийся успокоить сбившееся дыхание. Внезапно стало настолько жарко, что по виску скатилась мелкая капля солёного пота. — Отлично, — больше Фёдор не мог ответить ничего вразумительного, но зато мог слегка отвернуть голову в сторону, открывая для Осаму бледную кожу шеи, и провести пальцами по налившимся цветом губам, чтобы после увлажнить костяшки горячим языком. — Блять, — отчаянный мат перешёл в не менее отчаянный протяжный стон, когда Дазай не сдержался и до боли сжал сквозь ткань светлых брюк до предела возбуждённый член, слыша со стороны Достоевского победный смешок. Осаму подрагивающими от болезненного, тягучего возбуждения руками расстегнул ремень и ширинку и удовлетворённо простонал, откинув голову назад, когда освободившийся от давления член упёрся алой головкой, поблёскивающей от выступившего предэякулята, в напряжённый живот. Дазай поджал пальцы на босых ногах, цепляясь ими за давно спавшие с лодыжек шершавые бинты, которые почти всегда своеобразным шлейфом волочились за ним по полу, собирая в себя пыль. Фёдор, больше не имеющий резона терпеть, поднял одну ногу, чтобы удобнее упереться пяткой в край сидения, и запустил руку в белые брюки, рваными движениями начиная ласкать себя сквозь ткань чёрных слипов, надавливая большим пальцем на влажную уретру. Дазаю было достаточно нескольких быстрых и грубых движений, чтобы с протяжным высоким стоном испачкать рубашку белёсой спермой и, задыхаясь, буквально растечься в кресле без сил. Осаму собрал ладонью пот со лба и поднял мутный взгляд на Фёдора, тело которого забилось в предоргазменной судороге. Достоевский прикусил костяшку большого пальца и сдвинул мило нахмуренные брови к переносице, когда на светлых брюках проступило тёмное пятно. Обоим было жарко до прилипшей к потной спине ткани одежды и до струящегося по вискам и шее пота, и им хватило пары минут старательных попыток отдышаться, чтобы понять, что одним разом всё не ограничится. Дазай нервным движением стянул с шеи галстук-боло со светло-бирюзовой застёжкой и небрежно откинул его в сторону, чудом не попав в стоящую неподалёку высокую стопку документов, на которую никто не обратил внимания. Встретившись с горящим коньячным взглядом, Фёдор слабо усмехнулся и отвёл поднятую в сторону, закинув её на изгибистый подлокотник, а вторую притянул к груди, слегка отводя колено в сторону и подаваясь тазом вперёд. Он словно всем своим видом призывал явно сгорающего от желания разгорячённого Осаму пойти и взять то, что он хочет до сбитого дыхания и тянущей боли внизу живота. — Провокатор, — с предвкушающей улыбкой прошипел Дазай и поднялся с кресла, в считанные мгновения преодолев расстояние между ними. Осаму схватился за воротник чужой рубашки и притянул Достоевского к себе, целенаправленно вжимаясь в ухмыляющиеся губы нетерпеливым поцелуем, почти сразу толкаясь языком в приоткрывшийся рот. В нос ударил запах потного разгорячённого тела, смешанный с резковатым ментоловым запахом шампуня, которым пользовались оба, и эта смесь пьянила и пробуждала желание не хуже афродизиака. Дазай упёрся острым коленом в край сидения, требовательно скользя вспотевшими ладонями по худощавому телу, и забрался пальцами под влажную светлую рубашку. Почувствовав прикосновение к голой коже, Фёдор вцепился в шею нависающего над ним Осаму, проскрёбывая отросшими ногтями вниз до самой груди, которую защищал плотный слой бинтов, и оставил за собой на алеющие длинные полосы. Дазай недовольно простонал, когда острые зубы больно прикусили его нижнюю губу, но принял игру, убирая руки с напряжённого живота и с силой сжимая их на раздвинутых коленях, чтобы собрать оставшиеся крупицы самоконтроля в кулак. Достоевский углубил поцелуй, сплетаясь с Осаму языками, так что тот, увлёкшись, не заметил, как все пуговицы на его рубашке выскользнули из своих петель, а кожаный ремень был вынут из брюк и уже медленно, но верно затягивался петлёй на его шее. Дазай перехватил тонкое запястье руки, тянущей за длинный конец ремня, и нехотя разорвал поцелуй, хватаясь за чёрные волосы и до боли наматывая их на кулак. — Игры с удушьем — это моё амплуа, — раздражённо прошипел он, чувствуя невыносимый жар во всём теле и неимоверное желание поскорее от него избавиться. Яркие аметистовые с интересом наблюдали за буквально изнывающим от возбуждения Осаму, почти не выказывая собственного: но горящие алые щёки и скатившаяся по виску капля пота говорили сами за себя. — Подобные игры требуют умения себя контролировать, которого у тебя нет, — Фёдор более настойчиво затянул петлю на чужой шее, игнорируя усилившуюся хватку в волосах. — Ты сейчас выглядишь так, словно защищаешь себя от моего неумения себя контролировать, ты в курсе? — шумно дышащий Дазай сильнее навалился на Достоевского, настойчиво вжимаясь в его пах, и слегка толкнулся вперёд, имитируя фрикции. — Правда? — с наигранным удивлением поинтересовался Фёдор, притягивая Осаму к себе так, чтобы было удобно обжечь горячим шёпотом его ухо, — потому что пока я не вижу весомых причин защищаться. — О, я тебе покажу, — Дазай с нажимом провёл руками вниз по худой груди, надавливая на впалый живот, и нехотя отстранился, чтобы свести развязно раскинутые в стороны длинные ноги вместе и стянуть с них белые брюки вместе с нижним бельём, отбрасывая их куда-то в сторону своего галстука. Стопка документов опасно пошатнулась, но устояла. — Пошли отсюда, пока ты не свернул что-то в порыве страсти, — Достоевский упёрся ладонью в грудь Осаму, кивая на аккуратно составленные бумаги, которые никому из них потом не хотелось долго и кропотливо собирать обратно, соблюдая все датировки. — Не хочу, — Дазай с жадностью огладил мраморную кожу оголённых бёдер, вжимаясь в неё кончиками пальцев и оставляя краснеющие следы от ногтей. — Великолепный довод, — Фёдор закатил глаза, чувствуя, как Осаму вжался горячими губами в место под челюстью, втягивая в себя нежную кожу, и с характерным причмокивающим звуком оставил на ней яркий красно-фиолетовый засос. Дазай потянул Достоевского на себя и, подхватив под худые ягодицы, поднялся вместе с ним на руках, заставляя покрепче обвить длинные руки вокруг своей шеи, на которой ослабленной петлёй всё ещё висел его же ремень. — Но ты прав, здесь неудобно, — Дазай направился к дивану в другом конце комнаты, посматривая на пол, чтобы не споткнуться о провода, пока Фёдор, пользуясь своим положением, расставлял болезненные укусы на его шее и плотнее вжимался своим возбуждением в открытый расстёгнутой рубашкой плоский живот. Осаму прикусил нижнюю губу и что-то промычал, когда чужой горячий язык провёл по чувствительному месту за ухом, отчего колени чуть опасно не подогнулись, но он собрал остатки своей выдержки, от которой теперь осталось целое ничто, и дошёл до дивана, буквально бросая на него Достоевского и тут же наваливаясь сверху. Дазай подрагивающими руками перевернул его на живот и торопливо огладил худые ягодицы, плюя на сдержанность и желая взять Фёдора как можно быстрее, потому что от болезненного возбуждения уже начинало плыть в глазах. Достоевский усмехнулся, чувствуя, как Осаму окончательно теряет способность сдерживать себя, и вытянул руки вперёд, проскрёбывая ногтями по кожаной поверхности дивана и на всякий случай отодвигая закрытый ноутбук, который был слишком ценен, чтобы пачкать его спермой, подальше. Дазай достал тюбик смазки и, не желая ждать, просто выдавил часть на ложбинку между ягодиц, собирая прохладную жидкость пальцами, а после вошёл в тугой анус сразу двумя, настойчиво вдавливая их внутрь до самых костяшек. Фёдор поджал припухшие от поцелуев губы, сжимая в себе чужие пальцы, которые начали изгибаться, растягивая неподатливые стенки, а сзади послышался хруст суставов поджавшихся пальцев на босых ногах, которые оставались холодными даже несмотря на то, что по всему телу струился солёный пот. Осаму двигал пальцами наскоро, почти неосознанно, поэтому был ещё более развязен и неаккуратен, чем обычно, и не замечал тихих шипений со стороны Достоевского, который больше не видел смысла не поддаваться воздействию афродизика и подрагивающими пальцами сжимал вновь налившийся кровью член, стремительно подводя себя к краю. Осаму чертыхнулся, что-то проговорил себе под нос, и в следующую секунду Фёдор, который только хотел обернуться, чтобы узнать, что он там бормочет, почувствовал, как внутрь протиснулась крупная головка, обтянутая тонкой резиной презерватива. Достоевский отказался от идеи двигаться, сильнее сжимая руку на перевозбуждённом члене, и, как только Дазай протолкнулся глубже, проезжаясь аккурат по простате, напряг ноги, невольно подбирая колени ближе к животу. Перед глазами поплыло, и все краски комнаты слились в одно большое пятно, а запах потных, разгорячённых сексом тел забивался в нос, заставляя возбуждаться почти сразу после испытанного оргазма. Осаму, почувствовав, как плотно вокруг него сжались влажные пульсирующие стенки, навалился сверху на Фёдора, прижимая его к дивану, чёрная кожа которого противно скрипела от движений влажных тел, и вошёл как можно глубже, с протяжным мычащим стоном кончая в презерватив. Влажная рубашка в светло-голубую полоску соскользнула с костлявых плеч, обнажая покрытую беловатыми шрамами кожу и большой след от ожога на левом плече, плавно стекающий на предплечье и прячущийся под бинтами, опоясывающими всю руку, кроме сгиба локтя. Достоевский завёл подрагивающую руку за спину и изо всех оставшихся сил, которых было больше, чем казалось на первый взгляд, оттолкнул что-то недовольно прошипевшего Дазая в сторону и сам перевернулся на спину. Обоим казалось, что приятная усталость могла бы перетечь в растекающуюся по всему телу сонливость, но, несмотря на то, оба чувствовали себя выжатыми, действие афродизиака не сходило, подталкивая измотавшиеся тела на ещё один заход. — Ты идиот, — устало заключил Фёдор, чувствуя, как теперь почти неприятный жар вновь начал стягиваться внизу живота тугим узлом, и приподнялся, пошатываясь от лёгкого головокружения. Хитро улыбнувшийся Осаму сел, опершись на спинку дивана, и потянул за собой Достоевского, заставляя того оседлать свои бёдра и прижаться членом к плоскому животу. — Видимо, я всё-таки немного переборщил с дозой, — согласился он, с неприкрытым наслаждением рассматривая запыхавшееся лицо с покрасневшими щеками и искусанными губами, и зарылся пальцами в растрёпанные чёрные волосы, притягивая Фёдора к себе для очередного мокрого поцелуя, неаккуратно размазывающего поблёскивающую слюну по губам и подбородкам. Достоевский брезгливо поморщился, но ответил, требовательно переплетаясь с Дазаем языками, и плотнее вжался в тело под собой, ёрзая на вновь вставшем члене и вслепую надевая на него новый презерватив. Горячие ладони окончательно стянули белую рубашку со светло-фиолетовой каймой с бледных плеч, поглаживая прогнутую изящную спину, по ямке позвоночника которой скатились вниз мелкие капли пота. — Ну что, ещё разок? — грязно ухмыляющийся Дазай нехотя оторвался от растянувшихся в насмешливой улыбке губ, впиваясь требовательными укусами в острый излом соблазнительных ключиц.

***

— Тебе ещё не надоело? — устало поинтересовался Достоевский, тщетно пытаясь оторвать от себя Осаму, уже четверть часа кряду увлечённо расставляющего красно-фиолетовые пятна по всему бледному телу, особенное внимание уделяя худым бёдрам и ягодицам. Действие афродизиака давно закончилось, и слезть с дивана Фёдору не позволяли только головокружительная усталость после непривычно долгого секса и изматывающего и крепко удерживающий его на месте Дазай, который прилип к нему, как банный лист, и вцепился, как кровожадная пиявка. — Хочу оставить кое-кому привет, — пробормотал Осаму, проводя языком по внутренней стороне бедра и втягивая в рот чувствительную кожу. — Почему ты так уверен, что он захочет меня раздеть? — Достоевский закатил глаза и приподнялся на локтях, чтобы оценить нанесённый Дазаем ущерб, и не удивился, когда обнаружил, что ему действительно есть, что оценивать: болезненные укусы и засосы яркими бутонами, наливающимися сине-фиолетовым и кроваво-красным, распустились по всему телу, сосредотачиваясь в районе груди, низа живота и бёдер. На поясницу Фёдор, который позволял Осаму такие вольности только потому, что после ещё нескольких заходов у него не осталось сил на возражения, посмотреть не мог, но догадывался, что там ситуация ничуть не лучше. — Скажем так, кое-кто из его окружения любезно захотел поделиться несколькими любопытными видео. Мы могли бы устроить вечер эротического кино, но тогда пропадёт вся интрига, — Дазай, которому, по всё видимости, наскучило его занятие, отстранился от многострадальных бёдер Достоевского и удобно устроил голову на впалом животе, грозясь скоро заснуть, придавив Фёдора к дивану весом своего тела, которое было значительно тяжелее, чем казалось на первый взгляд. — А я смотрю, тебе уже не терпится отправить меня в плен к вражеской организации, — протянул Фёдор, осознавая невозможность подняться на ноги и вновь падая спиной на влажный от пота поскрипывающий диван. — И как после такого доверять своим союзникам? — А разве ты когда-нибудь мне доверял? — Ни единому слову. — Аналогично.