Начало вращения

Лю Цинцяо плакала около обшарпанной лачуги, пока ребята из ближайшей деревеньки убегали обратно к себе домой, продолжая издевательски смеяться над ней, её немощностью, уродливой щекой с пятном от ожога. Она взяла кисточки, часть из которых они сломали, другую — изваляли в придорожной грязи. Захлёбываясь рёвом пыталась собрать и спасти всё, что те жестокие люди у неё отобрали, решив поглумиться. Да, её некогда прекрасное лицо теперь было искажено этим ярким бугристым следом, напоминающим застывшую морскую пену. Наречённый, увидев его, заявил, что не желает её больше знать. А та, что изуродовала лицо, теперь собиралась выйти за него замуж. Их семьи уже обо всём договорились, были сделаны первые ритуалы ухаживаний. Лю Цинцяо только и оставалось, что сидеть под дождём на коленях и собирать обломки кисточек, которые ей подарил пару лет назад один добрый старый мастер из тех, кто ещё помнил, что значит быть настоящим героем цзянху. Рядом с кистями — разбросанные по влажной земле тончайшие невесомые маски, которые можно было раньше наносить на лицо, и оно бы вновь стало красивым: мастер показывал ей как это делать. Дрожащими руками взяв одну из них, она попыталась распределить её на лице, чтобы скрыть свой позор с болью. Та же отвалилась и шмякнулась в лужицу. Цинцяо пробовала снова и снова, но ничего не выходило. Кроме того, она теперь ещё вся перепачкалась. У неё не было родных, к которым можно было бы пойти. Ни семьи, ни друзей, а теперь ещё и любимого человека. Лю Цинцяо осталась совсем одна в этом мире. «Если бы я только знала, где живёт старый мастер…» — уголки её губ задрожали от беспомощности и униженности. Перед глазами почти бесшумно появился чёрный сапог. Лю Цинцяо подняла глаза от влажной земли на молодого мужчину, чуть старше неё самой, который протягивал ей руку. Что-то в его облике казалось странным. Молодой человек имел совсем ничем не примечательную внешность. Она вряд ли различила бы его в толпе других людей. — Многоликий… — обратились позади незнакомца подобострастно и до крайности предано. Тот не оглянулся на говорящего, продолжив смотреть на Лю Цинцяо. И та поняла, что он разглядывал её обожжённую кожу. Этот яркий и примечательный след. Она вновь постаралась приклеить маску к лицу, но, как и в прошлый раз, это не удалось. Тогда она прикрыла неказистое пятно ладонью, ещё больше пачкаясь. Прикосновение к щеке заставило вздрогнуть. Лю Цинцяо покрепче вцепилась ногтями в маску, когда её руку мягко, но настойчиво, отвели в сторону. Почти невесомое и осторожное надавливание на ожог отозвалось лёгкой болью. — Скажите, госпожа, знавали ли вы когда-нибудь господина Цинь Хуайчжана? Помотав сначала головой, Цинцяо потом всё же припомнила, что именно так звали её мастера. Доброго господина Циня, который и помог ей когда-то, увидев со свежей раной, ещё не успевшей покрыться заживляющей корочкой. — Хозяин, нам нужно выдвигаться, — проблеяли вновь за спиной незнакомца. А тот, тщательно осмотрев испорченную маску, вновь обратил взор на Цинцяо. — Господин Цинь — мой бывший мастер. Если хотите… я научу вас правильно делать маски. И никто больше не посмеет насмехаться над вами. Обучу боевым искусствам — и ни один мужчина не уйдет целым, если вы того не захотите. — Даже вы? — горько усмехнулась Цинцяо. — К тому же, я не знаю, что вам может быть нужно от меня. Тот, не раздумывая, вновь протянул ей руку. — Преданность. И желание жить. У неё всё равно ничего не имелось. Ни гроша за душой, ни семьи. Её никто не ждал. Даже имени нормального среди людей не было. Лю Цинцяо, «зелёная лисица» — как ещё одно клеймо на коже. — Но разве вы сможете чему-то научить меня? Ваше лицо… оно ведь без... — Дотронься. Кожа оказалась гладкой, самой, что ни на есть, обычной. Мягкой, но упругой. Не меняющей цвета при лёгком нажатии пальцем. Чужая рука взяла Лю Цинцяо за ладонь и заставила пройтись ею по щеке полностью, а потом задеть линию подбородка. И с её помощью тот, кого называли «Многоликий», поддел тончайший край маскировки, который она не заметила даже на ощупь. С ней же он её и снял. И она не могла не восхититься его мастерством. Которое из выдающегося человека сделало кого-то совершенно не примечательного. Всё такие же бесстрастные глаза, прямой нос, тонкие губы, узкие скулы и, казалось бы, безразличное лицо. У этого человека нет души, решила Цинцяо для себя. У него есть только голод, который он утоляет лишь тогда, когда видит что-то действительно волнующее его. — Куда мы пойдем? — только и спросила она. — По окончании месяца духов — в Долину Призраков. Лю Цинцяо вздрогнула. Тот, кто стоял перед ней, оказался призраком. Она слышала страшные истории о Призраке Висельника, шёлком своих паучьих нитей лишающего жизни, о Пожирающем Трупы, за которого название говорило громче всего, и о многих других. Но никогда не слыхала чтобы был кто-то, кого бы называли многоликим или безликим призраком. Ей стало очень страшно. За Многоликим стояли взрослые мужчины, высокие и низкие. Но они подобострастно склонялись перед ним, по сути юнцом. И даже когда он стоял к ним спиной — боялись разогнуться. Возможно он был ещё опаснее, чем ей изначально показалось. По рассказам, ходившим в народе, она знала, что призраки — дикие твари, обделённые моралью. Что им запрещено покидать свои земли. Но сейчас — месяц духов. Единственный месяц, когда те свободно имели право покидать свою территорию. Неизвестно какой глупец им это позволил и что те, привыкшие к вседозволенности, могли натворить. Видя её, дрожащую, Многоликий произнес: — Ты сможешь отомстить тем, кто поступил с тобой так жестоко и предал. Ты — знакомая моего бывшего мастера, и, если пойдешь со мной — я передам тебе известные мне его техники. Они будут жить в тебе, а ты сможешь выжить благодаря им. Она пошла вместе с этим пугающим призраком, больше опасаясь за свою жизнь в случае отказа: угрожающие на вид мужчины следовали за ними как охрана. А у повернувшегося к ней спиной Многоликого висел обоюдоострый полуторный меч, будто излучающий неукротимую ярость, даже не будучи вынутым из ножен. Его владелец словно не замечал, как остальные, спеша за ним, старались не глядеть на массивную рукоять, торчащую сверху. «Разве его вообще можно поднять?» Многоликий вёл их именно в сторону той деревеньки, куда убежали издевавшиеся над Цинцяо. К поздней ночи они добрались до пустой от людей маленькой рыночной площади. Жители, в соответствии с традициями, выставили на улице угощения, призванные задобрить духов. Многоликий проходил по рядам, Лю Цинцяо неосознанно жалась к нему как к единственному, с кем она предполагала, как себя вести. «Наверно просто молчать будет правильно?» Несколько призраков позади них осматривались и, с полнившихся едой и питьём столов, брали себе то, что им больше всего приглянулось. Их предводитель же вдруг остановился перед обычным кувшином с водой: кто-то из бедняков выставил единственную из своих ценностей. Рука Многоликого дотронулась до складок тёмного ханьфу на груди и выудила, из промежутка между запахнутыми тканями, обыкновенный платок с вышивкой. Смочив его в воде, он повернулся к Цинцяо и, невзирая на её нервную дрожь, лёгкими осторожными движениями очистил лицо от прилипшей и подсохшей грязи. Он был очень обходителен с ней. В отличии от остальных, кто ей встречался после появления ожога, — смотрел без отвращения. А ведь даже старый мастер Цинь отшатнулся, когда впервые увидел её… У Лю Цинцяо выступили слёзы на глазах. Их утёрла грубоватая, с множеством мелких, давно заживших шрамов, ладонь. — Они не помогут тебе. Но кое-что другое — вполне. Выудив ещё и маску, он поднес её к лицу Цинцяо. Она понятливо, пускай и не без опаски, прикрыла глаза, чувствуя потом осторожное надавливание подушечек пальцев, разглаживающих тонкий, как волосок, материал, обволакивающий лицо подобно второй коже. Ощутила, через некоторое мгновение, скольжение кисточки на губах, затем на прикрытых веках — справа налево, до уголка глаза и наоборот. Вдохнула запах дорогой пудры, которую тоже пожертвовал кто-то в качестве подношения. А потом всё прекратилось. И звук льющейся воды в пиалу заставил вновь распахнуть глаза. Многоликий мотнул головой вниз. Лю Цинцяо взглянула на отражение и поражённо вскинула к щеке ладонь — ожога не было видно. Она знала, что тот не мог просто исчезнуть, её собственный способ маскировки не до конца скрывал его, и огромный бугристый след проявлялся даже при всех её кропотливых стараниях, но сейчас… Всё было гладким. Как когда-то ранее, а может даже и лучше. К её руке, восхищённо ощупывающей щеку, прижалась другая, и она впервые прямо взглянула в глаза своего благодетеля. — Спасибо… господин Многоликий. Тот кивнул, не изменившись в лице. Вскоре они продолжили путь. Один дом за другим — к добротному поместью. Цинцяо оно показалось знакомым. Подойдя близ ворот, она остановилась как вкопанная: здесь проживают адепты школы Хуашань. Они оказались почему-то там, где она лишь единожды была со своим возлюбленным, Юй Цюфэном. Многоликий поднял руку вверх, и кто-то из его подчинённых с помощью ци заставил кружиться бумажные деньги. — Как тебя зовут? — спросил её вдруг главный среди присутствующих призраков. — Все называют меня Лю Цинцяо… Это не было её настоящим именем. Но подобное прозвище стало для нее клеймом позора. Словно она была хули-цзин, которая совращала мужчин и предавалась с ними блуду. А сама она даже толком не успела пройти церемонию волос перед помолвкой. Но Юй Цюфэн предпочёл ей более богатую жену, всё же он — будущий глава школы Хуашань. А что до неё — оставшаяся без родителей из-за голода глупая влюблённая девчонка, надеявшаяся, что возлюбленный возьмёт её в жены. Которая умела лишь вышивать, неплохо петь да краситься. И с уродливым ожогом на щеке. Не чета теперь благородному господину. Но кому сейчас докажешь, что не было её вины в случившемся? — Хозяин, — проблеяли рядом. Лю Цинцяо обернулась на говорившего: перекошенное гримасой некрасивое лицо с порезами в уголках рта, блеснувшие сталью нити под рукавами. Многоликий же обратился сначала к ней. — Как зовут тех, из-за которого ты осталась в таком положении? — Юй… Юй Цюфэн и... Только сейчас можно было уловить краткое удивление, выражавшееся лишь в приподнятых на мгновение вверх бровях того, с кем она ушла с родной земли. — Юй, значит. Даже так... В таком случае, — тот кивнул стоящему позади Цинцяо мужчине, — ты знаешь, что делать, Призрак Висельника. Заставь Юй Цюфэна пожалеть о том, что он — мужчина. — Этот Сюэ Фан знает, знает, уж поверьте! — смех был у прислужника предвкушающий, как если бы тот собирался на увеселительную прогулку. Лю Цинцяо не понимала, почему Многоликий так серьезно отнёсся ко всему, что она ему рассказала. Почему не прошел мимо, как остальные. Только из-за того, что его мастер когда-то передал ей часть техники? Глядя как слуги поместья, проснувшиеся от криков где-то внутри дома, спешно побежали на помощь, ей подумалось, что был ещё какой-то смысл в том, что они сначала пришли именно сюда. Только она его не улавливала. Многоликий достал из рукава одежд чёрный флажок с тремя золотыми цветами внутри золотого круга. По мановению руки к нему подошёл, в белой маске с красными и черными полосами… Совсем юноша. Цинцяо поняла это по его дрогнувшему тонкому голосу: — Ты... — осёкся тот, замолк на миг в страхе и всё же быстро поправился, — господин, вы уверены? Словив колючий взгляд, юнец получил ответ: — Больше, чем когда-либо в своей жизни. Они стояли в проходе не заходя внутрь, когда тень юного призрака отделилась от них, вынула кинжал из складок одежд, привязала к нему флажок и метнула в дверь. Кинжал вонзился, вызывая порцию криков. Тогда взволнованные среди ночи слуги увидели их. Из глубины поместья повалили стражники. А за ними — глава ордена Хуашань, старик Юй. Морщинистый, в стремительно надетой накидке поверх исподнего. Рассмотрев получше происходящее, он схватился за сердце, не веря увиденному. — Это было предупреждение, — раздался голос Многоликого. — Следующего не будет. — Да кто ты, Будда тебя покарай, такой?! Многоликий не ответил. За него говорили действия, но не его собственные, а его подчинённых. Они, несчастные три человека, встали в строй и… Лю Цинцяо решила, что это магия, иначе не скажешь. Потоки ци устремились в сторону поместья, и оно — загорелось. Её собственных умений на такое бы не хватило. Многоликий не стал досматривать, что начали делать адепты школы Хуашань, спасались ли они, он просто развернулся и пошёл назад. Цинцяо побежала за ним, а спустя некоторое мгновение трое прислужников нагнали их. Знакомый уже Цинцяо юный голос из-под маски спросил: — Кто следующий? — на это ему ничего не ответили, а сам Многоликий кивнул на почему-то на неё. Тогда призрак немного помялся, но, всё же, рискнул спросить. — Кто следующий… госпожа? Лю Цинцяо не ощущала в себе особого желания убивать всех и каждого за своё горе. Но воздать по заслугам — несомненно. Она повела их в сторону жилища той, что испортила её лицо, а этим ещё и всю жизнь. Возможно её не прозвали бы так, как она звалась сейчас, если бы богачка не захотела полностью отвадить Юй Цюфэна от неё таким жестоким способом. — Господин Многоликий, я бы только хотела… напугать, не убивать. Пожалуйста… если можно так, — она испугалась, что её не послушают. К своему удивлению же получила снисходительный кивок. Этот человек её ужасал. Своей холодностью и неразговорчивостью. За время, что они шли, он не проронил ни слова, не задал больше ни единого вопроса. Может, он уже получил желаемое? Лю Цинцяо не знала. Однако всё ещё чувствовалась опасность, исходящая от её могущественного спутника. Он подарил ей красивое лицо. Преобразил то, что, казалось, невозможно было изменить. Но как расплачиваться за такую щедрость — она не представляла. В то, что желания жить и быть преданной достаточно, ей не верилось. Сюэ Фан, нагнавший их, показал своему Хозяину окровавленное нечто в тряпице, отчего тот, вдруг, фыркнул. — Молодец, — похвалил он его. — Ты обычно любишь другую пищу. Сгодится ли это угощение? — Благодарю Вас за милость! — воскликнул радостно тот. — От него что-нибудь ещё осталось? — Жить будет, — с явным неудовольствием ответил Призрак Висельника. — Всё, как Вы ранее и приказывали. — Хорошо, — Многоликий перестал обращать внимание на Сюэ Фана и повернулся в сторону дороги. Когда Лю Цинцяо последовала его примеру, то вдруг услышала отвратительный звук, заставивший замереть на месте и с трудом протолкнуть воздух в лёгкие. Чавканье. Хлюпанье. Причмокивание как во время облизывания пальцев. Она закашлялась и не решилась посмотреть, что делал Сюэ Фан, но страшная догадка неприятно захолодила сердце. Первый шаг дался ей через силу, так хотелось на миг закричать. Глядя в спокойную спину Хозяина, Лю Цинцяо несмело сдвинула ногу вперёд. Сюэ Фан, невольно толкнув её плечом, стремительно последовал за своим господином. Вся его рука была окрашена красным, блеск такого же цвета остался на губах и выпирающем подбородке. «Пожалеть о том, что он — мужчина». Ей сделалось дурно, когда вспомнились эти слова. Она хотела какой-то мести. Но при этом всё равно любила Юй Цюфэна всей душой. Всё ещё хотела быть с ним. Даже после того как тот отверг её, насмехающеся глядя прямо на обожжённое лицо. Шрам под тончайшей маской начал гореть болью и пульсировать. Прямо как в злополучный день, когда озлобленная девушка, тоже любившая Цюфэна до умопомрачения, обожгла ей щёку пылающим факелом, пока её слуги держали за руки вырвавшуюся Цинцяо. Сама «Зелёная лиса» её толком даже не знала. Лично она ей ничего плохого не сделала, но богачка решила, что имела право такое с ней сотворить. И шли они именно в её дом. Во время празднования дня духов обычно жгли благовония, молились, готовили много еды в качестве жертвоприношения умершим. Как поняла Цинцяо, люди из Долины Призраков считали себя достаточно мёртвыми для того, чтобы забирать всё предложенное. И мстить. Слуги Многоликого выбили дверь в поместье. Приволокли за волосы напуганную девушку, старше Лю Цинцяо года на два. «Красивая», — с горечью подумала она, невольно замечая непривычные одежды, мелькнувшие за спинами слуг поместья, но всё равно слишком глубоко увязая в своей печали. «Неомраченная красота, первозданная, ничем незамутненная, без единого уродливого пятнышка», — вспотевшие пальцы свело лёгкой судорогой, и она впилась ногтями в ладони, которые сжались в кулаки. У неё тоже когда-то было так. Пока жестокая рука хрупкой сейчас на вид девицы не разрушила её жизнь. Даже если стараться не думать о Юй Цюфэне, то чем она провинилась перед этой юной госпожой, о которой заботились как о цветке в императорском саду!? Грудь жгло от несправедливости. От боли, которая была и внутри, и в напоминающем о себе пульсацией шраме. Кто-то принёс кочергу. Многоликий направил поток ци, отчего та раскалилась кончиком добела. — Ты решила её напугать. Тебе жить с этим решением. Цинцяо взяла железку в руку, замахнулась: несчастная девушка зажмурилась, тихо выдыхая. Она прижгла ей волосы, которыми славилась юная госпожа, отобравшая у неё Цюфэна. Нечаянно задела самым кончиком кочерги шею: не сильно, через пару лет след зарастёт, чуть потемнеет, огрубеет и не будет сильно заметен. Но испортить в ответ её лицо она не смогла. И отпустила металл на землю. — Ты уверена? Цинцяо не была уверена теперь ни в чём в своей жизни. Ни в чём, кроме этого. Вид напуганной девицы не дал ей удовлетворения. Она не хотела быть как она. Не хотела быть тем, кто запугивает всех и вся. Не хотела быть лисицей, которой её называли: злобной, коварной, жестокой, убивающей каждого на своем пути. Цюфэн, клявшийся в любви, отвернулся от неё только увидев повреждённую щёку. И если бы она покалечила кого-то таким же варварским способом, от этого бы ничего не изменилось. На вопрос Многоликого она кивнула и сама не сдержала слёз, когда всхлипывающая богачка жалко распростёрлась у входа в свой дом, откуда повыглядывало множество слуг: никто из них даже не поспешил ей на помощь.

***

Ветер усилился. Цинцяо шла за своим безжалостным безмолвным господином, который попеременно вылавливал некоторых призраков и лишал их жизни обоюдоострым длинным клинком. Трое слуг с Сюэ Фаном плелись позади них, попеременно хватая того или иного, как она поняла, провинившегося. Выбравшись из деревеньки, они прошли очень долгий путь, приведший их, через маленькое поселение рядом, в густой бамбуковый лес. Многоликий хорошо ориентировался в еле заметных ссохшихся тропинках, которые, сколько бы не поливал дождь, через пару часов осушались зелёным морем зарослей бамбука, впитывающим влагу. Чем глубже вдаль, тем отчётливей Цинцяо слышала завывания. Похожие на смесь человеческих и животных. Шли они наверно примерно три с лишним сяоши, прежде чем лесные заросли начали подниматься ввысь, как и сама тропа. Поднявшись на холм, она поразилась какой открывался с него живописный вид: где-то вдали, с левой стороны, была горная река. Потом, прямее — лес, который они прошли, правее — хребет, поросший травой и кустарниками. — Это и есть гора Фэнъя? — А ты ожидала безжизненную землю, заваленную кучей трупов? Если что, она чуть дальше: там, где обрыв. Но в основной части Долины вполне себе пригодно находиться. Подобный резкий ответ Сюэ Фана, никем больше не прокомментированный, немногим воодушевил Цинцяо. Но её отвлек от размышлений вновь раздавшийся вой, на который нельзя было не оглянуться и не всмотреться в даль маленьких огней, еле скрытых деревьями. И покалывающее ощущение чьей-то силы пронзило до кончиков пальцев: неукротимой, неконтролируемой, дикой, неправильной в своей сути. По коже прошёл мороз, несмотря на летнюю ночь. И он никак не был связан с ветром, обуревающим гору. Многоликий сорвался с места на этот грохочущий дикий звук, убирая меч за спину, Сюэ Фан — за ним. Цинцяо стояла как вкопанная, пока до неё не дотронулся прислужник в угольно-чёрной перчатке. — Вам туда нельзя, госпожа. Пожалуйста, проследуйте за мной. Оставшиеся двое загородили вид перед глазами Цинцяо и ей ничего не оставалось кроме как послушаться: в противовес вежливым словам, стальной тон не предполагал возражений и пререканий. Двинувшись за слугой Многоликого, Цинцяо неловко поёжилась и потёрла озябшие плечи. Последний день месяца духов подошёл к концу.