Правда о любви

      Что-то щекотало ему нос. Гарри пошевелился в ленивой попытке избавиться от этого, но у него ничего не получилось, и он неохотно открыл глаза.       Чтобы увидеть Гермиону.       В тот же миг его разум затопили воспоминания о прошлой ночи, воспоминания настолько яркие, что по телу пробежала новая волна тепла.       Она мирно спала, лежа на боку рядом с ним. Прядь её волос щекотала ему нос, и он откинул её в сторону, а затем, поддавшись непреодолимому желанию, слегка погладил её волосы, наблюдая, как один локон собственнически обвивается вокруг пальца.       Ранний утренний свет просачивался сквозь занавески, и только по яркости света и смутному проблеску голубого неба, он мог сказать, что день обещает быть прекрасным. Более того, это был идеальный день для полёта, один из тех дней, когда было достаточно прохладно, а ветерок был достаточно свежим, он трепал его волосы и хлестал по лицу. Но это была всего лишь мимолётная мысль.       Впервые в своей жизни он не испытывал абсолютно никакого желания летать, несмотря на идеальную погоду. Он почувствовал, как лёгкая, довольная улыбка тронула его губы при мысли о том, что он наконец-то нашёл занятие, которое предпочитал полётам. Или, если быть совсем точным, нашёл несколько занятий, которые нравились ему больше, чем полёты, и все они были сосредоточены вокруг его жены.       Его взгляд вернулся к Гермионе, чувствуя, как странное тепло поднимается внутри него, заполняя грудь, когда он позволил своему взгляду свободно блуждать по соблазнительным изгибам её тела, его память дорисовывала то, что было скрыто под простынями и покрывалом. И тепло, которое он ощущал, не имело никакого отношения к желаниям — или, честно говоря, это было не совсем связано с желанием. Это было нечто большее, чем желание.       Это была Гермиона, его лучший друг, его жена, его… любовница… Женщина, которую он желал с пылом, который несколько удивлял его, даже сейчас, когда он должен был привыкнуть к этому желанию.       Но это была Гермиона, и всё равно было почему-то удивительно, что он мог испытывать такую страсть к своему лучшему другу. Гарри чувствовал себя примерно так, как, по его представлениям, должен чувствовать себя слепой, вновь обретший зрение. Он никогда не замечал, никогда не представлял, что Гермиона была такой красивой, такой соблазнительной, но он предполагал, что всегда рассматривал её только как друга, в той же категории, что и Рона, и поэтому он никогда не замечал, был слеп, в самом прямом смысле, ко всей её красоте.       И конечно, подумал он, он никогда раньше не видел её с распущенными волосами или в ночной рубашке…       Даже если он доживёт до двухсот лет, всё равно не сможет забыть тот момент, когда Гермиона расстегнула пояс своего пеньюара и позволила ему упасть на пол, почти полностью обнажив (если не считать лёгкой ночной рубашки) своё прелестное тело, под его ошеломленный (и, откровенно говоря, возбужденный) взгляд. Прозрачная бирюзовая ткань почти не скрывала её тело и, по правде говоря, как, несомненно, и было задумано, только добавляла ей очарования. Бирюзовый цвет делал её кожу более светлой, нежной, прекрасно контрастируя с её темными волосами и глазами.       Гарри и раньше считал её красивой; в тот момент, когда он смотрел, упиваясь её видом, она была за гранью красоты, за гранью соблазнительности.       Он предположил — хотя в то время эта мысль ему в голову не приходила, — что у неё не модная фигура. Она была худенькой; её формы были скромными, но они подходили к её стройной, гибкой фигуре. Её грудь была небольшой, конечно, достаточно небольшой, чтобы она никогда не привлекала внимания и грозила в любой момент вылезти из лифа (даже если Гермиона изначально была из тех, кто носит платья с глубоким вырезом), но он был скорее благодарен за это. Те формы, которые у неё действительно были, сильно отвлекали внимание от скромных вырезов её платьев. Он не знал, сколько раз за последние дни и недели ему приходилось с усилием поднимать взгляд, чтобы сфокусироваться на её лице. (Действительно, он со стыдом признал, что несколько раз по утрам ему казалось, что он серьезно рискует проглотить собственный язык, когда он видел её, или, точнее, видел её корсаж).       Её формы были скромными — как и лифы, — но скромность вырезов по сравнению с теми, которые он видел, когда был в городе, делала их ещё более соблазнительными. Намёки на то, что он мог видеть, — небольшое количество обнаженной кожи, более соблазнительное, чем самое глубокое декольте, которое он когда-либо видел. Это привело к тому, что его воображение стало более активным по отношению ко всем прелестям, которые он раньше никогда особенно не замечал, но теперь все больше и больше отчаивался увидеть.       И когда она стояла перед ним, одетая только в эту прозрачную рубашку… Боже милостивый, у него перехватило дыхание. И он запоздало поразился, что просто не умер прямо тогда, став жертвой нехватки воздуха.       Он не знал, когда она стала такой красивой или такой желанной — или он действительно мог быть так слеп так долго?       Он не был уверен, но начинал думать, что в неоплатном долгу перед леди Дэнверс. Возможно, ему даже следует опуститься перед ней на колени в знак благодарности. Его губы изогнулись в улыбке при мысли о переполохе, который мог бы возникнуть, если бы он сделал что-нибудь подобное — конечно, он вряд ли сделал бы это, — но эта мысль была забавной — и он был благодарен. Если бы не она, злобная старая дракониха, он, возможно, никогда не разглядел красоту Гермионы, не женился бы на ней, и уж точно не лежал здесь, в своей постели, рядом с восхитительно обнаженной Гермионой.       Пока он наблюдал, она слегка пошевелилась, и он почти мог видеть медленное возвращение сознания, когда она начала просыпаться. Не в силах больше сопротивляться, он протянул руку, чтобы прикоснуться к ней, его пальцы откинули волосы с её лица в безошибочной ласке.       — Доброе утро, — мягко пробормотал он.       Её глаза распахнулись. — О…       Он почувствовал, как его губы изогнулись в легкой, нежной улыбке. — Я надеялся на доброе утро, но, думаю, этого хватит, — съязвил он.       Она густо покраснела, её щеки стали пунцовыми, когда она довольно запоздало натянула простыню до шеи. — Я думала… — начала она, остановилась, а затем довольно неловко закончила, стараясь не встречаться с ним взглядом, — я собиралась вернуться спать в свою комнату.       — Неужели ты думаешь, что я так скуп на своё спальное место? — поддразнил он.       — Нет, я просто не была уверена… Большинство пар не спят в одной спальне, и я не знала, чего ты хотел, чего ожидал…       Он притворился, что на мгновение задумался, прежде чем приподнять её подбородок так, чтобы ей пришлось встретиться с ним взглядом. — Моя дорогая жена, возможно, большинство пар этого не делают, но я подозреваю, что это потому, что большинству мужчин не посчастливилось быть женатыми на такой девушке, как ты, — мягко сказал он, заметив вспышку удовольствия в её глазах. — Что касается меня, я нахожу, что мне очень нравится идея просыпаться и видеть тебя каждое утро.       Она улыбнулась, её румянец усилился — и, не в силах сдержаться, он придвинулся ближе к ней, коснувшись губами её губ, сначала слегка, но затем углубив поцелуй, когда её губы приоткрылись для него с тихим вздохом.       Он сильнее вжал её в подушку, прижимаясь к ней всё ближе, чувствуя, как жар разгорается и распространяется по каждому дюйму его тела.       Боже, было ли что-нибудь таким же милым, как она? Может ли что-нибудь быть таким милым, как она? Он сомневался в этом.       Её руки обвились вокруг его шеи, её губы и язык подражали его действиям, когда она ответила на его поцелуй с совершенно неосознанной страстью, которая опалила его чувства. Её язык поглаживал его, исследовал глубины его рта, посылая волну вожделения, пробежавшую по его телу.       — Навсегда, — промелькнула в его голове расплывчатая мысль. Он мог бы целовать её вечно, с радостью провел бы остаток своей жизни, целуя её, прикасаясь к ней, любя её. Какая удача, — подумал он, что теперь он может провести всю свою жизнь рядом с ней.       Его губы наконец оторвались от её губ, только для того, чтобы покрыть легкими поцелуями линию подбородка и шею.       Она ахнула и выгнулась под ним. — Гарри, — его имя сорвалось с её губ сдавленным стоном.       — Ммм? — рассеянно пробормотал он, отвлеченный мягкостью её кожи, нарастающим жаром её тела.       Он позволил своим губам блуждать, находя каждый нежный изгиб и впадинку на её шее, наслаждаясь её реакцией, изучая чувствительные места на её теле.       Гермиона тихо вскрикнула от удовольствия, её руки нежно двигались по его плечам и спине, крепче прижимая его к своему телу. — Сейчас… утро… — начала она со слабым протестом, который быстро оборвался на вздохе, когда его язык скользнул по тому месту, где бешено бился её пульс.       Он едва мог думать, все оставшиеся мысли заглушались стуком его сердца, приливом крови по венам. Ему потребовалось титаническое усилие, чтобы поднять голову ровно настолько, чтобы посмотреть на неё. — Должен ли я остановиться? — хрипло спросил он, как раз перед тем, как захватить губами её возбужденный сосок.       Она ахнула, её пальцы запутались в его волосах, прижимая его к себе. — Нет, не останавливайся. — Она голос звучал непохоже на неё саму, задыхающийся и полный желания.       Он слегка улыбнулся, касаясь её кожи, и поверил ей на слово, продолжая заботиться о том, чтобы у неё действительно было очень доброе утро, наилучшим из возможных способов.       Господи, она была такой нежной, такой прелестной… Она была опьяняющей во всех отношениях: мягкость её кожи, её сладость, её вкус, её отзывчивость… Гермиона была такой честной и открытой в своей страсти, какой он и представлял её в своих самых тайных фантазиях. Гарри подумал, что она была не только женой, обладавшей достаточным умом, чтобы не наскучить ему, но и женой, от которой он не хотел уходить. (Он никогда не думал, что будет ей изменять, но признал, что есть разница между тем, чтобы не изменять своей жене из чувства долга, и тем, чтобы не изменять потому, что он честно не желал никакой другой женщины).       И тогда он полностью перестал думать, чувствуя, как погружается в неё, и всё, что он осознавал, всё, что имело для него значение, — это она, ощущение её… Остальной мир словно растворился, и всё, что он ощущал, это бархатистое, влажное тепло её тела, окружавшее его, её прерывистое дыхание у его уха, тихие звуки удовольствия и возбуждения, которые она издавала, когда он целовал её и прикасался к ней, ощущение её рук и ног, обвивавших его тело. Вокруг него, подбадривая его… А затем, когда она вздрогнула и выкрикнула его имя, он крепко прижал её к себе, его губы нашли её губы, и он тоже последовал за ней через край, обретя освобождение с тихим стоном. Гарри упал на бок, чувствуя, как она, обмякшая от удовольствия, свернулась калачиком рядом с ним, тёплые изгибы её тела прижимались к нему так, словно она была создана для того, чтобы прижиматься к нему. Постепенно его дыхание замедлилось, сердце вернулось к более нормальному ритму, и он поймал себя на том, что улыбается про себя, не по какой-то особой причине, а просто потому, что ему так захотелось. Он чувствовал себя… счастливым… Счастливым и совершенно не склонным когда-либо снова вставать со своей постели.       Вслед за этой мыслью он почувствовал, как она придвинулась ближе к нему, касаясь губами его губ, нежно проводя руками по лицу.       — Это был прекрасный способ проснуться, — сказала она с таким беззастенчивым, мечтательным удовольствием, что его улыбка стала шире, и он наклонился, чтобы поцеловать её снова, коротко — или, по крайней мере, настолько коротко, насколько мог, учитывая, как сильно ему нравилось целовать её.       — Для меня тоже, — пробормотал он ей в шею, прежде чем снова поцеловать её, неторопливо исследуя знакомые глубины её рта, не думая ни о чем большем.       Это была восхитительно приятная интерлюдия продолжительностью в несколько минут, прежде чем он, наконец, неохотно отстранился, чтобы посмотреть на неё, наслаждаясь расфокусированным взглядом её глаз.       — Полагаю, мы не можем лежать здесь весь день.       Она медленно моргнула, осознание возвращалось к её глазам. — Полагаю, что нет. В её голосе было столько явного смирения, что ему пришлось улыбнуться.        — Я думаю, это первый раз, когда я знаю, что ты хочешь поваляться в постели. В наши школьные годы ты всегда поднималась первой.       — Да, но в то время у меня не было причин задерживаться в постели, — ответила она, и в её глазах появился дразнящий блеск.       Он тихо рассмеялся и прикоснулся пальцами к её щеке в последней ласке, прежде чем сесть.       Она тоже села, прижимая простыню к груди.       У него перехватило дыхание, когда он посмотрел на неё. С раскрасневшимися щеками, припухшими губами и волосами, буйными локонами, ниспадающими на её прелестные обнаженные плечи, она выглядела такой, какой была на самом деле, — женщиной, которую хорошо и по-настоящему любили, поднимающейся с ложа наслаждений. Её вид вызвал воспоминания о том, как она обнаженная и раскрасневшаяся, лежала на атласных простынях с мечтательным взглядом после того, как он поцеловал её, и ему пришлось подавить стон. Гарри решительно оторвал взгляд от её тела — если бы он этого не сделал, то они точно не покидали спальню весь день. И какой бы привлекательной ни была эта идея, но у него действительно были дела, которыми он должен заняться.       Он потянулся за халатом, прикрываясь, прежде чем вручить ей прозрачную ночную рубашку и её пеньюар, упорно отводя от неё глаза, отчасти потому, что по её горячему румянцу он мог сказать, что, несмотря на только что проведенную ночь, ей было неуютно находиться в комнате перед ним. Гарри старался не смотреть главным образом потому, что он знал: если он посмотрит, любая его решимость оставить её исчезнет.       Только когда он понял, что она снова полностью прикрыта, он повернулся, чтобы посмотреть на неё, коснувшись губами её виска, а затем, неудержимо, и её губ. — Я попрошу Винни приготовить для тебя ванну.       — Спасибо. Я увижу тебя за завтраком?       Он слегка улыбнулся, мимолетно прикоснувшись кончиками пальцев к её щеке. — Ты можешь быть в этом уверена.       Она одарила его последней быстрой улыбкой, прежде чем исчезнуть в своей спальне.       Гарри вошёл в столовую после очень быстрого полета и ещё более быстрого принятия душа и увидел, что Гермиона уже сидит за столом, положив себе яичницу и тосты.       Она улыбнулась при виде него, оставив его гадать, когда же один только вид её улыбки обрел силу, заставляющую его сердце учащенно биться.       — Доброе утро, — поприветствовала она его сдержанным тоном, но в глазах мелькнуло озорство, а в уголках губ появился намёк на улыбку, противоречащий её тону.       Он легко улыбнулся в ответ, подстраиваясь под её настроение. В эту игру могли бы играть двое, подумал он.       — Доброе утро. Он сделал паузу, накладывая себе еду на тарелку, и сел напротив неё. — Как тебе спалось? — спросил он с невинной заботой в голосе.       Она поперхнулась тыквенным соком, закашлялась и бросила на него взгляд, на который он ответил вежливой улыбкой. — Гарри! — отругала она его, когда восстановила дыхание.       Он не смог удержаться от улыбки, увидев, как она покраснела, но затем посерьезнел и оставил в стороне свои поддразнивания.       — Я обещал сегодня заехать к арендаторам, и семье Тернер нужна помощь, чтобы починить крышу их коттеджа до следующего дождя, так что меня, вероятно, не будет до чаепития.       — Хочешь, я поеду вместе с тобой к арендаторам?       — Возможно, в следующий раз. Я обнаружил, что жёны арендаторов, как правило, теряют самообладание, когда я появляюсь, и я подозреваю, что твой визит повергнет их в ещё большее волнение. Я сообщу нескольким из них, что в следующий раз ты будешь сопровождать меня, чтобы предупредить их.       Её улыбка смягчилась, хотя слова были дразнящими. — Как это предусмотрительно с вашей стороны, мистер Поттер.       — Да, я довольно известен своей вдумчивостью, разве вы не знали? — спросил он, пытаясь выглядеть праведником.       Она бросила на него весёлый взгляд поверх своего тыквенного сока, и воцарилось короткое молчание, которое он нарушил.       — Я подумал, что нам следует пригласить твоих родителей в гости, возможно, как раз перед домашней вечеринкой. Если они приедут сегодня или завтра, то смогут провести здесь несколько дней до приезда Уизли и Ремуса. Что ты об этом думаешь?       — О, Гарри!       Гермиона одарила его лучезарной улыбкой, которая внезапно заставила его почувствовать себя непобедимым, таким торжествующим, словно его избрали королём всего мира, как будто он мог в одиночку победить целую армию из венгерских хвосторог, даже не воспользовавшись своей волшебной палочкой.       И Гарри подумал, что он сделал бы гораздо больше, чем просто пригласил её родителей на короткий визит, если бы это заставило Гермиону улыбнуться ему таким образом.       — Ну, я не могу допустить, чтобы твои родители задавались вопросом, не забрал ли я тебя из-под их опеки только для того, чтобы бросить где-нибудь в сыром подземелье, не так ли? — ответил Гарри.       — Нет, конечно, ты не можешь, — согласилась она с притворной серьезностью. — Я уверена, что они были очень обеспокоены на этот счёт.       — Это станет ударом для моей репутации, если их подозрения выплывут наружу, — согласился он, сурово сдерживая улыбку.       — Действительно, просто кошмар, — пробормотала она, а затем искренне улыбнулась, и весь юмор исчез из её глаз. — Я отправлю им приглашение совой сегодня же. Спасибо тебе.       — Не за что, — пробормотал Гарри и подумал, что брак — брак с Гермионой — действительно был удивительно приятным опытом, который не имел ничего общего с супружеским ложем, но имел отношение ко всему этому, к удовольствию просто разговаривать с ней, проводить с ней время.

***

      — Войдите, — Гермиона подняла глаза на стук в дверь библиотеки, которая открылась, и на пороге появился Добби, выглядевший таким нерешительным, каким она его никогда не видела.       Она улыбнулась. — Да, в чём дело, Добби?       — О, мисс Миони, Добби хотел спросить, мисс Миони знает, где мистер Гарри Поттер?       — Гарри будет занят до полудня. Могу я чем-нибудь помочь?       — Мисс Миони очень хороша, но Добби не уверен… Добби колебался.       Но как раз в этот момент Гермиона заметила, как из-за двери в библиотеку выглянула голова другого домового эльфа.       Этот домашний эльф выглядел довольно потрёпанным и расстроенным, но на его довольно грязном лице теплилась надежда.       — Кто твой друг, Добби?       Добби быстро заломил руки, выражение почти комического смятения исказило его черты, когда он перевел взгляд с другого домового эльфа на Гермиону. — О, мисс Миони, это Ферди. Я раньше работал с ним в другом месте.       — О, в Хогвартсе?       — О, нет, мисс Миони, не в Хогвартсе, а в «другом месте». И каким-то образом, несмотря на писклявый голос Добби, ему удалось своим ударением придать звучанию последних двух слов что-то зловещее.       Гермиона слегка напряглась. — О, да, в том другом месте. Ферди работал на Малфоев. Бедный эльф.       Она приветливо улыбнулась Ферди. — Привет, Ферди. Я Гермиона Поттер. (Это был первый раз, когда она представилась, используя фамилию мужа, и она ожидала, что почувствует неловкость, но удивилась сама себе, потому что этого не произошло. Гермиона Поттер — в каком-то уголке своего сознания она была взволнована значимостью этого события, вдвойне особенного после прошлой ночи. Она была женой Гарри; она принадлежала ему, а он, по крайней мере, телом, принадлежал ей…).       Глаза Ферди расширились, когда он нервно поклонился.       — И значит, в другом месте Ферди дали одежду? — спросила Гермиона.       Лицо Ферди на мгновение вытянулось, как мокрый пергамент, когда он кивнул, одна крупная слеза навернулась на его большие глаза.       — Да, мисс Миони, — ответил Добби, торопясь продолжить, — и домашнему эльфу, получившему одежду без рекомендаций, трудно найти другую семью. Ферди, он знал, что я здесь, поэтому и пришел сюда.       — Ферди будет очень усердно работать, миссис Поттер, — торопливо заговорил Ферди. Поспешность, которая могла бы показаться комичной, если бы не была столь явно вызвана отчаянием. — Ферди — труженик, и Ферди всегда отвечал за рубашки и галстуки Хозяина, но потом Ферди случайно подпалил рубашку, и хозяин сказал, что Ферди должен уйти, но Ферди больше этого не сделает. Ферди станет лучше и будет очень хорошим, и…       Судя по тому, как отвратительно выглядел Ферди в этот момент, Гермиона заподозрила, что мистер Малфой не только дал Ферди одежду, но и довольно жестоко избил его в процессе. Она почувствовала прилив жалости и гнева. Она прервала этот поток слов, обратившись к Ферди с ещё одной улыбкой. — Ферди, я уверена, что ты очень хороший работник. Мистер Поттер был бы рад, если бы ты позаботился о его рубашках и галстуках. Добби сообщит тебе о зарплате и выходных днях, не так ли, Добби? — добавила она, поворачиваясь к Добби.       Добби поклонился так низко, что чуть не задел носом пол. — О, да, мисс Миони. Спасибо вам!       — Да, спасибо вам, миссис! — эхом отозвался Ферди, несколько раз склонившись в поклонах так низко, что, казалось, он вот-вот свалится вниз головой. — Миссис такая же замечательная, хорошая и добросердечная, как Добби всегда говорил о мистере Гарри Поттере.       — Добби расскажет мистеру Гарри Поттеру о доброте мисс Миони, — заявил Добби, одарив Гермиону выражением откровенного поклонения, которое до сих пор было зарезервировано для Гарри.       — Я могу рассказать Гарри о ситуации с Ферди. Тебе не о чем беспокоиться.       — Да, мисс Миони. Спасибо. — Добби отвесил низкий поклон, которому подражал Ферди.       — Я уверена, Добби даст тебе одежду и покажет всё вокруг. Добро пожаловать в Годриковую Лощину, Ферди, — улыбнулась Гермиона.       — Спасибо вам, миссис. Ферди будет очень хорошим, Ферди обещает!       Отвесив серию низких поклонов, Ферди вышел из комнаты, за ним последовал Добби, более спокойно, с характерным почтительным наклоном головы.       Гермиона подавила улыбку, когда дверь библиотеки закрылась за двумя эльфами, прежде чем её веселье исчезло, сменившись чем-то похожим на беспокойство. Она не боялась, что Гарри неодобрительно отнесется к найму Ферди, учитывая его обстоятельства. Но теперь Гермиону неожиданно одолели сомнения в её правоте, ведь она не спросила мнения мужа, назначив Ферди камердинером Гарри. Джентльмены всегда сами нанимали собственных камердинеров, поскольку это была такая личная должность. До сих пор Добби выполнял функции своего рода камердинера Гарри, а также мажордома-дворецкого. (Гарри не был денди или щеголем и рассудил, что ему нет необходимости нанимать одного эльфа исключительно для своих нужд, и, более того, он привык обходиться без помощи камердинера). Теперь она случайно проигнорировала его суждения и с легкой нервозностью гадала, что он скажет.

***

      Гарри поднимался по ступенькам дома, перепрыгивая через две за раз, не утруждая себя тем, чтобы скрыть свое нетерпение снова быть с Гермионой, ни от себя, ни от каких-либо несуществующих наблюдателей.       Для него это был долгий, хотя и приносящий удовлетворение день. Он был удивлен — поначалу он не решался взять на себя роль землевладельца и хозяина — тем, как ему действительно понравились его первые визиты к арендаторам, и был тронут их лояльностью к нему и его родителям. (Действительно, несколько пожилых, поседевших арендаторов взяли за правило делиться своими воспоминаниями о «молодом мастере Поттере» или «мастере Джеймсе», как они называли его отца, от воспоминаний о том, как Джеймс Поттер был молодым повесой до того, как он вырос и стал «таким же хорошим мастером, как его отец, Старый Мастер, был, по словам одного из арендаторов, Билла Флетчера).       Однако, помимо этого, Гарри был впечатлён усердием, изобретательностью и мужеством, с которыми арендаторы занимались своими повседневными делами. Будучи магглами, они не имели магических возможностей, которые облегчали их жизнь, но отнюдь не обижались и не завидовали своим хозяевам волшебникам. Они, казалось, были вполне довольны тем, что жили и работали так, как жили всегда, и обращались к своим хозяевам только за дополнительной помощью в особенно трудные времена.       В этот день жители деревни собрались вместе, чтобы построить новую крышу для дома одной семьи, Тернеров, и Гарри заверил их, что будет рад помочь, когда приезжал в последний раз.       И хотя он предложил магическую помощь, чтобы ускорить процесс, они все отказались, с благодарностью, но твёрдо, и в конце концов (после некоторых уговоров) согласились позволить ему сотворить заклинание, отталкивающее воду. И защитное заклинание на крыше, когда она была закончена. Он восхищался независимостью и достоинством, которые они проявляли, и вызвался помогать им в качестве еще одного работника.       Без сомнения, он сильно устал, его мышцы протестовали против непривычной для него работы, но Гарри был благодарен различным Исцеляющим чарам, которые полностью снимали любую боль, позволяя ему поспешить вверх по ступеням Годриковой Лощины почти с такой же энергией, с какой он покидал её в то утро.       Его поприветствовала Дейзи, которая присела в лёгком реверансе и ответила на его вопрос прежде, чем он успел его задать.       — Миссис Поттер в голубой гостиной пьет чай.       — Спасибо тебе, Дейзи, — улыбнулся он.       — Дейзи принесет свежий чай для Гарри Поттера, сэр.       Дейзи поспешила на кухню, а Гарри направился в неофициальную гостиную — к Гермионе.       Он застал её в характерной позе, читающей первый том «Защиты от темных искусств», который он купил ей, лёгкая сосредоточенность омрачала гладкость её лба, когда она рассеянно пила чай из своей чашки.       — Спасибо, что отложила чай ради меня, — съязвил он.       Она подняла голову, опустила чашку с чаем, её хмурое выражение лица сменилось улыбкой, когда она встала, чтобы поприветствовать его.       — Я не знала, когда ты вернёшься, — объяснила она, приподнимаясь на цыпочки, чтобы коснуться губами его щеки.       Но у него были другие идеи, и он повернул голову так, чтобы её губы коснулись его губ, а затем задержались, и то, что должно было стать очень коротким прикосновением, превратилось в более неторопливое, приятное приветствие.       Его рука автоматически скользнула вокруг её талии, слегка прижимая к себе. Поцелуй медленно закончился, когда он коснулся губами её щеки и кончика носа, прежде чем она отстранилась с тихим вздохом удовольствия.       — Как прошли твои визиты к арендаторам? — спросила она, когда он сел рядом с ней.       — Они были очень приятными и довольно продуктивными. Нам удалось достроить крышу коттеджа Тернеров, и она достаточно прочная, чтобы прослужить довольно долго.       — Приятно это слышать. О, Гарри, позволь мне заказать для тебя новый чайник чая.       Он опередил её. — Дейзи сейчас принесёт. — О, вот и она, — добавил он через мгновение, когда раздался тихий стук в дверь. Дейзи вошла, осторожно пронесла чайник через всю комнату и мягко поставила на чайный столик.       — Спасибо, Дейзи, — улыбнулась Гермиона.       Дейзи просияла и, присев в быстром реверансе, вышла, закрыв за собой дверь.       — Как прошёл твой день? — спросил он, принимая чашку чая, которую она ему налила.       К его удивлению, она, казалось, напряглась, её рука замерла в воздухе, собираясь поднять свою чашку. — О, Гарри, ты не знаешь, что я наделала! — неосторожно выпалила она.       — Что ты наделала? Он покачал головой с насмешливо-укоризненным видом. — Что мне с тобой делать? Ты всегда попадаешь в неприятности. Что же, теперь ты можешь признаться. Ты влезла в долги, заказав каждую когда-либо изданную книгу по совиной почте? Должен ли я ожидать, что меня бросят в долговую тюрьму? — поддразнил он.       — Я наняла домашнего эльфа в качестве твоего камердинера.       — Какая возмутительная наглость, если честно, — слегка пошутил он, безуспешно пытаясь вызвать у неё улыбку. — Я вижу, ты решила сделать из меня щёголя. Полагаю, — добавил он с притворной покорностью судьбе, — я должен показать, что я слежу за модой. Вряд ли я могу показаться старомодным болваном и опозорить свою красавицу жену, не так ли?       Румянец окрасил её щеки, но она не отступила ни от своего объяснения, ни от серьёзного выражения лица, несмотря на мимолетную улыбку, которой он удостоился. Его собственное легкомыслие испарилось, когда он понял, что по какой-то причине это действительно являлось важным для неё.       — Его зовут Ферди, и мне просто пришлось нанять его, потому что бедного эльфа выгнали из поместья Малфоев.       — Да, я понимаю. И он действительно понимал. У него было сильное подозрение относительно того, что он сейчас услышит, и, конечно же, его подозрения подтвердились.       — Они дали ему одежду за то, что он подпалил рубашку, но, Гарри, я думаю, что мистер Малфой сначала избил его.       Лицо Гарри стало еще мрачнее. Это его нисколько не удивило, но он задавался вопросом, что сражался и так упорно боролся, только для того, чтобы увидеть, как так много людей, подобных Малфоям, всё ещё живут, такие же жестокие, высокомерные, нетерпимые и уверенные в своей правоте. Нетерпимые, какими они были всегда. Из-за этого вся его борьба на войне казалась почти пустой тратой времени, как будто на самом деле ничего не изменилось. Он боролся не за то, чтобы у власти были такие люди, как Малфои.       Но прежде чем эти мрачные мысли успели овладеть его разумом, его взгляд вернулся к лицу Гермионы — и он точно знал, почему боролся. Это было ради неё — не только для того, чтобы уберечь её, но и потому, что ему приходилось бороться с мыслью, что она каким-то образом чувствует себя недостойной остального волшебного мира. И осознание того, что теперь никто никогда не посмеет усомниться в её статусе, принадлежности к волшебному миру или усомниться в её ценности, делало всё стоящим того. Мир, возможно, и не признал бы её мужество равным его (если не большим), но, клянусь Мерлином, он призвал её ценность.       — Они избили его из-за рубашки! Как будто давать ему одежду за такую маленькую провинность было недостаточно преступно, они избили его. Простыня, в которую он был одет, порванная и грязная, и он сам весь в синяках. Мне пришлось нанять его.       — Конечно, ты правильно сделала. Меньшего я от тебя и не ожидал.       — Как у людей может быть так мало сострадания и так мало чести, чтобы унижать и оскорблять тех, кто слабее? Это ужасно! Люди, которые так издеваются над своими домашними эльфами, должны быть наказаны!       Это была та Гермиона, которую он так хорошо знал — она была прекрасна даже в гневе, с раскрасневшимися щеками, её глаза сверкали праведным негодованием, а челюсть была сжата со всей решимостью, которой, он знал, она обладала.       — Я знаю. Я рад, что ты наняла этого Ферди. Я полагаю, когда мы вернёмся в город, мне, возможно, придется проговориться, что все наши домашние эльфы свободны, им платят жалованье и с ними обращаются справедливо. Это не повлияет на таких людей, как Малфои, но может повлиять на некоторых других. Знаешь, туда, куда я поведу, последуют и другие, — добавил он, его рот изогнулся в саркастической улыбке, но тон был серьёзным.       — Я действительно знаю, но я не думала, что и ты об этом знаешь. Действительно, Гарри был в высшей степени безразличен к своей славе и так мало интересовался самоутверждением, что она почему-то предположила, что он не осознавал и не особенно заботился о том влиянии, которое оказывал.       Гарри посмотрел на неё с притворной обидой. — Поверь, у меня есть капля здравого смысла. Возможно, мне это не нравится, но нужно быть слепым, чтобы не понимать этого. (Одной из самых удивительных вещей в первой поездке в Город на сезон было то, что так много людей интересовались его мнением обо всём, от того, кто его портной, до того, какой узел он предпочитает чтобы завязывать галстук, какой выдержанный портвейн ему нравится, и его мнением о министре магии. Он задавался вопросом, когда, по мнению этих людей, у него было время сформировать свои вкусы в моде, учитывая, что последние годы он сосредоточился на том, чтобы просто выжить, — но, как бы то ни было, это не мешало им спрашивать).       Она слегка улыбнулась ему и мимолетно коснулась кончиками пальцев его щеки.       — Гарри, не мог бы ты также настоять на принятии закона, запрещающего плохое обращение с домашними эльфами?       — Конечно.       — Благодаря твоему влиянию в обществе, отношение к домашним эльфам должно существенно измениться.       — Надеюсь. Я знал, что женитьба на такой умной женщине принесёт пользу, — слегка поддразнил он, радуясь тому, что печаль, затуманившая её глаза при мысли о домашних эльфах, исчезла. Теперь её глаза сияли надеждой и счастьем. Он не хотел видеть печаль в её глазах, всегда хотел видеть её улыбающейся и счастливой…       Гермиона улыбнулась, коснувшись его губ своими в быстрой, спонтанной ласке. — Ты хороший человек, Гарри Поттер, — мягко сказала она.       Он слегка пожал плечами. Не так хорош, как некоторые. По-настоящему хорошему человеку не понадобилось бы желание Гермионы в качестве стимула, чтобы попытаться исправить несправедливость по отношению к домашним эльфам. Но, видя мягкое одобрение, сияющее в её глазах, Гарри подумал, что, действительно был вполне порядочным парнем, в конце концов, и он, безусловно, сделал бы все возможное. В его власти было сделать так, чтобы у неё никогда не было повода смотреть на него с неодобрением.       — Я очень рад, что вы так думаете, миссис Поттер, — довольно ответил Гарри.       Она одарила его скромным взглядом. — Долг жены — одобрять своего мужа, не так ли?       Он рассмеялся. — Это приятная мысль, но нет, я не думаю, что хочу жену, которая так некритична и соглашается с каждой моей мыслью.       — Это счастье для вас, мистер Поттер, поскольку у вас нет такой жены, — ответила она и нежно улыбнулась.       У него была именно такая жена, какую он всегда хотел, — промелькнула у него в голове смутная мысль, а затем он поцеловал её.       И какое-то время в гостиной не было слышно никаких других звуков.

***

      В целом, размышлял Гарри несколько часов спустя, поднимаясь с Гермионой в их спальню той ночью, это был самый счастливый день в их супружеской жизни. Утро было абсолютно чудесным, и каждое мгновение, проведенное с ней этим днём и вечером, показало ему, насколько сильно он искренне наслаждался обществом Гермионы, совершенно независимо от его желания к ней.       И теперь он почувствовал зарождение некоторой неуверенности. Хотела ли она снова провести с ним ночь? Должен ли он спросить? Хотела ли она этого? И что он мог сказать? Не существовало никакого протокола о том, как мужчина спрашивал свою жену, не хочет ли она разделить с ним постель. Не хотели бы вы разделить со мной постель — это было бы слишком прямолинейно, но, возможно, что-то более тонкое, предложение, например: — моя дверь будет открыта.…       Они уже подошли к двери её спальни, и у него не было времени. Но прежде чем он успел что-либо сказать, прежде чем он даже решил, что сказать, она повернулась к нему и приподнялась на цыпочки, чтобы поцеловать его, быстро, в губы, с такой страстью, что у него закружилась голова и он мысленно задохнулся. А потом она выдохнула: — Просто дай мне несколько минут, и я приду к тебе, — её горячее дыхание коснулось его кожи, как раз перед тем, как она прошла в свою спальню, бросив последний взгляд, который он мог описать только как страстный.       Страстная? Гермиона? Он не знал, где она научилась так выглядеть, но он не мог привести свои мысли в какую-либо последовательность, чтобы удивляться.       Несколько минут… Это длилось всего несколько минут — несколько минут, за которые ему удалось раздеться быстрее, чем когда-либо прежде, и его мысли беспокойно кружились вокруг одного обжигающего мысленного образа Гермионы из прошлой ночи — а потом она открыла дверь и шагнула прямо в его объятия.       Он мимолетно удивился, как ей удается превращать простую хлопчатобумажную ночную рубашку в самое соблазнительное одеяние в истории мира — а потом он вообще забыл думать, не знал ничего, кроме её тепла, мягкости и страсти.…       И знал, в каком-то крошечном уголке своего сердца, что он действительно самый счастливый человек в мире.