Оля

Губы Олечки скользят по шее Златы. Солоноватый привкус кожи отрезвляет и не дает забыться до конца, хотя Оля и не собирается прекращать. Ее ледяные пальчики следуют прямо за поцелуями: по ключицам, сонной артерии, яремной вене. Она опускает ладонь и медленно сжимает шею. Еле‐еле, но в эти мгновения Злата чувствует все слишком сильно. Сейчас ранее утро, выходные, и Злату никак не должны потревожить. Майское солнце начинает спотыкаться о тюль, пока через открытую форточку слышен щебет птиц. Звуки поцелуев перебивают утреннюю песню, и Злате практически стыдно. Оля же стыда не знает. Приятная свежесть и усталость бессонной, нервной ночи смешиваются во что-то непонятное: опухшие глаза, вялость и податливость чужим рукам. — Мне было страшно… — Речь прерывается, пока Злата сильнее сжимает ладони Оли на своей шее, — позволить это Никите. Оля не отвечает. Она лишь мило улыбается, и улыбка на ее лице по‐особому хитрая. Они ангелы. Два милых солнца. Две фарфоровых куклы. Два украшения. И обеим смешно и мерзко с этих примеров. В принципе, всем в организации стало бы смешно. Они сидят на коленях на кровати в комнате Златы, и Оля двигается вперед, чтобы прижать девушку к стенке. Одна рука освобождается, и Оля пускает ее под свободную футболку. — А еще, он всегда спрашивал, — Злата говорит хриплым шепотом, — можно ли продолжить. И Оля снова молчит. Хотя бы короткий ответ, хотя бы слово, что‐то кроме ухмылок и смешков — но нет, она молчит. Это была ночь непонятных безмолвных предложений: Оля явилась неожиданно, не предупредив ни о чем. Что-то в этом появлении было не так, но она не вызывала страха. Словно тень. Безмолвная и естественная. Колено Олечки поместилось прямо между ног Златы, заставляя ее выпустить из груди жалобно‐просящий скулеж. Рука под футболкой медленно перемещается ниже, осторожно оглаживая подтянутый живот, задевая кромку белья и снова поднимаясь к груди. Злата не шевелится, как бы не хотелось — хватка на шее все увеличивается. Она впервые позволила отдать полный контроль над собой кому-то. И почему-то именно Оле. Оле, которой она восхищалась. Оле, благодаря которой, она познакомилась с Никитой. Оле, говоря о которой, все неловко отводят взгляды. Оле, которую она впервые увидела именно на фотографии. И сейчас именно она перекрывает Злате кислород. Удар головой об стенку кажется фантомным и туманным — порыв лесного весеннего ветра смягчает абсолютно все восприятие действительности. Злата чувствует себя уставшей, пьяной и нереальной. Глаза опухли, в них будто насыпали мешок битого стекла. Глаза Олечки Белкиной — коричневое бутылочное стекло, чистое, затягивающее, неразбитое. В дверь кто-то стучится, и Злата резко переводит взгляд на часы. Непонятно, кто мог прийти к ней в пять утра в воскресенье. Мысль о том, что это Никита, пугает. Кто угодно — лишь бы не он. Ритмичный стук повторяется. Злата одергивает руки со своей шеи и прячет красные следы от пальцев за лохматыми медными прядями. Ноги сдаются и не позволяют сделать нормальный шаг. Пара шагов. Девушка чувствует, как какая-то тяжесть сверху придавливает ее к полу, а стекло глаз окончательно впивается в них. Серая комната кружится и превращается в одну бесконечную карусель — светлые локоны над головой разбавляют эту непонятную кашу оттенков. Никита без разрешения заходит в комнату, и словно все зная, молча берет Злату на руки. Они вдвоем.