Правда о любви

      У каждой молодой леди, как только она достигнет брачного возраста, должен быть свой Сезон. Это был неписаный закон их общества, который она всегда знала и к которому всегда была готова. Она только хотела ждать этого с большим предвкушением и без страха. Мисс Гермиона Грейнджер подавила вздох. Она не ожидала приятного вечера.       — Ты выглядишь так, словно вот-вот отправишься на гильотину, — услышала она знакомый голос у себя над ухом и повернулась, чтобы улыбнуться своему лучшему другу.       — Примерно так я себя и чувствую.       Гарри Поттер одарил её дразнящей улыбкой.       — Никогда не говори, что юная леди, которая помогла мне победить Тёмного Лорда, чувствует больший трепет при мысли о входе в бальный зал, чем испытывала в сражениях на войне.       — Отлично. Я не буду говорить этого.       Его глаза сверкнули, глядя на нее сверху вниз, и она улыбнулась ему, чувствуя себя намного лучше. Но даже успокаивающая твердость его руки под её ладонью не смогла удержать её от судорожного сглатывания, когда она услышала, как лакей громким голосом объявил их имена.       — Мистер Гарри Поттер! Мистер Рональд Уизли. Мисс Гермиона Грейнджер.       Она знала, что их объявят подобным образом.       Этот бал официально ознаменовал начало сезона для волшебного общества. В этом году его проводил сам министр магии, лорд Вестерфилд, и, как все знали, в их честь. Гермиона знала, что лорд Вестерфилд хотел, чтобы бал был просто в честь Гарри, но тот категорически отказался, сказав, что если она и Рон также не будут включены в число почетных гостей, он не будет присутствовать. Лорд Вестерфилд был не слишком доволен, но после победы над Волдемортом, одержанной два месяца назад, никто не хотел чем-либо огорчить Гарри, и лорд Вестерфилд сдался со всем изяществом, на которое был способен.       Сначала они поприветствовали лорда Вестерфилда, поблагодарив его за оказанную честь провести бал, и Гермиона отчаянно старалась, чтобы ее благодарность звучала искренне.       Гермиона не сомневалась, что все присутствующие на балу будут представлены Гарри — и, соответственно, ей и Рону, — но сейчас, по крайней мере, им нужно было поприветствовать лишь немногих избранных.       Гермиона улыбнулась и присела в реверансе перед хозяйкой, леди Вестерфилд, не упустив из виду поспешно скрытое удивление леди Вестерфилд по поводу простоты платья Гермионы и отсутствия на ней украшений с драгоценностями, и задавалась вопросом, не ехидничает ли она, воображая, что леди Вестерфилд считает удивительным, что Гермиона не пытается отвлечь внимание от своей ничем не примечательной внешности с помощью драгоценностей.       После леди Вестерфилд они поприветствовали министра магии Франции, который приехал из Парижа только для того, чтобы встретиться с Гарри, за ним последовали несколько наиболее важных глав департаментов министерства (и один человек, которого Гермиона была искренне рада приветствовать, мистер Уизли, отец Рона, которого недавно повысили до должности главы департамента магического правопорядка).       От мистера Уизли Гарри повернулся к леди Дэнверс, которая была одной из признанных лидеров волшебного общества, отчасти из-за ее возраста. Леди Дэнверс была почти современницей самого директора Дамблдора, и, как сообщается, хорошо знала его лично. И, более того, была членом попечительского совета Хогвартса, единственной женщиной-попечителем на тот момент.       — Мистер Поттер, вам самое время засвидетельствовать свое почтение, — рявкнула леди Дэнверс в характерной для нее прямолинейной манере.       — Леди Дэнверс, — вежливо поприветствовал он ее правильным поклоном. — Вы знакомы с моим другом, мистером Рональдом Уизли?       Леди Дэнверс кивнула Рону в небрежной манере, приемлемой для ее возраста и статуса. — Мистер Уизли.       — Леди Дэнверс, — поприветствовал ее Рон почтительным тоном, который он приберегал для профессоров Хогвартса.       — И могу я представить вам мою дорогую подругу, мисс Гермиону Грейнджер?       Гермиона присела в реверансе. — Леди Дэнверс.       — Не стоит…       И затем, к ее полному шоку, леди Дэнверс демонстративно проигнорировала ее, обратившись к Гарри.       — Миледи? — растерянно спросил Гарри.       — Я слышала о мисс Грейнджер и обнаружила, что в данный момент у меня нет желания знакомиться с ней, — холодно заявила она.       Гермиона ахнула.       Глаза Гарри опасно сузились, когда он шагнул вперед, слегка закрывая собой Гермиону, стараясь защитить её. — Прошу прощения?       Его голос был холоден и содержал предостережение, но леди Дэнверс либо не обратила внимания, либо, что более вероятно, осталась равнодушной к любому завуалированному предупреждению, которое он мог сделать.       — Я желаю вам и мистеру Уизли хорошего вечера, — вот и все, что она сказала достаточно высокомерным тоном, способным устыдить даже Малфоя.       И с этими словами она повернулась и унеслась прочь, оставив Гермиону в состоянии шока, а Гарри в ярости. Он был зол; она чувствовала, как гнев практически исходит от него волнами, и, как ни странно, это помогло больше, чем что-либо еще, преодолеть ее шок и боль.       На мгновение наступила неестественная тишина, которую нарушил голос профессора МакГонагалл, приветствовавший их с необычным и нехарактерным для них энтузиазмом. — Мистер Поттер, мисс Грейнджер, мистер Уизли, как приятно видеть вас.       Всё ещё шокированная Гермиона изобразила благодарный реверанс бывшему профессору за усилие в восстановлении дружественной для неё атмосферы приёма и сглаживании афронта от леди Дэнверс.       — Может мне вызвать твой экипаж?       — Нет, спасибо, Гарри. Всё нормально, — отрицательно помотала она головой и постаралась выпрямиться. Уход сейчас означал бы признание вины и только усилил бы скандал. В её положении — неприемлемо.       — Ты уверена? — вклинился Рон. — Я могу передать твои извинения хозяевам через мать.       Она пожала плечами и изобразила улыбку, хотя понимала, что Гарри это никак не одурачит.       — Не надо. Я справлюсь.       — Не могу поверить, что эта чёртова карга сказала это, — пробормотал Рон.       — Давай не будем об этом, — отозвалась Гермиона. — Это пустяки. Это наш первый бал, и мы должны веселиться.       Решив выбросить из головы прозвучавшее оскорбление, Гермиона перестала обращать внимание на обеспокоенные взгляды Гарри и постаралась выглядеть как можно беззаботнее. Помогло то, что остальные последовали примеру МакГоннагал и тепло приветствовали её. В их улыбках чувствовались лёгкие намёки на пренебрежение любыми клеветническими измышлениями леди Дэнверс. Но всё равно Гермиону передёргивало от внимательных и любопытных взглядов как от ударов кнута.       Симпатия и жалость в глазах некоторых были даже хуже любопытства. Гордость взбунтовалась — как они смеют жалеть её всего лишь из-за необоснованного оскорбления одной женщины.       Гермиона цеплялась за осознание собственной невиновности, как за щит, которым отгоняла любопытные и иногда злобные взгляды окружающих. Вся её гордость и самоконтроль оказались направлены то, чтобы пережить этот вечер.       Она знала, что ей удалось это во многом благодаря Гарри, который прекратил бросать на нее обеспокоенные взгляды и перестал изображать бдительного защитника, готового наброситься на любого, кто подумает её оскорбить.       Их первый бал, несмотря на начало, не стал полной катастрофой. Но ещё ни разу в жизни Гермиона не была так рада завершению вечера и возможности расслабиться в экипаже вместе с компаньонкой, мисс Читтистер, к счастью, уловившей её настроение и потому хранящей молчание.

***

      Гермиона совсем не удивилась, когда о визите Гарри объявили на следующее утро, в самый ранний из возможных для посетителей часов.       Вид у него был, как будто он всю ночь мерил шагами комнату в раздумьях, постоянно теребя шевелюру и приведя её в дико взлохмаченное состояние.       Он пренебрёг обычными приветствиями и в тот же миг, как она зашла в гостиную, выпалил: — Прости меня.       Она слегка запнулась, но приложила усилия, чтобы голос звучал спокойно: — И тебе доброе утро.       У него хватило приличия смутиться.       — Доброе утро, — поздоровался он формально и тут же сказал. — Нам надо поговорить. — Ему было не по себе, но он продолжил, не дожидаясь ответа и не глядя ей в глаза. — О том, что говорила леди Дэнверс. Не знаю как именно, может ей кто-то намекнул, она узнала про несколько твоих визитов, когда ты навещала меня и Рона. И о том, что случилось после последней битвы.       Гермиона почувствовала, что краснеет не только от смущения от воспоминаний, но и от возмущения.       — Это же смешно! Ты сражался на войне, и все мы тоже! Как им в голову пришло… Нелепость какая!       Гермиона проглотила остаток фразы. Гарри скорее подумает убить сумасшедшего короля Георга, чем скомпрометирует её любым образом. Он никогда… Он даже не думал о ней, как о женщине, по крайней мере, так она считала. Ещё и поэтому они стали такими хорошими друзьями, что он всегда обращался с ней как с равным и разумным человеком. Без намёков на женскую слабость, утончённость и прочую чушь, часто употребляемые как причина почему девушкам не позволено изучать защиту от тёмных искусств, продвинутые зелья или запрещено посещать некоторые отделы библиотеки Хогвартса.       Ей пришлось испытать одно из самых больших разочарований, когда она восемь лет назад впервые переступила порог Хогвартса. Она была так счастлива, когда получила письмо и перед ней открылся совершенно новый магический мир. На него она возлагала огромные надежды на открытость и широту взглядов по сравнению с обществом, в котором она родилась, и на то, что в ней будут замечать не пустоголовую фарфоровую куклу, а в первую очередь интеллект.       Она всегда чувствовала себя чужой в мире, где родилась. Там, где девушки воспитывались выглядеть как легкомысленные украшения, она оставалась серьёзной. В мире, где главнейшим качеством девицы была красота и где идеалом считалась покорность, она оставалась своевольной и некрасивой по любым стандартам. В мире, где основными интересами девушек были одежда, драгоценности и чтение чего-то, кроме La Belle Assemblee и светских новостей в газете, не приветствовалось, Гермиона читала всё — от работ по классической философии и политике до художественной литературы.       Она надеялась, что в волшебном мире она найдёт своё место. И получила разочарование. В Хогвартсе она нашла много восхитительного, но одновременно обнаружила, что девушкам положена магия домоводства и не разрешено изучать защиту от тёмных искусств. Класс зельеварения поделён так, что девушки практиковались в снотворных или зельях от головной боли, в то время как юноши варили оборотное и иные, гораздо более интересные составы.       И опять она стала парией, высмеиваемой другими девушками, как синий чулок, и игнорируемой юношами за прямоту и взгляд свысока.       Как оказалось, только Гарри принимал её такой. Только Гарри… Поистине удивительно, что с момента, как она узнала о существовании волшебного мира, она постоянно в книгах натыкалась на его имя — мальчик-герой, умудрившийся ещё в младенчестве победить Тёмного Лорда. Потом она встретила его, просто тощего мальчишку в висевшей на нём мешком одежде с чужого плеча и в треснутых очках.       Гарри реагировал не как все. Он один не смеялся, наблюдая в библиотеке её жадный взгляд на полки с запрещёнными для чтения девочкам книгами. А когда её застукали с одной из таких книг — изредка ей удавалось почитать желанное в моменты отвлечения мадам Пинс, — он взял на себя вину за то, что оставил эту книгу на столе, где её мог прочитать любой. Мадам Пинс поворчала, но титул «мальчик-который-выжил» был своего рода индульгенцией даже для неё. Гермиона неуверенно улыбнулась ему, он улыбнулся в ответ, и с этого момента зародилась дружба между ними.       Рону гораздо дольше пришлось привыкать к её статусу друга и перестать её высмеивать, когда она высказывала серьёзные предложения. Рон принял её, когда она доказала свою ценность, несколько раз спасая их, и теперь он также один из её близких друзей.       Но всё равно, только Гарри получал от неё привязанности и верности намного больше, чем мог бы рассчитывать любой друг. За то, что он был первым, принявшим её такой, какая есть, и никогда не позволял ей чувствовать себя лишней. А когда Волдеморт возродился и противостояние ему стало главным делом для Гарри, она не раздумывая решила сделать всё в её силах, чтобы помочь Гарри. Она не могла быть с Гарри и Роном в их странствиях и тайной охоте на Волдеморта — даже ей не позволено было пренебрегать нормами морали. Тогда она, оставаясь в Хогвартсе, взяла на себя все недоступные им исследования. С разрешения МакГоннагал и Дамблдора она практически всё время бодрствования перелопачивала историю тёмных искусств и прошлого Волдеморта, стараясь найти что угодно для обеспечения победы над ним.       Всего пару раз она проигнорировала требования благопристойности. Первый раз, найдя, переделав и опробовав редкое заклинание, она аппарировала на стоянку Гарри и Рона, а в результате от радости и истощения сил свалилась и заснула прямо у них. И ещё после последнего боя, когда окровавленного Гарри доставили в Хогвартс в бессознательном состоянии, и она просто отказалась уйти от его ложа в больнице, пока целители не сказали, что он точно будет жить.       И вот, некоторые скандалисты — точнее, одна скандалистка — разузнали об этом. Да, она смутилась, но отказалась сожалеть и каяться. Она не могла поступить иначе и отказывалась стыдиться своих действий, порождённых искренней дружбой, привязанностью и преданностью. Особенно потому, что она не сделала ничего даже слегка непристойного. Неважно, как это смотрелось в чужих глазах.       — Я понимаю, но ты же знаешь, что это не имеет значения, когда речь заходит о подобных вещах, — наконец сказал Гарри. — Это скандал, а в скандале правда не важна. Он вздохнул. — Мне жаль, Гермиона. Я… я должен был подумать… Я никогда не имел в виду… я не должен был позволять тебе…       — Не надо, Гарри. Я отказываюсь чувствовать себя виноватой из-за этого и отказываюсь позволять тебе чувствовать себя виноватым, когда мы не сделали ничего плохого или даже отдаленно неприличного.       Он не выглядел обнадеженным, и, пытаясь заставить его улыбнуться, она добавила полушутя: — Я возьму своим девизом фразу «Будь честен, будь спокоен» и буду встречать ей всех желающих.       Тень улыбки изогнула его губы. — Что?       — Это девиз ордена Подвязки. Позор тому, кто распространяет злобные выдумки на пустом месте.       Он издал короткий смешок. — Подходит.       Она улыбнулась, и на минуту между ними воцарился обычный уют.       Но слишком скоро он вспомнил, зачем он здесь, и улыбка исчезла с его лица. — Девиз это прекрасно, но, Гермиона, ты же знаешь, что для некоторых людей это ничего не изменит. Ты скомпрометирована в их глазах.       — Но ничего же не было!       — Я знаю, ты знаешь, знают все наши близкие знакомые. Это неважно. Некоторые слышат только леди Дэнверс. Может она — старая карга, но она — сила, от которой нельзя просто отмахнуться.       Холод начал проникать в её сердце, опасение из-за нехарактерного поведения Гарри и рассуждающий тон леденили её. Она внезапно поняла, что вне зависимости от истины, её жизнь поменялась навсегда после оскорбления на вчерашнем балу.       — Что… что ты хочешь сказать? — спросила она, хотя у нее было ужасное предчувствие, что она уже знает ответ.       Он вздохнул, проведя рукой по волосам, как обычно делал, когда был обеспокоен или огорчён. — Мы должны пожениться.       Она никогда не думала, что четыре слова, произнесенные таким тоном, могут так сильно ранить. Сердцебиение внезапно загрохотало у нее в ушах, наполнив голову глухим эхом: — Будь осторожна в своих желаниях…       — Нет! — вырвалось у нее в бездумном отрицании. Я не могу выйти за тебя замуж!       — Подумай об этом, Гермиона. У нас нет выбора.       — Но ты не хочешь на мне жениться.       — И ты не хочешь выходить за меня замуж, — ответил он.       Гермиона вспыхнула, прикусила язык вместо резкого ответа и отвернулась, внезапно в первый раз за всё знакомство испугавшись Гарри. Не его, а его взгляда, который сможет разглядеть в её глазах известную только ей правду. Она никогда не обдумывала, даже не пробовала задуматься, но сейчас она поняла, что где-то в глубине, в самом тайном уголке сердца и ума, она надеялась… Мечтала… О кажущейся невозможности и внезапной неизбежности… О нём, единственном, кроме отца, принявшем её и никогда даже тенью намёка не пытавшемся что-то в ней изменить.       Как может она выйти замуж за кого-то, кто не примет её и захочет изменить? И как ей было, нет, не надеяться, а мечтать в тайне от самой себя, что когда-то она сможет выйти за него, за своего лучшего друга?       Господи боже, как же она хотела стать его женой! Вне всякого сомнения. Но не так. Не таким вот способом, когда ему в тягость, когда он ощущает себя в ловушке. И вынужден будет всю жизнь видеть рядом её, а воображать другую.       Будьте осторожнее с своими желаниями…       К счастью, Гарри воспринял ее молчание как согласие с тем, что она не хочет выходить за него замуж, и Гермиона позволила себе на мгновение почувствовать облегчение оттого, что у неё всё ещё осталась хоть какая-то гордость.       — Но как насчет мисс Уизли? — спросила она, наконец произнеся имя, которое пришло ей на ум в тот момент, когда он предложил пожениться. Мисс Джинни Уизли, младшая сестра Рона. Прекрасная мисс Уизли. Жизнерадостная, популярная, очаровательная мисс Уизли. Мисс Уизли, которой, как она знала, Гарри восхищался, о которой заботился — любил? Она содрогнулась от мысли, что Гарри, возможно, действительно любит мисс Уизли. — Ты собирался… ухаживать за ней.       Это скрывалось, но не было тайной в близком кругу Гарри. Помешала война, отбросив все мысли об ухаживаниях и женитьбе. Но теперь, после войны, подразумевалось, что Гарри начнёт ухаживать за мисс Уизли.       Гарри посерьёзнел, что-то промелькнуло на его лице, и он уставился в пол, как будто звук имени мисс Уизли причинял боль. Мгновение спустя она встретила решительный взгляд. — Я не давал никаких обещаний. Нет никакого урона чести, ни её, ни моей.       Не связан обещаниями, но как насчёт привязанности? Она удержалась от вопроса. Он поступал благородно, единственное, что он мог сделать, но, о Боже, она этого не хотела. Гермиона никогда не хотела, чтобы все думали, что она заманила его в ловушку.       — Неужели так ужасно думать о том, что ты выйдешь за меня замуж? — спросил он в довольно слабой попытке пошутить.       Она слегка улыбнулась ему в знак признательности, но не смогла заставить себя ответить подобным образом. — Я не хотела этого, — наконец решилась она сказать, запинаясь.       — Пожалуйста, перестань вести себя так, будто брак со мной — это такая трагедия, — шутливо взмолился он. Гарри стал серьёзным, встретившись с ней взглядом. — Знаешь, всё не так уж страшно. Мы уже друзья и знаем, что можем мирно жить вместе. Это гораздо больше, чем у многих пар в начале брака.       Она встретилась с ним взглядом — ясными, зелеными, твердыми, любящими глазами лучшего друга, которого она уже так хорошо знала, — лучшего друга, в которого она ужасно боялась слишком легко влюбиться.       С лёгким вздохом Гермиона Грейнджер, выражаясь метафорически, сознательно бросилась с обрыва: — Да, я выйду за тебя замуж, Гарри.       — Спасибо. Он улыбнулся и взял её руку в свою, поднося к губам, чтобы поцеловать со странной смесью неловкости и галантности.       Она смотрела, как его темноволосая голова склонилась над её рукой, и шум в ушах, который несколько утих за последние несколько минут, вернулся громче, чем когда-либо, отдаваясь громом в ее голове и сердце.       Будьте осторожны в своих желаниях… Они могут сбыться…