***
Гермиона тихо сделала шаг назад. Потом еще один. И еще. Долохов, не скрывая, смерил её оценивающим взглядом и, явно пресекая попытку уйти, громко обратился к ней: — Дорогая родственница, что же Вы не хотите проводить всех нас? Что ему было нужно? Нарцисса сквозь дурман сознания посмотрела на Долохова с удивлением: такими неуместными были его слова, странность всего только что произнесённого слишком обращала на себя внимание. — Нет, Антонин, — Грейнджер в секунду отвергла мысль сослаться на необходимость кормить ребенка: это выглядело бы слабостью и оправданием, а оправдываться в таком положении нельзя. И она сказала все то же самое, но другими словами и другим тоном. — Думаю, как и я, Вы руководствуетесь долгом. Мой долг сейчас, проводив супруга, неустанно заботиться о его сыне. Вы не хуже меня знаете, что означают обязанности и обязательства. Вы же не забываете о них? Интонацией, взглядом, самой выпрямленной спиной она сейчас напоминала ему всё сразу: свой обливэйт, его обещание Снейпу в момент соглашения о женитьбе на Марджери и его же выпад на похоронах Гойла. Долохов смотрел на Грейнджер тяжело. — Я желаю Вам, чтобы всё сложилось для Вас благополучно, Антонин, — вразрез с только что сказанным, эти её слова и не ожидаемая им теплота интонации подействовали на Долохова не меньше ступефая. Волдеморт махнул рукой: — Живее, Антонин, вам всем еще надо оказаться вместе. Долохов, коснувшись портала, исчез. В тёмной толпе, сгруппировавшейся около стола с порталом, больше никто ею не интересовался. Грейнджер, обернувшись к Темному Лорду, склонилась в поклоне, который одновременно означал дозволение покинуть парадный зал. Он поманил её к себе, и, дождавшись, когда Грейнджер приблизилась, сделал ещё раз нетерпеливый жест рукой, требующий, чтобы она подошла вплотную. Дариус дремал у неё на руках: она чувствовала это по его дыханию. Пальцы Темного Лорда пробежали по темным волосам мальчика. И тут же вцепились в подбородок матери, поднимая её лицо ближе к своему: — Да, миссис Снейп, идите. Вы правильно понимаете свой долг. Заботьтесь о мальчике. Он очень, очень для меня важен. Едва произнеся последнее слово, Волдеморт обратился к ним спиной, делая пару медленных шагов в сторону тех, кто дожидался своей очереди исчезнуть в портале. Барти быстро схватил под локоть Нарциссу, подтащив её к Гермионе: — Леди, полагаю, вам лучше выпить утренний чай в тишине. Поверьте, кроме суеты, тут больше не будет ничего интересного. Нарцисса слабо закивала.***
Юки аккуратно расправила одеяльце в детской кровати. Отогнула один угол: это означало, что постель готова и в неё можно смело класть Дариуса. Хотя «смело» тут, конечно, не подходило. В Мэноре, где до этого Юки бывала только от случая к случаю (точнее, от одного кошмарного случая к другому) её куражная смелость исчезала. Она, безусловно, храбрилась, но ежесекундный ужас от этой мрачной, давящей магии сжимал сердце и холодил лапки. Они здесь были всего третий день, а, казалось, что прошли целые месяцы. Юки держала на плаву только ответственность: хозяйка, после того как их господин исчез из поместья, была сама не своя. Юки не помнила её такой даже в первые дни в доме на побережье. Это, конечно, было понятно: тогда хозяйка была совсем одна и боялась, вероятно, за себя (тут Юки покровительственно хмыкнула: ну как её умная хозяйка не могла сообразить, что от мистера Снейпа ей ничего, кроме безоблачного счастья, ждать не следует?). А вот сейчас-то на руках хозяйки был маленький Принц! И несмотря на то, что он исправно ел, спал и пачкал пелёнки в том же количестве, что и в Принц-холле, Юки понимала, что хозяйка обмирает, как только вдалеке еле слышится шуршание упругого змеиного тела по полу, или, не дай Мерлин, раздаётся свистящий тихий голос властителя магической Британии. Обмирает не за себя, а за маленького мальчика, который только недавно стал крепнуть. Гермиона вышла из ванной, держа Дариуса столбиком и поглаживая его по голове. Малыш был тих и разморен, а ей нравилось в такие минуты коротко и часто прикасаться к его лбу губами. Дариус удивительно уютно пах каким-то безмятежным счастьем, и она невольно всякий раз прикрывала веки, даже кожей губ впитывая этот чудесный запах. Но как только Дариус был уложен в кроватку и укрыт, её глаза стали не менее тревожными, чем у Юки. Она обошла всю комнату, особенно долго задерживаясь у окон и дверей, накладывая стерегущие чары, однако вот что было странно. Гермиона чувствовала, как её новые чары соприкасаются с теми, что накануне наложил Северус, но и те, и другие были не единственными. Тяжелая магия поместья как будто тут же обессиливала её собственные чары, подавляя их. — Слипу! — тихонько позвала Гермиона домовика. Юки вытаращила глаза. Что этому малахольному делать в Мэноре? — Хозяйке нужен Поури! — едва успела она произнести, как около камина материализовался Слипу со стопой книжек и пергаментом в лапках. Он сиял самым начищенным кнатом. Вызов к хозяйке означал, что его ждет урок по чтению рун или зельеварению. Юки не верила своим глазам. Действительно, битый час её собственная хозяйка упражнялась вместе с молодым домовиком в том, чтобы разобрать какой-то рецепт, написанный рунами, а потом разложить его на правильные составляющие! Слипу даже захихикал радостно, когда у него получилось самому, без помощи, прочесть последнюю рунную строчку, и тут же он охнул, ощутив затылком сильную оплеуху. — Слипу должен тихо сидеть, чтобы не разбудить Принца Дариуса! — Юки с удовольствием вернула домовика в действительность. — Юки, не надо так, Слипу ничего плохого не сделал, а радоваться, когда учишься и что-то получается — естественно. Тем более, что у Слипу получается то, что ни у кого из домовиков еще не получалось. Слипу тихо вжал голову в плечи, предпочитая не встревать в диалог. — У Слипу получилось это, потому что ни один порядочный домовик на такое не тратил время! Каждый должен отвечать за свое дело. Юки, например, готовит и ведёт дом, и Юки совершенно некогда заниматься глупостями. — Юки, это не глупости, это важно для магического мира и это то, что хочется самому Слипу. — Мало ли что Слипу хочется. Юки тоже много хочется! — Что именно? Если я могу, я обязательно это сделаю. Юки поджала губы. — Когда Слипу уйдет, Юки скажет. — Хорошо, тогда подожди немного, мы скоро закончим. Когда Слипу исчез из Мэнора, Гермиона, посмотрев на Юки, улыбнулась ей. — А, может, ты все-таки хочешь, чтобы я занималась и с тобой? Юки подумала. — Пока некогда, — сообщила она важно, — потом, когда маленький Принц подрастет. Хозяйка, — Юки сменила тон на сосредоточенный, — надо вызвать Поури, Поури вырос в Мэноре, Поури всё в Мэноре знает. С Поури всем будет не так страшно. — Да, да, ты права. Я сама хотела его позвать. Но Грейнджер Поури был нужен совсем по другому поводу. С того момента, как Снейп притащил их с Дариусом в Мэнор, одна идея не покидала её. Поури был здесь всю ту страшную ночь. Был и потом. Когда эльф появился перед ней, она присела на корточки так, чтобы видеть его глаза и спросила столь тихо, что её вопрос больше напоминал дуновение ветра. — Ты знаешь, что стало с Гарри Поттером? Поури замер. — Все знают, что он мёртв. — одними губами ответил эльф. — Где его могила? — еще тише спросила Грейнджер. Поури запнулся. — Её нет. Ни у кого нет. Всех отдают змее.***
Юки и Поури аккуратно сдвинули кресла так, что получилась маленькая кровать и поставили ее в ногах колыбели. Так или иначе, все они: Гермиона, Юки, Поури, старались собою заградить спящего Дариуса от тех опасностей, которые кожей ощущались в Мэноре. Гермиона легла последней. Повертелась, устраиваясь на широкой кровати, досадуя на пустоту рядом: за эти месяцы она привыкла спать тесно прижатой к сухому телу Снейпа. Сон не шел. Грейнджер думала о будущем и о прошлом, а они сплетались в одно тянущее, вязкое настоящее. И никаких подтверждений, что её надежды сбудутся, у неё не было. Гермиона почувствовала, что скрипнули её зубы, сжатые от давящего напряжения, попыталась расслабиться и ощутила, как сильно наморщен лоб, сожмурены глаза, как сведены мышцы лица. Уснуть было невозможно. Она лежала, просто считая про себя цифры, одну за другой, чтобы усталый мозг перестал лихорадочно обдумывать страшные мысли, и чтобы её сморила монотонность. В тишине отчётливо различались звуки. Вот чуть шумнее вздохнул Дариус. Снова тишина. В кресле забормотал что-то Поури и там завозились, переворачиваясь во сне. Кажется, скоро время кормить Дариуса. И вздрогнула от тягучего, тяжелого и влажного шлепка чего-то большого об пол, совсем рядом с кроватью. На секунду у Гермионы перехватило дыхание и напало оцепенение, как заклятье. Но тут же, прорываясь сквозь собственный ступор, она подскочила на кровати. Палочка, скорее палочку! Она тянет пальцы к древку и в то же мгновение задыхается от боли: тяжелый хвост лупит по пальцам со всей силы и тут же перехватывает ее так, что руки прижимаются к туловищу. Сверху змея накидывает еще одно кольцо, и Грейнджер чувствует, как оно сжимает её все туже. Почти невозможно дышать. Её мысли мечутся. Надо крикнуть, домовики могут… Она не успевает даже додумать, как тяжелая морда внезапно оказывается прямо перед ней, раскрывает пасть и оттуда выплескивается ей в лицо раздвоенный, шершавый язык, залепляющий её рот, глаза, всё лицо какой-то вяжущей слизью. Она чувствует шарящий язык на лице, зажмуривается от едкой слизи, ползущей в глаза, хочет раскрыть губы, чтобы попытаться крикнуть, но из груди выходит только какое-то сипение и все. А змея на её глухие звуки вдруг реагирует и начинает что-то шипеть в ответ. Она издаёт долгие страшные трели, на разные лады: то присвистывающие, то шуршащие. Грейнджер догадывается, что это парселтанг, но не понимает ничего. А змея снова наклоняется к ней и сдавливает её сильнее, наваливаясь всей мощью, накидывая на Гермиону еще одно кольцо, и освобождает хвост, которым ударом раскидывает её ноги. Гермиона чувствует дыхание из ноздрей, смрадное, тяжелое. Змея замирает на секунду, примериваясь, а потом лижет языком лицо, щупает, находит губы и лезет в рот, разжимая ей зубы. Грейнджер скручивает желудок, а змея, будто догадывающаяся об этом, затопляет её рот горькой слизью, и Гермиона захлебывается липкой жижей. Её лицо перемазано, из сощуренных глаз текут слезы. Змея на ней начинает извиваться, уже не сжимая, а отираясь медленно и тягуче, чешуйки трут Грейнджер кожу между бедер и на животе до зудящих царапин, они ноют и из горла Гермионы помимо её воли прорывается рыдание. Она понимает всю безысходность, но все ещё надеется вырваться, собирает последние силы, как вдруг ощущает, что конец хвоста надсадно начинает пробиваться в неё, раздирает её тело. Змея то сжимает её так, что Гермиона рвано хватает воздух ртом, пытаясь вдохнуть, то чуть отпускает, и Грейнджер судорогами дергается под ней, и это все длится и длится, пока змея не наклоняется ближе, совсем близко, к шее. Грейнджер даже слышит длинный противный скрип, с которым острые зубы вспарывают кожу и успевает почувствовать боль, с которой они входят в её плоть и теплую кровь, текущую по шее. — Хозяйка! — Юки даже потрясла Грейнджер за плечо. — Как крепко хозяйка заснула. Это хорошо, хозяйка устаёт, хозяйке надо много спать! Но Дариус проснулся, хозяйка, Дариус хочет есть. Гермиона ошалело смотрит вокруг. На руках у Поури недовольно хныкающий Дариус, горят светильники, Юки рядом. Её сердце бешено колотится, и с трудом она понимает, что это был сон. Только сон. А ей казалось, что все происходило так же явно, как в Годриковой Лощине. Оставшуюся ночь, до утра, Гермиона не может заснуть. Она спускается к завтраку с синими кругами под глазами, бледная, с Дариусом на руках. Нарцисса, которой со вчерашнего дня перестали подавать зелье, почти такая же, как всегда в эти дни: рассеянная и улыбчивая. Она смотрит на Дариуса, гладит его по голове, и предлагает Гермионе после завтрака показать, где ей будет лучше гулять с ребенком. Две женщины выходят в великолепный парк, и Нарциса ведёт Гермиону по самым изящным аллеям, мимо роскошных рабаток к удивительной, необыкновенной оранжерее. Её выстроили еще в шестнадцатом веке, наполнив диковинными растениями из новых колоний, и с тех пор она словно кусочек нереальной легкой жизни в этом мрачном поместье. — Наслаждайся каждым днём, детка, — Нарцисса эти слова произносит с грустью, будто обращаясь не к Гермионе, а к себе в прошлом, — это сейчас ты такая усталая, что, кажется, быстрее бы эти дни миновали. А потом будешь вспоминать с невообразимой тоской каждую упущенную минуту. Нарцисса оборачивается. — О! — Она дотрагивается до плеча Гермионы, — смотри, кто еще с нами собрался в оранжерею. Ты её боишься? На мягкой весенней траве виден темный след, стелящийся за Нагайной. Грейнджер стоит усилий удержать лицо. — Нет, — спокойно произносит она, — я же её спасла. — Да, я помню, Люциус рассказывал. И Драко. Драко удивительный мальчик, такой чуткий, такой внимательный. Вы с ним учились, я помню, но он не раскрывается чужим. Его надо хорошо узнать, чтобы понять, какое у него необыкновенное сердце. Скоро он должен быть здесь. Гермиона улыбается в ответ, кивая и этот вежливый жест как будто антидот тому зелью, что выпаивал Люциус Нарциссе день за днём. Нет, конечно, нет, она не становится тут же самой собою прежней, но живость возвращается к ней с каждым шагом, который она делает к оранжерее. А, может, не с каждым шагом, а с каждым словом, потому что она говорит, говорит и говорит, рассказывая Гермионе про маленького Драко почти весь день. Они возвращаются из оранжереи под эти разговоры и Гермиона не идёт наверх, к себе, несмотря на острое желание заснуть. Кошмар ночи и скользящая за ними по пятам Нагайна давят её. Вечером, к ужину, в столовой возникает Темный Лорд. Он оглядывает стол, двух женщин, сидящих друг напротив друга, и поводит рукой, показывая, что они не должны приветствовать его стоя. — Надо же, я думал застать здесь Крауча. А у вас совсем тихое общество. Нарцисса, согласись, что без Беллы в доме как-то чрезмерно … — Лорд задумался, — чрезмерно скучно. — Мой повелитель. Было видно, что Нарцисса не знает, какие слова подобрать. — А Вы, миссис Снейп, как Вы устроились на новом месте? — Я очень благодарна за ту заботу, которой меня окружили, повелитель. — Ну, что ж, прекрасно. Я видел, моя Нагайна была с вами на прогулке. Вы определенно ей нравитесь. — И Волдеморт, прикрыв глаза, усмехнулся. — А это редко случается.***
— И горячий шоколад! — Джинни крикнула это в сторону уже затихавшего хлопка аппарации, и домовик тут же появился снова, закивал, а его сморщенное лицо скукожилось еще больше, глядя на ликующую улыбку молодой хозяйки. Невозможно было не улыбнуться, глядя на неё, и эльф, забормотав что-то верноподданное, исчез: все-таки общаться с хозяевами вне выслушивания распоряжений и выволочек домовики Гойлов попросту не умели. Джинни опять засмеялась, радуясь сама себе, утру, предвкушая вкусный завтрак и счастливый день. Она сдернула одеяло, задрала вверх руки и ноги, как в детстве, и затрясла ими, беззаботно хохоча. Повернула голову к окну, и подставила, как молодое животное, лицо ласковому солнечному лучу, нежась в свете и тепле. Было невозможно хорошо. Джинни закрыла глаза, глубоко вдохнула воздух грудью, и вдруг громко, очень громко закричала. В ее голосе было столько силы, радости, упоения мгновением, словно она вот только сейчас забила решающий гол и выиграла самый сложный кубок по квиддичу. А ведь именно так! Она сейчас была в поместье совершенно одна, полноправной хозяйкой. В её распоряжении было все: тайные заклинания хозяев усадьбы, доступы к сейфам Гринготса, домовики, исполняющие приказы. Еще полгода назад об этом было немыслимо даже мечтать. Джинни не знала, как быстро вернется Грегори, но была уверена, что она уже не отдаст никому её права на такое вот солнечное, беззаботное утро. Она выгрызет его у судьбы, использует любую возможность, отвоюет свое счастье. Ужас, в котором она жила почти два года: сначала, когда Гарри и Рон вместе с Грейнджер бросились в бега, а родители отослали её опять в Хогвартс, совсем одну, и потом, после поражения, после гибели Гарри, когда семья расплатилась её жизнью за сделанное братом, этот ужас остался за плечами. Какой глупой и наивной она была, как нелепо считала, что можно победить в этой схватке наскоком, как глупо сдалась, натолкнувшись на тупое равнодушие Грегори! Ничто из этого не имело значения по сравнению с её счастьем. А счастье заключалось вот в этой беззаботной свободе, в возможности распоряжаться собой, своим утром, своим желанием выпить с утра горячий шоколад и съесть воздушную меренгу с малиной, а не вдыхать жирный запах ненавистного бекона с фасолью в томатном соусе. Джинни с наслаждением медленно потянулась. — Милостивая госпожа! — домовик выжидательно смотрел на щурющуюся на солнце, словно молодая игривая кошка, Джинни. — Где прикажет госпожа расположить поднос? — Тут! — Джинни пальчиком указала прямо на свои колени, не желая покидать постель, и снова рассмеялась. Её утро было невероятно счастливым. — Послушай, немедленно отправляйся в Хогсмид, в дом госпожи Уизли, и скажи, что я жду её на утренний чай. Если у неё есть время, конечно. Мама так занята последнее время, — она добавила это уже почти про себя. И махнула рукой. Домовик исчез. Теперь у нее было оружие, лучшее оружие их всех возможных. Дурак Грегори не понимал, она была в этом уверенна, что означала её беременность. Сейчас, пока его нет, она точно выносит этого ребенка и родит его. И это сделает их всех — Уизли — неуязвимыми. Потому что Грегори не сообразит, что ребенок — это будущий наследник, он попросту не сможет этого понять в свои ещё даже не двадцать лет. А Джинни это уже прекрасно понимает. И она воспитает такого Гойла, который будет ей полностью подчиняться. … Домовик застал Молли на кухне, несмотря на утренние часы, уже уставшей и растрепанной. — Так, — бормотала она, сама себе, водя указательным пальцем по пергаменту. — Таа-а-а-к. И переводила покрасневшие глаза на вертящиеся венчики, чавкающие грудами теста. — Готово триста пятьдесят четыре. Мало. Надо еще сто. Весеннее равноденствие в Британии волшебники никогда не праздновали так широко, а тут словно все решили, что это последний праздник в их жизни н не будет больше ни Белтайна, ни, тем более, Самайна. Равноденствие уже прошло, а праздники: частные, домашние, и широкие, уличные всё продолжались. Пиво лилось на них рекой, а самым главным угощением вдруг стали пироги Молли. Их заказывали простые волшебники и за ними присылали из важных домов; контракты об их поставках заключили три респектабельных клуба из Косого, а апофеозом успеха стала записка, присланная Персивалем: он просил мать изыскать возможность еженедельно направлять двадцать пирогов прямо в Министерство, для Пия, его заместителей и еще для нескольких наиболее важных, с точки зрения Персиваля, фигур. В конце записки Перси писал, что, если время от времени мать сможет баловать его своими пирогами, он будет бесконечно счастлив, поскольку каждый кусочек пирога станет связывать его с домом, их крепкой родственной любовью, а значит — со счастьем. Молли, прочитав записку, принесённую в лавку не какой-нибудь совой или домовиком, а юным семнадцатилетним волшебником — новым помощником Перси из числа вернувшихся, вздохнула с нежностью и наградила паренька куском пирога. Всё-таки зов крови, как это называла Молли, нельзя было задушить: Персиваль тянулся к семье, к своим корням. И вот сейчас домовик Гойлов, поводя носом от аппетитных запахов, затопивших всю пространство кухни, звал её к дочери. Было понятно, что ничего плохого с Джинни не случилось: она сама позаботилась передать слова приглашения матери так, чтобы её не коснулась даже тень нехорошей мысли. — Буду, передай, что скоро буду. — И выставила эльфа с кухни. Не хватало еще, чтобы он разнюхал её фирменные рецепты. *** — Госпожа Гойл. — Гоблин смотрел недобро, с прищуром. Они всегда так смотрели, не чувствуя себя обязанными изображать услужливость перед клиентами. Волшебники нуждались в них куда как более, чем они сами, умело приспосабливавшимся к любым обстоятельствам. Что там Волдеморт, гоблины могли бы удержать своё дело, даже если бы к власти в их мире вдруг пришли драконы. Они умели находить слабые места у всех и не показывать при этом свои. Молли выразительно кашлянула. В конце, концов, она тоже стояла перед этим коротышкой. И она была старше. И её имя давно было всем им известно, клиентами «Гринготса» они с Артуром были уже очень давно. Да, денег в их общем сейфе было не так, чтобы много, но она же не только что, впервые, вошла в эти двери! — Давайте начнем с меня. — Молли произнесла это с язвительной улыбкой, демонстрирующей гоблину, что она понимает, почему он обратился только к Джинни. И, ощущая особое, ранее не испытанное её наслаждение, бросила: — Нам с супругом нужен более обширный сейф. Их сейф, а точнее, маленькая ячеечка, находилась на самом верхнем этаже. Гоблины рассудили, что охраны такие сбережения почти не требуют: расположенные друг над другом, ряд за рядом, в бесконечном количестве, эти крохотные ячейки сами по себе были препятствием для их опустошения злоумышленником. Кто наверняка узнает, в какой из ячеек есть монеты? А если и есть, то, даже если злодей вытащит всё, гоблины смогут покрыть недостачу одним махом. Это на нижних этажах были хитроумные приспособления, драконы и водопады, охранявшие солидные капиталы и банковские тайны. Молли, приносившая изредка в сейф сбереженные галлеоны, никогда там не бывала. Это Билл рассказывал об огромных сейфах, занимавших иногда целые этажи, о сложной системе охраны, готовой уничтожить всякого, проникнувшего за чужим добром. Молли, слушая сына, никогда не завидовала чужому богатству. Ей просто хотелось иметь свой достаток. Такой, чтобы не пересчитывать кнаты, прикидывая, где можно сэкономить. Немыслимым благополучием ей казалась жизнь, в которой можно пойти в самую дорогую продуктовую лавку Косого и купить там все, что душе угодно, вообще не смотря на цены. Артур, отдавая ей свое министерское жалование, всякий раз виновато говорил: — Голубка, ну, что ж поделать, денег у Министерства мало, зато ты видишь, как меня уважают! Артур довольствовался этим жалованием и был горд, когда всю семью приглашали в министерскую ложу на матч, а министр потом месяцами говорил, что только для него было создано такое исключение. И вдруг вот сейчас, казалось бы, в самое неподходящее время, её пироги стали отлично продаваться! Сначала в угловом ящике стола лежало десять светлых сиклей. Потом, несмотря на то, что она все время закупала всё больше и больше продуктов и еще давала объявления в газетах, добавился золотой галлеон. И как будто бы он притянул за собой остальные: ей было уже недостаточно маленького углового ящика, а галлеоны всё появлялись и появлялись, хотя она в разы увеличила ежедневную закупку всяких вкусностей для пирогов. Вспомнив слова Рона, брошенные им о её прежних пирогах, Молли придумала новый пирог: в рецепте в изобилии были не только масло и фрукты, но еще ром, взбитые сливки, шоколад и миндаль. Стоил на заказ этот пирог целых пятнадцать галлеонов, но именно его стали чаще всего брать для больших торжеств. Пий, попробовав этот пирог на чьем-то банкете, заметил, что он куда лучше, чем все эти новомодные торты, заимствованные у магглов, и это мгновенно было пересказано Ритой в «Ведьмином вестнике». Теперь ромовый пирог символизировал не только то, что заказчик смог оплатить это недешевое удовольствие, но также и то, что сам он принадлежал к кругу чистокровных волшебников, чтущих свои корни и традиции. «Лилия и лев» Молли Уизли стало самым прибыльным местом Хогсмида. Гоблин протянул когтистую лапу в её сторону. «Надо же, как нелюбезен», — подумала Молли, подспудно всё-таки ожидая большей учтивости при появлении на прилавке её бордового мешочка с галлеонами, но, пожав раздраженно плечом, не понимая, что от неё еще хочет этот полузверь, подняла этот мешочек со столешницы и сунула его в ладонь гоблина. Мерлин знает, что за ритуалы у них здесь. Вдруг, начиная со ста галлеонов, монеты передаются в банк в каком-то особом порядке? Гоблин пожевал губами. — Пожалуйте разрешение Вашего супруга. — На что это? — оторопела Молли. — На увеличение сейфа. — Что за глупость! — Это правило, госпожа Уизли, общее для всех. Глава Вашей семьи — Ваш супруг, он даёт разрешение. Если его нет, — вдруг тихим голосом добавил гоблин, — мы можем открыть сейф на Ваше имя, но Вам надо заплатить триста галлеонов. Молли задохнулась от возмущения. — Какая… какая глупость! Никаких трехсот галлеонов! Завтра же мы будем с мужем здесь! Гоблин снова обратился к Джинни. — Госпожа Гойл, распоряжение о Вашем допуске к фамильным сейфам банком получено. — Я могу пойти туда с мамой? — растерявшись от предыдущих слов гоблина, произнесла Джинни. — Безусловно, — бесстрастно отчеканил гоблин. И они втроем понеслись на нижние этажи, прямо к сейфам Гойлов. Им хотелось посмотреть, что это такое — сейфы Гойлов. Наконец, они остановились у какой-то площадки, от которой шел длинный извилистый проход, направо и налево прорезанный еще более узкими ходами. — Тут. — гоблин махнул рукой. — Какой же? — уточнила Молли. — Все. Все сейфы тут принадлежат семейству Гойлов. Можно открыть любой. Но члены семьи обычно не брали галлеоны дальше, чем из второго сейфа от площадки. Всегда хватало запасов первых двух сейфов. Но, кажется, в последнее время что-то изменилось. И гоблин замолчал. — Ну, откройте ближайший. — распорядилась Молли. Гоблин не двинулся. Молли посмотрена на него с недоумением. Джинни сообразила раньше матери и выпалила: — Откройте первый сейф! Гоблин подошел к двери, повозился с замком и, наконец, распахнул дверь. Они, обмерев и предвкушая блеск золота, драгоценных камней, каких-то немыслимых сокровищ, шагнули в пещеру. Темные своды, неровные, грубо обрубленные стены и пол. Пещера была пуста. Молли и Джинни переглянулись. Ни одна из них такого не ожидала. — Откройте второй! — крикнула Джинни прямо из пещеры. За второй дверью тоже было пусто. И за третьей. Небольшую кучку галлеонов они нашли лишь за шестой дверью. Весь блеск сокровищ дома Гойлов они смогли увидеть лишь в дальних сейфах. — Это сумасшествие, — быстро шептала Молли прямо на ухо Джинни. — Ты представляешь, сколько он спустил лишь за несколько месяцев?! — Подожди, мама, не сейчас, — одними губами ответила Джинни. Обсуждать это здесь, когда рядом был гоблин, она не хотела. — Послушайте, — Молли отряхнула юбку от какого-то мусора, прилипшего к ней, пока они ходили от сейфа к сейфу, — а что происходит с теми деньгами и сокровищами, которые принадлежали умершим волшебникам? — У умерших волшебников есть семья, госпожа. — равнодушно проскрипел гоблин. — А если нет? — Нет семьи? — Да, нет семьи! — Есть другие наследники, — гоблин отвечал не задумываясь, — все магические семьи связаны между собой, так или иначе наследники обнаруживаются. Если за наследством не обратились в течение двух лет, имущество переходит в собственность «Гринготс». Это восьмисотлетняя привилегия гоблинов, Министерство снова подтвердило её пару десятилетий назад. Когда Молли и Джинни выбрались в приемный зал Гринготса, Молли дернула её за рукав. — Нам нужно увидеть Перси! — Перси? — Да! В голове у Молли уже был чёткий план. Им надо было подтвердить свое родство с Поттерами, пусть самое дальнее, чтобы заявить о праве на наследство. Она была уверена, что никому больше это не прийдет в голову. А Перси мог помочь с родословными, договорившись о доступах в архивы отдела учёта магов. — Неужели он столько спустил на девку? — соображая, что делать с этой частью проблемы, спросила Молли у Джинни, когда они вышли на мостовую Косого. — Не понимаю, мама. Он, ты видела, что устроил в поместье? И Малфой все время требовал деньги — я это точно знаю, Грегори много раз кричал при мне, злился. Злился, но оплачивал. — Да, понимаю. Но всё-таки он на нее явно спустил целое состояние. И ты сама понимаешь, как эта девка для тебя опасна. Что, если она забеременеет. Или уже? Молли развернулась к Джинни и смотрела прямо ей в глаза. — Он же избавится от тебя, он это сделает! — Ты думаешь, Перси..? Молли распахнула глаза. — Джинни, да! И в этом Перси нам сможет помочь! Пока Гойла нет, нам надо избавиться от этой девки, будто её и не было.***
Блейз стоял, прислонившись к теплому стволу дуба. Он повернул голову, проследив за пятнами света: они резко обрывались на границе охранных чар лагеря, и куст лещины за ними был уже невнятным темным пятном. Как и все новобранцы, Забини ждал, что прямо у портала их встретит яростная атака французов. Ну, или что хотя бы будут две-три стычки, и он проявит себя героем. Хорошо, пусть не героем, но покажет, чего он стоит. Обратит на себя внимание. Точно никто из них не ожидал, что они окажутся в этом лесу, где нет никого, кроме дикого зверья, и надо будет тратить силы на то, чтобы постараться незаметнее подобраться к Тиффожу. Их, молодняк, когда, наконец, все собрались в день аппарации во Францию, отправили на место, выбранное Снейпом и Беллой для лагеря, чтобы они растянули для всех палатки и накинули на лагерь охранные чары. Это было первым разочарованием от компании. Никого из них не взяли туда, на передний край вылазки. А Забини так хотелось самому почувствовать, как это: видеть стан врага, рассматривать его, прикидывать, где у противника слабые места. Но нет. Им велели, как домовикам, заниматься постелями и едой. Они еще жутко переругались между собой: оказалось, что никто из них не знал этих тупых бытовых заклинаний, растягивающих палатки. Ни одному из них в голову не пришло, отправляясь на войну, думать о том, что нужны такие заклинания! В итоге, когда перепачканные и злые, Пожиратели появились в лагере, стояло только две палатки, которые они натянули вручную. Как на них орал Долохов! Красный, злой, он выплевывал им в лицо, что их удел — паркетная баталия, что они маменькины слюнтяи и такими останутся на всю жизнь, а не менее злые Руквуд, Яксли, да и все остальные стали быстро устанавливать палатки и раскидывать охранные чары. Дела не ладились. Нападение на Тиффож, которого Блейз ждал в первый день, откладывалось. Старшие Пожиратели говорили между собой, исчезали из лагеря даже ночью, а они сидели на месте, не понимая, что же будет дальше, и ждали возвращения. А еще готовили на всех. Утром первого дня в лагере, когда они, помятые от неудобного сна в палатках, не понимая, что делать, стояли почти все вместе, кроме шатавшихся по лагерю Олсопа и Винвальда, Алекто кивнула им: — Эй, а где завтрак? Они даже сначала не поняли и оторопело смотрели на неё. Алекто усмехнулась их ступору и неожиданно спокойно (она вообще в последние месяцы стала менее резкой), но абсолютно безапелляционно произнесла: — Все, кто не в разведке и не на охране лагеря, обеспечивают жизнь лагеря. Вас в первую очередь для этого взяли. Поэтому еда, уборка — это ваша забота теперь, поняли? Сейчас проснутся все и вам не поздоровится. Так что ноги в руки и вперед готовить. Только учтите, что еды не много, а кормить надо всех, и сколько мы здесь так просидим, тоже не известно. — Я домовиком не нанимался, — яростно бросил Грегори, на которого накатила злость от того, что Барти запретил ему брать его домовика. — Пусть другие готовят, а я пойду в разведку. — Ты пойдешь туда, куда тебя пошлют, Гойл, — раздалось сзади. Малфой в лагере утратил всякую куртуазность выражений. — И будешь делать ровно то, что тебе говорят, и точно тогда, когда тебе об этом говорят. Собственно, то, что кидал Малфой Гойлу, относилось к ним всем. И они, огрызаясь друг на друга, стали вспоминать бытовые заклинания, чтобы приготовить общий завтрак. Правда, Калвер пытался было сказать, что бытовые чары — это женское дело и путь все делает Пэнси, раз уж она девчонка и её сюда взяли. Пэнс даже не успела кинуть в него Экспульсо: Блейз, рукой опуская её палочку, очень медленно, с явной угрозой проговорил: — Послушай, Ротус. Мы тут все в одинаковом положении. И не ты решаешь, кто и что делает. А хочешь выпендриваться — напомнить, чем это может кончится? А потом обернулся к Пэнси. — Слушай, уже не маленькая, не реагируй на дурака. Ты же видишь, он просто задирается. А за драку в лагере нам всем может влететь: вдруг охранные чары не выдержат и нас увидят? Пэнс дернула плечом. Но пошла готовить. Сегодня к вечеру в лагере, наконец, стало относительно тихо. Белла нырнула к себе в палатку еще засветло, два дня до этого почти не уходя от Тиффожа. А Блейз, не отрываясь, наблюдал за Снейпом, который курил сигарету за сигаретой, глядя в землю перед собой.***
Северус обтекал Тиффож раз за разом, оскальзывал взглядом каждый уступ, бойницу или дыру в древнем камне, но никак не мог найти больших отличий в обстановке, какую-то незаметную инаковость, уязвимость. Замок мог бы сойти за малый флигель Хогвартса, из тех, что появились много позже основного замка, тех, что не задумывались основателями. По периметру замка живая охрана отсутствовала; не замечал он и чар, которые отстояли бы от стены на приличествующее расстояние. И все же тот туман, который висел вокруг ранним утром, не был обыкновенным. Это подтвердила сойка, которую Снейп спугнул своим шуршанием. Птица плавно, как в замедленной сьемке, спикировала прямо в белое влажное полотно, стоило ей его вдохнуть. Он услышал только шорох, издаваемый по траве слабыми крыльями, затем стих и он. Следовало отдать должное, решение было элегантным. Чары погружали в сон всякого, кто желал приблизиться. Поднявшись выше, он мог бы заглянуть за стены, оценить количество и качество сил, оберегающих пленника и замок. Равно как и те, по ту сторону, узнали бы о появлении Пожирателей, стоило бы кому-то справиться о погоде или экстатически задрать голову по любому из поводов. Чары, погружающие в сон, стали бы для Пожирателей проблемой не крупнее жала веретенницы, порошок из которых требовался для изготовления зелья бодрости. Но где, позвольте, ему взять жала веретинницы? А гиеновое дерево? Мандрагору? Полынь и мята, в изобилии выстилавшие лагерь, подразнивали попробовать подменить ингредиенты, оставив лишь несколько. На эксперименты у него не было времени; единственного пузырька зелья нескольким хватило бы разве что по глотку. Оно было взято в расчёте на себя самого: в Хогвартсе, если отбросить допинг в виде ожидавшего его дома непослушного приза, ему пришлось несладко. Северус спружинил о землю ногами и пошёл в лагерь пешком. Нести туда из вестей было нечего. Он принес полынь, мяту, тысячелистник. Ожидаемо, приём был прохладным, но вопросы не задал никто всё то время, что потребовалось Снейпу, чтобы узким ножом нарезать листья и раздавить стебли, выжимая сок в парящую воду в небольшом походном котле. — Третий день прошёл, что у тебя на уме? — вынужденному бездействовать Долохову трудно дался этот негромкий и нейтральный тон. Но и его было достаточно, чтобы остальные навострили уши. — Нам нужен неприметный доброволец. — Снейп обернулся через плечо туда, где сгруздился молодняк, и, поймав взгляд Пэнси, кивком позвал её ближе. — Мисс Паркинсон, боюсь, Вы самая небольшая из нас. Не знаю, сможете ли Вы участвовать в штурме после того, что я собираюсь поручить Вам. То, что Вы можете сделать сегодня, важнее участия в атаке. Но не могу сказать, что безопаснее. Магия, — Снейп почувствовал, как Пэнси бесшумно села на бревно, служащее им обеденным столом, — имеет не только общие законы, но и местные особенности, и в силу этого похожа не больше, чем английский с бретонским. Подступ к замку имеет преграду в виде усыпляющих чар. Они выглядят странно, и могут действовать не так, как мы привыкли. А потому способ, которым мы сможем, вероятно, преодолеть их, может оказаться не таким действенным, как я рассчитываю. Я хочу, чтобы Вы подошли к ним и шагнули внутрь. Охраны по периметру нет. Я подберу Вас, как только чары подействуют, и перемещу в лагерь. Если Вас заметят, Ваш вид не должен указывать на Тёмного Лорда. Поскольку ростом Вы не больше подростка, а Ваше лицо не успело примелькаться, и Вы девушка, это оптимальный выбор. Хорошо бы трансфигурировать Вашу форму во что-то серо-зеленое и совсем простое. Беллатриса, прислонившись спиной к дереву, внимательно смотрела на Снейпа. — Так ты думаешь, туман отравит её, Северус? — Я думаю, его действие подобно сну без сновидений. Если мы зайдём в него без всяких мер предосторожности, то в самом мягком случае будем существенно ослаблены. Это не концентрированный эфир, не зелье, способное нанести непоправимый урон, а охранные чары. — Северус острием ножа перемешал густо сваленные в котелок травы, отставил его в сторону и кивком палочки потушил пламя. Долохов развязно сплюнул на тлеющие угли. — Даже чары у них бабьи.***
Пэнси след в след шла за Снейпом, путаясь в ночной траве, и оставалась на удивление тиха. Она не могла уснуть весь вечер, когда Долохов, игравший в русского генерала, дал отбой. Снейп молча потянул её за ногу, приоткрыв палатку, и вместе с согретым человеческим присутствием воздухом из темноты выглянула она, бледная и помятая. — Вам страшно? — вполтона спросил Северус, сбавляя темп шагов, чтобы она подобралась ближе. Ни к чему было орать на весь перелесок. Пэнси поморщилась: — Хотя бы высплюсь. Постарайтесь справиться меньше, чем за сто лет, профессор, не переношу пошлые французские сказки. Он одобрительно ухмыльнулся куда-то в темноту и дальше они следовали молча, пока Северус не остановился так резко, что Паркинсон стукнулась лбом о его лопатку. — Дальше пойдёте сами, мисс Паркинсон. Не думаю, что нужен долгий инструктаж, но всё же, когда зайдете с этой стороны, постарайтесь поискать если не взглядом, то ногами птицу. Траву сильно не приминайте, лишние следы ни к чему. Проверьте, чтобы палочка была плотно закреплена в держателе. И есть ещё кое-что. — Снейп вытянул собственную палочку и поднял острие к самому её лицу. — Чары могут причинить Вам боль, поэтому требуется подстраховать Вас. Пэнси хотела возразить, что прилично терпит боль, напомнить, как до последнего держалась, пока Темный Лорд жёг плоть её руки, и открыла рот. К несчастью, достаточно широко для... — Квиетус максима! — шепчущим речитативом произнес Снейп прежде, чем она успела воздвигнуть щит. Паркинсон поджала губы, но вряд ли её декан сумел различить недовольство на её лице. Она и сама видела только белки глаз и общее очертание его помятого лица. На лугу, в который превращался, петляя, конец перелеска, было гораздо светлее — в лунном свете туман, в который отправлял её Снейп, выглядел зловеще. Сложив полные губы колечком, Пэнси выдохнула из себя всё своё дыхание. На ощупь поймала плечи Снейпа и, подтянувшись на носочках, чмокнула в обросшую щетиной щёку, чувствуя, как он отклоняется назад, как пятилетний мальчишка, которого лобзает неприятная ему дальняя родственница. — Идите. — кивает Снейп, и следует за ней, хрустя сочной травой, пока это позволяют ему скрывающие его силуэт деревья. Взмахивает палочкой и исчезает под тонким слоем чар. Остаётся только голос: — Идите. — Пэнси шагает, слыша вторящие ей шаги, и так ей идти проще. Она улыбается в темноту, подступая к туману, потому что в голову ей приходит, что она могла бы втянуть за собой в туман и Снейпа, чтобы сорвать его беспристрастную манеру держаться, вызвать крик, возможно, с летящим бисером слюны, настоящие чувства, которых она давно не видела. Которые не достались ей даже тогда, когда она касалась языком и губами солоноватой его плоти. Эти размышления отвлекают её от мыслей о последствиях, и, поскольку времени решаться нет, она не сбавляет шагу. Влага тумана касается лица, ноздрей, губ, она такая тёплая, что кажется, что это по щекам потекли слезы. Пэнси ступает, не дыша, пока не начинает кружиться голова и ей не приходится сделать судорожный вздох ныряльщика. Она успевает повернуться и взглянуть туда, где должен быть декан и где никого нет. Северус напряженно смотрит на то, как она продолжает шаги, пока девушка не заплетается ногами и не начинает крениться, не взмахивает руками и не падает бесшумным кулём. Всего восемь секунд и одиннадцать шагов. Он выволакивает её, не раскрывая глаз и не дыша, за руки, не заботясь о сохранности луговой травы, и, пригнувшись, попеременно оборачивается через правое и левое плечо, пока не убеждается, что не видит замок. — Пэнси, Вы слышите меня? — Снейп шлепает её по щекам влажными от волнения ладонями. До лагеря она так и не открывает глаз. Дежурящий возле костра Яксли помогает ему уложить её в палатке. Северус оттягивает её челюсть вниз и капает немного зелья бодрости ей на язык. Всё тело Пэнси с силой дергается, демонстрируя, что живо, и Северус машинально накрывает ей ноги походной мантией. Спит только голова. И голове плохо: Паркинсон болезненно быстро дышит, пытается ворочаться. Сидящему рядом Северусу приходится придавить ей ноги, на ощупь она холодная и какая-то мокрая. Он ждет так долго, что засыпает, упершись лбом в колени. — Проснитесь, профессор. — выводит его из полусна хриплый голос. — Упустите моё чудесное спасение. — Люмос! Но Пэнси лежит, как и лежала. Снейп трясёт головой и вылезает из палатки. Яксли разбудил Малфоя и Беллатрису, и все они обращают к нему выжидательные взгляды, едва он появляется в пройме палатки. — Я не сталкивался с таким. Она вся ледяная, хочу переместить её к пламени. У костра Пэнси быстро розовеет, а под утро открывает глаза и подвигается так близко, что кожа её ботинок покрывается копотью. — Холодно, там очень холодно. Как будто замерзают мысли. — Значит, туман нужно иссушить? — недобро вопрошает Яксли и переглядывается с Беллой. Они в равной мере любят играть с огнем.— Не забывай, что там мой сын. И твой племянник! — Люциус наклоняется вперед по ту сторону костра, голос его шипит, а ледяные глаза лихорадочно блестят, будто это пламя плавит их. Он не знает, за кем наблюдать правильнее — Беллатриса и Корбан бессердечны и равно прохладно относятся непосредственно к нему. Зато достающиеся Снейпу лавры их слегка волнуют. — Если ударить внутри самой завесы, чары будут нарушены. И координация, видимо. Бодрящее зелье может сократить или ослабить эффект. — Говоришь так беззаботно, будто это то же, что высушить одежду. — качнула головой Беллатриса. — Нужен детальный расчёт, что делать в том случае, если мы повалимся в тот же туман. И, уж конечно, нельзя возлагать это на самые сильные боевые единицы. — Да что ты говоришь. — пробормотал Снейп, — Поставим новичков, они-то точно разнесут защиту целого замка одним движением палочки. Беллатриса мрачно осмотрела источник колкостей и вдохнула посильнее, но Северус продолжил: — В общем-то ты права. На осушающие чары большого ума не нужно. Но нужна их мощь, такая, чтобы нарушить защиту замка. И в случае неуспеха мы не должны лишиться костяка кампании. — Именно это я и сказала, Северус. Не воображай себя слишком уж главным. — Не начинайте. — Яксли дотянулся до котелка с отваром и зачерпнул из него горький настой. — Не знаю, как против чар, а после жратвы, что готовит молодняк, помогает прекрасно.***
Раннее утро было противным. Хотя Пэнси ещё шатало от странной слабости, она резво вылезла из палатки и теперь подтягивала ремни на форме, стараясь сконцентрироваться. Смысл слушать домыслы, которыми обменивались остальные на фоне тотального незнания о том, как именно Снейп распределит силы? Малфой рявкнул им, чтобы спали, едва вчера успело сесть солнце, и прибавил, что каждого зевнувшего утром он подвергнет столь эффективному тонизирующему заклятию, что отучит зевать навсегда. Северус потрепал её по плечу. — А с Вами отдельный разговор. Вы остаетесь в лагере. Глаза Пэнси едва не выпали в траву. — Что? Нет! Я в состоянии идти со всеми и драться. Каждый на счету! — Что неясного я сказал? Вы — остаетесь в лагере. Должен быть связной, и, с учётом Вашего состояния, это будете Вы. — Я не останусь. — процедила Пэнси тихо. — Мне приковать Вас к дереву? — Это отложит наступление на час-другой. — она злобно блестела на него взглядом. — Черт с Вами. Пойдёте в последних рядах, и не лезьте на рожон, Вас еще шатает. Очевидно, он не имел времени с ней препираться, и, развернувшись, забрал самых вертопрашных из мальчишек, чьего внутреннего жара должно было хватить с лихвой на тиффожский туман. Разбитые из утренних собиравшихся на две группы, Пожиратели переговаривались о ничего не значащих вещах, о каких стараешься говорить в действительно неприятной обстановке, об успокаивающих безделицах, соединявших присутствующих гораздо больше, чем любой лозунг. — Поддерживайте дезиллюминационное заклинание как можно дольше. Избегайте приближаться к туману вплотную, пока не увидите брешей или его ослабевания. Если вы перестанете координировать движения, уходите, бегите туда, где не окажетесь на расстоянии удара. Бейте их, не щадя, когда мы войдём во внутренний двор. Держитесь указаний Беллатрисы и Антонина. А вы… — Снейп обернулся к Люциусу, Корбану и мальчишкам, которые нервно озирались на остальных, менее (или более) удачливых, — Глубоко вдохнуть, прежде чем шагнете внутрь, и не медлите ни секунды. Зелье почти не даст фору, его слишком мало для нас всех. Соблюдайте дистанцию: как можно дальше друг от друга, наша задача разрезать чары в большом количестве точек. — он покачал палочку в руке и снял с поясного ремня маску, с жадностью приросшую к его лицу при легком касании. — Идёмте. — прозвучал глухо неживой голос. — Покажем им пляску смерти. Один за другим (кто-то быстрее, а кто-то сообразно успехам в маскирующих чарах) они исчезли. На подходе к Тиффожу Северус уже не видел никого из своих — воин без щита? — слыша только шуршание подошв по траве, однако был уверен, что ни один из них не медлит. Когда он скороговоркой выдохнул набранное в легкие заклятие и выбросил вперед палочку, то по бокам от собственного голоса услышал голоса, затем их укрыло шипение, обычно сопровождающее испарение воды. Получилось! Белая густота поднималась вверх и редела. Снейп в эйфории оттолкнулся от земли. Он собирался открыть ворота замка с той стороны его стен и, поднявшись выше, смог вдохнуть слабо-пьянящий воздух и расслышать, какая суета и мельтешение поднялись по ту сторону. — Смотри, смотри! Вон он, слева! — пронзительно заорал какой-то мальчишка с волосами цвета льна еще прежде, чем Северус тяжело опустился на скат крыши. Заклинание не могло достать его там с земли, однако кричавший выпустил в него несколько вспышек, запоем, одна слабее другой. Снейп не шевелился, накренясь внутрь двора и слушая внимательно, как металлическая герса стонет под ударами заклятий. Нет, им не нужно было помогать открыть. Надо было помочь иначе, ведь белокурого не слушал никто. Группа волшебников поднимались по стене вверх, к надворотным башням, чтобы бить нападавших, сгрудившихся возле ворот как ищущие воду овечки. Поэтому Снейп, посмотрев на мальчишку, спикировал прямо на него, весом придавив к земле. Он барахтался под ним, пытаясь вытащить зажатую между ними палочку, и прекрасно справлялся с возложенной на него Снейпом задачей — истерически, истошно орал. Северус, оттягивая кулак, пытающийся размахнуться посильнее и врезать ему по виску, крикнул: — Бомбарда! — и направил палочку к ближайшей стене за собой. От стены полетела мелкая крошка камня, мох, нараставший на нём, грязь — так, что пространство за Снейпом, настойчиво, короткими ударами разбивающего затылок парня о брусчатую площадь, оказалось пропыленным и размытым. Наконец, на них обратили внимание. В них полетели вспышки, хлесткие, само нахождение рядом с которыми жгло кожу, как ссадина. Северус, прижимаясь к земле рядом с продолжающим бороться с ним французом, ощутил, как последняя вспышка по касательной пропалила шерстяной верх и резанула кожу. Он вскинул руку наавось, но не успел: — Круцио! — чистый голос Беллатрисы в момент схватки был наполнен неподражаемой злостью. Он не гроссировал и не смаковал ни буквы, выкликая заклинание так быстро, что у обороняющегося не было шанса. Беллатриса была здесь, по ту сторону от нападавших. Снейп схватил светловолосого, державшего его за грудки и с силой переволок через себя, чтобы только отцепить. Легкий и гибкий, тот держался как клещ, и еще несколько десятков секунд ушли на бессмысленное барахтанье в пыли. Наконец, он смог прицелиться: — Сектумсемпра. — сбивчиво пробормотал Снейп, утыкая острие палочки в живот мальчишке. Он завизжал и задергался, закрывая рану, и Северус осторожно, чтобы не попасть под чьё-то заклятие, поднялся на ноги и отшвырнул французскую палочку в траву. Деревянные части стенных укреплений были объяты огнём, новые всплески которого то и дело вспыхивали наверху. Различить, кто сцепился на стенах, оказалось невозможно. Главное, что кованая решетка, погнутая, была повержена на землю, виновато лязгая своими частями, когда кто-то спотыкался (или падал?) об её огромные ячейки. Северус, согнувшись почти вдвое, побежал к отчаянно мечущемуся в углу Пожирателю: на каждое его контрзаклятье падало два, а то и три удара, и всё большие снопы искр миновали слабеющий щит. Без сожалений Снейп ударил в чью-то красноватую спину. Идея Малфоя снабдить их одинаковой униформой оказалась блестяща, как блестели и бликовали кожаные и металлические части этой формы, отличая своих. Обернувшийся на упавшего товарища получил удар, опрокинувший его на камни. Мелькнула маска Долохова, из-под подбородка которой текла кровь: кто-то резанул его по голове, и он отборно матерился теми славянскими витиеватыми ругательствами, понять смысл которых дано не каждому волшебнику. — Идём. — Снейп схватил его за плечо и потащил за собой. Здесь, в свалке, раненый Долохов был менее полезен. Северус искал дверь, амбразуру, хотя бы узкую бойницу, расширив которую, они могли бы влезть внутрь. Долохов отделился и пошел вдоль внутренней стены в противоположном направлении. — Сюда! — позвал Антонин, указывая на уходящую в нижний этаж деревянную дверь, и вскрыл её запорный механизм, посильнее ударив ладонью по ветхому замку. Последнее, что они услышали, ныряя в глухую темноту замка, это отрывистые всклики на французском. — Это какой-то подвал. — Снейп, зажегший люмос, аккуратно ступал по стертым ступеням, уводившим их ниже и ниже. Он сунул палочку, присев, на уровень собственных стоп. Лестница заканчилась глухим, обземленным каменным мешком, совершенно пустым за исключением пару развалившихся бочек. — Назад. Долохов повернулся и, опираясь на шершавую стену, начал с сожалением подниматься. Но когда они приблизились, а затем распахнули державшуюся на честном слове дверь, то застыли. Во дворе было тихо: не мелькали заклинания, не было взрывов и ударов. Только голос, кратно усиленный сонорусом, кричал на английском: — Прекратить огонь! Остановитесь! Мы сдаёмся! Алекто, занявшая лестницу и жалившая вниз, навела на кричащего палочку для смертельного удара, и тот это заметил: — Мы вас ждали! Кэрроу, помедлив, подняла острие палочки к пасмурному небу.