дети бродят по улицам города d-9

— человек. у хенджина сперло дыхание. он вдруг превратился в заметного, выпуклого, горячего юнца, который притворялся призраком. дурацкая фестивальная маска на лице больше его не спасет, потому что защитный талисман пропал в недрах широких одежд, а может быть и вовсе оторвался и потерялся по дороге. сердце снова гулко застучало, выбивало ритмом слово: че-ло-век. среди нелюдей. — чувс-ствую с-сердце, — раздался шипящий свист совсем рядом. хенджин вздрогнул, метнулся взглядом по аляповатым одеждам. процессия застыла. время остановилось. а он — живой маяк. — чувс-ствую запах человечес-ский. с-сладкий. в ушах стучала кровь. хенджин боялся умереть. недаром ему говорил чан: не лезь ты в это. любопытство умерь. не выходи ночью. не иди за фонариками. не слушай стук шаманских барабанов. но любопытство выросло в хенджине быстрее, пока здравомыслие только давало первые ростки. хенджин вывалился в августовскую ночь, разодетый в юкату и с фестивальной маской на лице. чтобы не выкололи глаза, не украли с губ природную алость. под юкатой грелся защитный талисман, висевший на тонкой веревочке. он должен был защитить, только хенджин в это мало верил, как и в то, что на три дня боги закрывают глаза и ёкаи начинают свои пляски. августовская ночь приняла его в свои теплые объятия, лизнула шею теплым ветерком и вдруг распахнула перед ним полог. шальная улыбка хенджина вдруг померкла, храбрость в нем переключилась в режим «выкл.». мир всколыхнулся: вуаль спала с ветвей деревьев, пыльцой осыпалась на макушку, из-под ног словно выдернули скатерть — хенджин пошатнулся и оказался на деревянной дорожке, уходящей вдаль. осколок луны в темноте бликовал, на короткое мгновение хван хенджину показалось, что кончик полумесяца кровоточит. и первое, что он увидел, были причудливые существа в уродских масках, толстые и тонкие, длинные и короткие. он заметил змеиный хвост, торчащий из-под пестрой юкаты существа, словно проскользнувшего мимо. над головой вспорхнула птица — черный ворон посмотрел на хенджина маслянистыми бусинами, похожими на маслины, и только потом на лбу птицы сверкнули две пары рубиновых глаз. потом у одного проходящего отвалилась голова, подкатилась к ногам хенджина. три глаза бегали туда-сюда, остановились на юношеском лице, замерли, оценивающе оглядывая хенджина. тело прибежало после: кровь на шее запеклась, покрылась темной корочкой, тонкие руки с длинными когтями подцепили голову и надели обратно на шею, словно пришпилили булавкой у основания. хенджин понял: все-таки не люди. все-таки боги закрыли глаза, а ёкаи устроили пляски. — человек, — повторился гул. хенджин сглотнул. замер, когда на его плечо упало что-то тяжелое. он глянул искоса и увидел ладонь с черными ногтями — чуть заостренные, они впились в его юкату. — я… — молчи, — голос раздался над ухом с противоположной стороны, хенджин рефлекторно повернул голову туда. распахнул глаза, разглядывая через прорези маски чужое лицо. бледное и с лукавой улыбкой, прищуренные глаза с кисточками в уголках: те бледно светились позолотой. — и держись рядом. от тебя будет пахнуть мной, никто и не заметит. уговор? — уговор, — пробормотал хенджин, почувствовав, как палец впился в его щеку под маской: ноготь расчертил кожу, оставил красный след после себя, незнакомец едва ли не мурлыкал, а хенджин заприметил на его голове уши. и выглядел он более человечным, чем все остальные. красивый. — а с кем у меня уговор? — о, не узнаешь? — незнакомец сощурился. ухо среди темных волос дернулось — прислушивалось к сотням голосов. — я жил у вас в подвале, когда ты родился. твой дедушка кормил меня, а твоя мать — любила гладить меня перед работой. она считала, что я принесу ей удачу. твой старший брат пару раз наступал мне на хвост и даже пинал. а ты назвал меня минхо. сердце у хенджин снова зашлось в быстром темпе. минхо. этим именем он назвал старого кота, который всегда был поблизости. хенджин рос с ним. хенджин его любил. а потом минхо пропал. а сейчас… — достигнув нужного возраста, я смог присоединиться к хякки яко. а теперь не разговаривай, хенджин, а просто иди. и пока слово «человек» перебрасывалось из уст в уста, пока запах человеческого тела исчезал благодаря минхо, хенджин так и не смог отвести от него взгляда. мама была права: этот облезлый кот рано или поздно принесет их дому удачу или спасет чью-то юную жизнь. только хенджин никогда не думал, что это будет его жизнь. минхо хлопнул его по плечу, а затем взмахнул рукой: на макушку упала тяжелая ткань, хенджин невольно затаил дыхание. — идем. — минхо снова заглянул ему в лицо и хмыкнул. хенджин разглядел иголочки-зрачки в глазах напротив. он все пытался перестать пялиться на чужое лицо, бледность была почти мертвецкой: губы были едва ли не синие, тонкие сеточки вен просвечивали через кожу, придавая лицу неестественность. он что, мертв? хенджин моргнул. он же кот. минхо был черным котом с зелеными глазами и белой грудкой, а где сейчас шерсть? — тебе понравится не все, что ты увидишь. — что ты имеешь ввиду? — прохрипел хенджин. минхо выпрямился и кивнул головой. хенджин тут же вперился взглядом в спины, столпившиеся на дороге полукругом. — человек! — сладко взвыли рядом, и хенджин подумал, что минхо его совсем не защитит, он же один из них, он его обязательно отдаст ёкаям. — сладкий! ёкай пробежал мимо, вклинился в толпу, отдавив чей-то хвост, дернув за чьи-то уши. там бурлили голоса, перетекающие в радостные повизгивания. минхо аккуратно двинулся вперед, рукав его кимоно, скрывающий хенджина, начал мягко соскальзывать. он подумал, что, наверное, лучше остаться на месте, развернуться и бежать обратно. где-то у тропинки будет конец, он обязательно прибежит к своему дому, залезет под одеяло, сомкнет глаза и проснется утром, когда солнце будет кусать за щеки, а жара целовать все тело. — не думай поворачивать обратно, — сказал минхо, — у хякки яко нет обратной дороги. ты можешь идти только вперед, до самого рассвета. сделаешь шаг назад — в своем мире ты умрешь. хенджин вздрогнул и тут же сорвался вперед. человеческое сердце гулко билось в его груди. он нырнул обратно под полог рукава минхо, поправил маску — красную и щербатую, с двумя выступающими клыками, зажимающими верхнюю губу. он был маленьким óни. не человеком — óни. никто не узнает его, он будет идти рядом с минхо. он обязательно доживет до рассвета, прибежит домой и первым делом позвонит банчану и скажет, чтобы тот не выходил по ночам на улицу, плотно закрывал окна и спал в наушниках. они двигались молча, прислушиваясь к визгам ёкаев. возле толпы минхо вцепился пальцами в плечо хенджина, прижал к себе и потянул чуть в сторону, чтобы обойти скопище. в голове возникла чужеродная мысль — не смотри. но он ведь здесь для этого: посмотреть, поверить, испугаться. банчан рассказывал много историй про хякки яко, про всех этих чудовищ — его отец был фольклористом на кафедре токийского национального университета. но тогда хенджину казалось, что это все сказки, невозможно поверить в то, что было рассказано другом. но вот он здесь. в августовской ночи, где пируют чудовища. он повернул голову, чтобы рассмотреть, над чем же повизгивали ёкаи, но они толпились настолько плотно, что невозможно было что-то разглядеть. хенджин уже было хотел ускориться, чтобы миновать толпу, вдруг бы они все-таки учуяли его человеческий запах? но кто-то из чудовищ отделился от толпы, кинулся вперед, в стене спин появилась прореха — и хенджин застыл на месте, схватив минхо за ткань кимоно. на деревянной дорожке, по которой шествовали ёкаи, лежал человек и слезно умолял отпустить его. толпа улюлюкала над ним, тыкала длинными когтями, облизывала длинными языками — весь он был усеян колотыми ранками, из которых сочилась кровь, слюна блестела на щеках, смешавшись с кровью, тянулась тонкими склизкими нитями с волос и плеч. толпа сжимала его в кольце, не прислушиваясь к мольбам. в их глазах плясало предвкушение и жажда, они следили за каплями крови. кто-то даже кинулся к дощечками и приник к ним губами, слизывая кровяные лужицы. — челове-ек, — протянул чужой голос. и словно дал приказ. ёкаи кинулись на человека, тот взвыл. среди разных тел показалась вскинутая вверх рука — окровавленная и дрожащая — и пропала в тот же момент, когда чьи-то острые зубы вцепились в запястье. человеческий крик затих среди чавканья. хенджин отставил ногу назад. бежать. развернуться и бежать. там, у дома, его определенно будут ждать и спасут. — повернешь обратно — умрешь, — повторил минхо, — этот человек повернул. и был не настолько умен, чтобы спрятать свое лицо заколдованной маской. — маска? — не твоя ведь? — друг одолжил… у него папа фольклорист. минхо одобрительно хмыкнул. — на ней печати. ты думаешь, что ты в маске, а они думают, что это твое истинное лицо. только запах она не скрывает. минхо снова двинулся вперед, все еще цепко держа хенджина за плечо. у того слезились глаза и дрожали руки. маленький óни. он один из них. он… хенджин зажмурился, сделав вдох. — далеко нам идти? — до самого рассвета, я же сказал. — и много там будет… такого? минхо опустил на него взгляд, золотые кисточки на уголках глаз вспыхнули. иголочки-зрачки готовы были разрезать юношеское лицо. мертвецкая улыбка вдруг показалась острой и опасной. — пока вы не научитесь прислушиваться к старшим, пока не поверите в легенды, вас всегда будет много — безрассудных и любопытствующих, считающих нас всего лишь вымыслом и злыми сказками на ночь. я обязан твоей семье жизнью, и я обязан тебе. будь здесь твой брат, пинающий меня по дороге до школы, я бы самолично его сожрал еще на начале пути. хенджин кивнул. старший брат пинал не только черного кота, не раз под раздачу попадал и сам хенджин. синяки он прятал под длинными рукавами, а про ссадины говорил, что подрался в школе. — а куда ведет дорога? — снова спросил хенджин и понял, что он сам такой же. безрассудный и любопытствующий. а еще немного идиот. — точнее к чему. — к камню тамамо-но маэ. скора она проснется. и лучше тебе, хенджин, знать об этом сейчас, нежели ты встретишься с ней лицом к лицу и тому, что она высвободит. я покажу тебе, потому что обязан твоей семье. уезжайте. хенджин вздрогнул и поднял голову. — о чем ты? но минхо не ответил. они так и двигались вперед, пристав к процессии. ёкаи пели и танцевали, бумажные фонарики плыли в воздухе, подсвечиваясь синими огоньками. впереди торжественно тявкали кицунэ, их красные кимоно сливались в единое полотно, образуя картину — усеянная стрелами девятихвостая лисица превращалась в камень. рассвет еще не занимался. хенджин понял это, посмотрев на осколок полумесяца. тот и правда кровоточил. а веселье прерывали людские крики о помощи.