Provocation

До острого слуха Осаму донеслись отдалённые звуки ключа, царапающего замочную скважину входной двери с обратной стороны, и он машинально повернул растрёпанную голову в сторону неуловимого шума, тёмным коньячным взглядом цепляясь за поворот, ведущий из длинного неосвещённого коридора в молчаливую прихожую, которая внезапно осветилась звуками. Спустя пару секунд металлическая ручка поддалась и щёлкнула, и дверь с громким стуком захлопнулась, впуская в квартиру Достоевского, который тут же без сил свалился на пол, судя по донёсшемуся до гостиной ужасающему грохоту, с поразительной наглостью разорвавшему плотную завесу упавшей на квартиру тишины. Дазай некоторое время продолжал невозмутимым каменным изваянием лежать на продавленном под его весом диване, степенно обматывая вокруг запястья свежий белоснежный бинт, стерильно пахнущий блёклыми больничными коридорами. По всему полу, помимо змеевидных чёрных проводов, теперь были разбросаны желтоватые измятые повязки и вскрытые затупленными ножницами бумажные упаковки, след из которых тянулся из коридора прямо к дивану, как это всегда бывало в день обновления бинтов. С помощью зубов завязав тугой узел и затолкав его под плотно обвивающую запястье марлю, Осаму снова прислушался и, не разобрав больше никаких движений в соседней комнате, хитро улыбнулся витающим в голове смутным мыслям и образам. Он сполз с дивана, направляясь к прихожей, чтобы посмотреть, жив ли ещё его союзник, потому что, как оказалось, были поводы сомневаться в обратном: Фёдор, с головы до ног залитый подсохшей и взявшейся неприятной корочкой кровью, сидел, устало опершись спиной на стену, и не подавал никаких признаков жизни. С первого взгляда казалось, что Достоевский даже не дышал, но, присмотревшись, можно было увидеть, как тихо пульсировала артерия на длинной шее, сплошь покрытой яркими сине-фиолетовыми пятнами. Дазай на несколько мгновений застыл на месте, зацепившись взглядом за повреждения на открытой изящной шее, и почувствовал, как по затылку пробежали предвкушающие мурашки, а тело охватила приятная дрожь. Осаму небрежно мотнул головой, отгоняя от себя внезапно нахлынувший порыв, и с мягкой улыбкой приблизился к неподвижному телу на несколько шагов. Он не успел среагировать, когда в его лицо с поразительной меткостью прилетела увесистая светло-фиолетовая папка с золотой каймой по краю и шершавыми следами окровавленных пальцев ближе к корешку, которую Фёдор всё это время держал под плащом. — А я-то хотел пульс проверять, думал, ты уже всё, — Дазай рвано усмехнулся, поймал чуть не свалившуюся на пол слегка помятую папку и временно отложил её на стоящий рядом с тощей вешалкой небольшой тёмный комод, который всегда был пустым, как и подавляющее большинство шкафов в обставленной только для галочки временной квартире. Он запер входную дверь на ключ и присел на корточки рядом с Достоевским, стаскивая с его головы белую меховую шапку, от которой пахло сладким вином и кровью, и снимая с плеч потрёпанный плащ, тоже успевший повидать виды. Следующими на очереди были грязные высокие сапоги, которые Осаму почти кропотливо расшнуровал и снял с расслабленно вытянутых длинных ног. Дазай откинул грязную одежду в сторону и обхватил ладонями бледное с просинью лицо, измазанное рубиновыми подтёками, отдирая прилипшие к коже смольно-чёрные пряди, на что Фёдор никак не отреагировал, не шевельнув ни единым мускулом на мертвенно спокойном лице. — Эй, я с кем, по-твоему, разговариваю? — Осаму хотел было приподнять плотно сомкнутые веки большими пальцами, чтобы удостовериться в чужой жизнеспособности, и почти вздрогнул, когда Достоевский, словно внезапно проснувшись от чуткого сна, резко схватил его за запястье, впиваясь острыми ногтями в кожу сквозь слои новых бинтов. — Воу, полегче, мы, между прочим, не в дешёвом ужастике, и твои жуткие трюки со мной не пройдут. Но, на всякий случай, изыди… — Ты слишком много болтаешь не по делу, Осаму, от тебя голова болит, — прохрипел Фёдор в своей обычной отстранённой манере и попытался подняться на ноги, опираясь на подставленную Дазаем руку. Внезапно почувствовав головокружение, он пошатнулся и уже познакомил бы своё и без того залитое кровью лицо с голым полом, если бы не Осаму, любезно подхвативший его под коленями и поднявший на руки, заботливо придерживая спину. — Так уж и быть, потаскаю тебя, как принцессу, отблагодарить можешь позже, — с лучезарной улыбкой Дазай прижал к груди не сопротивляющееся тело и понёс в гостиную, успешно преодолевая препятствия в виде ползущих по полу проводов и с почти любовной аккуратностью кладя Достоевского на диван. Осаму скользнул взглядом по не заправленной в брюки окровавленной рубашке и слегка приподнял её край, отдирая присохшую к ранам ткань, чем вызвал со стороны Фёдора тихое шипение. Он задрал рубашку повыше, оголяя впалый живот, на котором буквально нахлёстывались друг на друга протяжённые кровоточащие раны, не оставляя на мраморной коже живого места, и догадался, что точно такие же следы встретит на ногах и спине. Дазай на несколько секунд прикоснулся прохладными кончиками пальцев к ране, разрывающей нежную кожу вздрогнувшего живота прямо под пупком, и поджал тонкие губы, тут же со значительным усилием отдирая руку от чужого тела. — Ну вот, у тебя даже не ножевое, а ты тут разлёгся, — беспечно бросил Осаму и, не утруждая себя тем, чтобы поправить задранную рубашку, стремительно направился в ванную. Хлопнув по выключателю, Дазай вошёл в озарившуюся холодным белым светом небольшую комнату, обделанную серой плиткой, и поставил на пол душевой кабины пластиковый таз, включая воду и настраивая температуру на прохладную. В ожидании, пока таз наполнится примерно на треть, он подошёл к шкафчику около керамической раковины, где хранились сложенные в стопку полотенца. Взяв несколько сверху и чуть не утащив за собой всю оставшуюся стопку, Осаму со звонким стуком захлопнул серые дверцы и кинул быстрый, почти подозрительный взгляд на отражение своего смазливого, чересчур привлекательного лица в зеркале, тут же отворачиваясь и выключая воду. Вернувшись в гостиную во всеоружии, он поставил таз на пол рядом с диваном, небрежно кинув в воду полотенце, которое, приземлившись, расплескало часть её на пол, что было опасно, учитывая количество расставленной в комнате техники, и сел около бёдер Достоевского, принимаясь не без удовольствия стаскивать с его неподвижного, но всё ещё дышащего тела остатки одежды. Обмотанные бинтами руки скользили по телу Фёдора и, вожделенно подрагивая, прикасались к болезненным порезам и ожогам, аккуратно надавливая на красно-фиолетовые бутоны засосов. Чтобы окончательно снять намертво прилипшую к спине рубашку, пришлось перевернуть Достоевского на бок и сперва намочить ткань на пояснице, которую Эйс, по всей видимости, обработал с особой тщательностью. Порезы над копчиком отличались от остальных, потому что были сделаны с каким-то особенным намерением и будто бы вырисовывали угловатый узор, который был смазан из-за натёкшей крови. — Думаю, к этому мы ещё вернёмся, а пока, — откинув смятую одежду куда-то на пол, Осаму положил Фёдора на спину, закатал рукава собственной рубашки и выжал мокрое полотенце, — надо привести тебя в порядок. Дазай постепенно смывал запёкшуюся кровь, смешанную с липкими пятнами вина, тщательно обтирая мягким полотенцем худое тело, оглаживая мокрыми руками поднимающиеся при каждом вдохе рёбра и подрагивающий впалый живот, сплошь усеянный пересекающими друг друга почти свежими ранами. Осаму перевёл тёмный взгляд на бледное лицо Достоевского, который сквозь сон лишь изредка поджимал обескровленные губы, отвечая на боль потревоженных ран. Лиловые глаза незаметно бегали под тонкой кожей век, увитых паутинкой синих вен, и Дазай на несколько секунд завис с полотенцем в руках, сосредотачиваясь на этом незначительном движении. Откинув грязное полотенце обратно в таз, он навис над Фёдором, упёршись в диван ладонями по обе стороны от его лица, и склонился над приоткрытыми израненными губами, уголки которых были разорваны и покрыты корочкой засохшей крови. Он был так близко, что мог чувствовать слабые хрипящие выдохи своими губами. Осаму наклонился к открытой шее, проводя кончиком носа вверх по гладкой коже с усеивающими её сине-фиолетовыми пятнами, и медленно обвёл языком тонкую царапину, оставленную тщательно наточенным лезвием ножа. Он вернулся к приоткрытым губам, которые до этого были изранены чем-то острым, и мазнул по ним горячим языком, почувствовав щекотку от рельефных ранок, покрывшихся запёкшейся кровью. Спустя мгновение Дазай отстранился и несколько поспешнее, чем планировал, поднялся, направляясь прямиком в ванную, чтобы сменить окровавленную воду в тазу. Слушая, как струя воды под большим напором ударяется о пластиковую поверхность, Осаму с горящим в коньячных глазах любопытством смотрел на своё отражение, кончиками пальцев прикасаясь к своим пересохшим тёплым губам. Слегка наклонив голову на бок, Дазай улыбнулся самому себе так, что обнажился ряд вопиюще ровных, жемчужно-белых зубов, но спустя секунду улыбка превратилась в кривой оскал, на фоне которого терялась все кажущаяся красота молодого, смазливого лица, а невинный ангел вмиг превратился в порочного дьявола. Когда он вернулся в гостиную со свежей водой и полотенцем, Достоевский уже не лежал на диване неподвижным предметом интерьера, а делал почти успешные попытки ровно встать на не слушающиеся ноги, опираясь на подлокотник дивана. Осаму открылся обзор на изящную спину, искривлённую попытками преодолеть боль, и он скользнул взглядом по острым лопаткам, натягивающим мраморную бледную кожу, замечая, что косые раны, похожие на ожоги кнутом и плетью, приобрели более чёткие очертания, а покраснение почти спало. — Ну наконец-то ты проснулся, а то мне уже скучно стало, — губы Осаму растянулись в непринуждённой улыбке, и он подошёл к Фёдору сзади, прижимаясь к влажной голой спине, измазанной в разбавленной водой крови. Ладони по-хозяйски легли на худую талию, слегка сжимая её кончиками пальцев. — У меня не было времени просмотреть документы, — прохрипел Достоевский, опираясь на Дазая и устало поправляя липкие, грязные волосы, — мне нужно помыться. — Потом, — Осаму вдохнул запах крови и вина, впитавшийся в чёрные пряди, и потянул Фёдора назад, — а сейчас у меня есть загадка, которую надо решить. — И что ты собрался решать на моей спине? — Достоевский обречённо закатил глаза, потому что возражать, когда Дазай уселся на диван и притянул его за талию ближе к себе, чтобы лучше рассмотреть изрезанную поясницу, сил уже не было. Осаму придвинул ближе к себе оставшуюся стоять в углу дивана после смены бинтов аптечку и начал активно в ней рыться, безжалостно раскидывая по полу ненужные упаковки таблеток, вскрытые бинты и полупустые блистеры. — Сейчас будет жечь, — послышалось сзади спустя полминуты поисков, и в следующее мгновение Фёдор болезненно поджал губы и содрогнулся, чувствуя, как зашипела перекись водорода на открытых ранах. Понадобилось довольно много времени, чтобы смыть всю лишнюю запёкшуюся кровь и обработать каждый порез, и Достоевскому с каждой минутой становилось всё труднее стоять на месте и не покачиваться из стороны в сторону, но к концу процедуры Дазай уже пребывал в немом восторге до такой степени, что почти светился, озаряя собой полумрак комнаты. Откинув окровавленное полотенце и перекись куда-то в сторону, он сжал ладонями худые бока, надавливая на тазовые косточки, и слегка отодвинул Фёдора вперёд, чтобы посмотреть на искалеченную глубокими порезами поясницу издалека. — Ох-ох-оу, — Дазай даже присвистнул, удивлённо вскидывая густые тёмные брови, и невесомо провёл холодными пальцами по изящно выгнутой спине, на которой над самым копчиком было с особым старанием вырезано иероглифами такое банальное «шлюха». — Что там? — отстранённо поинтересовался Достоевский, через плечо стремясь посмотреть на поясницу, но не увидел ничего, кроме бессмысленного скопления ноющих ран, и желание наконец лечь явно преобладало над желанием узнать, что на его спине могло так развеселить Дазая. — Ух, надолго же шрамы останутся, — Осаму проигнорировал чужой вопрос, вздрагивая и задыхаясь от немого смеха. — Ну надо же, а он… проницательный. — С чего бы? — Фёдор посмотрел на чуть не умирающего от смеха Дазая пренебрежительным взглядом, но, всё же заподозрив что-то нехорошее, подошёл к стоящему в углу комнаты пыльному зеркалу в полный рост и повернулся к нему спиной. — Чёрт. Богохульное ругательство вызвало у Осаму, который уже лежал на диване, схватившись руками за живот, новый приступ истеричного хохота, а Достоевский устало закатил глаза, прикидывая примерное количество грязных шуток, которые ему ещё предстояло выслушать по этому поводу. — Знаешь, мне кажется, — сбивчиво начал Дазай, пытаясь подавить рвущийся на волю смех, от которого начинал болеть живот, — что он разрушил все твои ходовые методы добывания информации. Осаму уже устал смеяться, но остановиться не мог, особенно глядя на максимально серьёзное выражение лица Фёдора, который угрожающе скрестил руки на голой израненной груди. — Лучше скажи, как от этого избавиться. Ведь из нас двоих ты лучше всего разбираешься в шрамах, — проговорил Достоевский, весьма однозначно кивая на разбросанные по полу старые бинты. — Ну, ты однозначно не один год с этим проходишь, но потом слово станет смазанным и прочитать будет затруднительно, если тебя это беспокоит, — усмехнулся Дазай, поднимаясь с дивана, и приблизился к Фёдору, обнимая его за талию, — но, так уж и быть, могу поделиться мазью от шрамов, а потом можно будет и лазером удалить. Осаму заглянул Достоевскому за спину, в зеркало, и впился взглядом в отзеркаленное слово, вырезанное чёткими и резкими движениями явно не дрожащих и умелых рук. Он скользнул руками по обнажённой коже и с вожделением обвёл глубокие шершавые раны холодными кончиками пальцев. — А мне даже нравится. Выглядит очень сексуально. Давай оставим? — Дазай игриво заглянул в бледное лицо, рассматривая правильные аристократические черты. — Я даже жалею, что это сделал он, а не я. — Я уже говорил тебе, что ты извращенец? — Фёдор оттолкнул Осаму в грудь и направился в ванную, чтобы во всех смыслах смыть с себя подобранную на корабле грязь. — Да. Давай вырежем это у меня на груди? А что, извращенец и шлюха в одной постели будут смотреться очень органично, — Дазай направился за ним, намереваясь проследить за тем, чтобы Достоевский случайно не умер от падения на холодный кафель или утопления, хотя в душевой кабине утопиться довольно затруднительно. — Вот только ты не учёл, что, хоть ты и извращенец, но я не шлюха, — ответил Фёдор, настраивая воду в душе и снимая с себя рваные остатки одежды. — Я думал, он был достаточно умён, чтобы придумать что-то пооригинальнее. Полностью раздевшись, Достоевский зашёл в душевую кабину и оставил стеклянную дверцу открытой, краем уха улавливая мягкий стук чужой одежды, упавшей на пол. Он встал под тёплую воду, которая омыла худое тело, болезненно пощипывая свежие раны, и стекла вниз по длинным ногам, кровавым подобием водоворота закручиваясь вокруг слива. — Теперь, когда мафия потеряла своего исполнителя, у них начнётся жуткий переполох, — задумчиво проговорил Осаму, с явным сожалением сдирая с предплечий только что обновлённые бинты и откладывая их на край раковины, — это усложнит поиски. — Нашим приоритетом была эта папка, и мы её получили. Теперь мы в любом случае на шаг впереди, — ответил Фёдор и выдавил на ладонь ментоловый шампунь, начиная массировать кожу головы в попытках отмыть волосы от липкого вина и засохшей крови. Дазай, скинув с себя остатки повязок, забрался под душ и захлопнул за собой дверцу, тут же прижимаясь грудью к изрезанной спине и утыкаясь носом в изгиб между костлявым плечом и бледной шеей. — А переманиванием эсперов на нашу сторону заниматься мне, да? — с нотками обречённости в голосе протянул Осаму, хватая с полки мочалку и гель для душа. Он слегка прихватил губами влажную кожу, усыпанную фиолетовыми пятнами, и аккуратно провёл намыленной мочалкой вниз по впалому животу, задерживаясь на тёмных лобковых волосах. — У тебя отлично получается заговаривать людям зубы, — Достоевский сдавленно зашипел от болезненных прикосновений к оставленным кнутом ожогам, хватая Дазая, который сделал попытку залезть туда, куда его не просили, за запястье и отодвигая от себя цепкие руки. — Что, уже не терпится? — Фёдор начинал уставать от стояния на слабых ногах, которые уже стало потряхивать, и заметивший это Осаму подтолкнул Достоевского к выложенной плиткой влажной стене, разворачивая к себе лицом. Приятная прохлада сняла противную зудящую боль, и Фёдор блаженно выдохнул, прикрывая глаза длинными чёрными ресницами. — Не понимаю, о чём ты говоришь, — уклончиво бросил Дазай, вжимаясь в расслабленное тело и скользя уже полностью возбуждённым членом по чужому намыленному животу. Осаму провёл языком вверх по длинной шее, усиленно мягко целуя повреждённую кожу, и скользнул ладонью вниз, обхватывая длинными пальцами член Достоевского, и с нажимом обвёл большим пальцем головку. — Если ты не заметил, я немного устал для твоих игрищ, — Фёдор одарил Дазая весьма красноречивым взглядом, который тот успешно проигнорировал, растянув губы в своей самой очаровательной улыбке и с ещё большим рвением начиная массировать постепенно наливающийся кровью член. Достоевский рвано выдохнул в ответ на настойчивые прикосновения и уткнулся лбом в плечо Осаму, хватаясь ладонями за предплечья и оставляя на их яркие следы-полумесяцы от впившихся в кожу ногтей. — Похоже, на что-то силы у тебя всё же остались, — усмехнулся Дазай, с громким причмокиванием оставляя на подрагивающем плече мокрый поцелуй, и убрал руку от уже почти полностью эрегированной плоти, удобно устраивая ладони на покрытых пятнами засосов и укусов худых ягодицах. Осаму сделал нетерпеливый толчок вперёд, имитируя фрикции, и зажал их возбуждения между животами, плотно притираясь к ослабленному телу. — Так что там были за видео? — внезапно спросил Достоевский, жарко выдыхая куда-то Дазаю в шею и прикусывая тонкую кожу зубами, и Осаму в погоне за оргазмом даже не сразу понял, что он именно что-то спросил, поэтому несколько секунд помедлил с ответом, припоминая, что же там были за видео. — А, их не было. Я просто хотел тебя раззадорить, — самым беззаботным своим тоном ответил он, ускоряя рваные толчки и теснее прижимаясь к почти висящему на нём Фёдору, зажатому между холодной кафельной стеной и разгорячённым телом, которое требовало разрядки ещё с того момента, как измождённый Достоевский ввалился в их квартиру. — Жаль, я бы хотел посмотреть на это со стороны, — Фёдор с ещё большим рвением вгрызся острыми зубами во влажную от бившей в затылок воды шею, которую тёмным кольцом опоясывала странгуляционная борозда. Спустя мгновение Дазай сбавил темп, а после и вовсе обхватил член Достоевского у основания, слегка пережимая кровоток и не давая достигнуть пика. — Сначала сам возбудил, а теперь не даёшь кончить? Наглеешь, Осаму, — усмехнулся Фёдор, прихватывая губами мочку чужого уха и всасывая её в рот, а после нарочито медленно обвёл языком край ушной раковины, заставляя Дазая содрогнуться и коротко простонать от пронизывающего удовольствия. — Ты всё знаешь, — рвано усмехнувшийся Осаму прикусил нижнюю губу, вновь начиная медленные, оттягивающие оргазм толчки. — И как я могу тебе доверять, если ты в моё отсутствие роешься в моём ноутбуке и даже этого не скрываешь? — Как я могу доверять тебе, если ты лжёшь мне через каждое слово? — ответил вопросом на вопрос Достоевский, сильнее впиваясь ногтями в плечи Дазая. — Между прочим, залог счастливых отношений — это доверие, а ты выглядишь как жена, подозревающая мужа в измене потому, что нашла чьи-то волосы в ванной. Ты не думаешь, что это были твои волосы, м? — Фёдор даже на мгновение нахмурился от того, насколько сказанное было чушью, но, будучи знакомым с Осаму поразительно много лет, он научился пропускать подобные заявления мимо ушей. — Уходишь от темы, а сам хотел проверить, проверяю ли я тебя? Умно, — Достоевский почувствовал, как ноги стали ватными от того, насколько близок он был к тому, чтобы кончить на живот Дазая, и желание наконец достичь оргазма затмило собой даже боль от неприятно ноющих конечностей и воды, щиплющей раны. — Это ты усложняешь мне жизнь своими проверками, проверяю ли я тебя на то, что ты проверяешь меня, вот я и проверяю, — словно заученной скороговоркой проговорил Осаму как что-то очевидное и само собой разумеющееся, а после сорвался на быстрые толчки, с протяжным стоном вжимаясь в чужое возбуждение и слепо скользя руками по испещрённому ранами подрагивающему телу. — И уже говорил, что ты слишком много болтаешь, и от тебя болит голова? — на последнем слове Фёдор сорвался на приглушённое протяжное мычание и запрокинул голову назад, одновременно с Дазаем окропляя их животы белёсой спермой. Достоевский так сильно зажмурился, что перед глазами заплясали зелёно-фиолетовые круги, и почти не заметил, как в мясо распорол ногтями кожу на предплечьях тщетно пытающегося отдышаться Осаму. — Да. Тебе пора придумать что-то новенькое, а то повторяешься, — Дазай сделал шаг назад, прямо под струи воды, и утянул за собой еле стоящего на ногах Фёдора, чтобы смыть с них выступивший пот вместе со спермой и остатки шампуня со смольно-чёрных волос. — А что я могу поделать, если ты не делаешь попыток меняться? — проговорил всё ещё держащийся за Осаму Достоевский, подставляя лицо под бьющую в макушку воду и удовлетворённо закрывая глаза. Дазай скользнул взглядом по резкой линии челюсти и подался вперёд, впиваясь во влажные губы пылким поцелуем. Фёдор лениво ответил на поцелуй и раздражённо свёл брови к переносице, когда Осаму скользнул пальцами вниз по ложбинке между ягодиц. — И что ты делаешь? — Достоевский разорвал поцелуй, одаривая совершенно невозмутимого Дазая убийственным взглядом, и попытался отодрать от своего тела вездесущие руки, испещрённые старыми рельефными шрамами разного происхождения. — Я всего лишь оцениваю ущерб, чего ты так завёлся? — с чересчур развязной улыбкой Осаму по-детски чмокнул Фёдора в щёку, надавливая на до сих пор опухший анус и чувствуя пальцами мелкие разрывы и корочки запёкшейся крови. Дазай устроил подбородок на костлявом плече, чтобы удобнее скользнуть затуманенным от вновь нахлынувшего возбуждения взглядом по израненной пояснице и ягодицам со следами болезненных ударов кнутом. Предвкушающе поджав губы, он надавил чуть сильнее, проникая внутрь на одну фалангу, но быстро убрал палец, услышав от Достоевского болезненное шипение, смешанное с произнесёнными на родном языке проклятиями. — По-моему, завёлся здесь именно ты, — раздражённо цыкнул Фёдор и повернул лицо удивлённо посмотревшего на него Осаму на себя, требовательно вжимаясь во влажные губы поцелуем и сразу толкаясь языком в приоткрывшийся рот. Покусывая чужие губы, Достоевский ненавязчиво развернулся вместе с Дазаем так, чтобы оказаться повёрнутым спиной к выходу из душа, и незаметно отвёл руку назад, открывая запотевшую стеклянную дверцу. С хитрой усмешкой на губах он разорвал глубокий поцелуй и, напоследок проведя острыми ногтями по плечу Дазая, выскользнул из душевой, прикрывая за собой дверцу. Достоевский ловким движением сдёрнул с крючка большое светло-коричневое полотенце и, завернувшись в него, ретировался из комнаты раньше, чем оставленный в одиночестве и уже донельзя возбуждённый Дазай успел бы возмутиться даже про себя. Когда Осаму, высушенный, по-домашнему одетый и с ног до головы обёрнутый в свои привычные бинты, вернулся в погружённую в кромешную темень гостиную, то Фёдора там уже не обнаружил, поэтому, улыбнувшись собственным мыслям, развернулся на пятках и побрёл в сторону спальни. Зайдя в окутанную приятной прохладой комнату, он с трудом разглядел в темноте неподвижно лежащего на кровати поверх одеяла Достоевского, одетого в тёмно-серую свободную футболку и растянутые домашние штаны того же цвета. Дазай растянул тонкие губы в лёгкой улыбке и, приблизившись на пару шагов, буквально запрыгнул на кровать, сжимая недовольно замычавшего Достоевского в объятиях и заставляя проснуться. — Ты кое о чём забыл, — Осаму посветил перед заспанным лицом тюбиком с заживляющей мазью, и Фёдор обречённо закатил лиловые глаза, понимая, что Дазай однозначно не отстанет, пока не получит своё. — Не думал, что тебя это настолько возбуждает, — переставший сопротивляться Достоевский расслабленно раскинул руки на кровати и позволил стянуть с себя штаны, а после сам согнул ноги в коленях и развёл их в стороны, преодолевая тянущую боль внизу. — Не понимаю, о чём ты. Я просто волнуюсь за твою способность ходить после такого, — в кромешной темноте не было видно, как Осаму прикусил нижнюю губу, смазывая средний и безымянный пальцы резко пахнущей прозрачной мазью. — А я думал, что ты сейчас только и мечтаешь оказаться на его месте и сделать это со мной ещё раз, — Фёдор усмехнулся, проводя юрким языком по потрескавшимся губам, и мелко вздрогнул от прикосновения холодных пальцев к промежности. — Мечтаю сделать что? — игриво спросил Дазай, растирая мазь на входе и слегка надавливая, но не проникая внутрь. — Говори конкретнее. — Связать ремнём мои запястья, — начал Достоевский, чувствуя, как палец вошёл на одну фалангу, начиная смазывать повреждённые стенки, — подвесить к потолку, чтобы ноги еле касались пола, — он непроизвольно сжался, когда палец проник глубже, изгибаясь внутри, — взять кнут и попытаться выбить из меня крики и слёзы. Ты этого хочешь? Внезапно Осаму проник внутрь вторым пальцем и быстро нашёл простату, начиная чересчур настойчиво массировать железу, чем заставил сдавленно ахнувшего Фёдора вжаться затылком в постель и напрячь ноги, чересчур стремительно приближаясь к оргазму, несмотря на острые болезненные ощущения. Дазай не прекращал целенаправленную стимуляцию, пока Достоевский не забился в предоргазменной судороге, собирая в кулаки одеяло и яростно прикусывая бледные губы. Фёдор глубоко вдохнул и задержал дыхание, прогибаясь в спине и без прикосновений к члену кончая на собственный живот, но Осаму не прекратил движения, а стал только грубее, заставляя тело Достоевского буквально трястись от болезненной гиперстимуляции. — Хватит, — прошипел Достоевский и с феерической точностью, какая только возможна в кромешной темноте, заехал босой ногой прямо по лицу явно увлёкшегося Дазая, а после этой же ногой толкнул его в грудь, с мычащим стоном соскальзывая с длинных пальцев и окончательно отодвигая его от себя. — Извини, но не стоило меня провоцировать, — Осаму зарылся пальцами чистой руки в каштановые волосы, убирая прилипшие ко лбу пряди назад, и упал на кровать, игнорируя устроенный им же беспорядок. — Ты сам попросил, — ответил всё ещё пытающийся отойти от испытанного оргазма Фёдор, слегка ударяя по рукам, которые потянулись, чтобы заключить его в свои объятия, — и поэтому сам сменишь постельное и подашь мне чистую футболку, когда закончишь с собой. — Ты меня, конечно, возбуждаешь, но не настолько, чтобы захотеть сразу после не одноразовой дрочки в душе, — самодовольно улыбнувшийся Дазай поднялся с кровати и подошёл к комоду, вытаскивая оттуда первую попавшуюся футболку и слепо бросая её в сторону Достоевского, который умудрился поймать её рукой, а не лицом. — Признайся, тебе ведь понравилось? — Конечно, особенно понравилась та часть, где я ударил тебя ногой по лицу, — проговорил Фёдор, брезгливо вытирая впалый живот пропитавшейся потом футболкой, и отбросил грязную одежду куда-то на пол, натягивая на себя новую и надеясь, что она не была вывернута наизнанку, — куда ты штаны мои дел? — Очень, очень хороший вопрос, — задумчиво протянул Осаму, подходя к кровати со сменой постельного белья, — на который ответ я не дам. А теперь кыш с кровати, ты сам просил бельё поменять. Достоевский еле успел слезть с постели, пока его с неё не стянули вместе с одеялом, и, оказавшись на полу, постарался сесть так, чтобы не запачкать его стекающей по внутренней стороне бедра растаявшей прозрачной мазью. Пока Дазай усиленно шуршал тканью, Фёдор успел нашарить руками свои штаны и слепо натянуть их на себя, не заботясь о том, что они запачкаются и впитают резкий запах заживляющей мази. Внезапно с другой стороны кровати послышался грохот упавшего на пол тела, а после до слуха Достоевского донесся отборный японский мат, смешанный с русскими фразами, которые Осаму успел выучить за годы их совместной работы и теперь применял только для выражения своего искреннего негодования по тому или иному поводу, а иногда и без такового. — Свет, я так понимаю, для слабаков, да? — посмеиваясь, спросил Фёдор, не без труда поднялся с пола и направился в сторону дверного проёма, сходу нащупывая выключатель. Когда комната озарилась холодным светом, Достоевский увидел лежащего на полу Дазая, безнадёжно застрявшего в пододеяльнике, а после посмотрел на себя и понял, что футболку всё же надо было вывернуть. Обречённо приложив ладонь ко лбу с видом «все идиоты, и я не исключение», Фёдор тяжело вздохнул и пришёл на помощь Осаму, чтобы наконец заправить постель и со спокойной душой уйти спать. Спустя несколько минут Достоевский с блаженным вздохом лёг в чистую постель, и выключивший свет Дазай опустился рядом с ним, прижимаясь грудью к его спине и утыкаясь носом в изгиб между плечом и шеей. — Так ты просмотрел те видео? — уже почти засыпая, спросил Осаму, крепче обхватывая Фёдора вокруг талии и прижимая к себе. — Конечно, нет. Во-первых, я, в отличие от тебя, таким не увлекаюсь, — не открывая глаз ответил Достоевский, удобнее устраиваясь в более крепких, чем хотелось бы, объятиях, из которых в любом случае не получилось бы выпутаться вплоть до того момента, пока Дазай не соизволил бы проснуться. — А во-вторых? — А во-вторых, зачем ломать себе интригу? — с усмешкой проговорил Фёдор, кожей чувствуя чужую хитрую улыбку. — Значит, вечер эротического кино всё ещё в силе? — игриво поинтересовался Осаму, слегка прикусывая усеянную чужими укусами нежную кожу. — Возможно, — уклончиво ответил Достоевский, красноречивым ударом локтём под рёбра намекая, что Дазаю уже хватит и продолжения банкета не будет.

***

Фёдор в одних спортивных штанах полулежал на кровати, расслабленно опершись на высокую спинку, и пролистывал толстую фиолетовую папку, тщательно просматривая досье на каждого сотрудника Портовой Мафии и мысленно делая пометки насчёт самых полезных способностей. Раны на худощавом теле затянулись и стали розоватыми по краям, синяки пожелтели, а бледность лица уже не вызывала такого сострадания, как за пару дней до этого. От чтения Достоевского оторвал Осаму, который ввалился в комнату со своим многострадальным ноутбуком в руках и запрыгнул с ним на кровать, пристраиваясь рядом с Фёдором и кладя повидавшую виды технику на свои бёдра. — Ну что, как успехи? Надеюсь, мы не зря так старались достать эту папку, — поинтересовался Дазай, сначала просто заглядывая в содержимое страниц, а потом в наглую отбирая папку из чужих рук. — Во-первых, старался здесь только я, а во-вторых, здесь есть всё, что нам было нужно, — ответил Достоевский, позволяя выхватить документ из своих рук, и придвинул ближе к себе потасканный ноутбук Осаму, пробуждая его ото сна прикосновением пальцев к сенсорной панели. — Да уж, зная способности всех членов исполкома, можно горы свернуть, — задумчиво протянул Дазай, быстро перелистывая плотные страницы, — а что насчёт босса? — Там есть только предположение, — незаинтересованно сказал бегло стучащий пальцами по клавиатуре Фёдор, пытаясь подобрать к ноутбуку пароль, который Осаму менял чаще, чем бинты на своих запястьях. — До которого мы и сами могли додуматься, — закончил за него Осаму, пробегаясь коньячным взглядом по последней странице в папке, — я и без него мог понять, что с этой малолеткой что-то не так. — Но нам будет невыгодно, если она окажется способностью, — Достоевский поджал губы и на пару секунд задумался, пристально глядя куда-то в середину экрана с крайне дурацкими разноцветными обоями на рабочем столе, а после продолжил подбирать варианты. — Да, но шантаж нам бы в любом случае ничего не дал, несмотря на то, что на первый взгляд она ему дорога. Кто знает, что там у них происходит, — Дазай поднял задумчивый взгляд в потолок, а после перевёл его на Фёдора, рассматривая открытую голую шею, которую от его взгляда скрывали лишь смольно-чёрные пряди длинных волос, и изящные худые плечи, до сих пор покрытые следами укусов и засосов. — Но мы в любом случае скоро всё узнаем, — ответил на вид полностью расслабленный, но на самом деле активно размышляющий над возможными комбинациями, которые так и витали у него перед глазами смазанными вариациями из цифр и букв, Достоевский, скользя длинными паучьими пальцами по клавиатуре. — Тоже верно, — протянул Осаму, захлопывая папку и отбрасывая её на другой конец кровати, — тебе долго ещё? — Секунду, — через пару мгновений ноутбук действительно оповестил о снятии блокировки и с дружелюбным «добро пожаловать» допустил Фёдора до рабочего стола. — В этот раз долго. Неужели возраст берёт своё? — чересчур наигранно удивился Дазай и забрал свой ноутбук обратно, начиная шарить по бесконечному множеству папок и документов, которые стояли между ним и тем, что он хотел найти. — Просто кто-то, как всегда, сжульничал и установил семь знаков вместо шести, но не будем показывать пальцем, — Достоевский отстранённо наблюдал за тем, как Осаму пароль за паролем настукивал замотанными лейкопластырями пальцами на клавиатуре, рыская по только ему знакомым ветвистым путям своего ноутбука, в которых никакой знаток программ не нашёл бы ничего криминального, потому что не знал бы, что и где искать. Фёдор даже не пытался запоминать цифры и буквы, на которые натыкались чужие кончики пальцев, потому что сразу после этого все пароли, единственным местом хранения которых являлась ненадёжная голова Дазая, будут сменены на ещё более затейливые и сложные, хотя Осаму ко всем, даже самым серьёзным делам относился со свойственной ему иронией, отчего поставленная им защита обычно носила не самый приличный характер. — Ох, неужели? Наверное, случайно нажал и не заметил, — Дазай даже не попытался скрыть хитрую улыбку, только пуще заигравшую на тонких губах, когда он открыл папку с несколькими видео, каждое из которых длилось примерно по полчаса. — Выбирай, какое посмотрим первым? — Для начала я был бы рад, если бы ты напомнил мне, что это, — Достоевский с подозрением разглядывал превью, на которых виднелись смазанные изображения нагих тел, сплошь залитых кровью. — Как? Ты забыл про наш вечер эротического кино? — Осаму в театральном порыве возмущения даже схватился за сердце, окидывая Фёдора самым неверящим и осуждающим взглядом, на какой только был способен. — И почему я не удивлён, что ты всё ещё об этом помнишь? — Достоевский обречённо сдавил пальцами переносицу и убрал спавшие на лоб пряди за уши, не отрывая взгляд от экрана. — Потому что я извращенец? — грязно ухмыляющийся Дазай внезапно приблизился к чужому лицу, почти соприкасаясь с Фёдором кончиками носа. — Ты сам это сказал, — Достоевский накрыл ладонью лицо почувствовавшего свободу Осаму и отодвинул от себя подальше. — Первое. — Предсказуемо, — пренебрежительно бросил в сторону Фёдора Осаму, но дважды стукнул пальцем по сенсорной панели, включая первое видео, которое началось с безмолвного изображения того, как молодого, стройного парня подвешивали за руки к потолку на жёсткие верёвки. Тот, по-видимому, был без сознания, его глаза были завязаны чёрной тканью, а из одежды имелись только в некоторых местах порванные, испачканные в грязи и дорожной пыли штаны. Качество изображения было не настолько чётким, чтобы подробно рассмотреть детали интерьера, но Достоевскому показалось, что это вполне могла быть одна из тех пыточных комнат, которых на корабле Эйса было в избытке. Через минуту, которую Дазай в отсутствии всякого терпения промотал, в помещении послышался стук каблуков, и тогда внутрь вошёл сам Эйс. После этого выяснилось, что звук тоже был не таким хорошим, как хотелось бы, потому что из того, что он говорил, можно было понять только бессмысленные обрывки, которые, впрочем, мало интересовали как Осаму, так и Фёдора. После того, как парень что-то пробормотал в ответ на чужие слова, Эйс приблизился к нему вплотную, кладя руки на обнажённую талию, отчего парень вздрогнул в испуге и задёргался. Дазай, поджав тонкие губы, смотрел в экран с особой внимательностью в ожидании более смелых действий со стороны Эйса, и не заметил, как Достоевский вперил в него изучающий взгляд, не обращая внимания на происходящее на экране. — Не будет ли это считаться осквернением покойника, если ты будешь дрочить на видео с его участием? — спросил Фёдор через некоторое время, когда Эйс уже перешёл к самой интересной части, из динамиков послышались приглушённые кляпом крики и всхлипывания, а Осаму выглядел не на шутку заведённым, даже не учитывая весьма однозначно выпирающего из спортивных штанов члена. — Не будет ли это осквернением чести Портовой Мафии, если ты убьёшь одного из её исполнителей? — ответил он в той же манере, а после вернулся к просмотру, но на этот раз решил совместить приятное с ещё более приятным и провёл ладонью по внутренней стороне бедра сидящего рядом Достоевского, постепенно приближаясь к паху. — Справедливо, — Фёдор невозмутимо свёл бёдра, крепко зажимая между ними наглую руку так, чтобы она не могла ни продвинуться выше, ни выскользнуть из захвата. На это Осаму усмехнулся и как можно сильнее вжался кончиками пальцев в нежную кожу бедра, на которой всё ещё оставались следы болезненных ударов кнутом и синяки от крепкой хватки чужих ладоней. Достоевский слегка стиснул зубы, абстрагируясь от тупой боли, и вернул внимание к видео, где Эйс уже активно трахал своего пленника, висящего безвольной куклой на верёвках, сзади. Фёдор сделал вид, что его полностью увлекло зрелище рыдающего от боли и унижения парня, но в то же время тощая рука с почти неестественно длинными пальцами незаметно скользнула в сторону, почти невесомо проводя вдоль почти полностью вставшего члена Дазая. На поползновения в сторону своего возбуждения Осаму почти никак не отреагировал, только слегка улыбнулся и ослабил хватку, как бы поощряя продолжать, но Достоевский продолжать не стал, напротив, только напоследок обвёл кончиком пальца головку и совсем убрал руку, невозмутимо возвращаясь к просмотру. Как раз на этом моменте Эйс решил переменить позу и теперь прижимался своей грудью к груди плачущего парня, придерживая под коленями широко раздвинутые длинные ноги. Фёдор сам не заметил, как перестал следить за рукой, зажатой между его бёдрами, и невольно расслабил ноги, чем Дазай незамедлительно воспользовался, пробираясь выше, и несколько сильнее, чем планировал, сжал ладонь на полувставшем члене Достоевского. Фёдор сдавленно зашипел, обеими руками хватаясь за обмотанное бинтами запястье, и машинально свёл вместе колени в порыве прижать их ближе к животу. — Снова провоцируешь и убегаешь? Так не пойдёт, — Осаму нажал на паузу, небрежно отодвинул ноутбук в сторону и окончательно повалил Достоевского на постель, вжимая спиной в простыни и устаиваясь меж длинных ног. Дазай вцепился в длинную шею требовательными причмокивающими поцелуями, удерживаясь от болезненных укусов и красно-фиолетовых засосов, которых и без того всё ещё было много на худощавом теле. Фёдор еле заметно вздрогнул от мимолётной, но пронзительной боли в пояснице и упёрся ладонями в плечи успевшего стянуть с себя футболку Осаму. Цепкие пальцы поддели резинку тёмно-серых штанов и потянули их вниз по бёдрам, заставляя Достоевского свести ноги и выпрямить колени. Отбросив одежду в сторону, Дазай припал губами к груди Фёдора, мокрыми поцелуями спускаясь к впалому животу, и не смог не прикусить соблазнительные светло-коричневые соски, тут же зализывая повреждённое место. Внезапно Осаму выпрямился и сел на пятки, широко разводя длинные ноги Достоевского в стороны и окидывая жадным взглядом тяжело дышащее под ним тело. Взгляд остановился на то и дело сжимающемся отверстии, на котором до сих пор виднелись следы недавнего грубого обращения. Будто бы уловив нить чужих мыслей, Фёдор как бы между прочим проговорил: — Плохая идея. — А что, испугался? — грязно усмехнулся Дазай, встречаясь взглядом с яркими аметистовыми глазами, где-то в глубине которых резвились отнюдь не маленькие и безобидные бесы. На подобное заявление Достоевский только растянул губы в хитрой улыбке и сам поудобнее согнул ноги в коленях, одной рукой показательно оттягивая в стороны ягодицу, чтобы открыть на себя ещё лучший обзор, как бы подчёркивая свою открытость и кажущуюся беззащитность. — А похоже? — он с ленивым вызовом посмотрел в потемневшие коньячные глаза, с усмешкой наблюдая за тем, как Осаму порывисто дёрнул на себя не сопротивляющееся тело и заставил снова поднять и выпрямить ноги, скрещивая их в позиции «ножницы». Фёдор судорожно выдохнул, когда Дазай с протяжным стоном протиснул твёрды й эрегированный член между его плотно сведёнными бёдрами, сразу начиная имитировать грубые фрикции. В погоне за собственным оргазмом Осаму не оставил без внимания и возбуждение Достоевского, начиная в том же грубом темпе помогать ему рукой, периодически надавливая на истекающую предэякулятом головку большим пальцем и заставляя Фёдора метаться по постели. Почувствовав приближение разрядки, Достоевский схватился за плотно перебинтованное запястье, но Дазай только ускорил темп, заставляя Фёдора задержать дыхание и быстрее, чем хотелось бы, кончить на собственный впалый живот, свободной рукой собирая в кулак тёмные простыни. Содрогаясь в оргазме, Достоевский плотнее сжал бёдрами член Осаму, из-за чего тот с высоким стоном излился на чужой живот, не без удовольствия глядя на то, как сперма окропляет бледную кожу, расчерченную следами ожогов от неслабых ударов кнутом. Тяжело дышащий Дазай отпустил ноги выбившегося из сил Фёдора, запуская пальцы в каштановые волосы и убирая прилипшие к потному лбу пряди, а после подобрал отброшенную в сторону футболку и бросил на живот неподвижно лежащего Достоевского, тут же с вымученным стоном падая на кровать рядом с ним. Осаму, который не слышал решительно ничего, кроме бешеного стука в висках, казалось, будто сердце вот-вот и пробило бы дыру в его груди, а вены просто лопнули бы от напора, настолько сильно колотился этот жизненно важный орган. Через пару минут Фёдор нашёл в себе силы стереть со своего живота следы их страсти, пока сперма окончательно не присохла к коже, и бросить грязную футболку на пол, переворачиваясь на живот и расслабленно вытягиваясь поперёк кровати. Вскоре Дазай смог унять чересчур повысившееся сердцебиение и стал почти невесомо скользить руками по мерно дышащему рядом голому телу. — А я ведь действительно чуть тебя не трахнул, — через какое-то время молчания подал голос Осаму, до этого неспешно и с увлечением в глазах обводивший кончиком пальца обрётшие чёткость контуры глубоко вырезанных иероглифов на изящно прогнутой пояснице Достоевского. — По тебе было заметно, — усмехнулся Фёдор, поворачивая голову в сторону Дазая, который в это время как раз нагнулся, чтобы провести языком по особенно глубокому порезу, спускаясь мокрыми поцелуями к ягодицам. — А тебе ведь больше бы понравилось, если бы я не сдержался, я прав? — игриво поинтересовался Осаму и вытянулся на кровати рядом с Достоевским, с любопытством заглядывая в подёрнутые пеленой сонливости и удовлетворения фиолетовые глаза. — Мне бы больше понравилось, если бы ты не включал мне эту чушь, которую не пойми откуда достал, — Фёдор коротко кивнул на заснувший ноутбук, стоящий неподалёку. — Думаю, завтра наведаемся в гости, — отвлечённо проговорил Дазай, глядя в пустоту и постепенно уплывая в глубину своих размышлений. — Да, пора бы уже, — тем же тоном ответил Достоевский, вперив отстранённый взгляд в небрежно отброшенную в другой конец широкой кровати увесистую фиолетовую папку. Уставший после яркого оргазма Фёдор прикрыл глаза длинными чёрными ресницами и почти сразу провалился в расслабленный сон, не обращая внимания на вновь застучавшую под ухом клавиатуру.