ОН

Пран   Когда я вваливаюсь в общежитие, на часах уже за полночь. К счастью, Пата на страже нет, а то в данный момент я не состоянии поддерживать разговор. Мне и идти-то сложно.   Угу. Возможно, я самую чуточку напился.   Я подхожу к нашей с Патом двери. С минуту смотрю на нее. Блядь, а если внутри эта его девчонка? Я не возвращался так долго, как только мог, но иногда человеку надо бы и поспать. А укладываться под дверью я точно не собираюсь.   Он бы написал, если б она осталась на ночь, и попросил бы не приходить.   Верно?   Эта мысль — словно раскаленный клинок в живот. Блядь, надо же было его чертовой девушке заявиться в лагерь. Он провел с ней весь день. И всю ночь, вероятно, тоже.   Мои ладони сворачиваются в кулаки, пока сквозь мое сознание марширует целая процессия незваных изображений. Его большие ладони, ласкающие женские прелести Джун. Его член, скользящий внутри нее. Его губы, изгибающиеся в порочной усмешке, которую он всегда выдает перед тем, как взять мой член в рот.   Какой же я тупоголовый болван. Мне вообще не надо было ничего начинать с ним. Все равно, как только я уеду в Нонтхабури, оно закончится. Ну его к черту. Может, оно и к лучшему, что все закончилось прямо сейчас.   Наконец я собираюсь с духом и поворачиваю дверную ручку. Незаперто. Оказавшись в комнате, я вижу, что матрас Пата, как вчера ночью, лежит на полу. Но мой — на кровати, куда я переложил его утром. И еще Пат один. Давление у меня в крови снижается, но только слегка.   Он спит. Что очень кстати, потому что в эту минуту, когда в моих венах вместе с выпитым алкоголем пульсирует злость, я не в настроении разговаривать с ним.   В комнате так темно, что аж бесит. Спотыкаясь, я пробираюсь внутрь. Нашарив комод, расстегиваю ширинку, потом стягиваю штаны и сбрасываю толстовку. Теперь осталось залезть в кровать, не разбудив Пата, и тогда мы оба заснем крепким сном, а Большой Разговор перенесется на утро.   Как можно тише я опускаю себя на матрас. О, да. Миссия выполнена. Моя пьяная задница наконец-то в постели, и Пат по-прежнему спи…   Моя голова врезается во что-то твердое, и комната взрывается странными звуками. Мои уши атакует какофония каких-то щелчков и стуков — как если бы кто-то взял кувалду и разнес автомат с конфетами.   Я неуклюже вскакиваю и оглушительно чертыхаюсь, когда со всей дури наступаю на что-то твердое и округлое.   — Ебаный в рот! — Я скачу на одной ноге, растирая пострадавшую ступню.   Пат садится как от толчка, и темноту прорезает его испуганный голос:   — Какого хера?   — Серьезно? Ты кого спрашиваешь, меня? — скрежещу я. — Что ты подложил мне на подушку?   — Скиттлз, — отвечает он и таким тоном, будто оно содержит какой-то смысл.   — Зачем?   Я встаю на колени, пытаюсь нащупать коробку, о которую стукнулся головой. Слышу шаги Пата к двери, потом щелчок выключателя, и комнату заливает свет.   Боже. Весь пол и матрас Пата покрыты морем красно-зеленых скиттлз.   И когда я понимаю, что это значит, у меня в горле появляется ком. Пат сохранил коробку, которую я подарил ему в Паттайе, наполнил ее моими любимейшими конфетами и положил ее мне на подушку.   В качестве извинения за то, что провел день со своей бывшей?   Или так он извиняется за что-то другое… похуже? Например, за то, что потрахался со своей бывшей.   Пат садится на корточки рядом со мной.   — Помоги мне убраться.   В его голосе злость. И на лице тоже. Что только выбешивает меня, потому что… Он-то с какой радости злится? Когда сегодня кинули меня, а не его.   Собирая скиттлз, мы с ним не разговариваем. Его рот сжимается в напряженную линию. И он забрасывает конфеты обратно в коробку с большей силой, чем нужно.   — Что? — огрызаюсь я, перехватив очередной его насупленный взгляд.   — Ты так поздно пришел, — отвечает он сжато.   — У нас выходной вечер. Зашел в бар пропустить пару пива. — Я засовываю руку под кровать и выгребаю оттуда еще горку конфет.   — Я бы сказал больше, чем пару. От тебя разит, как из пивоварни. — Его тон внезапно становится резким. — Ты же не садился за руль?   — Не. Меня подвезли.   — Кто?   — Это что, «Двадцать вопросов»?   Пат швыряет скиттлз в коробку, но они выскакивают наружу и закатываются под стол.   — Здесь ни у кого из парней нет машин, Пран. Только не говори, что тормознул первого встречного незнакомца.   Я ощущаю укол вины. Но блядь, почему я чувствую себя виноватым? Я — в отличие от некоторых — не выгуливал весь день свою бывшую.   — Так кто тебя подвозил? — настойчиво повторяет он, когда я не отвечаю.   Я встречаюсь с ним взглядом.   — Чейн.   У Пата перехватывает дыхание. Не заметить обиду, набежавшую ему на глаза, невозможно.   — Ты издеваешься? Тот тип из твоего шлюшеского приложения?   — Я просто с ним выпил, — говорю, пожимая плечом. — Что тут такого?   Он мне не отвечает. Молча ползает по матрасу и собирает конфеты.   — Ты сейчас серьезно бесишься, Пат? — Я сражаюсь с приступом раздражения. — Когда сегодня кинули не тебя?   — Что за бред! Во-первых, ты сам сказал мне уйти пораньше. А во-вторых, я понятия не имел, что она приедет, ясно тебе? Она как град на голову свалилась. Мне что, надо было отправить ее назад? Она все же моя подруга.   — С которой ты спишь, — парирую я.   — Уже нет.   Он поднимается на ноги и обеими руками дергает себя за волосы, потом хватает коробку и с размаху ставит ее на стол. На полу, вроде, чисто, но я знаю, что мы подобрали не все конфеты. Пат, должно быть, скупил весь магазин.   Как бы там ни было, но сейчас, когда в меня упирается его раздраженный взгляд, скиттлз уже забыты.   — Но то, что мы перестали трахаться, не значит, что она перестала быть моим другом. Она проделала такой длинный путь, чтобы меня увидеть. Поэтому да, я весь день провел с ней. Мы прогулялись по магазинам и вместе поужинали.   Во мне бьет ключом бесконтрольная ревность.   — Спорю, вы отменно повеселились. А на десерт ты, видимо, полакомился вагиной?   У него отваливается челюсть.   — Блядь, ты реально сейчас это сказал?   Еще бы, и не жалею. Меня уже тошнит от неопределенности. Прошлой ночью я побывал у этого парня внутри. Но стоило нарисоваться Джун, как он вмиг начал вести себя так, словно мы с ним чужие. Даже не посмотрел на меня перед тем, как отчалить с ней.   Не буду врать — это больно.   — Что? Не угадал? — спрашиваю категорично.   Словно пытаясь успокоить себя, Пат медленно выпускает из легких воздух.   — Знаешь, Пран, мне так охота сейчас тебе врезать. Вот прямо по-настоящему.   Я стискиваю зубы.   — За что? За то, что посмел уличить тебя в том, что тебе еще нравятся женщины?   — Ты всерьез считаешь, будто из твоей постели я прыгнул прямиком в постель к ней? Я так не поступаю! Чего нельзя сказать о тебе и твоем драгоценном Чейне.   — У меня с ним тоже ничего не было. — Сквозь меня спиралью несется горечь. — Мы просто встретились, чтобы выпить, и всю дорогу разговаривали о тебе. Придурок.   Пат моргает.   — Ну и зачем мы тогда спорим?   Я запинаюсь.   — Уже даже не знаю.   Секунда молчания — и мы в унисон издаем напряженный смешок. Пробираясь к двери, чтобы выключить свет, я чувствую себя намного спокойней — и намного трезвей. Когда я поворачиваюсь обратно к Пату, то вижу, что он уже лег и жестом зовет меня из темноты. Я опускаюсь на край матраса, и он тянет меня к себе на подушку.   Мы растягиваемся, оба ложимся на бок лицом друг к другу. Оба ждем, кто первый заговорит. Затем Пат вздыхает.   — Мне не нравится идея, что ты можешь быть с кем-то еще.   Я проглатываю удивление.   — Та же фигня.   — Я сказал Джун, что не один, — признается он. — Чуть ли не сразу.   Мое сердце взмывает ввысь.   — Правда?   — Да.   — Я сказал Чейну в точности то же самое, — сознаюсь и я. — Он попробовал прихватить меня, когда при встрече мы обнялись, но я сразу сказал, что пришел сюда не за этим.   Он сужает глаза. Плавно скользит ко мне, его рука обвивается вокруг моей талии, а потом его теплая ладонь опускается мне на задницу.   — Где именно он тебя трогал? — Пат стискивает мою ягодицу. — Здесь?   Я хмыкаю.   — Ну.   — Козлина.   Наклонившись, я целую его в кончик носа.   — Но только там, и все. Честное слово.   — Не надо. Я тебе доверяю.   От этого искреннего признания у меня все переворачивается внутри. Он доверяет мне. Блядь, а я-то мудак… Сегодня, когда я представлял его с Джун, то никаким доверием там и не пахло. Ну а тот факт, что у нее есть вагина, только все усугубил. Мне еще никогда не приходилось переживать о том, что парень, побывавший со мной в постели, может бросить меня ради девушки.   С другой стороны, меня никогда и не волновало, чем парни, с которыми я переспал, занимаются после. Но с Патом все по-другому. Меня начинает мутить, когда я представляю, как он от меня уходит. А от мысли, что я конкурирую за него не с одним, а сразу с двумя полами, становится еще хуже.   Вот только мое время с ним почти на исходе. Как только лагерь закончится, каждый из нас пойдет по жизни своей дорогой. Я не шутил, когда говорил Ваю, что, если я хочу добиться успеха в профессиональном клубе, то мне придется держать ширинку застегнутой.   — Но я считаю, нам нужно принять какие-то основные правила, — печально произносит Пат.   Я сглатываю. У нас с правилами всегда были напряженные отношения.   — Например?   — Пока мы вместе, то больше ни с кем не спим.   Ха. А то меня очень тянет замутить с кем-то еще. Но я согласно киваю, потому что мне важно знать, что и он ни с кем, кроме меня, спать не намерен.   — Заметано. Что еще?   Он задумчиво выпячивает губы.   — Ну… у меня пока все. Что-то добавишь?   Надо бы, но слова застревают в горле. Я знаю, что должен, но не хочу произносить их вслух. Блядь, я так долго хотел его. Целую вечность. И мысль о расставании меньше, чем через месяц, разрывает меня на части.   И все-таки я отпущу его.   — После лагеря между нами все кончится. — Я молюсь о том, чтобы он не расслышал в моем охрипшем голосе нотку боли. — У нас есть только одно это лето.   Секунду Пат молчит.   — Да. — В его голосе такая же хрипотца. — Я так и предполагал.   Я не могу определить, что он чувствует. Разочарование? Грусть? Облегчение? Его лицо ничего не выражает, но я принимаю решение не вытягивать из него ответ. В конце концов я сам предложил это правило. Мне бы радоваться, что он не стал возражать.   — Нам надо поспать, — говорю я шепотом.   — Угу. — Он закрывает глаза, но вместо того, чтобы откатиться в сторону, ложится ко мне поближе и целует меня.   Я нежно отвечаю на поцелуй. Когда я кладу ладонь ему на бедро, ткань под моими пальцами собирается как-то иначе, чем раньше. Обычно он носит другие боксеры, и потому я, прервав поцелуй, прищуриваюсь на них в темноте.   — Пат, — шепчу я. — На тебе те трусы с кроликами?   Даже в полумраке я вижу, как уголки его рта поднимаются вверх.   — Допустим. А что?   Меня переполняет нелепое, невообразимое счастье. Я льну к нему, чтобы наши улыбки соприкоснулись, но тут Пат немного ерзает, словно ему что-то мешает. Потом заводит руку за спину к упомянутым выше трусам.   — Все в порядке там сзади? — спрашиваю я. Может, он не отрезал бирку?   — Просто… скиттлз попали.   Мы оба посмеиваемся, когда наши губы встречаются вновь… вновь… и вновь. Его руки уютно смыкаются вокруг меня, и мне наконец-то удается расслабиться.   Наши губы так идеально подходят друг другу. С каждым поцелуем я влюбляюсь в него все сильней, и это никак не связано с желанием или сексом. Просто это он. Его близость и его запах, и то, как он успокаивает меня.   Сколько я себя помню, моя жизнь была хаосом, и все свои беды — непонимание родителей, смятение насчет собственной ориентации — я всегда переживал в одиночку. Но каждое лето на шесть недель я избавлялся от одиночества. У меня был Пат. Мой лучший друг. Моя скала.   Сейчас он стал для меня даже большим. Сейчас у меня есть его сильные руки, обнимающие меня, его губы, лениво касающиеся моих, и меня убивает то, что мне придется отказаться от него ради «Старс».   Какое-то время мы с ним целуемся. Без спешки, без перехода к чему-то большему. Наши члены даже не участвуют в уравнении. Мы просто лежим и обнимаемся, пока его ладони ласковыми, успокаивающими движениями скользят по моей спине.   В конце концов я засыпаю со щекой, прижатой к его груди, и его размеренным сердцебиением у себя под ухом.