На положенном месте

      Он долго еще приводил себя в порядок, не решаясь аппарировать и сидя прямо на траве.       В грудине болело. Дариус устало хныкал.       Чем дольше они сидели, тем больше наваливалась на обоих усталость.       Снейп поднялся, сжал тощий сверток покрепче (мальчишка даже не пикнул), и ввалился домой.       – Мы дома. – как можно громче сказал он. Лишенное сейчас мягкости, карканье разнеслось по нижнему этажу поместья. Северус, оказавшись в тепле, стал разворачивать Дариуса от лишних слоев.       Грейнджер сначала ждала их, сидя в спальне. Потом, когда время от отбытия Снейпа стало неумолимо увеличиваться, а патронуса все не было, Гермиона рванула вниз, в холл, и села почти напротив входной двери, на тот самый стул, на котором когда-то ожидала прихода Волдеморта.       Но шли минуты, известий не было, и в замкнутом пространстве холла она сама себя почувствовала запертой. И снова помчалась наверх, чтобы, выглядывая в окна в парк попеременно то с одной, то с другой стороны здания попытаться увидеть Снейпа, идущего по дорожке с Дариусом в руках. В парке стояла тишина, ничей «Люмос» не озарял его.       Она снова сбегала вниз и снова поднялась наверх: ей все казалось, что там, где она была непосредственно, было хуже всего видно и точно можно было пропустить патронус. Сердце шарахало о ребра. И ей сначала даже показалось, что особенно громко стукнуло сердце, как потом догнала мысль, что внизу был хлопок аппарации.       Она опрометью помчалась по лестнице.       Белый, нет, зеленоватый Снейп какими-то неживыми руками, заторможенно разворачивал такого же бледного сына.       – Северус! Что случилось? Он жив?       – С ним все в порядке. — он знал достоверно. — Он немного устал. Как и я.       Тем не менее, быстрым взглядом он оценивал отсутствие каких-либо изменений на теле младенца. Дариус от неудовольствия поежился, а, услышав мать, с облегчением разорался. Облегчение также было буквальным.       – Пойдем, я помогу тебе его быстро вымыть и ты покормишь его. — он посмотрел на настороженную Гермиону и медленно закрыл и открыл глаза. — Юки!       Хорошо, что домовиков не обязательно звать громогласно.       – Мне нужен чай с чем-то смягчающим, с чем-то от боли. Принесешь в нашу ванную.       Домовиха расторопно исчезла, кожей ощутив исходящий от Снейпа препротивный привкус опасной магии. Так изредка тянуло от его лаборатории, а теперь от самого хозяина и многократно сильнее.       – Прости, что я не прислал вестей. Сил не осталось. – Северус все стоял, продолжая опираться руками о консоль в холле, хотя Дариус давно был на руках матери, ощупывающей каждый его сантиметр.       – Ты сам дойдешь? – неуверенно произносит она, переводя взгляд с сына на мужа. Что-то сосуще-страшное тянет её душу и страх не меньший, чем тогда, когда она увидела его переломанным, опускается на неё. Он сейчас напоминает себя самого в коридоре Азкабана. Или когда тащил несчастного от ворот Мэнора.       – Конечно. Я не хрустальный. – Снейп подталкивает ее ладонью под лопатки. – Идем, я тоже хочу умыться. Не бойся ты так. Был сложный разговор, вот и всё.       На лестнице следующее поторапливание приходится на ее аппетитный задок и Северус на ее обернувшееся растерянное лицо даже чуть улыбается, качнувшись назад.       – Иди-иди.       Пока Гермиона льет воду из двух кувшинов в небольшую медную ванночку, уложив Дариуса, он долго трет лицо возле раковины.       – Вода для него слишком горячая. – раздается приглушенный водой голос, прежде чем Северус заворачивает кран и возвращается к ним.       И действительно: Дариус поджимает ножки и куксится, но особенно не выказывает неудобства, опасаясь, видимо, снова остаться наедине с холодом.       Она хмурится на саму себя: как могла упустить это. А потом вдруг смотрит на него очень пристально и спрашивает:       – Ты же стоял спиной. Как ты почувствовал?       – Зеркало подзапотело. – у него нет сил, чтобы врать искусно, он только сейчас оборачивается и закатывает рубашку выше локтей. – Что хочешь добавить? Может, зверобой?       Он подходит, сует руки в воду, чтобы обливать живот расслабленного, взирающего на них Дариуса. От рук по воде идёт рябь: у него они дрожат!       Грейнджер пробует воду, качает головой.       – Нет, нужен настой сутерландии, я вчера как раз сделала выгонку из той, что мы купили в Косом. А ополоснуть потом можно водой с чередой, хотя и не обязательно. У него почти нет красноты.       Но говоря все это она пристально следит за Снейпом. И когда тельце младенца с легким плеском было опущено в теплую воду и Грейнджер стала из ладони поливать на маковку малыша воду, подчерпывая ее сбоку, в ванной комнате был слышат только тихий плеск воды. И Дариус, и Северус молчали, молчала и Гермиона, внимательно наблюдавшая за обоими. Потом квёлого Дариуса вытащили из воды, но он совсем не собирался исполнять обычную программу и, отказавшись есть, бессильно закрыл глаза.       Перенеся ребёнка в спальню и устроив его в кроватке, Гермиона обернулась к Снейпу, севшему на свой край кровати и клонившегося корпусом лечь.       – Ты обязан рассказать мне, что произошло.       Северус на секунду замер, а потом все же опустился на бок, стараясь не тревожить ребра: они все еще болели, будто сломанные. Снейп прекрасно понимал, что физически он цел. Но боль, реальная боль, не уходила, пожалуй, став разве что тупее.       – Да? Как ты мне рассказала о диадеме? – вяло огрызнулся он на требовательный тон и охнул, когда попытался одним движением поправить подушку.       Грейнджер оглянулась на сына: он лежал изможденный, смежив тоненькие веки, и тут же оказалась около Снейпа, уже уместившего себя на постель и сейчас недвижимо, как и сын, лежавшего на спине.       Она опустилась на колени около кровати и зашептала:       – Ты обязан мне сказать. Что произошло? Я не отстану.       Снейп снова открыл глаза и посмотрел на Гермиону долго-долго.       – Ты понимаешь, что я не смогу сейчас выдержать твои упреки за то, что произошло?       – Что произошло?! – она осела на пол рядом с кроватью. Мозг отказывался выдавать страшные картины, была только темная пустота. Дариус и Северус были с ней, но что-то страшное уже случилось.       – Сядь ко мне.       Когда она подчинилась, Снейп положил ладонь на её ладонь.       – С ним всё в порядке. Он устал, потому что пытается справляться с новым для него, но пока у него не получается. А я пытаюсь его не тревожить. Когда он поспит, все вернется в обыкновенный ритм.       Голос садился, шурша все больше. Травы, которые заварила Юки в чай, имели предел своего действия.       – К концу недели я уеду во Францию. В связи с этим нам нужно будет кое-что обсудить. Он предложил мне… точнее, он решил сознательно сделать с Дариусом то, что случайно сделал с Поттером. В случае моей гибели Дариусу предстоит тянуть мою душу, и поверь, что я не рад этому обстоятельству.       Он оплел рукой запястье, чтобы удержать, когда она дернет прочь.       – Зачем? – Гермиона прошептала, не совсем понимая что говорит. А потом осознание настигло её. – Для этого тебе был нужен ребенок?       – Что? – Снейп не без труда держит нить диалога. – Нет, конечно. Он сказал, что идея пришла после нападения на меня Чарли. Нет, что ты. Нет. Дариус не для чего-то. Он наш сын, и всё.       Она ему верит. Но от этого ей не легче.       – За тебя решили. – Гермиона замолкает. Говорить что-либо бессмысленно.       Снейп не стал менее бледным, он все такой же выжатый. Грейнджер поднимается и подходит к сыну: его кроватка окружена ласковыми чарами тихого летнего дождя, теплого и животворящего. Гермиона придумала эти чары на днях, чтобы он крепко спал. Дариус не шевелился, он замер в кроватке, словно боялся, что его кто-то может похитить. Но все же ребенок просто спал.       Она вернулась к Снейпу.       – Тебе принести что-то? – Как создаются крестражи, Гермиона знала от Гарри.       – Как он? – Северусу сейчас требовалась внешняя оценка, он не торопился прибегать к этой новой внутренней. – Может, пусть поспит с нами? Я все равно вряд ли смогу.       Он посмотрел на Гермиону, обернувшись, и сдвинулся на кровати, желая освободить место для неё и малыша.       Когда она легла, обнимая Дариуса, Снейп заговорил снова.       – Я не хочу откладывать. Если во Франции меня убьют, ты не должна оставаться тут, привязанной к нему, после, если не хочешь. Денег достаточно. Уезжай, найди родителей. Он не отдаст Дариуса, но тебе препятствовать не станет. Сможешь жить, как ты хотела. Встретить доброго и честного человека, заняться трансфигурацией как следует. – Северус совсем сбился, хапая воздух, – Этот год, почти год, был самым лучшим в моей жизни, и это твоя заслуга, что ты не оттолкнула и дала мне возможность попробовать, что это такое.       – Дариус не кусок мяса, – сухо сообщает она ему. – И ты тоже.       А потом она поворачивается так чтобы ухватить его взгляд и шепчет:       – Неужели ты думаешь, что я смогу ещё раз перекроить себя? Ты понимаешь, что, помимо страха смерти, у меня ещё есть надежда, что может быть по-другому? Все – по-другому?       И добавляет устало:       – Я так повзрослела за этот год, что мне кажется, будто я прожила три жизни. Ты обязан вернуться.       Он поднимает руку и проводит по виску Грейнджер.       – Я хочу, чтобы ты ни от кого не зависела. Никогда. Это я заставил тебя быть взрослой со мной и всеми этими людьми. А ты не заслужила ни капли того, что я сделал. Я придумал себе, что сквозь меня-де видит отважная, разглядевшая неутоленную потребность чувствовать принцесса. Что я спасу её фактом своего существования и она будет мне благодарна, и, возможно, привяжется ко мне от собственной доброты. Так что я заслужил. Все, что происходит и произойдет. И, видишь ли, вернусь в любом случае. У меня с сегодняшнего дня нет выбора. А у тебя он, как ни странно, потенциально появился.       Конечно, она была права – обратного пути её бесстрашное решение жить (и с ним) не предполагало. Он сам навязывал ей этот путь, и, разумеется, отвечал за неё.       – Я тебя не брошу одну. Я вернусь: так или иначе. Но если вернусь я сам, по-другому не будет.       Глубоко, как перед самым важным делом, Гермиона вдыхает и даже, кажется, немного подрагивает.       – Я говорила не о нас двоих. Помнишь, ещё в том доме ты мне говорил, что я переползаю по стеклу на твою сторону? Может быть, забыл. А я очень хорошо помню. Я тогда не стала тебе возражать, скажу сейчас. Я не собиралась и не буду переходить на ту сторону, где ты сейчас. И тогда, и сейчас я считаю, что все по-другому может быть у всех.       Грейнджер, наконец, поворачивает загоревшееся лицо к нему.       – Ты ведь и сам так иногда думаешь.       – Что? – Снейп медленно садится, проклиная в витиеватых мыслеформах саднящую грудину. – Что ты сказала?       Вряд ли существует что-то более беззащитное, чем лежащая женщина со спящим младенцем, и эти глаза...       Только поэтому он не продолжает ледяным тоном:       – Гермиона, я запрещаю тебе произносить такое вслух, ты меня поняла?       Дариус чутко реагирует на его недовольство: он начинает быстрее дышать и дергает рукой, а на разглаженном усталом личике появляется хмурое выражение, и сейчас он похож на него в наибольшей степени.       – Посмотри, что было тогда и что есть сейчас. У меня лично и у тебя – в настоящих условиях. И подумай, что будет, если это изменится, где мы окажемся. Ты мыслишь иррационально в этом вопросе, я понимаю. – Снейп так и продолжал сидеть, разглядывая их двоих. – Потому что у тебя есть принципы. Шляпа изначально, в одиннадцать лет, не ошибается. В этом вопросе я не согласен с директором… Ты не представляешь, как я жил до мая.       – Так расскажи мне.       – Что рассказать? У меня было обязательство и я его исполнял. Десять лет с момента смерти Поттеров я исполнял в школе то, что от меня требовалось – будучи полукровкой и предателем, бывшим Пожирателем Смерти, присматривал за детьми из чистокровных семей, чьи родители либо попали в Азкабан, либо избежали, как Люциус, этой участи. Этим детям, уверен, многое рассказывали о том, как мало представляет собой их декан. Со временем это сгладилось: за счет прибывающего возраста и стремления сделать Слизерин гордостью школы. Это устраивало всех: и тех, кто был когда-то на стороне Темного Лорда, и тех, кто остался на его стороне после его смерти. Поттер не был моей заботой, ведь он жил с Петуньей и её семьей, но Альбус, поверь, усердно отсчитывал, как мало у нас всех осталось времени, прежде чем воспитание выжившего ляжет на наши плечи. Я хотел только, чтобы он не оказался на моем факультете. И он не оказался. Конечно нет. А дальше стали умирать единороги.       Когда стало ясно, что Тёмный Лорд изыскал способы, чтобы возвратиться к жизни, Альбус подумал, что я смогу оказаться полезен со своими старыми связями. Я был не один, кто публично отрекся, далеко не один. Там были многие мои знакомцы. А после Турнира это в череде моих обязанностей стало основной. Подтирать сопли доверили Блэку, хотя он и с этим не справился. Мне никто не доверял. Кроме Дамблдора и кроме Темного Лорда. И еще, с некоторых пор, тебя.       – Тебя все устраивает сейчас? Не между нами, а вообще? Мир, в котором будет жить Дариус?       – Я не думал, что у меня когда-нибудь действительно родится ребенок. – Снейп уперся взглядом в неё. – Ну, знаешь! Ведь я бы вернулся в школу, если бы Альбус победил. Мой дом на побережье отдали бы обратно тем магглам, которые были вынуждены его оставить. Жить в Коукворте я бы не смог. Да и кто бы смог, верно? – Северус вдруг усмехнулся. – И наконец бы я получил доступ к своему личному! – он издевательски подчеркнул это, – времени. Мог бы часами вязнуть в Запретной секции, а потом нависать над котлом. И исправно и, как и прежде, тайком, чтобы не попрать честь школы, относить жалование милосердным девушкам, которые бы позволяли сделать с ними что-нибудь, подержать в руках женское тело. Меня не устраивает решение Лорда идти во Францию. Мне жаль этих людей. Я понимаю, что Францией он не ограничится. Но точно в ней надолго увязнет. И возможно, что это его остудит. А возможно, что и нет.       – Я хочу сделать так, чтобы маленькие волшебники не приходили в Хогвартс с чистой страницы. Понимаешь, в десять, в одиннадцать личность уже сформирована, ценности определены. Все это время я думаю, как устроить особую школу, подготовительную, что ли, чтобы там можно было общаться с детьми. В идеале – со всеми, а сейчас – хотя бы из магического мира. Хотя мы оба знаем волшебника, который сформировал свои убеждения в приюте маггловского мира. Но я очень хочу начать это дело. Ты мне поможешь?       Снейп помолчал и снова аккуратно опустился на спину, но ближе к ней. На него опускалась необходимость набыться с нею впрок. Возможно даже, что набыться с нею последний раз. Мысль мгновенно соединилась с предыдущей и саданула в виски так, что в них застучало. А если Франция падет быстро, что будет дальше? Он сможет вернуться сюда, шагая из жизни в жизнь? Обещая ему семью, Тёмный Лорд не обещал ему много времени с ней. Он гарантировал ему её наличие, поскольку она же служила его интересу не менять собственной правой руки. Пока не менять.       – Сомневаюсь, что это возможно для всех детей даже магического мира. – сказал, наконец, Северус. – Чистокровных воспитывают их родители, без исключений. Делают свои маленькие копии. А вот что касается полукровок и магглорожденных… Боюсь, что эту идею могут развить и навязать в том виде, который ты не предполагаешь. В виде идеи о том, что им лишь дозволено находиться рядом. В виде идеи о подчинении. В виде той идеи, что я озвучивал Темному Лорду на замену плану просто истребить вас.       – Сейчас важнее правильно настроить юных чистокровных, - раздумывает вслух Грейнджер, – Я буду думать еще. Знаешь, на чем можно сыграть? Воспитанием юных магов не занимаются сами чистокровные, в основном это домашние эльфы – я уточняла по «Ежегодникам дошкольного воспитания магов». Если поставить такой порядок под сомнение, сыграв на самой идее чистой крови? Если предложить чистокровным, чтобы этим занимались не эльфы, а подготовительная школа для Хогвартса? Не интернат, детей можно будет каждый день направлять домой. Мне кажется, я смогу создать там добрый мир. Нет? – Грейнджер смотрит на Снейпа вопросительно. – Да, я понимаю, что меня могут упрекнуть, что я мало отличаюсь от эльфа в этой логике чистокровных. Но мое имя можно вообще не упоминать. Это будет просто школа при Хогвартсе. И точно можно будет найти чистокровных преподавателей. Рон, например, был бы прекрасным преподавателем полётов на метле. Или Джордж? Он вообще мог бы возглавить эту школу, ты понимаешь?       – Джордж через неделю возглавит Хогвартс. Не официально, разумеется. Но и не номинально. – Снейп провел ладонью по копне волос. – Я попробую обсудить твою идею с Пием до отъезда. Территориально это должно быть в Лондоне, а не в Хогвартсе, возможно даже, что и при самом Министерстве – для контроля. И, конечно, тебе будет позволено участвовать в этом, Гермиона. Сегодня Тёмный Лорд позволил тебе воспитывать его правую руку. Я не думаю, что он упустил эту деталь.       

***

             – Ты знаешь, сегодня удивительный день. Я перевернула Дариуса на живот, а он вдруг поднял голову и посмотрел на меня! Понимаешь? Он держит голову!       Снейп протянул свою паучью лапу и погладил Дариуса по гладким волосенкам. Дни, которые текли в заботах о Дариусе медленно, припустили к субботе слишком быстро. Северус пропадал на весь день, а, возвращаясь из Хогвартса или Мэнора, трепал их обоих по голове и прогонял: дышать тем, что он доваривал, не следовало ни ей, ни младенцу. Грейнджер помнила только тяжелые ладони, смыкавшиеся на её животе под утро – слишком многого требовал еще от неё их сын. Он скучал и по отцу, иногда до того, что его не могли унять ни игрушки, ни даже сон на руках.       И теперь он смотрел на Северуса – и личико его было расслабленным и довольным.       – Молодец. – Северус переключил внимание на неё саму. – Сегодня я больше никуда не пойду. Говорил с Джорджем, он шокирован, что уже в субботу. Ничего, справится.       – В субботу? – Эхом повторила Грейнджер. – И на сколько, как ты думаешь?       Вторым вопросом она закрывала для них обоих тему его невозвращения.       – Чтобы понять, нужно увидеть воочию. Ты будешь получать все новости из первых рук. Мы поговорили с Пием и Темным Лордом. Во-первых, твоя идея в отношении детей показалась стоящей им обоим, хотя и неконкретной, требующей обсуждения. Во-вторых, в моё отсутствие вам лучше не оставаться здесь. Побудете в Малфой-Мэноре, там безопаснее. Это никого не обременит, у вас будет своя комната и ты сможешь взять Юки для помощи с младенцем, или даже пару эльфов.       Её перетряхнуло. Она не верила, что Северус это произносит искренне:       – Малфой-Мэнор не полезен ему! Он придавливает. Я так радуюсь каждому ему успеху, он же родился таким слабым! И я, я там буду абсолютно несвободна! Как в тюрьме, – закончила она упавшим голосом, не различая в лице Снейпа намеков на какую-то другую мысль, перекрывающую идею переселить их в Мэнор.       – Здесь оставаться небезопасно. Ну, иди сюда. – Северус тяжело опустил ладони за её плечи и прижал к шершавой мантии, которую пока не успел снять. – Сейчас он чувствует себя хорошо, даже очень. Что же ты, не понимаешь, что иначе нельзя? Ты моё самое уязвимое место, все знают это. Нетрудно догадаться. – Северус не отпускал, а Дариус кряхтел, но не возражал, ему нравились долгие, спокойные объятия.       – И чем же, скажи мне, небезопасно? На поместье охранные чары, оно же, как я понимаю, неприступно!       – Неприступно, но не в случае группового нападения. Не для тех, кто пожелает во что бы то ни стало добраться до вас. Нет, Гермиона, здесь остаться не получится. Нарцисса приглядит за вами, и никто не будет зря беспокоить тебя. Юки позаботится, чтобы ты не ощущала неудобства. Я знаю, что ты не хочешь. Но я никому не могу поручить защитить вас.       – Постой. – она высвобождается от его рук, формально – чтобы положить Дариуса в колыбель, а на самом деле она всегда отстраняется от него, когда между ними вспыхивает разлад. – Ты что же это, поручаешь мою безопасность Нарциссе?       Она хочет его устыдить очевидным: он перепоручает её Волдеморту, тому, к ногам которого как трофей он бросил её меньше года назад.       – Нет. Я поручаю твою безопасность самому сильному волшебнику, который мне известен. Я не хочу замирать каждый раз, когда не получаю вовремя новостей, или думать, что от меня скрывают что-то, или думать, кто из темных магов решил поживиться моей семьей.       Она понимает, что Снейп принял то решение, которое, с его точки зрения, абсолютно благоразумно, а это значит, что переубедить его фактически невозможно. Но все же Гермиона пытается:       – Они же будут с тобой, так что это тебе надо опасаться, а не мне.       Он движением палочки распахивает шкаф в их комнате, шкаф, на дне которого покоится её дорожная сумка. Купленная для визита в Брашов и успевшая по счастливой случайности прогуляться на острова, она успела покрыться тонким слоем пыли.       – Сюда только то, что необходимо день-в-день. Остальное будет таскать тебе Юки. Знаешь, – с резким зудящим звуком Снейп расстегивает толстую металлическую молнию на сумке, – я всегда их опасаюсь. А они меня. Считай, это залогом общего здоровья. Мы не пьем пятичасовой чай и не встречаем вместе Рождество. Отдельные исключения бывают, но остаются исключениями.       – Ааа, – тянет Грейнджер раздраженно, – значит, мы просто заложники. Я смогу аппарировать из Мэнора время от времени или нет? Слушай, – она вдруг зло улыбается, – а давай ты нас сразу в Азкабан пристроишь? Надежно, да и родственница рядом.       – Нет. – следующее движение вложило в саквояж пачку детских вещичек, начисто выстиранных домовиками. – Ты распугаешь всех дементоров. Аппарировать ты, конечно, сможешь. В сопровождении. – пресекая новый взрыв, он поднял руку.       – Иногда я хочу тебя уничтожить, – сообщает она ему. – Скажи правду: его или тебя волнует, чтобы Дариус был в неприкосновенности?       – Боюсь, с этим справятся без тебя. – Снейп левитирует, подчеркнуто аккуратно, ее книгу и вещи с тумбочки, после чего они исчезают в сумке. – Меня волнует.       Той ночью он к ней не прикасался: и не потому, что Грейнджер надутым ежом фыркала неподалеку, ворочаясь с бока на бок, а потому, что в суматохе приготовлений он находился на ногах весь день. Весь день приходилось делать, говорить, заверять, заказывать, отдавать приказы. Поэтому, лежа с раскинутыми руками, Северус спал, и во сне не был так несговорчив и хмур. Это была чуть ли не первая ночь, когда она сама вставала к Дариусу, забирала его из кроватки, возвращала вновь, покормив.       Гермиона давала ему выспаться перед тяжелом делом, которое ему было совершенно не нужно. Как и многим. Даже Люциус, намеренный вызволить сына, не связывал успех этого предприятия с экспедицией. Он надеялся на тайные переговоры.       Он, не слишком радушный хозяин, узнал о новых жителях Мэнора от Темного Лорда, но воспринял спокойно: он хорошо знал, что это отвлечет Нарциссу, а также помнил, что Северус, одалживаясь у него, всегда стремится сделать обратное одолжение. И там, во Франции, Люциус понимал, о чем его попросит.       Поэтому, когда на пороге возник Северус, а за ним – его маленькая Грейнджер в подбитой опушкой мантии, кутающая в неё своего младенца, Малфой встретил их сам.       – Северус, мисс Грейнджер… – начал он, стреляя ледяными глазами в тихий сверток. – Мисс Грейнджер, не волнуйтесь. Еще никому не было в Мэноре плохо. – Миссис Снейп, – сбоку от Грейнджер раздался рокочущий баритон.       А она замерла, вспомнил перекличку этих голосов тут же, в холле, называвших её имя сразу после Брашова. И той ужасной ночи поимки, и той, в курительной: то, что она боялась трогать даже как воспоминание. Думал ли Снейп об этом, определяя её место жительства в Мэноре? – Всё не привыкну. Хотя теперь есть буквально все основания. – и Малфой с улыбкой протянул руки к свертку с младенцем. Снейп неопределенно помотал головой, приобнял Гермиону за плечи и сделал шаг вместе с ней, чтобы Люциус мог увидеть, мог заглянуть. Дариус встретил его долгим, как у его отца, взглядом.       – Ну, привет. – Люциус посмотрел на Грейнджер и сделал характерный жест, означавший, что он готов взять мальчишку на руки.       Понимая, что единственный вариант – протянуть Малфою сына, она чувствует себя так, словно отдает его на заклание. А ещё надо улыбнуться и изобразить на лице благодарность проявленной любезности. Люциус и вправду любезен: он прекрасно понимает, что Тиффож укреплен и пока несговорчив, так что получить оттуда сына живым – непростая задача. Ему необходимо, чтобы Северус был лично заинтересован в этом.       – Какой легкий! – восклицает Малфой, а Дариус все смотрит и смотрит на него, периодически скашивая взгляд на Снейпа. Тот нисколько не сконфужен и даже горд, и ободряющее движение ладони по плечу Гермионы повторяется.       – Пойдем, Люциус. Надо их разместить, прежде чем прибудут остальные, и Тёмный Лорд вернется.       Малфой кивает и, не возвращая малыша, идет вперед.       – Мы решили, что лучше тебе быть там, где он никого не потревожит, чтобы ты не переживала на этот счёт. Хотя Нарцисса последнее время крепко спит. – последнее Малфой изрекает почти зловеще, начисто забыв, что она была свидетельницей их со Снейпом циничной выходки с зельем.       Комната, в которую он проводит их, не чета той, где эльф отмывал ее джутовой мочалкой. Она не помнит расположения помещений в доме и надеется, что ей не придется каждый день ходить ни мимо парадного зала, где висел Гарри, а они с Роном валялись у ног победителей, ни мимо курительной, где её публично насиловал отец Дариуса.       Бельэтаж, сказали бы французы. Чудесный вид на парк из трех больших окон. Просторная комната: то ли спальня, то ли гостиная. Слоновой кости шёлк на стенах, по которому не раскрываются едва видные бутоны роз с листьями, вытканные лишь полутоном темнее, глубокие складки полога над кроватью, бледное золото на деревянных подлокотниках кресел, спинке кровати, двух ширмах, камин и столешницы из оникса, пуховый диван: все в комнате было мягким, светлым, удобным и роскошным.       – Видишь, как хорошо. – Северус сказал это при Малфое и тот сдержанно улыбнулся. Конечно, хорошо, не чета вашему поместьицу. Что бы ты там ни думал, настоящие вещи есть только у немногих. Вернее, у тех из двадцати восьми, кто сумел их не растратить.       Когда он оставил их наедине, Снейп запер дверь и обошел все окна, обновляя запирающие чары, которые и без того были свежими.       – Вот так. А когда потеплеет, сможешь выходить с ним в их оранжерею. Когда они открывали боковины, там грелись и пели птицы. Может, и этой весной будут.       Северус подумал, что заставал птиц в то благостное время, когда закончилась первая магическая война. Люциуса отпустили из Азкабана и не было человека счастливее, чем Нарцисса, на руках которой сидел маленький Драко, в тот день, когда отец семейства вернулся. А теперь они снова отправлялись убивать, и Северус испытывал странное чувство: будто не было всех этих лет, и смертей, и разочарований.       Грейнджер улавливает появление в нём того, другого: с рваной душевной раной и явным желанием реванша, и вглядывается внимательно. Поднимает Дариуса столбиком и курлыкает с ним, обещая показать комнату, идет вдоль окон, подходит к камину, к дивану, к кровати, около которой установлена колыбель. Она раздельно и четко называет каждый из предметов Дариусу, словно уже сейчас он должен уметь произносить: «кресло, часы, консоль».       Снейп не смотрит на неё, пока она не поворачивается прямо к нему:       – Здесь красиво. И тяжело. Разве ты не чувствуешь?       – Вскоре всем придется нелегко. Французам я вовсе не завидую. Дариус крепнет, он перенесет спокойно.       Северус подвигает небольшую детскую кровать вплотную ко взрослой, так, как было заведено у них. Нарцисса проявляла свои лучшие качества, хотя малышу и не требовалась такая большая колыбель.       – Надо же, почти год прошел. Этот год стоил всего, что было до него. Она смотрит на него с недоумением. Как будто её слова о том, что она испытывает, разбиваются о стену. Словно он вообще не слышит, отмахиваясь от её страхов и воспоминаний. Как это не похоже даже на то, что творилось между ними почти год назад: тогда, слушая её обвинения, он признавал их значение в её собственных глазах и раз за разом объяснял, почему её представление отличается от того, что, с точки зрения Снейпа, было реальной действительностью. Сейчас её чувства и мысли будто бы вообще не имели веса.       – Ты изменился, – роняет она. – Ты не хочешь услышать меня. Не хочешь понять, что для меня важно не быть здесь, что можно найти альтернативу.       – Альтернативы нет. – вдруг отрезает Северус. – Тёмный Лорд предложил вам свою защиту. И глупо отказываться от такой защиты. Хотя бы потому, что в таком случае он может решить проучить за это. – Снейп кивает на колыбель. – Я слышу тебя и понимаю, что ты не хочешь здесь быть. Не всегда мы делаем то, чего желаем. Призови Юки. Она поможет уложить его. И спускайся. Неправильно отсиживаться в этот вечер, ты – моя жена.

***

      – Ты понимаешь, что, если у меня не будет возможности управлять магией поместья, оно, считай, останется не защищено, когда ты отправишься на континент?       О том, что Гойл, и не только он, направляются во Францию, Джинни знала от него с утра и успела даже послать сову матери с вопросом, как бы предупредить Билла.        – Ну и что? – Грегори положил себе ещё один кусок. Стряпала Молли отменно.        – А ты подумай! Рано или поздно все узнают, что тебя в поместье нет. А нет хозяина – значит, можно поживиться тем, что в поместье. И я ничего сделать не смогу, даже если буду здесь. Охранные чары обновлять надо, а не хозяина поместье не послушает.        – И кого же это мне надо опасаться? Каких голодранцев? Твоих братьев? – хохотнув, уточнил Грегори.       – Французов. Которые тайно прибудут сюда. Или тех, кому успели насолить ты и твой отец. Ну, Гойлы вообще. Понял?       Грегори посмотрел на Джинни с прищуром. Конечно, на его вкус, она была страшная: совсем без груди и с тощими ляжками. Но сейчас говорила дельные вещи. И ещё в квиддич классно раньше играла, вспомнил Грегори, лихо рубилась, даже будку комментаторскую разнесла. Надо будет усилить ею свою команду, когда разродится.       – Ладно. Но учти! – Грегори решил, что так его согласие будет звучать солиднее и покажет Джиневре, что он видит все насквозь.       – Не сомневайся, – хмыкнула его жена.       Через час Джиневра Гойл держала в руках магические струны управления поместьем.

***

      Снейп оставил их в звенящей тишине. Пока не появилась Юки, Гермиона сидела, глядя, как маленькая ладошка пожимается от удовольствия, пока Дариус сосет молоко. Тишина прерывалась только его более шумным, чем обычно, дыханием.       Похоже было, что малыша гнетущий Мэнор вовсе не беспокоил. Темная магия, сгустившаяся в поместье вязко, как кислое молоко, пропитывала теперь и его, и осознание этого больно стискивало ей сердце. Дариус отпустил грудь и посмотрел на неё хитрыми черными глазенками.       Пора было звать Юки. Тем более, что до них стали доноситься внешние звуки: то и дело домовики с хлопками аппарировали к дверям, чтобы распахнуть навстречу очередному Пожирателю.       Грейнджер вышла из комнаты отчего-то крадучись (она впервые ходила по Мэнору без сопровождения) и оглянулась по сторонам. Широкий холл, устланный ковром, полукругом уходил в обе стороны так, что конца его ни справа, ни слева она не видела. Её и ребенка поместили в центральную часть левого крыла, и, судя по высоте потолков, обивке стен, дороговизне каждого предмета, окружавшего её в комнате, ‒ это была лучшая часть приватных помещений Мэнора. Хотя, может быть, она и ошибалась и за дверьми покоев хозяев поместья скрывалось что-то совсем невообразимое. Но, собственно, волновало Гермиону не то, какие изысканные или роскошные интерьеры скрывали личные комнаты Малфоев, Темного Лорда и Беллатрисы, её беспокоило другое: как близко она находится к ним. Это соседние двери? Или она всё-таки тут одна и комнаты хозяев Мэнора расположены по правую руку от лестницы, по которой они поднимались за Люциусом? Изменить ничего было бы нельзя, но от сознания, что, возможно, в одной из соседних комнат левого крыла, совсем близко от неё, ежедневно будет находится Волдеморт, давило.       Она осторожно, как если бы незваной пробралась в поместье, пошла в сторону лестницы, чтобы спуститься на первый этаж. Пройдя три двери, Гермиона сообразила, что её комната была на этом этаже самой удобно расположенной, а это означало, что вряд ли её соседями могли быть те, кото она так опасалась. Или они не считали её комнату самой привилегированной, такое тоже могло быть, возразила она сама себе. В любом случае, теперь это была данность, с которой ей предстояло жить.       Мэнор гораздо больше ассоциировался у нее с первым этажом. Гермиона ступила на лестницу и осознала, как надсадно колотится её сердце. Страшный день, когда их поймали. И она помнит каждую секунду тех суток как только что произошедшую. Второй раз был не менее страшный, когда Северус насиловал её на глазах своего хозяина и близких ему ПСов. Где та комната? Как часто ей придется быть там? Тот странный вечер, когда её напоила Беллатриса, тоже был в курительной, и сосущее ощущение опасности не оставляло тогда ни на минуту. А в холле Мэнора, да и потом, на площадке перед фронтоном поместья, она безвозвратно потеряла доверие своих друзей. И еще тот страшный куражный спор Снейпа с Сивым, когда до её лица долетал смрад из пасти оборотня, смотревшего на неё насмешливыми и жадными глазами. Что было еще? День, когда Снейп, привлекши её к себе, сидел напротив Тёмного Лорда, а на столе валялись письма дяди Эрнста. И покои Волдеморта, в которых мешком лежало тело Снейпа в кресле, а она, одурманенная веритасерумом, заторможенно пыталась понять, почему так неестественно сложена его нога.       Мерлин! Ни одного, хотя бы относительно безопасного воспоминания, не было связано с Мэнором. Кошмар, боль, опасность, потери. Это был эпицентр их страшного мира.       Её оглушил взрыв резкого хохота: жесткого и совсем не веселого. Смеялись рвано и зло, как лаяли. Надо было идти туда, на эти звуки. Двери парадной гостиной были распахнуты настежь. Она сразу увидела их всех до единого.       Оживление, царившее тут, действительно вырывалось в холл: Долохов стягивал рубашку и торопился влезть в форменное одеяние, матовое и плотное. Рядом с ним Грейнджер узнала Мальсибера и, конечно, Малфоя. Оба давали неспешные указания о том, как справиться с ремнями, которые пряжками темного металла мерцали по рукам и торсу. Они были уже облачены, а в левой руке держали маски. Кто-то из Пожирателей, кого Гермиона персонально не узнавала, стоял в них. Каждая была разной, каждая была страшной. А потом она увидела черную, уродливую маску. Маска шла прямиком к ней. Резные, тяжелые надбровные дуги, серебристая отделка и прикрытый, как в худших кошмарах Клариссы Старлинг, рот. На щеке маски застыл темным ожогом след давней схватки. Маска протянула ей руку и учтиво поклонилась, заложив вторую за спину.       ‒ Это ты? ‒ неслышно спросила она. Надо было удостовериться, прежде чем протянуть руку этому чудовищу. Учтивость вполне могла быть обманом, поклон ‒ ловушкой. Лицо маски не изменилось. Снейп только качнул подбородком и перебрал пальцами в перчатке из тонкой кожи, ожидая ее руку.       – Я.       Голос искажался не менее, чем лицо – так работали её чары. Как только ручка была вложена в большую ладонь, Северус потянул её на себя, оборачивая локтем. От одежды пахло новизной, немного кожей тянуло от ременных частей. Ничего знакомого в облике Снейпа (любого из Снейпов) больше не было.       – А где ребенок, Северус? Надо увидеть родственника перед смертью. – Долохов пока говорил своим голосом, его маска, притороченная к поясу, понуро разглядывала пол.       – Спит. Придется тебе не умирать. – резануло слух над ухом.       – Только и разговоров о приплоде золотой девочки от Пожирателя, даже в тюрьме.       – Неужели ты не видел, Скиттер соревнуется с протестной газеткой в остроумии касательно времени, в течение которого господин директор натирал позолоту мисс Грейнджер. Вы что, в Азкабане газет не читаете?       – Используем по иному назначению. – Долохов грубо ухмыльнулся второй маске и скользнул взглядом по лицу Грейнджер.       Вмешавшаяся маска, слегка смахивающая на осатаневшего арлекина, вдруг оказалась отнята от лица.       – Жарко. – проворчал Барти, который надеялся завтра если не проскочить в портал, то хотя бы дождаться сведений о Дастинусе от того, кто вернется с донесением. – Миссис Снейп, сто лет не виделись. Поздравляю Вас, Вы молодец.       – Спасибо, мистер Крауч! – улыбаться в такой обстановке Грейнджер совсем не может, но она дважды кивает ему, показывая, что ее благодарность отнюдь не формальна. Как и его поздравление. Они, действительно, давно не виделись. Барти за это время высох до жил, потускнел и под нервным сегодняшним весельем чувствовалась его тревога.       – Буду приглядывать за вами, раз так выходит, что я не смогу контролировать кампанию очно. – Крауч прищурился на черную маску обязывающе.       Досада Барти лежала на поверхности, и Северусу стало жаль его. Так же изматывающе голодная Грейнджер сжимала его сердце весной, стоило ему увидеть сиротливый котел в лесу.       – Вряд ли кто-то станет впредь пытаться подвергать сомнению репутацию Северуса. – Темный Лорд сказал это негромко, но возле него прекратились разговоры. Томас притворно вздохнул, блеснув краснотой из-под век в сторону Грейнджер. – Им вообще следовало быть аккуратнее со словами в отношении Пожирателя. Теперь уже не скоро оправятся без главного редактора. Ну а мисс Скиттер меру своей назойливости понимает, как понимает её серая мясная муха.       Малфой брезгливо поднял верхнюю губу и одернул на себе форменный верх.       – Пойдёте парой с Беллатрисой, Северус. Кто-то должен встретить молодняк.       Беллатриса, с бесевом волос которой могла соперничать только Грейнджер, мотнула упругой темной гривой: то, что Волдеморт отправлял их вперед, значило лишь то, что они могли навести переполох в любой ожидавшей бы их засаде.       Гермиона быстро раскладывает и группирует мысли в голове.       Барти остается здесь. «Выразимцы» и «Пророк», очевидно, соревновались в публикациях домыслов о ней (после рождения Дариуса о газетах она забыла вовсе). Что-то страшное поэтому случилось с Рудольфом. Неужели в Азкабане? Северус, вероятно, знал… За распоряжением Темного Лорда идти первыми Снейпу и Лестрейндж их визит во Францию всё неизбежнее. Прямо сейчас? Они аппарируют с минуты на минуту? А ей так нужно хотя бы коротко поговорить с ним о том, что будет происходить здесь, с ними. И там, с ним.       Северус осязаемо кладет руку на плечо завертевшейся Грейджер.       – Повелитель. – в отличие от Беллы, находящейся на виду, он подает учтивый голос.       – Пусть освоятся, дайте им время. Мы никуда не торопимся. – улыбка Темного Лорда широко расползлась по серому лицу.       Люциус, в отличие от остальных, торопился, но спорить не стал. А молодняку наконец-то вынесли новые партии этакой униформы. Эльфы выдавали в руки каждому точную копию того, что было надето на прибывших раньше, разве что размер отличался в гораздо меньшую сторону. Мальчишескую форму получила и маленькая Пэнси: Малфой не придал значения тому, что среди них есть кто-то, кроме Лестрейндж и Кэрроу, кому требуется особый подход. Но Паркинсон, сцепив зубы, мрачно сдернула с себя мантию и первой влезла в форменный верх, очевидно ей великий. Ее темные волосы выскочили из воротника растрепанными и девушка выглядела сейчас злым пацаненком. Беллатриса, заметив эту неприятность, встала со своего кресла, где сидела с ногами, и двинулась к протеже, намереваясь привести ту в порядок из женской солидарности.       – Когда все прибудут к порталу, держитесь Вашего директора и мадам Лестрейндж. – продолжал Томас, обращаясь уже к юнцам. – Надеюсь, вам не нужно объяснять, что за начало кампании отвечает Северус, и что любое неповиновение ему означает для вас конец игры.       Мальчишки, державшие форму, кивали со смесью восторга и страха: для них предстоящее было чем-то вроде теста на зрелость, и складывающийся антураж свободного, но не суетливого совещания сейчас пьянил их. Суетились только эльфы, обеспечивающие минимальный провиант и спальные принадлежности, которые ими уменьшались и закладывались в плоские неприметные сумки.       Не стесняясь, присутствовавшие коротко перекидывались резкими фразами, не сулившими ничего хорошего. Грейнджер не понимала, зачем она здесь. И ещё – Пэнси. Она бросила на Гермиону только один взгляд и сейчас старалась смотреть мимо, но Грейнджер ощущала напряжение, которое волной шло от её бывшей сокурсницы к ней. И обратная волна, чего таить, была не менее ледяной. Геомиона не успевала обдумывать: в глаза бросалось, как покровительствует ей Белла. Для нее, Грейнджер, это было, пожалуй, не нейтрально, а плохо. Северус – главный?! Это тоже… плохо. А потом она увидела за мантиями рыжие волосы. Мерлин, что здесь делает Джинни?! И Марджери? И … – тут только она увидела, что ближе к дальней стене сгруппировались женщины, явно не бывшие Пожирателями.       – Вы уже сейчас? – улучив момент, когда Темный Лорд заговорил с Мальсибером, отвернувшись от них, спросила она маску.       – Нет. Утром.       Северус проследил направление ее взгляда и потянул за спинку с собой, шагая прямо к стайке у стены. Их развлекала Нарцисса, с кем-то она была более знакома, чем с новенькими девушками, однако развлечение было очень формально. Будь ее воля, она толкнула бы к порталу каждого в маске и без нее немедленно. Завидев Снейпа издалека, она заулыбалась и подняла руку. Обернувшаяся Джинни отшатнулась, не ожидая увидеть его в таком виде: она и угадала-то его по Гермионе рядом.       И, когда он приблизился, Нарцисса поймала его руку и снизу вверх заглянула в маску. Снейп не отнимал руки, ощущая, как Цисси перебирает нервно его пальцы. Это скверно напоминало прежний обет. Понимая это и сама, Нарцисса не говорила ему ничего, просто смотрела вверх глазами потерявшей самое главное женщины.       – Спасибо, Северус, спасибо за зелье. Мне надо было самой обратиться к тебе, но я слишком переживала… и сейчас тоже, но оно помогает.       – Нет смысла нервничать в ситуации, которая должна идти своим чередом. В отличие от прежних неприятностей, Драко теперь взрослый мужчина, он, уверен, достаточно умен и хитер, чтобы пережить плен с наименьшими потерями.       Она поднесла кисть ближе к лицу, разворачивая ладонью к себе, и часто закивала.       – Спасибо. Я верю в то, что ты говоришь, поскольку ты будешь там. Не беспокойся за твоего сына и за девочку. – наконец, взгляд Нарциссы обратился к Грейнджер, и она ей улыбнулась как только можно ободряюще. – Ей будет уютно здесь. А уж Дариусу… столько игрушек осталось от времени, когда Драко был маленьким.       Наконец, ее слезливая улыбка дала брешь. Нарцисса ловким и неприметным движением смахнула длинным рукавом платья влагу с глаз. Снейп из вежливости перевел взгляд. Джинни рядом с ним не шевелилась, вспоминая неприветливые их с мамой лица в Косом. Зато Марджери стрекотала без умолку с шатенкой, супругой Мальсибера. Тот не бросил школьных привычек и предпочитал общество звонких и испуганных девочек, но в Мэнор появился с женой. Долохов сбил с кузины старомодные привычки и сейчас она выглядела оживленнее, во многом потому, что ее супруг получил, наконец, собственный дом. Любой собственный дом был лучше квартиры надзирателя в Азкабане.       – Я подойду к Темному Лорду и, если больше не буду нужен, можно высыпаться. – маска наклонилась к Гермионе. Неясно было, почему Снейп вообще не скинет ее. Разве что ему было по-настоящему удобно закрывать свое лицо сразу по всем соображениям.       – Спасибо Вам, Нарцисса, за заботу и сердечное участие, я очень дорожу ими! Мне так хотелось Вам сказать лично, что тот волшебный нектар, присланный Вами, имел для Дариуса и для меня огромное значение. Я ведь даже и не узнала о нём, если бы не Вы. – Гермиона говорила искренне. Разговор с Нарциссой, улыбчиво-рассеянной, с погашенными реакциями, был гаванью спасения среди окружавших ее женщин. Теперь, когда Снейпа рядом не было, Джинни смотрела на Грейнджер прямо, неуловимо для себя – с почти тем же выражением лица, с каким её высокородная свекровь оглядывала обычно окружающих.       Нарцисса улыбнулась Гермионе в ответ мягко и радушно, и даже чуть потрепала по руке. Уплощенные чувства существовали в границах самых простых реакций: её благодарили и она испытывала открытое радостное удовольствие в ответ, и в её мозгу совсем не вспыхивали едкие комментарии о том, что маггловская девчонка и не могла бы никогда знать об уникальном снадобье для чистокровных.       – Как мило, что мы, наконец, увиделись, – между Нарциссой и Гермионой, вставшими друг напротив друга, но довольно тесно, не образуя вовлекающего в этот диалог свободного для других пространства, вдруг настойчиво, проводя плечами, вклинилась Марджери. Кое-чему от Аурелии она все-таки научилась, например, вот так непринужденно оказаться в кругу тех, кто казался ей наиболее важными фигурами. Ну, а кто из женщин в Мэноре мог по значимости сравниться с хозяйкой дома? Разве что Беллатриса. Но её Марджери боялась животным страхом, пожалуй, что не меньше, чем самого Темного Лорда.       Пэнси через руку Беллатрисы, помогавшую теперь ей с амуницией, ревниво смотрела туда, где грязнокровку не гнали от себя, а принимали, как равную. Белла схватила Пэнс за подбородок, повернув лицо Паркинсон прямо к своему.       – Ты, я вижу, все никак не остынешь?       – Это мое дело.       Грубый ответ не смутил Лестрейндж.       – Ну, смотри, не упусти шанс. Война, сама понимаешь, обостряет эмоции.       И она насмешливо подмигнула. Но тут же стала очень серьезной.       – Только вот что, девочка, учти, свои планы ты будешь воплощать так, чтобы не мешать главному делу. Замечу, что это мешает – я тебя уничтожу, ты поняла меня?       – Да.       – Отлично! – широко улыбнулась Белла и, обернувшись, окликнула Джинни:       – Эй, рыжая, иди сюда! Помоги мне! Твоя же подружка.       Джиневра мгновенно направилась к ним. Её пугала Лестрейндж и поэтому не хотелось злить Беллу, а ещё Джинни очень хотелось уйти подальше от Грейнджер, которая вызывала в ней теперь чувство сильнейшей ярости. Будь её воля, она бы набросилась сейчас на эту кудрявую дрянь с кулаками и мутузила бы её, мутузила, пока бы та не упала.       – Молодец! – оценила Белла то, как быстро Джинни оказалась около неё. – Держи этот ремень.       И они принялись уже вдвоем запаковывать Пэнси.       Снейп, ушедший к столу, стоял рядом с креслом Волдеморта, склонившись почти пополам, чтобы тот мог сидя отдавать короткие распоряжения, указывая пальцем в воздухе, где не было ничего, но за чем Северус внимательно следил. Когда разговор иссяк, эта же ладонь махнула ему, позволяя отчалить, и Пэнси, с приготовлениями которой было закончено, отсалютовала ему: стараниями Беллатрисы ее форма была теперь идеальна. Северус одобрительно мотнул головой. И посмотрел протяжно туда, где Марджери рассказывала Нарциссе и заодно Гермионе про новый дом.       Суетность первого часа сошла на нет, теперь прибыли все. Темный Лорд едва ли не задумчиво коснулся своей кадыка кончиком старшей палочки, разворачиваясь вместе с креслом.       – Теперь дайте-ка я на вас посмотрю.       Пожиратели оставили свои занятия и собеседников и образовали длинную двойную линию. Снейп стоял с краю, наравне с остальными, подняв маску на волосы. За счет молодой крови авангард Пожирателей разросся, а новая, похрустывающая еще форма делала их зловеще одинаковыми: будто за каждым из новобранцев стояла его же испорченная маской тень.       – Друзья мои, что и говорить, вы даже мне внушаете страх.       Рассмеявшись, Томас с удовольствием отпил из бокала.       – Они должны знать, какую цену заплатят в случае, если и после Тиффожа решат сопротивляться. Для сомневающихся в ценности пленника – советоваться. Северус, – он дождался, пока Снейп сделает полшага вперед, – Пленных, не обладающих исключительной ценностью, не брать. Не будем тратить время. Теперь вы можете идти спать.       Барти, дождавшись, когда даже эхо от слов Темного Лорда угаснет, обратился ко всем:       – Сбор завтра, в пять утра, здесь, перед главным крыльцом. Я буду встречать на точке аппарации. Кто хочет остаться ночевать здесь, Люциус любезно разрешил разместиться в мансардном этаже.       Малфой кивнул с достоинством хозяина, понимающего неизбежность близящегося хаоса и холодно посмотрел на толпу. Неужели у кого-то все-таки хватит наглости воспринять формальное предложение за приглашение? Ну, конечно. Именно от него этого и стоило ожидать: Джагсон кивнул Люциусу:       – Спасибо, друг. У меня особой необходимости возвращаться нет, так что я лучше у тебя устроюсь.       На переглядывающийся после этих слов молодняк Малфой посмотрел таким выразительным тяжелым взором, что новобранцы быстро поняли, что ночевать им лучше не здесь.       – И последнее, – Барти переместился сбоку от шеренг Пожирателей, потерявших жесткую натянутость после того, как Лорд закончил говорить, так, чтобы видеть кучку женщин, стоявших по-разному: одни близко, другие – далеко друг от друга.       – Леди! Ваши мужья отбывают на самое важное задание из тех, что у нас были. Вы должны в полной мере гордиться и дорожить своими супругами. Я обещаю вам всемерное содействие во всех вопросах, которые потребуют нашей помощи. Ваши супруги твердо уверены, что вы все под нашей защитой и покровительством. Но это будет ровно до тех пор, – голос Барти стал зловещим, и было очевидно, что произносимые им слова не экспромт, а выверенный в каждом вздохе и одобренный Темный Лордом спич, – пока не возникнет сомнений в вашем благоразумии или, тем паче, верности. Любое подозрение – и с каждой из вас, невзирая на что бы то ни было, поступят со всей строгостью древнего отеческого закона.       – А можно поступить и без подозрений. – Снейп расстегнул воротник, переглянувшись с Барти, и, посмотрев на Гермиону, жестом поманил ее к выходу.       Роули обернулся на Алекто: она была без Персиваля, и, затянутая в амуницию, настолько сливалась с мужской толпой, что её женская сущность как будто отсутствовала.       – А что ж ты своего мальчика не взяла? Ему бы тоже это полезно было послушать.       – Отвали, Торфинн. – спокойно бросила в ответ Алекто. – Не твое собачье дело моя семейная жизнь.       

***

      Дариуса, над которым ворковала Юки, вовсе не беспокоил шум или чувство опасности от заполонивших дом зверей. Он лежал, сладко посапывая, в непомерной колыбели, и от тепла комнаты был слегка розовощек. Северус пропустил Грейнджер в уборную и наклонился над колыбелью.       – Что, спишь, дружок?       – Хозяин, – видя, что ресницы ребенка все также мягко лежат, не вздрогнув, что означало крепкий сон мальчика, прошептала Юки, стоявшая навытяжку, вытаращив глаза для убедительности. ‒ Хозяин забыл самое главное! Йоппо уже очень стар, а господин покидает дом надолго. Если надо будет разбираться с домовиками в Мэноре, нужен главный домовик дома Пр… Снейпов. Для переговоров и порядка. Хозяину надо назначить нового главного домовика!       – И значит, это ты хочешь быть главой домовиков? – Снейп не прикасался к сопящему сыну, вполголоса общаясь к Юки. Скрыть волнение она не могла, он даже слышал, как домовиха с шуршанием мнет край своей наволочки. – Или знаешь кандидатуры?       – Юки называет Поури. Поури честный домовик, молодой и ответственный. Поури и домовиков этого дома мог бы возглавить! – последнюю фразу Юки произнесла доверительно, мгновенно перейдя на свой обычный тон со Снейпом.       – Я не возражаю. Присматривай за ним, тебе известно мое отношение к твоему прощелыге.       Юки не посмела возразить и активно закивала. Поури исключительно везло, а она получала уникальную возможность приложить лапку к его назначению.       Гермиона не слышала, находясь в уборной, ни звука: она все умывала и умывала себе лицо холодной водой, пытаясь унять колотящееся сердце и успокоиться. Слова Барти, и, что страшнее, слова Снейпа, были обращены и к ней. И Рудольф. Что с ним? А Паркинсон, ох, ее взгляд не предвещал ничего хорошего. Она остановила поток воды и уткнула лицо в полотенце. Страшная неизвестность, окружавшая её, была не менее опасной и не более понятной, чем год назад.       Когда она отворила дверь, Северус нависал над колыбелью один, прямо в этой жесткой форме, и что-то тихо рассказывал Дариусу. Малыша требовалось покормить на ночь, но он настолько сомлел в тепле, что никак не хотел проснуться.       – Ты помылась? – не оборачиваясь, спросил Снейп. – Ложись с ним, я скоро вернусь.       – Нет, ещё нет. Я только умыла лицо. Нам надо поговорить. Об очень важном. У меня много вопросов к тебе.       Гермиона подходит сбоку, так, чтобы увидеть сына и понимает, что он безмятежно спит.       – Нет, зачем же брать его из колыбели, пусть спит. Я покормлю, когда он проснется.       – Чтобы он поел и не мешал нам после. – Снейп с трудом стаскивает с себя жесткий форменный верх и бросает на стоящий в изножье пуф.       А из ванной комнаты возвращается вовсе голым, не особенно переживая, что находится в чужом доме. Или потому, что Мэнор ему не чужой? За это время в комнате не произошло никаких изменений. Грейнджер все также стоит, задумавшись, около кровати, пружиня о неё голенями, а Дариус спит в колыбели. Полная тишина.       Он разглядывает её как шведский стол. Здесь можно прикусить за ушком, здесь взяться покрепче, утопить в белых бедрах пальцы и потянуть ближе.       – Душ свободен. – босой, Северус ступает вообще неслышно, и когда опускает обе ладони ей на живот, притягивая к себе спиной, Грейнджер выпадает из транса.       – Что это была за угроза, публичная? Зачем? И где Рудольф?       – Барти решил. Не знаю, зачем, к тебе это не имеет отношения. – Северус сцепил кисти под её ребрами и зарылся лицом в мягкие локоны. – Мы должны обсуждать всё это сейчас?       – А когда? Завтра тебя уже не будет. И нет, не прикрывайся Барти. Ты добавил, сам, то что сделало слова Барти ещё более страшными. И про Рудольфа ты знаешь все.       Она вывернулась, разворачиваясь к нему лицом и, зажатая у кровати, чуть отклонилась, чтобы видеть выражение его глаз.       – Я пошутил. Я доверяю тебе. – он потянулся к её пуговицам на платье, которые для удобства Дариуса располагались спереди, и почти задумчиво зацепил пальцем верхний край одежки. – Что касается Рудольфа, он мертв.       Ничего не было в этих глазах.       – М-мертв? – у неё сбилось все: буквы, дыхание, мысли. – Зачем?!       Снейпа будто вожжами стегнуло, когда он увидел переполняющиеся слезами глаза. Он провожал взглядом текущие по щекам слезинки.       – Надеюсь, по мне ты тоже будешь плакать?       Она смаргивает, и больше не прячет глаза, смотрит осознанно и гневно. Глаза её сквозь линзы слёз завораживающе огромные.       – Из-за тебя я и так слишком много плакала в своей жизни.       – Хорошо понимать, на что ты рассчитываешь. – он рванул пальцами верх, оборвав верхнюю пуговку. – Но шанс упущен. Теперь я даже рад, что это был он. – ревность взвилась в нем, хотя тот пожар должен был давно истлеть. – Я перебью всех и каждого, кто будет на тебя претендовать. А если меня убьют в кампании, то лучше убей и Дариуса. Потому что иначе я вернусь. К тебе.       – Ты говоришь бравурную ерунду. – Гермиона сейчас, действительно, смотрит на него с ненавистью. – Если тебя убьют, то я узнаю об этом последней. А первое, что сделает тот, ради кого ты умрешь – отберет Дариуса. И ещё ты прекрасно знаешь, что я не смогу убить ребенка. Даже зная, что это ты.       Она отвернула лицо от него. И продолжила в сторону:       – Раньше ты мне говорил, что я в этом случае смогу уехать, исчезнуть. Если Дариуса отберут, я буду знать, что все закончилось. И исчезну.       – Ну, наконец-то будет по-твоему. Не гарантирую, впрочем, что я не соскучусь в его лице по бросившей его матери. Он тебя найдет. Я тебя найду. Смотри на меня, когда я говорю с тобой. – он быстрым касанием пальца повернул её лицо. – Лгунья. Хотела уйти с ним, но побоялась?       – Меня этот парень ни к чему не принуждал, этого тебе мало? Просто, по-человечески отнестись к тому, кто хотел тебе помочь – нельзя? Ты понимаешь, что его, молодого, хорошего уже нет – неужели это не ясно?!       – Не надо было трогать меня и мою семью. Пусть даже такую. – он погладил маленький подбородок, чеканя каждый слог. – Ведь не всем везет с хорошими и молодыми мужьями.       Она обмякает. Опускается на кровать. И смотрит на него снизу вверх, пытаясь проникнуть за глухую преграду в его глазах.       – Ты же гораздо лучше, чем то, что ты сейчас говоришь. Чем вообще все то, что происходило сегодня. Правда, я знаю.       Он стоит над ней, ничего не говоря, а потом опускает руку на макушку и проводит неспешно сквозь мягкие кудри.       – Я и не хочу верить тебе, и невольно знаю, что ждать меня никто не станет.       – Ты снова лукавишь. – Гермиона долго смотрит на него: – Тот, ради кого ты идешь умирать, очень ждёт тебя обратно. И ты это прекрасно знаешь. Ты ему очень нужен, необходим. Но ты же сейчас говоришь о другом? Тебе хочется, чтобы без тебя скучали? Переживали за тебя? Беспокоились о тебе? Словом, ты говоришь о родной душе, а не о её расщеплении? Но это же …       Она хотела сказать о том, что родной душа становится только по свободному выбору, но осеклась. Было глупо игнорировать то, сколько свободы он ей давал. В их обстоятельствах. А эти обстоятельства были неизбежны. Как и прошедшее – неизменно.       Гермиона резко переключает его:       – Ты помнишь, как ты показывал мне оленей в лесу, подманивая их на свою лань? Я часто вспоминаю эти минуты. Спасибо тебе за них.       – Я хочу, чтобы кто-то был мне рад. – Северус смотрел в ответ чуть хмуро. – Я понимаю, что моё отсутствие принесет большинству волшебников облегчение. Вернее, большинству будет все равно, но тебе, тебе это принесет объективное облегчение. И если так случится, то тебе следует поискать плюсы в этом долгом годе, после которого тебя больше не убьют. А любовь, родство душ... Я знаю, что такое бывает. Просто не у всех. Как патронус. – лицо его разгладилось и Снейп улыбнулся, что-то в его мыслях его явно веселило. – А тебе спасибо за справочник. Я думал, что ничто не способно удивить меня и причинить душевную боль. И за то, что гладила меня по лицу тогда на диване. Я видел такое и очень хотел попробовать, как это. Потрясающе.       Он сел перед ней на корточки.       – Послушай. Если все получится так, как мы обсудили, когда Дариус найдет тебя, не прогоняй, ладно? Дети всё понимают и всё чувствуют. А я пока не знаю, как это будет. Судя по тому, что происходило с Поттером, нелегко делить с кем-то одну голову.       Она проводит ладонью по его лицу. Сейчас в её голове и чувствах, если бы их изобразить, остались только Снейп и Дариус, все остальное как будто теряет контуры индивидуальности, размываясь.       – Я сказала ерунду. Никуда я от Дариуса не денусь. Мы будем вместе ждать, когда ты вернешься. Сам, а не через него, хорошо?       Он подается вперед, в руку, как ослик, и так же медленно закрывает глаза.       – Хорошо. Я не хочу портить его жизнь своим незримым присутствием.       – Я ещё хотела сказать тебе, что Паркинсон, наверно, попытается снова. Я сейчас в гостиной это видела. Пожалуйста, не надо с ней. Только не с ней.       Северус берет её ручку и целует изнанку ладони, запястье, сгиб локтя.       – Я не собираюсь. Хочу тебе делать таких же славных малышей, как этот. Девочку. Хочу, чтобы в тебе осталась девочка, похожая на тебя и смышленая. – он, целовавший руки, одним движением вырастает над ней, вынуждая опуститься перед ним на спину. – А потом еще малыш. Хочу делать тебя женщиной раз за разом.       – Береги себя, раз у тебя такие большие планы, – она немного грустно улыбается ему, ощущая виноватую нежность от того, как он подныривает лицом под её ладонь, соприкасаясь каждым миллиметром кожи. – Ты что, думаешь, я уже готова?       Ей самой кажется, что нет, но она за почти год жизни вместе поняла, что резкое «нет» мало что дает. Он сам должен согласиться с мыслью.       – Я даже не думал, что ты такая. – Снейп ищет пуговки на потерзанном платье, чтобы высвободить Гермиону из него. – Молодая, но готовая. Не удивлюсь, что и сейчас тоже. По крайней мере, я собираюсь постараться не оставить тебя пустой. – он толчком в плечо укладывает ее на спину и добирается пальцами до налитой груди, но, лукаво сощурившись, не трогает ее, не тянет за темные соски губами. Ему нравится смотреть на неё такую.       – Это было бы хорошим сюрпризом для меня к возвращению, правда? – расстегнув пуговицы до самого живота, он выволакивает ее из платья, оставляя такой же голой, как в первую встречу. Разве что трусики, почти невесомые, все еще на ней.       – Ты превращаешь меня в Молли Уизли? – Ласковая, она удивительно убаюкивающе действует в части его нрава. Мягкие поглаживания, деликатные прикосновения там, где он особенно чувствителен.       – Она не всегда была такой: то, скольких детей она вырастила в нужде, так или иначе заслуживает уважения. Конечно, семеро, это, наверное, чересчур. Но разве плохо принести еще девочку? – он и сам в ответ делается пластилиновым, неторопливым, тщательным, он знает, что благоразумие будет сорвано, когда она окажется под ним, и ласково подталкивает её к этому, даже не претендуя на то, чтобы снять с неё белье. Его цель в том, чтобы она сняла его сама.       – Тебе это нравится? – она спрашивает очевидное. – Но ведь я опять буду уставать, а я ещё не восстановилась. Давай чуть позже, когда Дариус подрастет.       Он кивает и вроде бы согласен, и приласкивает сквозь белье мягкий лобок так деликатно, что окончательно хочется верить, что он внемлет.       – Но кончить я хочу в тебя.       Снейп явно намекает на то, что момент может быть и упущен с их невыработанным методом контрацепции. Прежде, чем Гермиона ответит, он накрывает ртом сосок, и даже делать почти ничего не приходится, таким твердым и мокрым он становится. Её догоняет мысль, что так действует на него страх смерти, может быть, впервые в жизни. А если она сейчас скажет «нет», то оставит в нем подспудное ощущение того, что эта война его уничтожит?       Перед Гермионой черный пробор его волос и совершенно темное будущее. Она должна сказать «нет», это рационально, это правильно, это разумно.       – Как мы её назовём? – спрашивает Грейнджер, извиваясь под ним, чтобы стянуть трусики.       Он разжимает губы, тихо чмокнув.       – Как-нибудь легкомысленно. – Северус помогает ей и, смяв в ладони ткань, точным броском отправляет на пуф, туда, где лежит его одежда.       – Будем считать, что твои трусики это мой первый трофей. – он приподнимается, чтобы перевернуть Гермиону на четвереньки и плотно обвивает за талию, чтобы она даже двигаться не могла. И медленно-мучительно гладит там влажной головкой, прежде чем аккуратно заправить до упора. – Вот так. Так будем делать девочку.       Наверно, он и сам не хочет конкретного ребёнка, медленно плывет у неё в голове, когда она опускает лоб на свои перекрещенные кисти. Да, это сублимация тревоги за будущее, соглашается она сама с собой и произносит в свои сомкнутые пальцы:       – Я буду скучать по тебе.       Он снова пробует ее, медленно и подконтрольно, и накрывает целиком, чтобы начать размеренно покачивать бедрами.       – Будто и не рожала малыша. – большая ладонь похлопывает и сгребает низ живота, подставляя щелочку под себя. – Ты останешься в безопасности, а после, после мы вернемся в наш дом. И все будет хорошо. Пожми меня немного, моя золотая девочка. –Он сбивчиво шепчет в затылок, стирая о кожу набежавшую на лоб испарину. – Разве могло быть иначе. Ты моё самое заветное желание.       Она старается покачиваться в такт ему, не сколько для усиления удовольствия, сколько для того, чтобы показать ему, как ей с ним хорошо. Ей же действительно с ним хорошо на этой, только их территории. И тут он совсем другой, настоящий. Как она считает.       – Я хочу, – из-за ставших сильными фрикций она сбивается, – я хочу сегодня делать все-все, что тебе нравится.       – Целая ночь впереди. Подставишь мне обе укромные нежные дырочки… и ротик, да? Я хочу вылизывать тебя, целовать твои скользкие губки. – он поддернул её и грубо оперся меж лопаток, удерживая: он ощущал гладкое донце и еле слышно стонал, пачкая ее семенем. Снова.       Она чуть сдвигается и ложится на бок, чтобы видеть его горбоносый профиль впотьмах, когда он опускается рядом с ней. Гермиона смотрит на него, а у Снейпа закрытые глаза, и кажется, что он упал в сон. Но через доли секунды он начинает подгребать её ближе, так, чтобы она легла на его плечо: это их уже привычное положение, когда физическое соединение хочется длить.       – Странно так. – Тихо произносит Гермиона. – Мэнор. И мы с тобой ласкаем друг друга здесь.       – Я должен был приласкать тебя еще тогда, когда мы вернулись из Мэнора. Ты бы мне все позволила в тот вечер и потом так не дичилась бы, когда дошло бы до девственности. – Снейп пригладил маленькое ухо и наощупь чмокнул макушку. – Ты очень меня брезговала?       – Брезговала? – она даже попыталась дернуть головой, чтобы приподнять её, но на её лбу лежала тяжелая ладонь и не давала ускользнуть с плеча. Она помолчала. – Нет, другое чувство. Я тебя страшно боялась, не знала, что будет каждую следующую минуту, не понимала, зачем я тебе. Или ты про пляж? – озаряет её.       – Когда ты поняла, что я буду делать с тобой. Когда я трогал тебя. Когда целовала руку. – ладонь пришла в движение и он немного пригладил наморщенный лоб. – Я хотел развратить тебя, чтобы ты получала чувственное удовольствие и забывалась со мной, раз я не могу быть привлекательным. Чтобы ты получала удовольствие и оно дурило тебе голову, делало меня немного приятнее в твоих глазах.       Она смешливо и коротко хрюкнула.       – Так говорили, я читала это, пару столетий назад, ну или около того. «Он развращал свою молоденькую жену, чтобы…». А дальше разные вариации, но обычно это все были моралистичные повествования, с плохим финалом для развратника. Ты меня крепко держишь около себя – пожалуй, я даже стала более целомудренной, чем была. В том смысле, что раньше я могла себя представлять в мечтах то с одним, то с другим, а сейчас даже в мыслях я связываю себя только с тобой. Уже давно. – последнее она добавляет, вспоминая, как думала о Рудольфе. – Это ты сделал? – спрашивает Гермиона, зная, что он поймёт. – Скажешь, почему?       – Да, я. Я не знал о том, что Тёмный Лорд готовит это. Что он придумал, как обернуть материнскую любовь на сей раз в свою пользу. Для расщепления души нужна жертва. Их было достаточно и до журналиста. Но Томасу нужна была свежая кровь и, отчасти, это послужило косвенно и цели устрашения перед началом кампании.       Она молчаливо водит по его груди ладонью. Ещё один хороший человек, которого убил Снейп.       – У тебя страшная жизнь, – произносит она тихо, – а мне так хочется, чтобы она стала совсем другой. Знаешь, такой счастливой, как там, когда мы были на острове. Чтобы ты был спокоен и полностью расслаблен, в общем смысле, понимаешь?       Северус слегка поводит плечом: так, чтобы её не потревожить.       – В какой-то момент это перестает быть трудно, ты перестаешь думать об этом. Гораздо сложнее приносить добро.       Её пальцы, выводящие восьмерки, остановились. Северус тоже замолчал и они лежали в полной тишине с минуту, ощущая только пульс друг друга: запястье, живот, шея.       – Скоро будет такое время. И мы куда-нибудь отчалим… научим Дариуса плавать.       – Наверно, ему понравится. А ты, скорее всего, будешь требовать, чтобы он сразу поплыл баттерфляем. Знаешь, очень хочу, чтобы Дариус был безмятежен, чтобы мог заниматься тем, что ему нравится. Чтобы он никогда не стал заложником обстоятельств.       – Конечно, пока маленький, он ничего не должен. Разве что только себе: хорошо есть и расти. Мне хотелось бы, чтобы он был смелым, чтобы нравился людям…       Северус взял ее ладонь и сместил на низ живота, так, чтобы коготки Грейнджер не только задевали волосы в паху, но и нежно царапали чувствительную кожу в основании члена.       Она хочет ему объяснить, как важно Дариусу жить в другом мире, но Снейп явно не настроен на разговоры.       – Ты не хочешь ещё отдохнуть? – интересуется она отчасти лукаво.       – Я слышал часы снизу. – неохотно признаёт Снейп. – Интересно, насколько долго будет длиться атака на Тиффож.       Мягкость в нём исчезает, как мираж. Злой человек обнаженным лежит рядом с ней, только убаюканный ею.       – Знаешь, – говорит она, пытаясь снова вытянуть его в точку мягкого сердца, – в давние времена в Европе воины, сражаясь, брали с собой обоз. Ты бы взял меня и Дариуса или бы оставил дома, будь такая возможность?       – Неразумно брать вас туда, где нет никаких условий. Тем более с таким маленьким. Это уязвимость, слабость. Ты моя слабость. Я тебе твержу это весь год. И этого никто кроме тебя не должен знать.       – Но он знает. И Барти тоже. И я думаю, Белла и Люциус не исключают этого варианта, разве нет?       – Он знает. Он знает о моих слабостях и использует их. И Барти, и Беллатриса и Люциус ждут от меня, что я позабочусь об их слабостях.       – А какая слабость у меня?       – Мне всегда казалось, что у тебя слабость помогать жалким.       Она приподнимается на локте и смотрит на него. То, что он говорит – едко, в лоб, все-таки несет зерно правды, это бесспорно. Ей надо будет подумать об этом. И она уточняет:       – Именно жалким, не слабым?       – Я никогда не был слабым. Разве что в то время, когда тебя еще и в планах не было.       Снейп не язвит.       – Ты думаешь, что попадаешь в круг тех, кому я помогала? Странно, я сама подумала о всех, вплоть до эльфов, но не о тебе. Понимаешь, слабым помогает сильный, а вот жалким – кто? Я поэтому и спросила, пытаясь уловить, нет ли в моем стремлении помогать «жалким», как ты сказал, внутренней червоточины за счет этой помощи почувствовать свою значимость. Так нельзя.       – Да. Вернее, ты пыталась помогать. Пыталась присоединить меня к Ордену в том его понимании, что сложилось на Гриммо. Никакой червоточины: потому что в этом отношении никто бы тебя не поддержал. Незамутненная жалостливость.       – Ты не жалкий. И никогда им не был, по крайней мере в моих глазах. Был очень усталым, был больным, а чаще всего, – тут она на мгновение замерла, потому что после его слов о том, что он убил Рудольфа, её мысль звучала дико. Вернее, она внешне была дикой, если бы обсуждать ее со стороны. Внутри самой себя разлада у Гермионы не было, поэтому она продолжила: – А чаще всего с тобой попросту несправедливо поступали.       – А ты была в моих очень добрая. К тупице Лонгботтому, ко мне – излишне даже. Я себе напредставлял – и это давало много сил. Вопреки трезвому восприятию ситуации давало. Если бы ты хоть когда-нибудь ответила агрессией. А так я лежал у себя и думал, что тебе небезразличен. Смешно?       – Да нет, не смешно. Отчасти это же было правда. Ты меня привлекал. Умом. Мастерством. И силой характера. Но скажи мне, что я буду вот так лежать с тобой, не поверила бы.       И тут она мягко скользнула вниз, поцеловав тонкую кожу у самого перехода паха к бедру. Вены там были видны очень хорошо, они даже чувствовались своим биением, если чуть сильнее прижать к ним губы. Гермиона лакнула ствол, мягко, влажно. Язычок быстро коснулся головки и обвел, дразня. И снова, настырно, оставил влажную дорожку у головки и начал упруго биться в её самый центр, в уретру. Гермиона охватила ствол рукой, чтобы помогать себе и задвигала в такт движениям головы. Слюна, от избытка старания, потекла из уголка её рта, когда она постаралась взять глубже. Северус удобнее подвинулся и согнул ногу, открывая пах её мягким рукам.       – И сосать член, пуская пузыри. Да, это ты явно не представляла, моя бедная девочка.       Он погладил её и затылком снова опустился в подушку.       – Не торопись, тише. Иначе я кончу – и ты останешься без сладкого.       Ей нравится его покорная беспомощность, поэтому она лишь настойчивее разлизывает головку, оставляя собственную влагу уже и на голени, о которую она трется, и на бедре, в которое уперлась сочащаяся грудка. Снейп перепачкан ей, помечен. Она заглатывает, прокатывая головку по небу, туда, дальше, к глотке, помогая вести член рукой, и даже чуть прикусывать основание, как вдруг сбоку от них шумное дыхание разрезает обиженное:       – Аааа, – всхлип, сопение, и снова, настырнее: – Аааа!       – Аа… – разочарованно вторит ему Снейп, и тут же, почуяв дальнейшее развитие событий, проворно прихватывает кудри. – Соси, соси…       Он выворачивает голову так, чтобы увидеть колыбель, и протягивает свободную руку к мальчишке. Плач исчезает. Слишком резко для того, чтобы подумать, что Дариус успокоился.       – Он подождет. С ним все нормально, проголодался. И я тоже. – он потягивает ее волосы, не отпуская.       Грейнджер бросает свое занятие и упирается руками в его бедра, барахтается, приподнимаясь на коленках, пытаясь встать.       – Не дергайся, милая. – он продолжает держать, не натягивая сильно копну волос. – Ничего с ним не случится… еще немного поласкай.       – Пожалуйста, отпусти! Я только взгляну.       Он садится, разжимая пальцы, и оборачивается к колыбели, у которой Грейнджер оказывается в два прыжка.       Дариус раздраженно, возмущенно плачет. Но абсолютно беззвучно.       – Зачем ты кинул силенцио, Северус?! Это же твой сын! Мы ему нужны. – Она говорит с упреком, уже достав его из колыбели, и несет, чтобы устроится на кровати для кормления, поглаживая мальчику голову.       – Ничего с ним за десять минут не случилось бы. – Снейп подсаживается сзади к ней, зажимая бедрами. – Ты обещала только посмотреть. Он подождет. А я нет.       Она, уже прикладывая ребёнка к груди, оборачивается так резко, что затылком бьет его по челюсти.       Снейп морщится и даже берется за подбородок.       – Ой, прости! Северус, ну что ты говоришь? Он же маленький! А ты просто посмотри на нас, обещаю, что потом вернусь к тебе, и будет только лучше, да? – Но последнее «да» сказано уже воркующим тоном и явно обращено не к нему.       – Ты моя жена. И ты неправильно расставляешь приоритеты. – он втаскивает её подмышки обратно к середине кровати, а ребенка отбирает и укладывает между подушек, в изголовье.       – Ну, тихо. – Дариус кривится и недовольно сучит ногами, но все еще беззвучен. – Иди сюда.       Он успевает перехватить тянущуюся обратно к малышу Грейнджер за руки и легко опрокидывает на лопатки.       Она смотрит на него, не веря.       – Северус, через двадцать минут ты бы получил свое.       – Через двадцать минут он получит свое с лихвой. А я хочу получить сейчас. – он целует приоткрытый рот Грейнджер, гладит по бедрам, заставляет их раскрыть и выставить все прелести.       – Ты прежде всего моя. А он наш. И никак иначе. Где крем, которым ты мажешь соски?       – Что?       – Лежи.       Он достигает ванной комнаты в три шага, и столько же ему нужно, чтобы взять её тюбик и вернуться обратно.       – Лежишь? Хорошо. Лежи, моя девочка.       Она смотрит на него заворожено, как заяц, попавший в столп света. В её голове не укладывается, что он, так трепетно носивший сына на своих руках, он, почти не спавший после его рождения, выматывавшийся над ним в первые дни жизни Дариуса до почти обморочной усталости, сейчас спокойно оглушает сына силенцио в угоду своей похоти.       – Ты моя. Не смотри на меня так. И не забывай этого. – он подвигает её по кровати так, что у Гермионы волосы тянутся по кровати неровным полотном. Выжав из тюбика хорошую порцию на пальцы, он придерживает второй ладонью ягодицу и неспешно наминает ей маленькую дырочку.       – Когда я последний раз брал тебя туда? Ещё до родов.       – Северус, постой. Давай я доласкаю тебя, как ты хотел. А потом покормлю Дариуса. И уже потом так. Это же не быстро, я не смогу расслабиться, я все время буду думать о нём.       Снейп замирает на секунду.       А потом поворачивается к Дариусу, снимает чары – тот заходится воем от возмущения, что его игнорируют – и тянет младенца к Грейнджер подмышку.       – Теперь сможешь расслабиться?       Он проталкивает подушечку пальца и водит по кромке ануса, внимательно смазывая её.       – Одновременно? Северус, но это невозможно, остановись, сейчас, подожди. – И она возит ногами, мягко пытаясь ускользнуть от него, полуповорачиваясь так, чтобы, чуть нависнув над ребенком, дать ему грудь.       Он ничего не отвечает, даже помогает ей повернуться на бок, и подпирает её бедрами, дождавшись, пока Дариус ухватит с аппетитом грудь. Руки возвращаются, только теперь увернуться она не может. Снейп осторожно потягивает колечко, периодически бросая взгляд поверх, на деловито сосущего младенца и послушно замершую Гермиону       А их сын как будто помогает отцу, успокаивая мать, убаюкивая её тревогу и даже изредка чуть похлопывая её по груди. Но она ещё ощущает и другие руки – большие, чуткие, и в такт движениям этих рук чувствует острое, до болезненности, желание, ввинчивающееся в неё с обжигающей силой.       – Ничего страшного. Мы друг другу не мешаем.       Северус трогает головкой мягкий анус, надавливает и отпускает и снова надавливает до тех пор, пока мускульное колечко не пропускает головку.       – Вот так хорошо. Немного потомлю тебя. Просто введу полностью.       И нет, она не топорщится, не дергается, лишь чуть откидывает голову назад, чтобы коснуться его и выставить под поцелуй, в надежде, что он дотянется, нежную шею.       И ахает от желания и истомы, когда он чуть проталкивается вперед.       – Тебе хорошо? – тихо спрашивает она, нежно гладя Дариуса по голове, но думая о Снейпе. Ей хочется, чтобы ему было очень хорошо.       – Это… волнующе. – она такая уязвимая перед ним, препослушная. Он плавно покачивает бедрами, едва-едва разминая ее дырочку. – А тебе, маленькая моя белочка? Вижу, у тебя уже бельчонок… – он облизывает испарину, выступившую вместе с щетиной по-над губами, и наваливается сильнее, чтобы коснуться ее сдобного бедра животом.       Она давит первый вскрик, и не знает, что делать дальше. Мозг отказывается руководить чувствами. Их мальчик тихонько сосет свое молоко, довольный и умиротворенный, а сзади её мучительно сажает на свой член Снейп, и это такая раздирающая нутро сладость сквозь невнятную полуболь, что она скулит от желания.       – Не потревожь его. – спокойно произносит Снейп, вновь отклоняясь назад и под пристальным взглядом вновь утапливая в ней пульсирующую плоть. – Ты сама захотела справляться со всеми обязанностями сразу… не дергайся. Принимай спокойно.       Он говорит томно – от медленных движений и подергивающейся спастически дырочки ему расслабленно приятно, и можно долго балансировать так, только периодически подстегивая белый, беззащитный задок.              

***

      Пэнси, не таясь, тяжело смотрела вслед уходившему из парадного зала Снейпу, точнее, смотрела она со злостью, но не на него, а на то недоразумение, находившееся у него под рукой. Ну, как, как?!       Он же такой умный. Неужели он сам не видит, что это нелепо? И, в конечном счете, вредит ему самому?       Она перевела взгляд на Беллу. Та иронично пожала плечами, и это жест можно было понимать, как хочешь: Лестрейндж не была легилиментом, но то, как смотрела Паркинсон на уходящую пару, не оставляло простора для толкований, и поэтому Белла то ли соглашалась с Пэнси в оценке нелепости этого союза, то ли равнодушно констатировала, что её страдания, в сущности, ничего не значат.       Пользуясь тем, что Тёмный Лорд поманил к себе Крауча, Пэнси метнулась к Бэлле. За те семь тренировок, что они провели вдвоем, Паркинсон сделала все, чтобы Лестрейндж увидела в ней толковую соратницу, целеустремленную, не требующую опеки и полезную для неё самой. Она часами оттачивала приемы, показанные Беллой, пропуская даже школьные занятия, огребла кучу отработок у Флитвика и у Слизнорта, но добилась того, что последние два раза, когда они начинали уроки, Белла удивленно улыбалась, наблюдая за тем, как Пэнси работает с воображаемым противником, копируя её собственные движения настолько точно, что со стороны можно было подумать, будто это преображалась сама Лестрейндж, действуя под оборотным. Конечно, Пэнс не доставало опыта, её реакция была не столь остра, да и природная даровитость Бэллы как дуэлянтки оставалась исключительной, однако острое желание Паркинсон походить на Бэллу считывалось в этом обожающем копировании и не понимать очевидного Бэлла не могла.       Прямое восхищение, без подобострастия, нередко смягчает самые закрытые сердца. Бэлла не стала исключением.        – Что ты затрепыхалась? – все же не сочувствуя, а насмешливо, соблюдая установленную ей самой для их общения дистанцию, укорила Бэлла.        – Вы мне поможете?! – Паркинсон умоляла интонацией, глазами, самой вытянутостью фигуры.        – Ну… – Белла пожала плечами, – знаешь, я ссориться с Северусом из-за тебя не буду, я думаю, ты это понимаешь. Поэтому особо не рассчитывай. Но если будет возможность, всегда поддержу тебя. Ну, и советом помогу, это обещаю. Кстати, один дам уже сейчас. Посмотри на его девчонку. Я от Драко знаю, что она норовистая была. Да и сейчас наверняка такая. Только не с ним. Понаблюдай за ней. Хотя, когда тебе, завтра уже здесь нас не будет. Словом, учти, она тиха, почтительна с ним и делает ровно то, что он хочет. Поверь, я многое видела. Северус не терпит противодействия, и она четко это поняла. А ты все пытаешься ему доказать, какая ты замечательная. А ему не нужно твое мнение, в том числе и о тебе самой. Ему нужно, чтобы ты делала то, что он считает нужным. Знаешь, если бы девчонка взбрыкивала, он бы давно её выкинул. Вот и ты делай то, что он хочет. А время на твоей стороне сейчас, только не торопись, пусть он привыкнет.       Пэнс схватила руку Лестрейндж и сжала её так сильно, что Бэлла шутливо отвесила ей легкую оплеуху.        – Полегче. Побереги силы для дела.       Аппарировала из Мэнора Паркинсон все-таки в Хогсмид, чтобы переночевать в школе. Дома делать было совсем нечего, а весь последний год, вовлеченная в дела Пожирателей, она и в целом чувствовала себя вне семьи. И, потом, в школе всегда была вероятность встретить его. Хотя за время, последовавшее за их майской победой, его почти не бывало в Хогвартсе вечерами. Но это не важно.       Она села на кровать, едва вошла в спальню, а потом, поведя палочкой, зажгла все лампы и вызвала школьного домовика. Ей никто не мешал в сборах: Слизнорт, узнав, что она теперь Пожирательница, выделил ей особую комнату, и Пэнс жила одна. Надо было решить, что точно может понадобиться. Ее ожидала опасность, может быть, даже смерть. Но это было тоже не важно. Потому что с завтрашнего дня они будут находиться вместе двадцать четыре часа в сутки. А ещё ей поможет Беллатриса.       Пэнс вскочила и подошла к бельевому комоду. В верхнем ящике лежала купленная ещё летом, с мыслями о том, как она разденется перед ним, невероятно дорогая шелковая ночная сорочка. Все было в ней значимым: темный зеленый цвет, и черные кружева шли по шелку так, словно были узорчатой шкуркой змеи. Широкие бретели сужались у груди, подчеркивая вырез и привлекая внимание к ней. И ещё разрез, он был таким говорящим, что, примеряя эту сорочку в лавке, Паркинсон ошалела от самой себя. А уж как ошалеет он. И Пэнс бережно свернула шелк, упаковывая его в дорогу. И ещё духи. «Опийный мак и мускус». Это то, что им, захмелевше качая головой, советовал Слизнорт на очередном заседании Клуба Слизней. Сказал, что ни один мужчина не устоит. «Это, конечно, не вызовет любовь, но долгое использование таких духов обеспечит долгую страсть», – он тогда особенно тонко улыбнулся, разглядывая дольку сушеного ананаса.       Ну, что ж. Она была готова к войне.              

***

      Забавы ради Темный Лорд указал на миниатюру Тиффожа на карте.       – Ваш портал. Принесите мне всё, что найдите. По крайней мере пользу.       Снейп коротко показал зубы, прежде чем его лицо съела страшная маска, которую он просто сдвинул вниз, со лба. Хотя сейчас ничего не угрожало ни молодым, ни старым Пожирателям, Северус шагнул к порталу и кивнул Лестрейндж, после чего маска уставилась на бледную от отсутствия сна Гермиону. Она хранила молчание: молчала и маска. Вскоре вокруг не осталось ни одного человеческого мужского лица. Беллатриса набросила легкий капюшон мантии почти кокетливо и, прежде чем коснуться портала, помахала Дариусу, который разглядывал нарисованные личины со смесью ужаса и интереса.       Беллатриса и Северус сплели пальцы и накрыли башенку замка, после чего исчезли.       Они оба приземлились в мокрую траву, неловко качнувшись: Белла дернула его за локоть, дезориентированные, они едва не упали. Французское утро встречало их моросящим из кучных туч дождем. Их прорезала полоса тусклого света от прячущегося пока солнца.       Некоторое время они молча стояли, оценивая обстановку и слушая тишину, нарушаемую разве что стуком мелких капель о листья. Беллатриса вынула руку, очнувшись первой, и неспешно двинулась вперед. Северус встряхнулся большой птицей и последовал за ней, накрывая её короткие следы своими длинными. Лестрейндж повернулась и мотнула маской вверх:       – Посмотри, все ли спокойно. Я подберу место для стоянки. Что-то подсказывает, что мы далеко от замка.       Последнее он не слышал за шелестом цеплявшихся за плечи мелких веток, норовивших хлестнуть его по глазам, прежде чем он, наконец, увидел далекий предрассветный силуэт Тиффожа.       Недоброе предчувствие многих смертей повисло в мокром воздухе.