Правда о любви

      Всё закончилось.       Гарри вышел из зала суда в числе первых и, невзирая на выкрикивающих его имя репортёров и желание подождать Рона и мистера Уизли, тут же устремился на выход, не в силах больше оставаться в здании. Задыхаясь под бременем мучительных воспоминаний среди давящих стен, он ощущал, что мстительный гнев не помогает, а только усиливает гнёт вины.       Быстро покинув зал суда, он воспользовался коридорами к заднему выходу из нового здания Министерства. Выйдя, он привалился к стене и несколько раз судорожно глотнул не слишком свежего лондонского воздуха. Подставив лицо солнцу и отдышавшись, он смог слегка успокоиться и осознать окружающее. В шуме близкой улицы ощущалась другая жизнь, нормальная мирная жизнь обычных людей.       Всё было кончено.       — Вот ты где, Гарри…       Он отлепился от стены и выпрямился при приближении Рона и мистера Уизли. Рон бросил вопросительный взгляд и не стал спрашивать о его состоянии.       — Что ж, всё закончилось, — выступил невольным эхом мыслей Гарри мистер Уизли. — Поразительно мерзкое ощущение, и я рад, что всё осталось позади… Гарри, может передумаешь и поужинаешь с нами перед возвращением домой?       — Не стоит. Но спасибо, сэр, — вымучил Гарри бледное подобие улыбки. — Боюсь, что я сейчас не в лучшей форме, чтобы составить компанию дамам.       — Не беспокойся, миссис Уизли и Джиневра ни в коей мере не возражают.       — К сожалению, нет, — покачал головой Гарри. — Передайте мой поклон миссис Уизли за приглашение. Но я слишком устал и вынужден отклонить приглашение.       — Что ж, воля твоя. Передавай наши наилучшие пожелания миссис Поттер.       — Благодарю, с удовольствием.       — Мой привет ей тоже передавай.       Гарри кивнул, а Рон на прощание сочувственно сжал ему плечи.       — Рон. Всего хорошего, мистер Уизли, — слегка поклонился Гарри.       — Гарри, — кивнул в ответ мистер Уизли. Они с Роном развернулись и пошли в направлении улицы.       Оставшись в одиночестве, Гарри ещё несколько раз вдохнул-выдохнул с целью избавиться от воспоминаний и аппарировал в Годриковую Лощину.       Первым ощущением во дворе поместья стало тепло в груди. Внезапно стало легче просто от вида дома с освещёнными окнами.       Он вернулся домой.       Фантастически глубокое чувство охватило его, совсем недавно просто мальчишку, у которого никогда не было своего дома. И который всю жизнь хотел оказаться в месте, которое сможет назвать настоящим домом.       Хогвартс ощущался таковым в наибольшей степени, но он никогда не был родным, его приходилось покидать летом. Он месяцами жил на Гриммо, но не чувствовал себя дома в мрачном и полном воспоминаний о дяде Сириусе здании.       Неожиданно, всего лишь за месяц, Годриковая Лощина стала ощущаться домом. Его настоящим и родным домом.       Как обычно, Добби ждал его сразу за дверьми в полной готовности принять верхнюю одежду.       — Привет, Добби. Будь любезен, отнеси в библиотеку, — достав из кармана, Гарри протянул небольшую шкатулку. — Ты знаешь, где… — намереваясь спросить где Гермиона, он увидел её приближение.       Расплываясь в улыбке, Гарри ощутил умиротворение. Наверное, во многом поэтому Годриковая Лощина стала домом. Не просто здание, а то, что в нём кто-то — Гермиона — ждёт его.       — Выглядишь устало, — заботливо оглядела его она. — На суде трудно было?       — Трудно, — Гарри почти машинально подхватил её руку под локоть, и они отправились в библиотеку вслед за Добби.       — Она что-то рассказала? — Гермиона догадалась об ответе по его напрягшейся руке.       — А что она не сказала? — риторически спросил Гарри. — Конечно, ей дали возможность «защитить себя», но она воспользовалась шансом только чтобы выразить своё мнение о нас. Она сказала… — голос сорвался прежде, чем ему удалось успокоиться. — Сказала, что дядя Сириус — бесполезное магглолюбивое ничтожество, и заслужил свою участь за предательство крови.       — Ох, Гарри, — вздохнула Гермиона, зная, как ранили Гарри эти слова. Пусть они не были неожиданностью — что ещё могла сказать миссис Лестрейндж — но менее болезненными от этого не становились. — Мне жаль, но хотя бы всё закончилось. Она получила по заслугам.       — Да, всё завершилось, — тяжело вздохнул Гарри. — Она скоро умрёт.       — Значит, её приговорили к смерти.       — Да. Сложно поступить по-другому, глядя на неё и слушая её гадости.       — Она заслужила это. Я полностью удовлетворена, — жёстко сказала Гермиона.       Гарри с удивлением взглянул на неё, и она смущённо покраснела, совсем как слабовольная девица, неспособная к таким высказываниям.       — Она по-настоящему заслужила, — повторила она более мягко.       Хоть всего минуту назад у него не было никакого настроения, он слегка ухмыльнулся.       — О, Гермиона. Таких как ты на свете больше нет, — скрыл он он за немного насмешливым тоном искренность. И серьёзно добавил: — Я тоже удовлетворён.       — Похоже, нас посчитают ужасными людьми, — лёгким тоном нарушила она недолгую тишину.       — Если так, мы хорошо подходим друг другу, — без раздумий ответил Гарри.       Улыбка смягчила выражение её лица. А Гарри запоздало осознал, что сказал, и весь скрытый интимный смысл слов. И решил, что ему всё равно.       Они хорошо подходят друг другу. С трудом Гарри уловил смутную мысль, что даже невзирая на отсутствие близости в постели, он не может вообразить себя таким счастливым с любой другой женщиной. Кто ещё так хорошо понимает его и так глубоко ему доверяет?       На него снизошли мир и покой. Вот чего он даже не мог ожидать всего час назад в зале суда. Рассеянный взгляд упал на доставленную Добби шкатулку, и он выпрямился в кресле. — Ох, я чуть не забыл, что купил тебе кое-что.       — Правда? Но стоило ли отвлекаться именно сегодня? — улыбнулась она.       — Вдруг пришло в голову, что я не подарил тебе ничего на свадьбу, — пожал он плечами.       — А я ничего не ждала, — она зарделась лёгким румянцем.       Он встал, вынул палочку и отменил уменьшающие и легковесные чары. Увеличившаяся шкатулка теперь соответствовала размерами сундучку для квиддичных мячей.       — Боже мой, Гарри. Зачем ты столько накупил?       — Открой.       С робкой улыбкой она открыла сундучок. — О, Гарри, благодарю тебя!       От её искреннего восторга, Гарри широко улыбнулся. Подарком стало последнее издание «Избавь меня от зла: Полное руководство по защите от тёмных искусств» — самый обширный и подробный сборник из доступных. Материал в нём оказался настолько велик и подробен — от простейших заклинаний до непростительных и наитемнейших — что поместился в целых десять томов.       — Мне пришло в голову, что наш брак финансово выгоден. Любая другая женщина ждала бы драгоценностей или мехов, а тебе хватает книг.       Шутка развеселила её, но отвлекла только на мгновение от немедленного просмотра первого тома.       А Гарри дал себе слово приобрести любую книгу ради её улыбки. И подумал, вот оно, его счастье, в её улыбке. И что надо вызывать её как можно чаще.       Он улыбался, глядя на Гермиону, но улыбка поблекла, когда неожиданно в нём проснулась жестокая зависть. Зависть к книге, к этой книге. Она всегда бережно, как с драгоценностями, обращалась с книгами, а её руки — любимые руки — нежно касались страниц, приковав к себе его взгляд. Он не мог дышать, двигаться и думать. Только смотреть, всё больше бледнея от зависти. Она почти ласкала проклятую книгу, и ему хотелось заменить страницы своим телом, кожей ощутить её прикосновения и ласки.       — О боже, я действительно схожу с ума, желая стать книгой!       Гарри рывком заставил себя вернуться в реальность и отрешиться от желаний тела.       — Если книги не полностью завладели твоим разумом, то есть ещё одна часть подарка. Гарри удивился естественности своей поддразнивающей интонации и наткнулся на её ответный взгляд и ярчайшую из всех виденных им улыбок. Лицо светилось, от пылающих щёк до сияющих глаз. Он прикипел к ней взглядом, тут же забыв всё, что хотел сказать.       Она была красива. Совершенно, неописуемо и душераздирающе красива. Душой и разумом он с такой силой тянулся к ней, что сам не понимал, почему не видел этого раньше. С чистой совестью он мог бы поклясться, что она — самая прекрасная женщина в Англии. Нет, в мире.       Ладно, он. Наверное, слишком привык. Но остальные-то мужчины что, слепые? Или глупцы?       — Хорошо, где же остальная часть подарка?       Гарри усмехнулся, заметив в её улыбке некоторое нетерпение. — Я… В-общем, я поговорил с Ремусом сегодня, и он согласился навестить нас и позаниматься дуэлями. С тобой тоже. И показать на практике, чего ты ни в какой книге не найдёшь.       — Обучать меня… как он вас учил в Хогвартсе?       — Да, — кивнул Гарри.       — Ох, Гарри! — взволнованно прошептала она.       К его смятению, её тронуло это почти до слёз. Лихорадочно разыскивая слова для предотвращения плача, собираясь невзначай сказать, что его помыслы далеки от совершенно бескорыстных, а тренировка — наилучший способ быть уверенным, что его дочери вместе с ней будут способны защитить себя, он внезапно ощутил, что не способен издать ни звука.       Казалось бы бездумные мысли и слова сложились в образ маленькой девочки — с волосами и глазами Гермионы, которая держит её за руку и взглядом просит у мамы указаний, любви и тепла. Маленькая девочка, зовущая его папой. Его дочь. Их с Гермионой дочь.       Он никогда не думал о детях конкретно, просто предполагал, что в один прекрасный день они у него появятся. После женитьбы ему, во многом благодаря Гермионе, стало известно о семейной истории больше, чем он когда-либо надеялся узнать. Что он — на данный момент — последний в длительной череде поколений первых сыновей Поттеров, и что его долг — по крайней мере родить детей и продлить родовое древо в будущее. Наконец он осознал, как близка к осуществлению идея завести детей — его с Гермионой детей.       В душе рождалось новое ощущение. Пламя желания снова разгорелось в нём при мысли о том, как получаются дети. Но чувство казалось мягче и глубже вожделения, больше душевное, чем телесное.       Гарри мысленно встряхнулся и умудрился насмешливо выпалить пришедшую в голову бессмыслицу в попытке предотвратить неизбежные слёзы: — Если будешь хорошей ученицей, он может позволить сдать СОВ по защите.       — О, Гарри!       В тот же миг он заполучил в свои объятья благодарную жену. Гермиона обвила его за шею и прижалась всем телом.       — Спасибо! Это самый лучший подарок, какой мне когда-либо дарили, — её голос звучал глухо, потому что она уткнулась ему в плечо.       Обняв её, Гарри наслаждался лёгким, цветочным ароматом волос, теплом и мягкостью прижавшегося тела. Притихшее желание проснулось с новой силой, когда её грудь прижалась к его, а руки скользнули по ткани платья, не в силах добраться до вожделенной нежной кожи под ней. Он даже прикрыл глаза, смакуя восхитительное ощущение тела в объятьях.       — Мерлин! Как она… идеальна.       Прошли драгоценные секунды наслаждения. Гермиона опомнилась и густо покраснела от неподобающего леди поведения и правил приличия. Он ослабил объятия, но не смог отпустить её — руки неодолимо притянулись к изгибу талии. Гермиона могла легко отступить. Но не отступила.       А осталась в считанных дюймах, глядя прямо ему в лицо.       И он не мог отвести взгляд, очарованный и заворожённый ею. Как, будучи знакомым с ней много лет и зная её внешность в подробностях, он не воспринимал того, что видели глаза? От ошеломления мысли расползались, как клочки тумана. Казалось, что у неё карие глаза, но вблизи видны вкрапления, как просто более светлые, так и янтарные. Гарри не обращал внимания на ресницы — вообще не думал о ресницах — но сейчас, вблизи стало заметно какие светлые у них кончики, как будто доброжелательное божество окунуло их в расплавленное золото. И губы. Всё сжалось внутри, когда взгляд прикипел к её губам. Мягкие, розовые, нижняя чуть полнее верхней — настоящее искушение. Если мужчина не поддастся такой, значит он мёртв. Каждый удар зачастившего сердца убеждает, что он не мёртв и вне всяких сомнений уязвим.       Разумная его часть настойчиво предлагала поступить как джентльмену — отпустить её и отступить, не тянуть её сломя голову в постель. Она, может, не готова или не хочет. Но другая, бОльшая часть, тут же возражала, что она сама может легко отступить, но остаётся на месте. Вдруг у неё те же чувства? Возможно — ведь возможно же — она ощущает такое же влечение?       Охватившая его странная, завораживающая неловкость, заставившая сосредоточится на ней и отбросить всё окружающее — это и было вожделение, самое сильное и искреннее чувство в жизни. Сопротивляться которому было, как пытаться остановить восход солнца.       Прикрыв глаза, он склонился и мягко, если смотреть со стороны, даже изящно, поцеловал её. Губы коснулись губ, попробовали и ненадолго замешкались, пока Гарри почти бессознательно не усилил давление. Языком он коснулся её сжатых губ, и те, с лёгким судорожным вздохом, раскрылись, позволив ему вкусить её сладость.       Только краем сознания он отмечал осторожные движения её рук — вверх на плечи и ещё выше в волосы, потому что всё внимание занимали неуверенные ласки мягких губ и застенчивые касания встретившихся языков. — Она целует его в ответ! Мысль полыхнула в изумлённом разуме, и в огненной волне смешавшиеся ликование и вожделение опалили тело. Даже больше, с опозданием понял он, её губы и язык подражали, повторяли его движения, пока, наконец, он не забыл и ему не стало безразлично кто кого целует — он её или она его. В глубине сознания утонула невнятная мысль, что она всегда быстро обучалась.       Просто целовать её было… неописуемо. Малейшее движение её губ и языка ощущалось всем телом, все чувства сосредоточились на ней. Он пробовал её на вкус, наполнял себя её ароматом и, казалось, что тонул в ней. Её тело смягчалось, уступая, поддаваясь, почти плавясь рядом с ним, напряжённым и более всего желающим крепче стиснуть её в объятиях, чтобы полнее прижаться друг к другу. Но данное ей обещание ждать зудело, и он не станет пользоваться властью, торопить и принуждать, пока она сама не будет готова. С любой другой, возможно, он бы так и поступил. Но не с ней. Очень важно полное доверие, слишком нужна она ему. У него есть вся оставшаяся жизнь, он дождётся. Пока она не захочет его с той же силой, как он желает её.       А до той поры он может целовать и ласкать свою жену, давая ей время постепенно привыкнуть к близости.       Пока достаточно просто наслаждаться её вкусом, нежной мягкостью и… хрупкостью. Стремление защитить наслаивалось на возбуждение и усиливало желание близости. Из глубин всплыла смутная мысль, что счастье — ещё и возможность целовать Гермиону всю оставшуюся жизнь.       Неопознанный сразу звук добрался до сознания — кто-то стучал в дверь. С громадным трудом оторвавшись от губ жены, Гарри убрал руки с талии и отступил.       — Что случилось? — постарался он убрать разочарование из голоса.       — Ужин подан, мистер Поттер, сэр, — прозвучал приглушённый дверью голос Добби.       — Спасибо, Добби.       Прикрыв глаза, он переборол желание продолжить. Совместная вечерняя трапеза стала их традицией, и ради ужина с ней он вернулся так быстро как смог.       От её вида — яркий румянец, подёрнутые поволокой глаза, влажные и опухшие от поцелуев губы — желание вспыхнуло с новой силой. Боже милостивый…       По собственной воле рука поднимается, касается щеки, очерчивает подбородок…       — Гермиона…       — Гарри…       Сущая нелепость, но звук собственного имени в её устах, тело восприняло как призыв и вздрогнуло от прокатившейся судороги желания. С очевидностью стало ясно, что если он позволит себе задержаться, все его благие намерения останутся в прошлом. Сглотнув, он отступил и позволил руке упасть.       — Нам надо идти к ужину, — наконец смог выговорить он.       Что-то мелькнуло в её глазах, а потом во взгляд возвратилось привычное самообладание, и Гермиона кивнула.       — Да, надо.       Как обычно она подхватила его под локоть, и касание едва не отменило его решение. Но Гарри стиснул зубы и жёстко напомнил себе, что он — благородный человек, который дал слово.