Василёк

      Василиса всё никак не могла прийти в себя после праздников. Она подолгу лежала в кровати и ни с кем не разговаривала. Если Катя часами могла гулять и сидеть с маменькой, то Вася могла только пить воду и ложиться обратно. Василиса даже не пыталась понять причину, думать о нежелании просыпаться и выходить из комнаты, зато в голове, на удивление, была тишь и гладь, только сердце странно болело и напоминало о жизни.              Катя на третий день решила, что сестра больна, потому попросила прийти врача и обследовать бедную. Вася никак не удивилась, увидев большого человека в белом на её пороге рядом с тонкой Катей. Он измерил её температуру, потрогал живот и заявил, что диагноз похож на отравление, да ещё и после нового года. Вместо отрицания о тошноте, головной боли и прочих признаков, подтверждающих выводы врача, Вася соглашалась, хотя ничего из вышесказанного не проявлялось у неё ни в одной из мер. После ухода врача в комнату заглянула Виктория. Она выглядела непривычно: мешки под глазами, непричёсанные волосы, домашний старый халат и ни грамма косметики. Василиса привстала, чтобы кивнуть головой маменьки, и легла обратно.              — Чем же ты могла отравиться, дитя моё? — заговорила Виктория тонким и жалостливым голосом, подходя к кровати.              Женщина села на одеяло, ближе к голове дочери, взяла её холодную, почти синюю руку, что было невозможным, поскольку в комнате царила духота и жара, о чём свидетельствовали капли пота на висках и уголках губ Василисы.              — Маменька, — поначалу почти неживым и тихим голосом, а затем чуть бодрее, но всё также мрачно и отдалённо, — ты любила его? Моего отца.              Виктория Викторовна сгорбилась, отвела взгляд в окно, где второй день не прекращалась вьюга. Видны были только морозные узоры и лёд, потрескавшийся и прочный одновременно. Он пробирался на подоконник и таял ближе к столу, образуя возле книг небольшую холодную лужу, стремящуюся замёрзнуть и побороть жар, доносящийся с другой стороны комнаты.              — Конечно, — ответила маменька, — иначе бы не было у меня таких милых девочек.              — Дети — это не плод любви, — ответила Вася, — и даже не следствие. Дети никак не причастны к любви, ведь сколько женщин рожают от не любимых по своей и принуждённой воли.              — Кто посеял в твоей молодой голове такую мрачную мысль? Я более чем уверена, что вы истинный плод любви и страсти, ведь будь оно иначе, то смогла бы я вас терпеть?              — Смогла бы, дабы не опорочить свою честь. И людям свойственно привыкать к их вынужденному обществу, отказ от которого влечёт травмы, — Вася говорила медленно и негромко, но радостно, поскольку могла неплохо рассуждать с пустой головой.              — Я любила вашего отца, — маменька оставила руку Васи и подправила причёску, затем снова взяла её, — но к чему это, доченька?              — Тогда не кажется ли абсурдом, что из-за плода любви ваш брак разрушился? Любил ли он тебя, маменька?              — Любил.              — Когда же закончилась любовь? И почему она заканчивается?              Маменька обвела взглядом комнату, потом посмотрела на Василису, её худое лицо, усталый взгляд, сухие губы, уголки которых были опущены вниз, нависшие брови над глазами и гладкий лоб, по которому стекали маленькие капли пота.              — Не знаю. Мне было всего 15, — ей вдруг показалось, что она потеряет Васю и что в такие моменты необходимо делиться самым сокровенным и интимным, даже если никто ныне из всех живущих не знает об этом, — мы познакомились на танцах, а после он повёз меня кататься на мотоцикле. Ваш отец, изволь я буду называть его по имени, Иван, Ванечка, он был так красив. Он был старше меня на года три, с широкими плечами, своевольный, казался сильным и верным. Когда Довлатов Денис пришёл на ужин впервые, я сразу поняла, почему именно он, а не кто-то другой. Его манеры — копия манеры Ивана в молодости. Моё сердце сначала переживало за тебя, ведь Денис мог обидеть тебя так же, как и Иван меня, но я вспомнила, что тебе не 15, а ему не 18. И нас связала любовь с Иваном. Я никого не видела, представляешь, мне мир был без него не мил. В его глазах заключалась вся Вселенная, а из уст его слышались все симфонии мира.              И так сильно я любила его, что в 16 родила ему Катерину, которую мы любили. Мы стали семьёй, мы росли, богатели, и любовь наша росла. И вдруг ему стал нужен сын. Сын, которому необходимо будет передать дело. К тому времени он уже был знаком с Ольгой Князевой и знал, что у них будет дочка. Ему крышу снесла идея родить сына и выдать его за дочку Князевых, как двух самых богатых семей города и преумножить капитал. Я не гналась за деньгами, потому просто ждала ребёнка, которого буду любить. И мне казалось, он образумится после родов, полюбит тебя, вернётся. Но спустя пару лет после его ухода и отсыпания денежных средств исключительно Катерине на учёбу, продукты и дом, я поняла, что он болен навязчивой идеей, а разум его затуманен.              Сейчас очевидно всё в его жизни наладится, раз он нашёл такой неординарный способ выйти из положения, самому жениться на Каролине Князевой и сделать её Витязевой. Деньги сделали из него чудовище, которое я никогда не забуду. И если честно, то заявись он на порог дома и попроси прощения, я впущу его без раздумий.              — И ты продолжаешь любить его, — вздохнула Вася с хрипом и закрыла глаза.              Через секунду она уже спала. Руки во сне её потеплели, на щеках появился румянец, который маменька поцеловала и оставила один. Ей казалось, что теперь всё будет хорошо, что Вася поправится и выйдет из комнаты на следующий день. Но она не вышла. У неё поднялась температура, которую не смог сбить врач.              Катерина боялась зайти за порог сестры, боялась заразиться и лечь рядом. Она не могла понять, что могло заставить сестру так слечь, ведь в жизни её нет никаких мрачных событий, перед ней не стоял выбор между двумя мужчинами, один из которых любил её, а второго она, и она бы выбрала второго, но тот исчез, испарился и не выходил на связь после новогоднего признания в любви незнакомке. Неужели в этот раз он нашёл ту саму? Ту, от которой не хочется ехать к другим женщинам? Неужели это был не очередной флирт, а нечто большее? Неужели между Катей и Денисом Довлатовым не были ничего серьёзного?              Старшая Витязева старалась унять мысли о Денисе разными диалогами с маменькой. Они вспоминали детские истории и старались избегать действительно важные вещи. Катя расхваливала Сергея и говорила, что любит его, что мужчины лучше не видела и не договаривала о тревогах.              — Скоро вернётся и Сергей. Я скучаю по нему. Как можно надолго разлучать два любящих сердца? Неужели тётя Катя не понимала, когда увозила его в гости? Но я уверена, что он любит меня и эта любовь нас связывает. Никогда в моей жизни не было таких замечательных мужчин, он послан мне самим Богом, — Катя натягивала улыбку и думала о рыжих волосах Дениса, которые она больше, возможно, никогда не увидит. Ей хотелось верить, что он вернётся, что приедет к ней, пусть хотя бы через год и попросит прощения, но его взгляд, которым он одаривал Каролину в новый год, его голос, искренность, не выходили из головы. Он был другим, не таким, каким с Катей, совсем другим. Неужели один вечер мог перечеркнуть все совместные вечера Кати и Дениса? То, как он обманом сообщил Васе, что забыл головной убор и упал на колени к Кате, извиняясь и целуя её ноги. Как в первый ужин провёл с ней весь вечер, как приезжал по ночам и обнимал, сжимая, как в последний раз. Как разбил кружку от прикосновения к ней, как ребёнок ходил по комнате без одежды после и признавался в чувствах, своих неконтролируемых и неуправляемых, которых он боится, из-за которых его тянет к Кате. Всё это было в её голове, как давние воспоминаний, словно им не меньше полугода, а больше пятидесяти лет, а она уже старая дева, упустившая все шансы и оставшаяся одна. Однако новогоднюю ночь она помнила, как вчерашнюю.              Всё было перечёркнуто. Денис Довлатов лгун, обманщик и эгоист, нуждающийся в лечении. Таков был вердикт Катерины Витязевой, поверившей в его любовь. Она уже была готова прийти к Васе, взять её руку и признаться в чувствах, сказать, что Денис не её будущий муж, а Катин, что сама судьба послала его ей, однако теперь в этом не было нужды.              Катя попробовала связаться с Денисом ещё раз, но не вышло. Тогда ещё через день, когда температура сестры так и не спадала, а холодные руки превращались в кости от того, что за всё это время не упала и капля еды в её сухие белые и безжизненные губы. Она только как птенчик поднимала голову и пила воду маленькими глотками. И тогда Катерина сообщила Денису в печатном виде, что его любимейшая подруга, с которой он сдувал пылинки, которую собирался взять в жёны и ради которой он был готов оставить всех и вся, чем-то больна и эта болезнь пожирает её быстрее, чем какая-либо ещё, что от его любимейшей подруги остался лишь надменный холодный взгляд, которым она одаривает Катю каждый раз, когда та смотрит на её исхудавшее лицо через порог.              Через час после полученного сообщения дверь в дом Витязевых распахнулась. На пороге стоял Довлатов Денис в выглаженном костюме и цветами в руках. С головы с его слетел снег и растаял на полу, оставив след. Катя хотела была кинуться в его объятья, но быстро опомнилась и вспомнила, что причиной его прихода стали не её просьбы, а сообщение о недуге младшей Витязевой.              — Что с погодой, — нервно проговорил он, пытаясь собрать мокрые волосы, — когда прекратится вьюга и холода?              Виктория Викторовна предложила ему горячий чай, чтобы согреться, но он попросил отвести его к Васе, поскольку у него совсем нет времени для чая и бессмысленных бесед.              Он медленно открыл дверь и первым делом посмотрел в окно, мороз которого пробрался ещё дальше. Теперь лужа, образовавшаяся пару дней назад, была льдом, а книги были отодвинуты, чтобы не разбухли страницы, ведь теперь на их месте красовалась тонкая корочка. Было нечем дышать, угнетала пустота, и ко всему прочему маленькое тело Василисы лежало под тёплым одеялом, которое даже не приподнималось от дыхания.              Здоровое, полное жизни и теперь любви тело Дениса зашло в комнату и через пару шагов упало на колени перед полумёртвым телом с закрытыми глазами, и лишь тихое дыхание свидетельствовало о жизни. Он взял её руку, прижал к своей холодной щеке и поцеловал. И целовал, пока её рот не приоткрылся, а веки немного не приподнялись.              — Василиса, добрый день, — проговорил он, заметив едва уловимые изменения. Она кивнула ему и уголки губ слегка приподнялись. — Ты чего решила вдруг приболеть, милая? Тебе это совсем не к лицу, где же мой цветущий Василёк с его стойкостью и здоровьем? Когда я прощался, то не имел ввиду смерть, а всего лишь разлуку. Видишь, как быстро она завершилась.              — Не стоит, — прошептала она, почти не открывая рот.              — Василиса Витязева, дай мне хоть какой-то знак, что ты справишься.              Он смотрел молящими глазами, наполненными слезами и не понимал, что приключилась с ней. Ему совсем не хотелось видеть её упадок сил, но больше не хотелось оставлять в таком состоянии. Однако он улыбнулся, когда девушка собрала последние силы и сжала его руку в ответ на просьбу о знаке.              — Мне нужен отдых, — добавила она, — я ничего не чувствую, мне паршиво и скупо на душе.               — Если станет легче от моего присутствия, то я останусь. Если хочешь, то до конца дней останусь, лишь бы ты снова встала и улыбнулась мне.              — Не стоит. Лучше расскажи, как дела с Каролиной.              — Не знаю, Василиса, — он прижался сильнее к кровати, — я уезжаю через три дня на море, а она ещё не определилась с выбором. Я более чем уверен в её любви ко мне и полном равнодушии к вашему отцу, поскольку отзывается она о нём, как о чужом, а меня называет любимым. Она нежна и ласкова со мной, а я в экстазе чувств и блаженства. Я буду самым счастливым, если она согласится поехать со мной и самым несчастным, если откажет.              И он говорил, говорил что-то ещё, но она уснула. Никакая болезнь, кроме душевной пустоты и апатии, не тревожила её организм. Врачи потому и разводили руками и не брали её в больницу, назначая пристальное внимание и уход, говорили об усталости, трудном учебном году, но никто не говорил о безответной любви, терзающую её на протяжении четырёх месяцев.              Спя, она не видела ничего, не ощущала тела и терзание мыслей. Открывая глаза, она вспоминала обо всём сразу и мечтала лишь снова их закрыть. Какой бы сильной не была травма, ей пришлось встать на следующий день и поесть, поскольку по её внутренним подсчётам экзамен по математике должен быть завтра. Денис явился утром и удивился, как и все остальные, когда маленькое худое тело вышло из своей комнаты босиком, оглядев всех большими непонимающими глазами. Она съела две ложки каши, сделала пять глотков молока, откусила кусок хлеба и положила в рот грецкий орех. Она не хотела понимать, почему все смотрят на неё с умилением и радостью.              — Завтра экзамен, — выдавила грубым и хриплым голосом Вася, отвечая на все вопросы сразу.              — А я сегодня решил последний раз зайти в сад, перед завтрашним вылетом. И меня всё терзают мысли, — начал Денис, зная, как внимание угнетает подругу, — как такая хрупка женщина, как Виктория Викторовна, может одна заботиться о таком огромном саде. Признавайтесь, вы фея? Или у вас есть помощники в виде гномов? Или же тайна ещё интереснее?              — Я не ухаживаю за садом, — проговорила она без удивления.              — Садовник?              — У нас есть некоторые тайны, носители которых не хотят оглашать их, — всё также непринуждённо ответила Виктория.              — Ты был в саду? — хлопая ресницами, спросила Катя, которая вообще не хотела заводить диалог с Денисом, надеясь, что он соизволит провести с ней время наедине, но ни сегодня, ни вчера парень не сделал никаких попыток, удовлетворяющих Катерине или как-то намекающих ей о желании провести совместно время.              — И не раз, — ответил он, — сад прекрасен. Человек, кто садил его, кто ухаживает за ним, определённо обладает талантом видеть красивое в обычных вещах. Таких людей мало, но раз этот таинственный человек не желает раскрывать свою личность, то передайте ему о моих восхищениях.              — Не говори так, — рявкнула Катя, — талант, талант, талант. Что ты знаешь о таланте. Талант — это красота, это неповторимое и оригинальное, эстетичное, а копание в грязи и уборка сада в ночное время — это не талант, а ненормальное желание иметь частичку природы на своей территории. У девушки должен быть талант шить, рисовать, петь, играть, быть умной или уметь дефилировать, а не копаться в земле и ходить с чёрными ногтями и мокрой босиком возле этих жалких цветов, выдёргивая каждый сорняк.              — По мне так, если женщина сотворила такое чудо, то эта женщина прекрасный человек, очень тонкий и ранимый. Я не видел сад летом, лишь в фантазиях, и он прекрасен там. И я уверен, что на деле он гораздо лучше. Он показывает её внутренний мир, раз пленяет даже холодной зимой. Уверен, что лучше человека во Вселенной вы не повстречаете.              — Ага, — неожиданно для всех проговорила Василиса, — Дениса из него не вытащишь.              Вася тяжело вздохнула поднялась, одарила всех равнодушным взглядом, потом подняла голову вверх и добавила, смотря на Дениса:              — Прощай, мой милый друг, тебя любить не перестану, но забыть постараюсь. Прощай.              И на носочках, делая маленькие шаги, она ушла в свою комнату, где на кровати лежали белые розы Дениса. Они были поставлены в вазу и забыты. В следующий раз она вспомнит о них не скоро, когда белые лепестки уже опадут, а зелёный стебель почернеет. А пока лепестки белы, как снег, успокоившийся за окном. Метель не перестала бушевать, но стала нежнее и напоминала танец.              Катя любила метель, она придумывала мелодию и часами могла наблюдать за снежинками, крутящимися под силой ветра и своей незначительной тяжестью, а теперь она не могла смотреть в окно, только на Довлатова Дениса, улыбка с лица которого пропала сразу после ухода Васи.              — Мне пора, — протараторил он, резко поднялся и направился к выходу, поправляя по пути костюм. Катя и не пошла бы за ним, если бы ни слова о женщине, ухаживающей за садом, и её превосходстве над остальными. Ей почему-то непременно захотелось сказать ему правду, вдруг бы эта информация оставила его. Сказать о фее, которая своими маленькими волшебными ручками всю свою жизнь заботилась за этим участком земли.              — Денис, — Катя вытянула руку, поскольку он хотел уйти, не попрощавшись.              — Катя? — парень развернулся, рука его продолжала лежать на дверной ручке.              — Мы больше не увидимся? — спросила она совсем другое в полном отчаянии.              Девушка смотрела жадно в его глаза и пыталась запомнить всё до мельчайших подробностей, что отражалось в ярко-зелёном. Она бегала взглядом по рыжим волосам, пыталась уловить детали, которые раньше были ей не видны. И с каждой секундой она любила его всё больше и больше, и всё красивее он становился, даже его большие ноздри, портящие черты Аполлона, стали ей милы. И больше всего ей хотелось прыгнуть ему в объятья и умолять остаться.              — Думаю, что да, Катя, — ответил он непринуждённо, — не забудьте сообщить таинственному гномику мои восхищения. Я не забуду этот сад.              Он вышел, а всё, что ей оставалось это крикнуть:              — Это я, — голос надорвался, она сделала шаг вперёд, — это я таинственный гномик, — он обернулся.              Холодный ветер. Метель. Вьюга. Он стоял и смотрел на неё, словно на другую. Как ручки, что обнимали его, могли сотворить такое. Ему стало стыдно, что он считал Катю бездарной, но было поздно. Или ещё не поздно.              — Я ухожу, Кать. Попросишь меня остаться и отказаться от правильного решения?              — Правильное ли оно? — Ты знаешь, я всегда прав. И сейчас не могу ошибаться. Моё сердце подсказывает мне, что другого выбора нет. Прощай, Катя. И ты прекрасный человек, помни об этом. Закрывай двери, не мёрзни.              И она закрыла дверь, но с другой стороны, оставшись на улице. Сердце её сжималось от нежелания признавать ложь Дениса. Слезы мёрзли на щеках, кожа покрывалась красной корочкой, белевшей за считанные секунды.              — Ты никогда не любил меня, да? — крикнула она ему в спину, — ты лжец.              Она перебирала ногами, чтобы не замёрзнуть. Денис посмотрел на Катю в домашнем платье, которое уносило вместе со снегом. Посмотрел на дрожащее тело, которое он любил целовать, а теперь впервые не был уверен, что сделает следующий шаг правильный, но, переборов сомнения, он уверенно шагнул к ней, снял зимнее пальто, накинула на девушку, поцеловал её быстро в губы, улыбнулся.              — Ты красивая, Катя, — он обнял её, понимал, что через минуту начнёт дрожать от холода, — я желаю тебе счастья и мира, прощай.              — Не любил? — стояла она на своём, наслаждаясь последней возможностью согреться теплом Дениса.              — Попросишь меня остаться?              — Денис, — девушка прижалась к его щеке своей, — я хочу услышать ответ. Для меня это важно.              — Катерина, важнее этого то, что ты видишь меня последние минуты, пожалуйста, не говори о любви. Мне тошно от того, что сейчас я в замешательстве. Ты, наверняка, хочешь, чтобы я засомневался в своей правоте. Я рад, что ты была в моей жизни, хоть и ты пожелала быть тайной, видимо, это твоя небольшая особенность.              Он прижал её сильнее в последний раз и отпустил. Открыл дверь и дождался, когда Катя зайдёт, закрыл дверь и ещё долго смотрел на закрытое препятствие между им и теперь прошлой жизнью. Он оставил своё пальто не из-за забывчивости, а из желания оставить частичку себя с Катей, с девушкой, от которой сносило крышу, а руки дрожали, как у ребёнка при первой любви в школьном возрасте. Ему не следовало грубить и унижать её, но это противостояние быть с умной и быть с Катей, кажется, не закончилось даже с закрытием двери и прощанием. Даже сейчас у него дрожали руки, губы, колени. Она обнимала его последний раз — это нанесло ему непоправимый урон, но он точно решил, что постарается забыть и будет счастлив с Каролиной, с его судьбой, как он считал.              Катя стояла у закрытой двери ровно столько же, сколько Денис по другую сторону. Они, на удивление, одновременно шагнули в разные стороны и вдохнули новый воздух в надежде, что теперь их жизнь станет лучше, что они сделали правильный выбор и что других вариантов не было изначально, что их флирт никак нельзя было назвать серьёзным, что он обычный, как с остальными.