✦✧✦
На следующий день мальчишка появляется на его пороге. На нём его бледно-зеленая футболка и черные шорты. Он стоит, сунув руки в карманы и раскачивается на пятках, улыбаясь как тогда — в пыльном переулке. Пятилетняя Джарим наблюдает за ним через окно на кухне, Карел настороженно косится из дверного проема в гостиную, Джованни где-то на фоне заливисто смеется. Отец интересуется кто это, бабушка расплывается в улыбке, называя его «Fuego Joven» — она будто знает о нем намного больше, чем сам Родольфо. Мама целует в лоб и подталкивает ладонями в лопатки — поближе к двери. Алехандро улыбается так, словно у него в кармане весь мир, а не крошки от хлеба. Он путается в шнурках, надевает футболку шиворот-навыворот и краснеет, когда Мирабель указывает ему на это. Бабушка уже успевает накормить «Fuego Joven» свежеиспечёнными деликатесами. Родольфо не стыдно — это всё-таки его семья. Но щёки всё ещё красные, когда он выпрыгивает за порог, захлопывая дверь, а ладони мокрые, впитавшие мировые океаны. Алехандро тащит его в лес, к горам-гигантам. Под солнцем знойно, в тени листвы — морозно. А почва под ногами то сыпется, то зелёная и щекочет лодыжки. Новому другу не составляет труда в припрыжку преодолеть пару метров в гору, а Родольфо тащится еле-еле, вовсе не понимая как другому это удается. Он переворачивает его мир с ног на голову, жмурясь от света, тяжело дыша через нос и никогда не переставая улыбаться. — Руди, идём быстрей! — Алехандро оборачивается, минуя очередной небольшой уступ и корни, образующие ступени. Родольфо останавливается. — «Руди»? — Тебе не нравится? Он смотрит на Алехандро, за чьей взлохмаченной копной волос ярко. Там ореол, обрамляющий каждый выпирающий волосок, как на иконах. — Нет, — мелко качает головой, расплываясь в улыбке, — нравится. Алехандро по-доброму скалится, продолжая скакать вверх, рождённый для этого. Когда Руди нагоняет его, они уже выходят из-под крон деревьев. Становится ярко-ярко, что режет сетчатку, а камни стучат друг об друга под подошвой старых дешевых кед. Алехандро выдает смешок, резко выдыхая горячий воздух. Солнце напекает в макушку. Когда он привыкает к свету, то почти что оступается: по правую сторону в двух метрах простирается красочный, налитый цветом и солнцем мир. Их городок, раскрашенный в бледно-жёлтый и другие мягкие оттенки. Блестящая река, как усыпанная блестками, змеей скользящая в даль к другим деревьям и склонам. Мелкие, пыльные дороги, похожие на упавшее дерево, с кучей веток, и раскиданные кусочки ваты — настоящие деревья, зелёные, с часто выгоревшими, пожелтевшими листьями. Люди с такой высоты похожи на муравьев, ребятня на берегу сияющей голубой атласной ленты — совсем крохотная. Родольфо никогда не видел столько неба, не скрытого за веревками с бельем, навесами или пучками листьев. Мир, казалось, наполовину состоял из голубого, утопал в нём, не сопротивляясь. Алехандро проследил за его взглядом, прищурился и самодовольно усмехнулся. — Нравится? Хотелось спросить, почему он спрашивает, если по одному взгляду ясно — да, нравится. Но Руди, похоже, потерял дар речи и способен был только смотреть на него во все глаза — сначала на него, потом на пейзаж. И только когда солнце слепит его, уходя за горизонт, а на смену жёлтому приходит закатно-оранжевый, в голове вспыхивают слова, которые он никогда не скажет в слух. — «Ты смелый, Алехандро», — ветер пляшет, трепля волосы, — «ты смелее всех, кого я когда-либо знал. И я последую за тобой до конца.» Алехандро заливисто смеется, смотря ему прямо в глаза.✦✧✦
Всё вокруг жёлтое и блестит. Жёлтая лампа, жёлтый свет, жёлтые футболки у сидящих перед телевизором и на экране тоже всё жёлтое-прежёлтое. Вокруг громко и воздух спёртый, отдалённо пахнущий сигаретным дымом и корицей. Алехандро под боком выкрикивает что-то, а потом опять припадает губами к банке газировки, внимательно вслушиваясь в разговоры людей вокруг или комментатора из экрана. Его тёмные глаза горят, обрамлённые жёлтым, волосы блестят, а сам он наваливается на Родольфо всем весом, извернувшись так, что подпирает его плечо своим, плотно прижав их бедра и поддерживая Рудину почти бессознательную голову своей. Хочется спать, а на диване совсем нет места. Он может различить Карела боковым зрением, который так же плотно сидит возле какой-то остроскулой девчонки, наверное, Сабины. Кто-то хочет в туалет, пытается ни на кого не наступить и пройти между рядами сидящих на полу, перекрывая обзор, на что более старшие, притеснившиеся на спинке дивана, неодобрительно бормочут и просят идти быстрее. Руди зевает, на что Алехандро только звонко смеется и бодает его в ухо. Кто-то передает тарелку с едой, ему на колени прилетает банка содовой, потом ещё одна, но на этот раз пустая. Снизу кто-то рассказывает шутки. Вот бы послушать. — Я возьму? — Алехандро говорит ему на ухо, забирая полную банку и выкидывая пустую. Руди не возражает. Он скатывается вниз на чужое плечо, за что кто-то, кто сидит от него слева цокает и взбирается на спинку дивана. На экране бегают футболисты в жёлтой форме, диктор несвязно и очень громко комментирует происходящее. Его босые ноги еле-еле касаются колючего ворса ковра, который, наверное, такой же жёлтый, как и вся комната. Руди видит полную пепельницу на подоконнике, а за единственный окном уже темно. Горит только жёлтая лампа, огоньки зажигалок и концы сигарет. Слева от него кто-то из старших наклоняется, бормочет что-то нечленораздельное и с фырканьем выдыхает. Это шестнадцатилетний Васко. Он же треплет его волосы, с усмешкой говоря "Не спать, пока финальный гол не забьют". За спиной спрашивают, какая из команд, на что Васко снова фыркает, бормоча о том, что любая и, что сейчас кто-то особенно умный будет убирать весь бардак, который здесь останется после всего. Инес — он уверен, что это был именно он, — благословляет его на сон и Алехандро вмешивается. — Да не спит он, — смеясь. Руди поднимает голову и видит, как он закатывает глаза, разговаривая с Инесом о матче, как на его носу меняются оттенки — жёлтый, лимонный, ярко-зелёный, опять жёлтый, — как двигаются его губы, расплывшиеся в улыбке. И тогда все звуки для него гаснут, как огоньки сигарет в дальнем углу комнаты. Не слышно ни воплей, ни смеха, ни комментариев диктора. Весь мир сосредоточен вокруг Алехандро. Его тёмных волос, глаз с янтарным отливом при свете солнца и вечной улыбки, застывшей на его лице. Где-то в желудке что-то разлили и теперь оно, липкое и тягучее, тянется к другим органам, омывая их как в святой воде. Чувство такое неясное. Алехандро снова смотрит на экран и кричит, только где-то далеко, и Руди не слышит его. Он разливает на шорты содовую и обнимает его одной рукой, Инес треплет его за волосы, а потом туда присоединяется ещё две чьих-то пятерни. Карел на периферии улыбается, поднимаясь с места. Сабина сопит, облокотившись об стену. Васко кричит ему на ухо, чтобы тот проснулся. И Руди легонько бьёт его по носу, мотнув головой. — Ты это заслужил, — смеется Инес, и Алехандро смеется вместе с ним.✦✧✦
Алехандро собирается познакомить его с остальными. С теми, с кем он, наверное, уже знаком, но не расстраивать же Алехандро. Он хочет сыграть вместе в футбол, поэтому убегает домой с горящими от предвкушения глазами. Родольфо может только улыбаться да сидеть на тротуаре перед его домом. Это такой же дом, как и у всех в Лас-Альмасе, только крыша более квадратная: вместо ярко-красной черепицы — плоская, песочного цвета площадка с бортиками. И цветочных горшков здесь меньше, чем у его семьи. Алехандро никогда не говорил о семье, наверное, потому что не хотел подчеркивать тот факт, что Карел, — его, Родольфо, брат, — его недолюбливал. Они пытались говорить, но огненный Алехандро, сразу же полюбившийся всей его семье, — даже придирчивой Мирабель! —похоже, не был тем, кто вызывал у него доверие. Ну ладно, ну и пусть. Ничего страшного не случилось, ведь правда? На него уставился кот. Он сел, близко сложив лапы и прикрыв их хвостом и просто глядел. Глаза его были грязными — то ли зелёными, то ли карими, но на солнце отливали янтарным. Но несмотря ни на что, они были красивыми и такими по-кошачьи умными. Он был серо-коричневым, с хаотичными черными полосками — как у тигра или зебры, — и черным кончиком хвоста. Мордочка у него была такая, как если бы он налакался молока — заляпанная белым и потекшая к грудке. А ещё, белыми были его лапы, одна совсем кончиком, другие — почти под самое пузо. Он просто сидел там и смотрел. Он позволил себя погладить и почесать за ушком, но уходить никуда не собирался. Это был самый умный из всех немногочисленных котов, обитающих в их городке. Никто не давал ему имени, потому что никто не видел в этом смысла. Поэтому Руди даже не пытается. — Hola Rayado, — Алехандро стоит перед ним уже с мячом и в сменной обуви, глядит на пушистое создание, гордо сидящее на тратуаре. — Rayado? — Родольфо спрашивает щурясь. — Ну ты посмотри на его окрас! — Алехандро садится на корточки, оправдываясь, — и разве у него есть другое имя? — У него вообще нет имени. — И разве это честно? — Кот трется об подставленную Алехандро руку и громко мурлычет. Когда его гладит Руди тот не издал ни звука, — у других есть клички, почему у него её нет? — Не придумали, — он пожимает плечами. На улице ни души, и только кто-то из дома Алехандро наблюдает из окна. Лица не видно, но это, наверное, его мать. — Так давай сделаем это, — В глазах Алехандро мерцает от солнца и теперь они с котом похожи. Разница, пожалуй, только в интеллекте. — Никто кроме нас не будет её использовать. — Ну и пусть, — Родольфо замирает, Алехандро продолжает, пожимая плечами, — какая разница? Будет наш кот и наша кличка. Родольфо удивляет то, с какой лёгкостью он это говорит. Его ведь не волнуют чужие мысли, не волнует как назовет кота кто-то другой или какая кличка у него будет в итоге. Его сейчас волнует только то, как сам Руди назовет умное животное. Им, наверное, уже пора. Солнце отражается в стеклах, заливает улочку золотым светом и силуэт из окна исчезает. Кто-то смеется недалеко, а ветер шумит в ушах. Через пару минут им надо будет уже быть на месте, через несколько часов расходится по домам, а до следующей пятницы ещё два дня, но Алехандро всегда важнее то, что происходит именно сейчас. Руди отводит взгляд, опустив голову. — Мне нравится имя "Rayado", — скромно бормочет он. Кот мурлычет, а Алехандро только смеется.✦✧✦
Они сбежали с уроков — мать, наверное, пропишет ему такую оплеуху, когда он вернётся домой. Но это была География и Алехандро сбежал вместе с ним. Они сбежали в перерыве, собрали вещи и никто даже не заметил их отсутствия. Алехандро это было не впервой, он знал куда и как уходить, но Родольфо понятия не имел и поэтому мельтешил. Было весело. Они купили у Тётушки Хизелы выпечку, побегали по крышам(забравшись на них по балконам) и направились в горы. За чуть меньше чем девять лет они сравнялись и теперь Родольфо без особого труда поспевает за Алехандро, взбирающегося по камням как прирожденный горный козёл. Солнце слепит, а земля под ногами сухая, когда они выходят из под разросшихся крон деревьев. Они не остановятся на этом небольшом обрыве, который казался им гигантским пару лет назад. Алехандро скачет выше, его блестящие волосы мелко колышет ветер. Он значительно похорошел после Рождества, за какую-то неделю домашнего ареста(он так и не рассказал, за что его тогда наказали) его лицо стало более грубым и потеряло мальчишескую пухлость. Они с Мирабель стали примером идеальной пары, хотя и не состояли в отношениях. Если говорить о самой Мирабель, то стоит упомянуть, что теперь она самая красивая девушка в городке, и Родольфо буквально мучают каждый день, с вопросами о том, что ей нравится, чем она увлекается и много-много всего. Алехандро только смеётся над его страданиями, называя их отношения с Мирабель исключительно дружескими и не понимает, как можно любить кого настолько, чтобы терять от этого голову. Родольфо не смеет ему сказать, что его сестра уже теряет от самого Алехандро голову, и что она терроризирует его с расспросами о нём. Он сам по себе предмет перешептываний и шушуканья. Кто-то распространяет слухи, что он спит со всеми, а потом бросает, кто-то — что он красится, чтобы быть красивым. Черт возьми, любая выходка Алехандро никогда не остается без внимания. Они взбираются молча, слышно лишь сбивчивое дыхание, их шаги и природу вокруг. Камни стучат об подошву кед, Руди временами поглядывает на пейзаж, они идут всё выше и выше, уступы становятся опасней и круче. Чем выше, тем просторней и воздух чище. Алехандро вдыхает полной грудью и останавливается. Они проходят над речкой, там дальше — огромное скалистое пространство и купа деревьев. Алехандро смотрит в даль, а Родольфо заглядывается на него. Их называют глупыми юношами те, кто постарше, и странным дуэтом, их одногодки. Они попадают под оба описания. И Алехандро смеётся, когда узнает что кузен Родольфо рисовал их в роли супергероев, или когда Джарим, смущаясь, просит их поиграть вместе. Весь городок знает, что они неразлучны. Без Варгаса — нет Парры, без Парры — Варгаса. — Я хочу пойти в армию. — Что? Алехандро поворачивается к нему, виновато улыбаясь. Руди смотрит чисто, широко открыв глаза. Ветер здесь сильный и треплет короткие волосы. Чужие глаза привычно отливают янтарным и светятся. — Я собираюсь поступить после выпуска в армию, — улыбка Алехандро — небольшая, как бы извиняющаяся. За что именно неясно. — Ты сейчас не шутишь? — Родольфо теряется в чужом взгляде, он смотрит исподлобья, переводя взгляд в землю. — Когда это я шутил, Руди? Голос Алехандро ласковый и грустный. Готовится ли он уже расставаться с другом детства? До лета же ещё два месяца. Он заглядывается на пейзаж, распластанный как на картине художника, цветастый и почти что нереальный. Их городок теперь занимает добрую часть картины, как разросшееся лоза, поползшая домиками дальше и ближе. И речка сегодня журчит громче, чем обычно и деревья растут не так высоко. Забавная картина получается. И Руди уже сделал выбор. — Тогда я с тобой, — он пожимает плечами. Облака на картине вполне себе живые и плывут, как бумажные кораблики по воде. — Шутишь? — Алехандро смотрит на него, кривя губы в издевательской улыбке. А Родольфо разглядывает его с секунду, одновременно с ветром говоря: — Когда это я шутил? Алехандро загребает его в объятья и смеётся так сильно, что надрывает голос.✦✧✦
В Лас-Альмасе, горном городке вечного лета, весна подходит к концу. Они пьют взрослые напитки, и мама с тяжестью на сердце отпускает его на выпускной. Никто не говорит ни слова о своем будущем. Учителя хлопают их по плечам, поздравляя со сдачей экзаменов, учительницы обнимают, приговаривая какие они молодцы. Джованни и Карел, приехавшие домой, вручают алкоголь из столицы, пока родители не видят. Остроскулая Сабина бросается Карелу на шею и зацеловывает его по самое не могу, прямо говоря об их отношениях. Алехандро пол вечера не выпускает его из объятий и разговаривает с кем попало. А потом, когда Руди нужно отлить, он просто исчезает. Он не может найти его полчаса, рыскает по углам и компашкам девчонок, надеясь, что они утащили Варгаса, но его нигде нет. Кто-то вручает ему стакан с чем-то, соседские мальчишки упрашивают поиграть с ними в футбол. Всё яркое и красочное, по-вечернему синее. После футбола и пары пропущенных, на потеху детям, мячей, его кузен Ермес утаскивает его в очень увлекательную беседу, только вот слов и темы не разобрать. Потом кто-то(в последствии оказавшееся его одноклассницей Далией) утягивает его в танец, девушка красивая и одета в народные одеяния, а на Родольфо на ходу набрасывают чью-то шляпу, пока они кружатся. Кого-то тошнит, кто-то звонко смеётся, перебивают музыку, а Руди надеется посидеть спокойно в уголке, пока его голова не перестанет кружиться. Инес вручает ему бутылку с водой и улыбается, облокачиваясь на стену позади. Родольфо выпивает всё залпом, усаживаясь на корточки и протирая глаза. — Лучше? — Спасибо, — бормочет. Они не говорят больше ни слова. Инес уходит помогать, таким как Родольфо, а он сам отходит от танцев и бессвязной болтовни. Васко блуждает между выпускниками, очерчивает его взглядом и уже думает подойти, но видит Инеса и ретируется со спокойной душой. — Руди! — Алехандро выскакивает из толпы, весь красный, с зализанными и кое-где торчащими волосами, а на идеальной рубашке янтарное пятно. Он всё ещё красивый и даже чуть более притягательный. — Я тебя уже обыскался! — Алехандро, черт возьми... — Они оба уже пьяные и по телу блуждает приятная истома. Названый по-заговорчески улыбается, хватает его за руку и тащит за собой сквозь толпу. — Пойдём! — Зовет, зазывает, будто и не держит его руку в своей. Они толкают выпускников, извиняются на ходу и бегут по улице, пока сзади шумят люди. Кварталы пустые, здесь нет ни души и только ветер свободно разгуливает между зданий: он лапает белье, заставляя его развиваться, он крутится вокруг балок и свистит, скользя между камней под ногами; он бежит впереди них, подгоняя. Чем дальше — тем тише и спокойней. И только ноги в старых туфлях отбивают неровный ритм, только тяжелое дыхание и радостный смех ветра — а может и Алехандро. Ярко, чувственно, жарко. С Родольфо спадает чужая шляпа, у него подкашиваются ноги, он спотыкается и на душе так радостно. Алехандро на бегу трогает сохнущие простыни над ними, кружится в поворотах, но не отпускает его руку ни на секунду. Голова отказывается логически воспринимать ситуацию, а сердце рвётся из груди и блуждает по организму как сумасшедшее — танцует, звучит то в ушах, то в пятках. Влюбляется и любит, кричит и плачет, поет и неумело тянет ноты. Делает всё, что хочет. Они бегут. Бегут до тех пор, пока в ногах не начинает покалывать, пока в горле не становится сухо и пока не добираются до подножья горы. Ветер оставляет их, взмываясь волной вверх и теряясь в россыпи деревьев. Город уже едва слышно, его перебивают стрекот кузнечиков, смех Алехандро, его дыхание и кровь, журчащая в ушах. Ночь холодная, она забирает под рубашку и раскрашивает всё в иссиние оттенки, только звёзды мерцают белыми точками, разбросанные по небу, а им, вопреки всему, жарко и весело. Алехандро тащится впереди, хватаясь пальцами за кору деревьев и преодолевая каждый метр с такой легкость, а Руди снова с трудом поспевает за ним, держась за его руку только кончиками пальцев. За толстыми стволами поселилась темнота, они спотыкаются об камни и корни, смеясь как последние идиоты и всё равно поднимаются. — Зачем мы только тащимся туда? — И всё равно идёт. Смеётся и идёт, пачкая туфли. А Алехандро поворачивается, как тогда, в их первый подъём, только солнца нет и его растрепанно-зализанные волосы очерчены слабым белым мерцанием. — Доверься мне, Руди, — глаза устали от темноты, но он щурится и шепчет, — просто возьми и доверься. Хочется сказать — признаться — что он доверился ему с первых секунд их знакомства, что клялся, что уже отдал свою сердце в чужие ладони. Слова почти срываются с губ, почти растворяются в ночном воздухе, но они тают, впитываются в язык сладким вкусом и остаются там, пока они вдвоем выходят на сухую землю под — с трудом видный — лунный свет. Огни города мерцают вдалеке, чуть дальше видна только строящаяся, новая ферма застывшая во времени. На тёмном небе ни облачка, луна льёт свой свет, как молоко и речка блестит, как блестят глаза Алехандро. Верхушки деревьев иссине-голубые, трава тёмная, а их городок горит и пылает, как никогда прежде. Это пламя — как в костре: оно горячее и могучее, но никогда не выйдет за пределы каменного круга, и только искры могут выбегать из него — рождённые в нём, они никогда не видели мира, но за приделами дома они быстро чахнут и, рано или поздно, гаснут. Вот только Алехандро всё ещё горит. Он поднимается выше и дальше, Руди вот-вот потеряет его силуэт в темноте ночи, они с горой станут одним целым и он исчезнет на её тропах, срастётся с лесом, став частью единой системы. Родольфо трясет головой, ускоряется, догоняя Алехандро и они оба замирают. Небесная тьма взрывается, она лопается и небо рассекают салюты. Яркие, красно-жёлтые, фиолетовые, голубые, мешанина из цветов выглядит неестественной на фоне чистого чёрного цвета. — Черт возьми! — Алехандро вскидывает руки и вздыхает, — мы не успели! — его глаза сияют, переливаются красками как палитра художника, рисовавшего все пейзажи в этих краях, а лица совсем чуть-чуть касается этот бурлящий калейдоскоп красок. — Ты смеешься? — Родольфо улыбается, в два прыжка преодолевая расстояние между ними, — ты всё это время знал про салюты, и не сказал мне ни слова? — он бьет его кулаком в плечо, но не сильно, по-дружески. Они ведь ссорятся не по-настоящему. — Руди, это был сюрприз! — Алехандро в ответ улыбается, разводя руками. — Чёртов Pendejo! — Снова удар, такой же лёгкий, как и первый, но скорее уже игривый. Салюты угасают, они взрываются с громким, хлопающим звуком, а потом исчезают, как искры от огня. В пылающем городе веселье и танцы, на главной площади все, наверное, кружатся: и Далия, и парень, чью шляпу на него надели, и может, кто-то завлёк Инеса или кузена Ермеса в танец. Алехандро улыбается и фыркает, смотря с прищуром, как догорает последний, ярко-оранжевый всплеск искр. — И что теперь? — Родольфо наклоняет голову, смотрит, как Алехандро движением руки зачесывает волосы назад. Он фыркает, смотрит вниз — под ними, в десяти метрах, журчит тёмная речка. — Теперь? — Усмехается, хотя во тьме-то с трудом различить, и отходит назад, — теперь мы прыгаем, Руди! Алехандро с боевым кличем срывается вниз и исчезает под толщей воды с громким всплеском. А Родольфо бросается за ним, не подумав насколько опасным это может быть. Вода холодная и он касается мысками дна, путаясь в течении. Рубашка мокрая, он чудом не теряет туфли и выныривает. Алехандро в метре от него, задирает голову и смеётся, как сумасшедший. Разница, разве что в том, что это его самый искренний смех. Вода стекает по его лицу, волосы липнут к вискам и в свете луны он выглядит как кто-то, кто не может существовать. Ну не бывает таких людей на свете — не бывает и всё. Не бывает щетины, которая на ощупь мягкая и не режет ладони, тёмных волос, блестящих то ли от лака, то ли от солнца, и глаз, с янтарным оттенком. Это живая скульптура, и скульптор, пока лепил её, был необъятно влюблён. И Руди чувствует — чувствует где-то под ложечкой — что-то, что росло в нём несколько лет, то тонкое чувство, спрятанное в тканях, подняло голову, расправив плечи. Оно уткнулось локтем в желудок, встряхнулось, как птенец и зашевелилось, укладываясь поудобней, разбуженное после долгого сна. Первый вдох Родольфо — это первый вдох существа, поселившегося у него в груди, как только они с Алехандро впервые встретились. Руди надеется, что это не последний. Алехандро плещется, разбрызгивая воду. Они не касаются дна и на берег он вылазит без обуви. Родольфо свою аккуратно складывает у кромки воды, а Алехандро босой тянет его обратно, брызгая водой на спину. Рубашка липнет к телу, волосы — ко лбу, а по спине гуляет морозный ветер. Ещё пару дней и ночи потеплеют, а солнце будет вставать всё раньше, и их городок будет гореть ещё сильнее. А они исчезнут, потерявшись в чужом, большом городе, среди других будущих солдат. Алехандро снимает свою рубашку, всё ещё красный от алкоголя, а Руди дрожит, стоя по пояс в воде, и ветер кусает его за посиневшие пальцы. — Быть не может! — Алехандро пялится на стык между чернотой и полями, и Родольфо оборачивается: небо краснеет, только-только подоженое с краю, разгорается с каждым часом. Сколько они провели только вдвоем? — Рассвет, Руди, рассвет! Он фыркает, брызгает на Алехандро водой, а тот в ответ только смеётся.✦✧✦
Родольфо не нравится армия. Они прошли одну подготовку, один тест и один медицинский осмотр. Их взяли без вопросов(оказывается, их детские пробежки по горным тропам неплохо держат тело в тонусе), удалось попасть в одно подразделение, а после приходы в перерывы в казармы друг к другу стали обыденностью, а не событием. Год шел за годом, они привыкали и по истечению службы записывались ещё на три года. В небольшие отпуски приезжали домой, ловили лучи солнца и носились с детворой возле речки или по горам. Мама хаяла его за долгое отсутствие, бабушке исполнялось восемьдесят. Потом были похороны и венки, двадцатилетие Джарим и свадьба Мирабель, горечь и приторная сладость, что сводит скулы. Джованни закидывал руку на плечо, с Карлом они ремонтировали протекающую крышу. Алехандро начал курить. Они пропадали вечерами на крыше или крыльце, выпивая и куря. Город разрастался как лоза, но с высоты гор всё ещё было видно его конец и начало, пусть и не так хорошо, как раньше. Муж Мирабель, соседский парень Октавион, построил ферму и у них скоро родится ребёнок. Родольфо счастлив, а Алехандро исчезает после трех бутылок, завораживая неспящую детвору — гуляющих или выглядывающих из окон — своим эпичным спуском со второго этажа, средством скатывания по крыше, а после прыжка через перила балкона. И так всегда. Карел тоже со временем находит жену, Далию, и остается жить в городке, преподавая в местной школе. Джованни селится к родителям с Джарим, сперва напевая что будет вечно одинок, а потом обручаясь с приезжей чудачкой, Сарой. На их свадьбе поет хор, девочки Сары(у неё, оказывается, уже было двое детей) несут цветы, и семья у неё состоит из сорока человек. Алехандро на свадьбе выступает другом жениха, в ярком костюме. Мама плачет, отец тоже роняет пару слёз. А потом они возвращаются в чужой город, к оружию и запаху пороха. Пропахшие любовью и солнцем, с горящими глазами и Родольфо уже ждёт следующего отпуска, чтобы провести с семьей ещё немного времени. А пока остается только ждать, распивая алкоголь в армейских барах большого города, среди других солдат, и имитировать их с Алехандро вечера, те, что в синей дымке и разделённые лишь между ними двумя. Лампа за дальним столиком мерцает, вокруг только звяканье стаканов и пьяный галдеж, остроносый бармен — как в каких-то фильмах, — протирает стаканы и смотрит замучено. Рядом Алехандро, улыбаясь разговаривает с кем-то из сослуживцев на соседнем стуле. Глаза блестят и на его лице уже начала появляться грязная щетина. Родольфо устало моргает, по телевизору в углу крутят очередной футбольный матч. Двери бара с грохотом открываются, пара-тройка широкоплечих солдат громко топают, проходя к барной стойке и заказывая что-то на ломаном английском. Следом за ними заходит стройная брюнетка; она в брюках-карго и высокой водолазке, тёмные глаза оценивающе оглядывают помещение, останавливаясь на повернувшемся Алехандро, а после, качая бедрами она проходит к дальним столикам. Всё взгляды, помимо пришедших и бармена прикованы к ней. — Кто это? — Алехандро наблюдает, как незнакомка откидывается на диван, и как широкоплечие мужчины направляются к ней, когда напитки готовы. — Это? — Родольфо небрежно кивает на брюнетку, — без понятия, если честно. — Вы о ком? — Интересуется Льюис, их сослуживец. — Ты знаешь, кто это? — Алехандро не оставляет попыток, Руди только хмурится и качает головой. — С ума сойти, — он вскидывает брови, — везёт вам, что вы Гарзой не знакомы! — Гарза? — Валерия Гарза, — он повторяет, теперь тоже оборачиваясь на женщину, — Гроза всего города. Алехандро улыбается, повторяя её имя одними губами, и то, что успело встряхнуться и вытянуть шею, то, что живёт у него в груди, зашевелилось, пиная желудок. Тадео, приятель Льюиса, услышав о чем они тут болтают, сразу же подсел на соседний стул, облокачиваясь на стойку. — Слыхали? — Щебечет он, поддерживая разговор, — Гарза в спецназ пойдёт. — Через годик-второй, — фыркает Льюис и в один глоток опустошает свою бутылку, — как только дослужит. Он заказывает новую, а глаза Алехандро блестят, как никогда прежде. Он проводит рукой по волосам, не отводя взгляд от Гарзы, и потеребив воротник рубашки — встает с места. — Ты куда это? — Родольфо вскидывает брови, а Алехандро только усмехается. — Знакомиться, Руди. Он уходит неспешно, обходя других посетителей и чувство бьёт Родольфо в живот, когда он молча наблюдает за ним. Тадео выпивает, весело фыркая на выходку Алехандро и тихо бормоча «Во даёт». Льюис хмурится. — Ты это, Руд, — он наклоняется к нему, — не связывайтесь лучше с ней. — Льюис, я не могу отвечать за Алехандро. — Но вы же вроде лучшие друзья, — он пожимает плечами и Руди сглатывает. — Ага... — Он оборачивается. Валерия говорит и Алехандро расплывается в улыбке.✦✧✦
Родольфо не знает, чего ему не хватает в этой жизни. Он не уверен, что именно является той недостающей частью пазла. Алехандро знакомит его с Валерией уже через две недели, представляя её, как свою девушку. Тем вечером он пошел обратно один, так как они исчезли через пол часа, после разговора. Его тогда ещё накрыло ливнем, он промок до ниточки и чувство в груди беспокойно шевелилось, когда Алехандро не появился через несколько часов. Он пришел только на утро, как сказал Льюис, и в тот день он выглядел таким довольным и счастливым, что невольно становится завистно. После завтрака(который они ели по одиночке) он завалился к нему в казарму и, под озадаченные взгляды сослуживцев, провалялся на его кровати полчаса, пока старший чуть ли не пинком отправил их в спортзал и наматывать круги по стадиону. Они не говорили, Алехандро иногда что-то спрашивал, но это были мелочи и сам говорить об своем настроении и его причинах отказывался. А Родольфо просто не хотел спрашивать. Вечером он исчез, просто испарился на ровном месте. Он не пошел с ним на следующий день играть с парнями в бильярд и отказался от раунда в настольный футбол с Льюисом и Тадео. Он появлялся утром и пропадал после ужина, валялся на своей или кровати Родольфо и не желал ни с кем вести диалог о своем приподнятом настроении. Когда Руди выцепляет его после обеда в раздевалке, тот бормочет что-то о том, что судьба свела его со второй половинкой и что он сам скоро всё увидит. Он увидел и услышал. Гарза была грациозна, как кошка, и опасна сравни змее. Но улыбчивой и очень приветливой когда они познакомились. «Это мой лучший друг детства — Родольфо» он кивал, пока чувство в груди забилось в агонии, пуская яд, убивающий всё на своём пути. «А это Валерия, Руди» дышит с присвистом, «ты, наверное, не помнишь её», он помнит. В следующий отпуск в Лас-Альмас Родольфо приезжает один. Слушая в машине радио и в одиночестве поедая купленный сэндвич. Его руки мёрзнут, и из одежды он берёт, как обычно, совсем немного. Мирабель называет свою дочь Рут и Руди держит её на руках, такую маленькую. Мама плачет, когда видит его на пороге их дома, Джарим теперь длинноногая и ниже его только на полголовы. Джованни интересуется, куда запропастился Алехандро, Руди говорит, что он занят. Вечера он теперь делит с его чувством, слегка копошащимся под сердцем — оно залезло туда и заплакало. И Родольфо плакал вместе с ним. В после следующий, занося тёте и её новому мужу выпечку, в окружении старых приятелей он видит Алехандро с Валерией под боком. А потом дети спрашивают его о том, что это за девушка с ним ходила по горам, и в одну из тренировок он находит вырезанное на дереве «Te amo Valería» вырезанное криво и неаккуратно. Он знает автора, но не хочет себе в этом признаваться. Домой он приходит вымученным и уставшим, а потом Джарим рассказывает что Алехандро заходил и спрашивал о нем. — Я хочу пойти в спецназ, — вот что он говорит, когда они встречаются вечером на крыше, — мне не нравится наше бездействие, я хочу помогать людям, а не сидеть в казарме или спортзале до ночи. — Хорошо, — это бормочет Родольфо, допивая пиво. Алехандро уходит, не дождавшись иного ответа, Руди уже знает, что тоже туда пойдет. Ведь всегда они были вместе, без Парры не было Варгаса, без Варгаса — Парры. Он перегибается через бетонные бортики, Алехандро в привычной манере скатывается по крыше на балкон и перепрыгивает через перила. Из под козырька выходит Валерия, он закидывает ей руку на плечо и бормочет что-то. Алехандро смеётся уходя.✦✧✦
После нескольких миссий их повышают. Спецназ не особо отличается от армии, разве что комнаты чуть просторней и обычно там живут четыре или шесть человек, а не пол полка. Пришлось выучить английский и пройти дополнительную подготовку, не спать несколько ночей, проводить весь день на корточках и потерять всякую человечность, доведя всё действия до автоматизма. Алехандро неплохо справлялся и удивился, когда в ряду новоиспеченных спецназовцев наметил знакомое лицо. На фотографии с награждения он стоит, целуя Валерию, а Родольфо мнётся рядом, смертельно уставший и не видящий в наградах никакого смысла. Его чувства забились куда-то под ребра, так что уже почти не больно, оно сжалось и уменьшилось в размерах, срастаясь с организмом и становясь почти что растением, за которым больше не нужно ухаживать. Не было смысла спорить или ругаться с Алехандро — ничего это не изменит, только отношения в край испортят. Теперь, чтобы найти Алехандро, искали Валерию. В редчайшие отпуски(с переходом в спецназ их урезали до рождественской недели и одной недели лета)он возвращался на родину, всё реже и реже видя края города с высоты гор. Джованни, после того как узнал про Гарзу, заулыбался, одобряя выбор Алехандро. Карел всё ещё его недолюбливал, хотя и стал терпимее, но в один из вечером он назвал её перевертышем — то ли ведьмой, то ли змеей. Руди тогда промолчал, не зная что и думать. Он любил молчать. Его не спрашивали — он не открывал попросту рот. С Алехандро ты мог быть тихим и неприметным — он сиял и тараторил за двоих, если понадобится. Никто не считал его перенасыщенным или чересчур ярким. Это был Алехандро, он всегда такой. Казалось, что он мог говорить с самого рождения или был немым полжизни и старался нагнать пропавшие годы. Сначала он говорил, а потом замолкал и они сидели в тишине, улыбаясь как идиоты каждому моменту. Летом Родольфо заметил засохшую на асфальте кровь и детей, балующихся с пистолетом. Его пожилая мама стала более дёрганой, а отец купил домой ружье, успокаивая его, что это для охоты. В лесу Лас-Альмаса не водится много животных и их запрещено трогать. Потом красно-синие мигалки вопят на всю улицу, слышны выстрелы и крики людей. Тротуар в красных пятнах, пахнет порохом и медью, приобретающей на жаре стойкий запах гари. Родольфо знаком этот запах. Так пахнут поля битв и офисные здания после актов терроризма. Так пахнет смерть. И теперь этот запах всюду в Лас-Альмасе. Оно как чума быстро ползет по улицам, заражая каждый переулок и если бы не окна — в домах бы невыносимо воняло. Он находит его маму плачущей в родительской спальне, местные дети делятся на группы тех, кто боится выходить на улицу, и на тех, кому нравится держать в руках оружие и играться с белым порошком. Дети любят взрослые вещи и они никогда не видели настоящей жути. Алехандро всю последующую неделю дерганый, Руди надеется, что в их городке кровь и трупы не станут обыденностью. Что он не увидит среди мертвых тел кого-то из своей семьи. После их собирают в большом зале, долго тянут какую-то речь о состоянии Мексики и упоминают их — с Алехандро — дом. Туда просочилась зараза, гниль, чума, одним словом — картель. Они вербуют всех, в основном детей и подростков. В тот же день Родольфо собирает вещи. Их переводят в Лас-Альмас, на родину. Обратно в леса, к реке и на горные тропы. Где сейчас не ходят, где всегда опасно. Руди интересно, помнит ли кто-то, помимо старших и уже взрослых о том, что раньше прыжок в речку был почти что обрядом посвящения. Солдаты из других городов относятся ко всему нейтрально, а Родольфо, несмотря на саму задачу, счастлив побыть дома хотя бы на пару недель дольше. Теперь он в полной мере ответственен за свой город. Алехандро всё ещё бушует, но теперь с улыбкой на губах. Оставшиеся пару дней парни из отряда только предстоящей миссии и говорят, они роют на него информацию и ищут людей, живших или выросших там. Родольфо молчал. Алехандро тоже не разговаривал попусту, держа язык за зубами о месте своего рождения. Их город медленно заражался гадкой болезнью и им это не нравилось. — Слышал? — Бормотал Лукас, склоняясь над столом за обедом, — в Лас-Альмасе детей называют "Детьми Долины". Когда-то они тоже ими были, когда город ещё только зарождался и население у него не превышало двух сотен человек. Тогда детьми Долины называли всех, кто совершал обряд и знал, как взбираться на верхушку горы. Они плели браслеты и венки из цветов и листьев, они до ночи наблюдали за птицами и старались найти самое красивое перо. А потом носились по улицам наперегонки с ветром, забывая про обед. — И кто тебе такое сказал? — Скептично складывал руки на груди Сальвио, поднимая брови. — Мой кузен, — встряхнулся, наклоняясь ближе, — он был там — представляешь? — был и постарался разузнать для меня что-то. — И он узнал это? Руди старался не улыбаться. Несмотря на старания Лукаса в полупустой столовой их мог расслышать каждый дурак, а обученный спецназовец, различающий звук шагов на шумной автостраде без скоростных ограничений — сделает это на раз-два. Руди ушел, Лукас и Сальвио продолжали разговаривать, но слушать это смысла не было. Он и так знал всё, что они обсуждали. В его казарме было пусто, три парня, с которыми он её делил, наверное, пропадали в спортзале или в каком-то баре. В одиночестве Родольфо рассмеялся, и где-то в соседних казармах смеялся Алехандро.✦✧✦
Лас-Альмас встречает их. В день их приезда жарко и им дают немного времени отдохнуть, прежде чем приступить к брифингу. Парни рассказывают всё, что нарыли про город и Родольфо усмехается слухам, что многие, кто жил здесь до картеля кончают самоубийством, спрыгнув со скалы, особо верующие спрашивают, какие подношения здешним духам нужно преподносить. В этот раз смеётся уже Алехандро, громко и задирая голову, Валерии рядом нет, она в другом отряде. — Лас-Альмас не такой страшный, — парни переглядываются, — увидите. — Вы только присмотритесь, — добавляет Родольфо и встает. Его отдых окончен. — С высоты не разглядишь дна. На брифинге проводят краткий экскурс по предстоящим миссиям, и всё смотрят только на Алехандро с Руди, расположившихся вдалеке, на краю стола. Потом, по пути в бар, он встречает Мирабель с годовалой Рут на руках и они перекидываются парой фраз, она спрашивает, придёт ли он на семейный ужин в субботу. Все всё ещё смотрят на Родольфо, в этот раз раззявив рты. — Сестра, — только и отвечает он, когда они проходят пару метров. Алехандро — как всегда, — исчезает. Наверное, опять ведёт Валерию в горы или к себе домой. А Руди меняет предложенную квартиру на свою старую комнату, мама с порога целует его в обе щёки и обнимает, отец хлопает по плечу. Джарим дома нет, она ночует у своего парня и да, родители предупредили её обо всех средствах защиты. А парня о том — что её брат военный. Он рассказывает им о всем: о том, что они тут задержатся, чтобы искоренить картель; о том, что говорят о Лас-Альмасе его сослуживцы; и о том, что он определённо придёт на ужин в субботу. Этой ночью он спит, как в детстве. Ему снова начинают сниться сны и в них нет ни крови, ни мертвых тел, нос не забивает запах пороха — пусть и ненастоящего вовсе, — а мышцы не болят от веса оружия. Нет криков или взрывов за спиной, и злосчастного камуфляжа тоже нет. Ему снится Алехандро. В золотой рубашке, с вышитыми на ней цветами, и в черных брюках, босой. Они бегут по полю, спотыкаются и валятся на траву. Он слышит его смех, как резв сегодня ветер и как шелестит трава. Свое дыхание, смешавшееся с дыханием Алехандро в нечто вечное. Видит облака над головой и их горящие, красно-жёлтые края, зажжённые заходящим солнцем. Дышится легче и счастье закипает в нём, растекаясь по сосудам и венам, наполняя до краев клапаны в сердце и каждую артерию, чувство в груди шевелится, горячо дыша на желудок. На утро он максимально расслаблен. Такое бывает, когда выпьешь слишком много и чувства льются через край, а ты просто сидишь, улыбаясь как идиот и залипаешь в стену. Мама улыбается при его виде, они завтракают вместе и он уходит, возвращаясь в армейский строй. Парни в раздевалке почти что пытают Алехандро, спрашивая лишь одно — почему он не рассказал им, что он из Лас-Альмаса. — Не я один! — Смеётся он и поворачивается к Родольфо, а тот не может не смотреть на него с теплотой в глазах. — Так получилось, — он качает головой. Алехандро усмехается и обнимает его за плечо, когда они выходят. На очень долгом и ужасно скучном брифинге, Главный сообщает им, что они собираются отправиться по голову Ла-Араньи уже сегодня. Нельзя ждать, иначе он начнёт что-то подозревать. Им сказали вести себя спокойно и обыденно, просто продолжать заниматься рутиной и не разговаривать об этом. А потом Главный выцепил Родольфо из толпы выходящих. — Мне нужно поговорить с тобой, — он бросает на стол папку, на ней неаккуратным почерком написано его, Родольфо, полное имя, — ты родился и вырос в Лас-Альмасе, как и твой друг — или лучше сказать приятель? — Алехандро. — Я не понимаю ваших намёков, сэр, — он качает головой, прикрывая глаза. — Я хочу, чтобы если что-то пойдёт не так, — он наклоняется и смотрит исподлобья, — вы с Алехандро возглавили операцию. — Но сэ- — Родольфо, твои родители ведь живут здесь, — Главный откидывается на спинку стула, глаза у него жёстче, чем обычно, — это твой дом и ты знаешь его лучше всех нас. Позволь нам освободить его от заразы и помоги это сделать. — Хорошо. — Вот и славно. Свободен. Через пару часов они оцепляют город, чтобы избежать жертв, а у Родольфо всё ещё остаётся неприятный осадок от разговора. Алехандро стоит рука об руку с ним и они готовы ко всему. Он тоже разговаривал с Главным, это заметно по тому, как он щурится и сжимает оружие. Никто не должен пострадать. А потом слышны выстрелы, вопли и группа солдат скрываются в горах. Они следуют за ними, бегут по их следам и другие спецназовцы не привыкли к почве гор Лас-Альмаса, поэтому тормозят и взбираются медленно. Алехандро всё пытается связаться с Валерией. Она была в группе, которая, предположительно, поднялась наверх. Ответа нет. Кто-то кричит о предательстве. И в этот момент что-то в Алехандро обрывается, он оборачивается и рычит на всех. У него в глазах горит, они отблескивают ярким янтарным. Никому не повезёт, увидев его в гневе. Он яркий и солнечный, а потом сжигает деревни и разбивает людям лица в кровь, да так, что сдирает своими костяшками чужую кожу. Это самое жуткое зрелище. Бабушка назвала бы его в «El diablo en forma humana». — Продолжать преследование! — Кричит Родольфо во всё горло, хватая разгневанного Алехандро за предплечье и уволакивая его подальше. И на место воплям и огню приходит тихий, извиняющийся шепот. Они оседают на землю, Алехандро хватается за его жилет, не поднимая головы и дышит часто, с присвистом, словно вот-вот и умрёт. Ветер качает листву, автоматы стучать об холодную почву. Под деревьями всегда прохладней, чем на горящем солнце. Во рту пересыхает и их группы не слышно. Остаётся только и надеется, что они не потеряются и словят тех, за кем охотятся. Они не уверены, кто это. А потом Алехандро всхлипывает и его постоянные извинения расплываются, становятся мутными. Руди обнимается его двумя руками, одну запуская в волосы и наглаживая большим пальцем круги, как если бы пытался растереть неровность на коже. Лас-Альмас молчит. Он не просто город — он высокие горы, прозрачная река, игривый ветер и шелест листвы. Он поля и растущая на них кукуруза, он золотые колоски пшеницы и налитые цветом фрукты, он облака, камни и почва под ногами. Он всё. И он молчит. — Ты не виноват — слышишь? — не виноват, — Родольфо шепчет, прижимаясь к чужому уху, — это всё ещё может быть ошибкой, Алехандро. Они оба знают, что нет. Ла-Аранья не мог сбежать, если бы ему не помогли. Валерия и её группа — были предателями, частью картеля. И Алехандро чувствует себя преданным, использованным и теперь абсолютно бесполезным, после почти года отношений. Ветер воет, сгущаются тучи, а по рации передают о провале операции. Родольфо больше не слышит смеха Алехандро и ему кажется, что это навечно.✦✧✦
В первый раз они целуются в клубе. Там так ярко и цветасто, что заставляет Алехандро улыбнуться. Это не похоже на его обычные улыбки — широкие и на пол лица. Но это не значит, что она не искренняя. На этот раз только они двое, никакой других солдат. Это самый дальний клуб и никто здесь понятия не имеет о том, с кем танцует. То, что нужно для человека, который последние несколько недель страдает. Валерия исчезла из их жизни, как и её группа. Картель пустил свои корни ещё глубже, но пока что успокоился и залег на дно. Главный отчитывал их больше часа, тем, кто разговаривал, доставалось больше всего подзатыльников и предстоящих тренировок. «Вы недостаточно хороши, раз умудрились не заметить предателей у себя под носом» — вот что он тогда сказал. Труп Ла-Араньи нашли местные мальчишки, вдохновлённые рассказами старших о том, как хорошо было в их детстве носится по горам и сигать с уступов в речку. Нового главу картеля начали звать Эль-си-Номбре. А Алехандро совсем раскис — пропадал в спортзале, доводя себя до истощения, или в своей комнате. По барам с парнями больше не ходил, потом он разбил кому-то лицо, а Родольфо нашел его глотающего алкоголь, как воду у себя в комнате. Той ночью он пару раз просыпался от пьяного бормотания и всхлипов, его соседей не было и Алехандро ночевал у него, чтобы ничего не натворить. Рассвет они встречали с бутылкой чего-то противного и тихим монологом о жизни. — Жизнь — сука, Руди, — Алехандро бормотал, не разлепляя губ и мостился на его плече, — Она такая сука, Руди, ты и не поверишь. Он заснул за час до подъема и они просто сидели. Родольфо выпил из бутылки, потом выкинул её и утащил Алехандро на свою кровать, вот прямо так — в чёрных берцах и замызганной майке, — укрыл одеялом и опустился рядом на пол, дожидаясь сослуживцев. Завтрак они пропустили и весь день им было плохо как никогда не было. Через неделю Родольфо тащит его в клуб и они напиваются по самое не могу. Танцпол забит распутными девицами и шумными парнями, а алкоголь тут дешевле чем где-либо. Лицо у Алехандро красное — то ли от освещения, то ли от выпитого спиртного, и он тянет его потанцевать, смешиваясь с фигурами в центре зала. Рука Родольфо в чужих пальцах. В ловких и шершавых пальцах Алехандро. Песня до абсурда глупая и неуместная, но они неуклюже двигаются, кивая в такт барабанов. Их толкают и они толкаются, липнут друг другу как банные листы и смеются, когда стукаются руками. Алехандро закрывает глаза, кричит что-то, но из-за басов не слышно, а Руди чувствует как его бедра задевают чьи-то руки. А потом они целуются. Его лицо обхватывают ладонями, пальцы ловят скулы, а большой палец гладит подбородок. Родольфо одной рукой хватается за чужой затылок, сжимая волосы, другой обнимает за шею, притягивая ещё ближе и чуть ли не залазя пальцами за шиворот рубашки. Цепляется за него, как будто вот-вот и умрет. Губы у Алехандро — сухие и горячие, с горьким привкусом. Он целуется мокро и напористо, отпускает его лицо и шарит ладонями по телу. Сзади толкаются и они стукаются зубами. Родольфо чувствует, как Алехандро начинает смеяться и поддается назад. Он буквально хохочет, закрыв глаза, а Руди остается только наблюдать, всё так же повиснув на его шее: чужие губы красные, лицо — тоже, на лбу разноцветными каплями блестит пот. Он затихает и тяжело дышит, музыка меняется на немного более сдержанную, а диджей — или кто, черт возьми, управляет музыкой в этом клубе, — орёт в микрофон. Алехандро приоткрывает глаза, взгляд у него плывет и такой мутный, как зеркало после душа. Он загребает Родольфо в объятья не спрашивая разрешения, и дышит ему куда-то в ухо. А потом хрипло поет, что Руди просто тает и всё, что ему хочется — превратится в лужицу и больше никогда не отпускать Варгаса. Наполовину потёкший, он наглаживает круги на обтянутых черной тканью лопатках, и почти не дышит. Алехандро рядом и никуда не исчезает, не пропадает в комнате или в спортзале, и на лице у него — усталость и упоение. Начинает играть уж совсем отвратительная песня и Руди хочет поскорее уйти отсюда. Алехандро мычит и трется ухом об его, но идет на плохо гнущихся ногах. Им приходится растолкать нескольких дам и приезжая молодёжь кричит им в след проклятья. А потом дыхание в шею, черные волосы и духота рубашки. Неуклюжие шаги и морозный ветер, царапающий щёки. В здании — жарко, на улице — холодно. Вывеска пестрит цветами и выедает глаза. А Алехандро припадает спиной к стене, глубоко дышит с присвистом и, вопреки холоду ночи, не застегивает верхние пуговицы рубашки. Родольфо откровенно пялится: на всё, что доступно его взору, — на всё, на что позволено ему смотреть. Рубашка Алехандро липнет к его телу, кто-то успел разлить на неё что-то розовое. Он шарит по карманам ладонями и вытягивает помятую сигарету. — Пошли домой, Алехандро, — Руди вытягивает её двумя пальцами и давит об асфальт. Ночь моргает тысячей очей, сияет полукругом луны. — Поведешь меня к своим родителям? — Варгас растягивает губы в улыбке, смотрит из-под густых бровей. — С каких пор ты стал считать мой дом — своим? — С тех пор, как ночевал там больше, чем в своем собственном. Родольфо качает головой, улыбка разливается на его лице, и это почти как в том сне, — счастье бурлит в венах, брызгаясь кипятком на внутренние органы. Чувство, прилипшее к сердцу, ощущается как красный и дышит горячее, чем когда-либо. Только рубашка — белая, а вместо цветов на ней пегие пятна. Они не босые, трава не щекочет лодыжки и облака никто не поджигал. — Пошли в казарму, Алехандро. — Я посплю у тебя? — Он блестит глазами, отталкивается от стены и шагает к нему. — Это просьба? — Скорее утверждение. Алехандро впервые улыбается так ярко.✦✧✦
Они вваливаются в казарму, когда стрелка на часах переступает за два часа ночи. В комнате никого, только ветер мелко колышет занавески. Их тени тянутся острыми углами под мебель и Родольфо наступает на чью-то форму, пока тащит Алехандро до кровати. У того блестят губы, он пахнет спиртом, фруктами и мужским шампунем, и так стойко, что их — наверное, — можно было бы вычислить по оставленному шлейфу. Он запинается, нелепо делает пару шагов и звёздочкой падает на кровать. Руди в привычной манере качает головой, закрыв глаза, и на лице Алехандро расцветает улыбка: уставшая, до дури пьяная. Морозный ветер гуляет по открытой шее и забирается под рубашку — дышит во взмокшую поясницу. Чужая рука тянется к настольной лампе, но на пол пути — обессиленно или передумав, — падает, свисая с матраса. Родольфо ерошит свои слипшиеся волосы, идёт ближе к кровати и тянет за собой мокрый след. Мелкая морось — не редкое явление для Лас-Альмаса. Алехандро растягивается на матрасе, не удосужившись снять грязную обувь, и шумно вздыхает. Деревянный пол рассекают бледные полосы. Кто-то из соседней комнаты выходит на балкон, слышно щелчок автоматических ламп, скрип пластиково стула и шорох одежды. Жёлтый мягко проступает на тёмном лице Алехандро, цепляется за блестящие глаза и растянутые в улыбке губы. Родольфо, — тоже неаккуратно замазанный жёлтым, — стягивает свои берцы и снимает надоедливый ремень. Аккуратно оставляет их под столиком, рядом с чужими, лакированными туфлями, со скошенными носами. Потом с ногами залазит на кровать, принимаясь снимать уже ботинки Алехандро. Тот хихикает и брыкается забавляясь. Руди тыкает его в колени, скидывая на пол его грязную обувь. — Давай, Але, — Он закатывает глаза, пусть в темноте и плохо видно, — не упрямься. — Как ты меня назвал? Алехандро замирает, всё внутри Родольфо — тоже. Он не дышит, напрягает все мышцы разом, что со стороны может показаться, что у него судороги. Потом ползёт вверх, зависает на уровне чужой, тяжело вздымающейся груди и смотрит. Они дышат в унисон, и чужие глаза можно выловить из мрака без особых усилий: глубокие, мерцающие. Человек на балконе щёлкает зажигалкой. — «Але», — шепчет, — Это проблема? — Не-а, Руди, — Алехандро лохматит его волосы и склоняет голову на бок так, что касается щекой плеча, — Никаких проблем. Родольфо хочется поцеловать чужие губы. При одном взгляде в сияющие глаза он молодеет, снова становится неуклюжим подростком и пьяный Алехандро под ним — такой же отрок, как и он. Чувство в груди жжётся, плавит ребра, как пластилин и всё мышцы вязнут в чём-то липком и тягучем, сравни меду. Это не похоже на бушующий костер — скорее на горящую спичку, об которые грела руки Девочка из сказки: это самое теплое и нежное пламя. Руди готов спрятать его в лодочках ладоней и держать так долго, что обожжет все пальцы. Но продолжит улыбаться, наблюдая как они просвечивают ярко-красным. Красным цветом Алехандро. Потом на балконе гаснет свет, мошкара, танцующая возле блеклых ламп перестает жжужать и Ночной Курильщик тяжко вздыхает, закрывая балконную дверь. Глаза Алехандро блестят ещё пару мгновений, как фонари, — а затем меркнут. Родольфо, весь красный и изнеженный, стекает на пол, утыкаясь затылком в бортик кровати. Ладонь Алехандро неловко мажет ему по щеке тыльной стороной, перебирается на слегка отросшие, нестриженые волосы — неуклюже цепляется за локоны, то тянет, то собирает их чуть выше макушки, — и потом царапает шею. Руди может только улыбаться и еле-еле слышно шипеть, закрыв глаза. Затем — тишина и бездействие. Любые звуки, — дыхание, шорох одежды, свист ветра, — тонут в воздухе, который теперь осязаем и забивает легкие как вода. Вздохи отдаются вибрацией, шуршание царапает, как наждак по открытой коже, а вой ветра похож на волны, он щекочет босые ноги. Так они проводят пять минут от силы, молчаливые и тонущие в своем молчании. — Руди? — Алехандро осип, буквы режут его голосовые связки рубчатыми концами, и он моргает в темноте, как если бы ослеп. Родольфо мычит в ответ, — спасибо. — За что? — Поворачивает голову. — Да за всё. Руди усмехается. — Да пошел ты, со своими извинениями, — совсем безобидно, по-ребячески. Никто ведь не шлёт своих друзей по-настоящему? Алехандро затихает, и обстановка становится максимально интимной. Не в плане пошлости, скорее, уюта. Отсюда не хочется уходить — только запечатлеть этот момент в памяти и надеется, что рассвет нескоро зальёт комнату розово-оранжевым. Разговоры тянут время, а его и так, — в погребённом под трупами, умытом кровью и когда-то ярком Лас-Альмасе, — дефицит. — Эй, — Алехандро наклоняет на бок голову, — Руди видит это мельком, — одними глазами говорит «Посмотри на меня», и тот смотрит. Растрёпанный и ужасно кроткий, он улыбается, шепча в душу: — а я ведь и вправду пойду. Родольфо разражается смехом, что в горле пересыхает.✦✧✦
Нос забивает запах пороха и металла. Дышать почти нечем, хочется кашлять и тошнота подступает к горлу. Алехандро справа, упирается спиной в стену и показывает знаки другим солдатам. Родольфо тянет из-за пояса светошумовую и закрывает глаза. Под веками рябит, Варгас — ныне Полковник, — хлопает его по плечу и кивает. Потом писк в ушах, топот пятнадцати пар ног, оглушающие выстрелы и кровь повсюду. Солдаты берут под арест каких-то белых воротничков, тычут им в затылки винтовками и неразборчиво сообщают по рации о захвате заложников. Крики, крики, крики. Кричат все, кто-то агрессивно, кто-то со страху, кому-то, черт возьми, нечем заняться и они просто вопят. Никогда не берите в свой отряд новеньких, никогда, черт возьми. Алехандро отдает указы, распределяет группы по зданию и они убегают. Одного оставляют курировать остальных. Позже Родольфо теряется и перестает следить за ситуацией, включает автопилот. Сообщает об месторасположении целей, снимает участников картеля с лестницы, прикрывает Полковника. Дышит медленно и размеренно, готовый, если кто-то решит выскочить из дверного проема с автоматом наперевес или выползет из-под кровати с глоком. Алехандро перегоняет его, толкая в плечо, и тогда Руди выныривает из тумана. Останавливается на секунду, чувствует, как под берцами трещит стекло, и просто смотрит. Он припаивает свой взгляд к его фигуре и не сдвигается с места. Не может, потому что ноги как примёрзли, а мышцы задубели. Как дерево, проросшее сквозь бетон — зажатый с двух сторон воздухом и навеки замерший. А потом тень, ползущая по полу, размытый силуэт и закипающая в венах кровь. Белобрысая девчонка, — иностранка, со странно бледной кожей, — в цветастой майке и штанах-карго, хватает Алехандро за воротник сзади. Когда лезвие ножа уже готово вскрыть его глотку, к Родольфо возвращается ощущение собственного тела. Все движения доведены до автоматизма: нож, рывок, удар. Он втыкает нож ей в шею, из яремной вены брызгает и она валится на колени, цепляясь пальцами за горло. Алехандро падает вместе с ней. У Руди впервые руки дрожат так сильно. Он смотрит только на тело, в ушах снова начинает звенеть. Кровь льётся на пол, касается его ботинок и тёмных штанов Варгаса. Родольфо рвано вдыхает, пинает девчонку в спину и перерезает ей горло. Она хрипит ещё пару секунд и закатывает глаза. Он бегло оглядывается, отпихивает труп и шарит ладонями по телу Алехандро, не зная за что зацепится. Перчатки мешают, и он стягивает их, переворачивая чужое тело за плечо. На лице напротив — широко раскрытые глаза и приоткрытый рот. Алехандро моргает. Родольфо готов собственноручно отправить его на тот свет, если он посмеет повторить такое — безрассудно обогнать его, не проверив проход. Он кладет ладонь ему на щеку, и щетина царапает пальцы, а чертово снаряжение не позволяет быть ближе. В груди бьется сердце, чувство, замершее от страха, ерзает туда-сюда, отвлекая. Алехандро, лежащий на камнях и собственной винтовке, хватается мёртвой хваткой за его локоть, не прерывая зрительный контакт. — Руди? — Он шепчет. — Ты в порядке? — Я... — Мнётся, опускает глаза и дёргано водит ими из стороны в сторону, — да. У Родольфо во рту сухо, и он почти что плачет от облегчения. Бранит, опуская голову к чужой груди. Колени, как назло дрожат, и он сотрясается всем телом, тяжело и с присвистом дыша. Алехандро подпирает его коленом в правый бок, и наколенник болезненно упирается в подвздошную кость. Один из отрядов очень настойчиво вызывает Полковника по рации, и Алехандро отключает её к чертям собачьим. Он хватает Родольфо за холку, лезет грязной перчаткой за шиворот кофты на замке и растирает выступающий седьмой позвонок. Где-то этажом ниже слышны выстрелы и крики, а Руди кажется, что его сейчас вырвет. Камни и куски обломков царапают ладонь, нос забивает запах меди, пота и мужского шампуня. После этой миссии он обещает себе, что напьется до беспамятства и наконец-то признается Алехандро. Он обязан. — Руди, — Варгас хлопает его по холке, — нам нужно продолжать операцию. Родольфо хочется послать эту операцию, послать молодняк и никудышных солдат, послать чертового Алехандро, который наплевав на почти пятнадцать лет службы чуть не оказался в числе погибших! Ещё пара секунд и его фото бы стояло на комоде — черно-белое и с ленточкой наискосок. — Только попробуй, — черт возьми, Алехандро, — только попробуй ещё раз так подставится, — Он рычит, собирая руки в кулаки, и чужое лицо в один миг становится нежнее, складка между бровей разглаживается и почти исчезает. — Не буду, Руди, — ползет пальцами под шлем, в волосы, — не буду. На его лице появляется улыбка, а солдаты снова вызывают на связь.✦✧✦
Его награждают, а одежду приходится выбросить. Только зайдя в комнату, он чувствует, как от него пасёт. По́том, порохом и смертью. В ду́ше Родольфо проводит оставшиеся двадцать минут до отбоя, стоя под кипятком и натирая кожу до покраснения. А когда он выходит, — в чистой, липнущей к телу одежде, с мокрыми волосами и скрученным на плечах полотенцем, — на его кровати сидит Алехандро. Он непривычно неряшлив, с не заправленной в брюки рубашкой и колючей щетиной. Нервно перебирает пальцами, водит взглядом по полу, каждый раз вздыхая как в последний раз: глубоко и громко. Остальные кровати пусты, — их владельцы ушли на вечерние пляски. Это уже стало традицией, вышестоящие солдаты перестали ловить их, как только поняли, что это бесполезно и не поможет поддерживать порядок. Родольфо улыбается, ощущая, как чувство под слоями плоти и костей, — то самое, прилипшее к сердцу и застывшее, как магма, — медленно тает, капая сладостью на желудок. Когда Алехандро замечает его, он уже стоит посередине комнаты и мерзнет от сквозняка. Хочет сморозить что-нибудь колкое, но получается лишь глупое: — Меня ждал? И с улыбкой такой тупой, что хочется самого себя спросить, почему это он лыбыться. И правда ведь, — почему? Алехандро подскакивает, зализывает взлохмаченные волосы пятерней назад, похоже, в попытке успокоится, и вдыхает поглубже. Глаза у него тревожно блестят, и сам он — нервный, суетливый, не такой, как обычно. — Руди, я думаю, тебе не стоит сегодня никуда идти, — говорит не громко, опуская глаза, — ищет слова в царапинах на досках. — О чем ты, Алехандро? — Родольфо хмурится, — я отлично себя чувствую. — Руди, это была тяжела миссия, — ведёт плечами, отворачиваясь, — тебе нужно отдохнуть. Взвинченный. Вот какой он. С робко опущенными плечами и самыми выразительными глазами, — в них мерцают извинение и страх. Почти как тогда на горе, с ярким солнцем, журчащей речкой и откровением, поменявшим всё. Сквозняк свистит, Алехандро греет холодную ладонь, положив её на шею. — Алехандро, — Руди качает головой, — ты тоже был на этой миссии. — Это другое. — Нет, Алехандро, — голос всё тверже, слышно как буквы режут голосовые связки, — не другое. Родольфо опускает руки и они стоят так несколько секунд. Один — уткнувшись взглядом в пол, другой — выискивая слова в чужих ужимках и немоте. В окне переливаются огоньки чужих окон, и теперь холодно становится обоим, потому что у одного вода с волос капает за шиворот, а другой как придурок ходит на распашку в конце ноября. Руди первым нарушает звенящую в ушах тишину: — Я не понимаю, Але, — и Алехандро еле заметно дёргается, — что случилось? — Прекрати это. — Прекратить что? Взгляд острый, резкий и быстрый. Как выстрел или порез от бумаги. И тут же падающий вниз, обратно в щели в досках, и скрывающийся за веками. — Я... — Вдох, чужая попытка собраться с силами, — я помню, что случилось в клубе. — А что там случилось? — Повышает голос, — Что ты имеешь в виду, Алехандро? — Поцелуй, черт возьми! — Так резко, что Руди дёргается, — я имею в виду чёртов поцелуй! Тишина. Его как будто оглушили и ушные перепонки просто-напросто лопнули, а кровь потекла по шее, устремляясь к воротнику футболки. Потом он слышит собственное тяжелое дыхание и его как отпускает: плечи опускаются сами собой, взгляд встречается с полом, а чувство в груди тяжелее, толкается и липнет к остальным органам. Родольфо шепчет: — И что с того? Алехандро только кривит губы, хмурясь. — Ты не понимаешь- — Не понимаю, — его голос размеренный и сухой, лишенный всяких эмоций, — это было по пьяни, ты был разбит, Але. — Не называй меня так! — Снова горячая вспышка, оставляющая ожог в груди, как если бы подлили бензина. И вот они в очередной раз стоят в тишине. Но теперь оба — как противоположности. Горячий, пылкий, и абсолютно холодный. Один — морщится, с сияющими глазами, другой — вымучено вздыхает, зябко ведя плечами. Тьма клубится в углах комнаты, луна заглядывает через окно, разливая по полу белёсое сияние. — Алехандро, — говорит и не дышит больше, — что с тобой случилось? — Ничего, — а Алехандро снова кривится, отворачиваясь, — ничего со мной не случилось, Родольфо. И чувство в груди скребётся, воет — да так, что самому хочется. Всё вокруг покрылось морозцем, поползло блестящим инеем на предметы, и выдыхает он теперь — плотные, белёсые клубья пара. — Алехандро, — твердо и негромко, чувствуя как ноет покрасневшее горло, как если бы он наелся снега. — Родольфо, — твердят в ответ чужие губы, и тоже так тихо, что будь кто на балконе или за дверью — не слышно было бы. Собственное имя отдаётся в груди мелкой резью, как не до конца прожёванная пища, и Родольфо прямо выворачивает наизнанку, хочется поёжиться, вылезти из тела, будто оно не его собственное. Почему-то сразу думается что больше не будет идиотских «Руди» посреди ночи, что никто больше не будет тянут гласные его имени, разваливаясь на его кровати, как какое-нибудь пьяное желе и отпугивая своим поведением всех сослуживцев. Что не будет балконных посиделок, пустой болтовни о звездах, войне и жизни, с бутылкой Эль Рэпосадо и марафоном тупых шуток. — Мне это не нравится, Алехандро, — Родольфо качает головой, не готовый к тому, чтобы все приятные воспоминания сожгли. — А что тебе нравится? — Алехандро заводится, услыхав одно своё имя, и плевать он хотел на остальную суть предложения, — сидеть в уголке, попивая пиво и иногда выползать из бара, чтобы выстрелить паре-тройке наркоторговцев в голову? — Не делай из меня алкоголика, Алехандро, — Родольфо подходит так близко, что чувствует чужое дыхание на своей коже, и злобно зыркает в глаза напротив, — я солдат, я в этом котле уже пятнадцать лет варюсь. — Что тебе нравится, Родольфо? — Рычит Алехандро, напирая. К черту. Он хватает его за грудки, впечатывает спиной в шкаф и целует. Прижимается так сильно, что чувствует, как стучит чужое сердце, и в ушах только бешено колотит пульс. Пальцы сжимают рубашку до дрожи, а Родольфо неловко мажет своим носом по-чужому, и густая щетина колит его подбородок. По-глупому впивается в губы, почти не дышит. Алехандро в ответ ошарашенно цепляется за его голый локоть, царапает ногтями кожу. Удивительно, как его ещё не кинули в нокаут. Ноги неустойчиво упираются в пол, губы начинают болеть, а воздух кончается необычайно быстрой. Алехандро на вкус как спирт и апельсины. Когда Родольфо с мокрым чмокающим звуком отлипает от чужих губ, никто не говорит ни слова. В грудной клетке тесно и до удушья жарко, и они дышат почти в унисон: жадно и хрипло. Алехандро теперь — взлохмаченный, весь красный(щёки, скулы, нос, пострадавшие губы) и глаза его совсем другие: как зеркала, лишенные былых слов и чувств. В этот раз губы кривит Родольфо, сам не понимая почему, почти выплевывает: — Надеюсь, это ответит на твой вопрос. И сбегает, оставляя Алехандро опустошенно глядеть на дверной проем. Во всем корпусе не слышно ни звука: весь смех куда-то подевался.✦✧✦
Сбегает в горы, к журчащей речке и камням, стучащим об подошву. Туда, где луна обольёт белым мерцанием, а в облаках или под корнями старожилов можно будет спрятаться, дрожа и схватившись ладонями за голову. Где никто не посмеет сказать тебе ни слова, — потому что здесь не принято говорит. Говорят только глупцы и идиоты(Алехандро подходил под оба описания), умные же — слушают. Слушают всё: рано или поздно, если прислушаться, в вое ветра можно услышать флейту, а лай бродячих собак — никакая ни злоба, это хор. Деревья здесь, — как большие тубы, а птицы тянут высокие ноты. Вода — гобои, трава — тарелки, стрекот кузнечиков — целая кучка звонких треугольников. В Лас-Альмасе собирается целый оркестр, если прислушаться. «Кто не смог покорить горы, — тому и в Лас-Альмасе нечего делать» — улыбаясь, твердила его теперь уже покойная бабушка, когда прознала, что он так долго взбирается по горам. Он тогда запомнил это на всю жизнь, и ему так жаль, что он не смог провести с ней побольше времени. Отругала бы она его за то, что он поссорился с Алехандро? Или за то, что она так и не увидит правнуков, потому что внук полный идиот и влюбился в мужчину(да ещё в лучшего друга!)? «Она бы, наверное, простила», — думает Родольфо, сглатывая кислую слюну, — «она всегда меня прощала». Даже когда он не заслуживал этого. Особенно тогда, когда не заслуживал. И как-то грустно и обидно, очень вязко на душе. Чувство совсем скукожилось, забилось под сердце плаксивым комком и ерзало, пинаясь так, что дыхание перехватывает. Ноги болят, а кожа кажется пылающей, но на ощупь — просто ледяная. Он снова выставил себя как полный кретин, потерял по дороге полотенце и выперся на улицу(в чертовом конце ноября, я напомню, в самый холодный год за последние десять лет!) в одной рубашке и штанах-карго, всё ещё мокрый. Потом он, спотыкаясь и с ломящей болью в мышцах пробирается сквозь гущу деревьев, рассекает руку об ветку и наконец выходит на их место. Когда-то оно было только их, потом Алехандро привёл сюда Валерию и Родольфо больше не смел здесь появляться, — некрасиво это как то, вот так вот приходить на место влюблённых. «Любовь — это такая хрупкая штука, mi ángel» — твердила бабушка, когда он спрашивал об отношениях соседской девочки и сына фермера, — «Ты можешь сломать её просто сделав один неверный шаг, и потом будешь жалеть об этом шаге всю жизнь,». Он не может назвать вам точное количество патронов в обойме их винтовки, — зато без труда перескажет всё, что говорила ему бабушка за вязанием. Или сколько у Алехандро на спине родинок, какие его любимые слова(Hermano и Pendejo) и все-все клички, что он придумал для бездомных собак. И кажется, Родольфо будет помнить это всегда, — семью и Алехандро. Потом он стоит на дрожащих ногах, считает дома и горящие жёлтым окна, следит за тёмными облаками, слушает, дышит, — и становится новым инструментом в оркестре Лас-Альмаса. Оседая на землю, осознает, насколько замерз(он не может согнуть задубевшие пальцы, а в темноте не видно, какого они цвета), поджимает ноги и обнимает себя за плечи. Воротник мокрый, волосы — уже полусухие. Думает: «Умру холодной смертью» — и усмехается. Дышит с присвистом. Смотрит и слушает. Далеко горят огни, а город теперь загораживает всё — и поля, и горы, и деревья. Царапина на предплечье печёт. Лас-Альмас теперь живет только в горах, и глупо соваться сюда чужакам, — он не любит, чтобы здесь бродили те, кто не принадлежит Долине. Те, кто не носили разномастные перья и те, кто не кидался с разбегу в воду. Кто не гладит дворовых собак и кошек, кто не знает каково это — смеяться, надрывая голос, с каких-то глупостей. Он сидит на холодной земле бог знает сколько, — в долине теряется время, — по ощущения больше недели, но в самом деле явно не больше двух часов. Кажется, он отморозил себе обе почки. Огней стало в два раза меньше, луны — наоборот больше. Дышит на замерзшие пальцы, и глаза почти закрываются, — это какая-то аномальная усталость, которая приходит только тогда, когда тебе по-настоящему херово. Ресницы слипаются, и он поднимает взгляд на полную луну. Когда он слышит спешные шаги и стучащие камни он точно знает, кто это. Бабушка сказала бы, что это благодаря Лас-Альмасу, и Родольфо не будет спорить. — Я тебя обыскался, — Алехандро копошится сзади и накидывает на его плечи свою кожанку, — она всё ещё тёплая и пахнет самыми парадными духами Варгаса. Родольфо не сопротивляется: горбится весь и прижимает дрожащие ладони к груди. А Алехандро садится рядом, почти соприкасаясь бедрами. И теперь в оркестре Лас-Альмаса появляется новый, тихий звук — это чужое тяжелое дыхание, звучащее в такт с ветром и деревьями. Он смотрит на него пару секунду, потом двигается ближе и тянет свои руки. — Дай сюда, — накрывает ладони Родольфо своими, заглядывает в глаза, — я согрею. Алехандро горячий и ноябрьский ветер ему нипочем, поэтому он может позволить себе сидеть без верхней одежды, да ещё и на холодной земле. Теперь они меняются ролями: Алехандро заглядывается на ночную красоту, а Родольфо — на Алехандро. Ползет взглядом по идеальному профилю, потом по спине, и задается вопрос — стало ли у Алехандро больше родинок или их так и осталось семь? — К нам направят ещё одну группу, — говорит он без причины и поворачивается к нему, — ну, что бы ты знал. И почему-то неловко как-то. Родольфо опускает взгляд, Алехандро дышит на его руки в лодочках ладоней и двигается ещё ближе, — так, чтобы плечом к плечу. Ветер лохматит его волосы, дует в стриженый затылок и продолжает петь, скользя вниз к реке. Варгас улыбается, но совсем немного — хотя глаза и сощурены теперь. — А ещё новая база строится, — продолжает он, — скоро они уедут, а мы останемся. И снова взгляд на пейзаж. Тот художник, что рисовал все эти картины — точно был одним из детей Долины, даже пожалуй, одним из самых первых. Потому что не понятно ведь: как он смог сделать так, чтобы на картине, где преобладает черный — для разума всё было таким цветастым? — Меня там главным назначат, — вздыхает, а Родольфо опускает плечи, — а тебя — моим заместителем. Все его слова звучат как мечты. Как что-то, чего быть на самом деле и не может, — как мир во всем мире. Но ему почему-то хочется верить, и желание настолько иррационально, что выходит за рамки разумного и вместо этого становится новым, совсем другим чувством. Оно — самое глупое, что есть в мире(даже глупее Алехандро, должен признать). Родольфо хочется встретить здесь рассвет: плевать, что не выспится и получит от Генерала по шапке. А Алехандро и не торопится уходить, и кажется, тоже этого хочет. Рассвет, встреченный с Алехандро — это что-то иное, и его невозможно повторить ни с кем другим. Каждый раз — как первый: тогда, мокрые, пьяные и улыбающиеся, как конченые кретины, они были самыми счастливыми людьми на земле, искупавшиеся в первых, рыжих утренних лучах. — Эй, Руди, — в груди что-то протекает. Алехандро смотрит только на него, всё ещё держа его руки, а Родольфо будто коротит и он рвано вдыхает, почти всхлипывая. От детского прозвища его мощно так размазывает, и чувствует себя он потекшим мазком акварели, перенасыщенной водой. Таким маленьким и незаметным на картине Лас-Альмаса, но таким важным. А Алехандро целует его, и так медленно и мягко, что теперь Родольфо приходится вцепиться в его локти, чтобы не съехать вниз. Задубевшие пальцы дрожат и почти не ощущаются, а левая стопа неловко шаркает по земле, в поисках устойчивости. Природный оркестр замолкает, — фермата над паузой: и не известно, сколько Лас-Альмас пожелает держать тишину. Слышно только как сердце отбивает шустрый ритм, и как тяжело они вдыхают ледяной воздух в легкие, слово полные воды. Этот год необычайно холодный, может, из-за всех событий. А может, из-за изменений. Когда оба поддаются назад, глаза Алехандро — горят и сияют, как какие-нибудь фонарики. А сам Родольфо горит изнутри, и просто смотрит и слушает, как всегда, это делал. Потом они хихикают, как дети малые, и снова целуются. В этот раз как следует.✦✧✦
Солнце пробивается сквозь белые занавески и слепит, обжигая сетчатку. Родольфо устало разлепляет глаза, выдыхая. Он сидит на жестких, казарменных простынях, сгорбив плечи, — как Атлас, уставший нести тяжесть мира, — и перебирает серебряные жетоны на груди. Они блестят в утренних лучах и позвякивают, сталкиваясь друг с другом. В комнате никого. Размеренно жужит вентилятор, за окном гуляет ветер, заглядывая в открытую форточку, и база в выходной день такая тихая, что можно услышать, как на другом конце казарм кто-то щелкает выключателем. И у Родольфо в голове тоже, — глубокая тишина. Это отсутствие сигналов в радиоэфире, это белый шум и звон. Это вдохи свежего воздуха, после недели пороха и крови, или запах свежевыстиранного белья, вперемешку с запахом порошка Ариэл. Это чужие выдохи в шею в пять утра, это не способность дышать из-за чужой ноги, перекинутой через его бедро. Это хаотичные ворочанья во сне и пьяный шепот в ухо, в грудь, в шею. Это всё и сразу, закинутое в одну кастрюлю на среднем огне. Родольфо водит большим пальцем по жетону, ощущая неровности и выпуклые надписи. Он три раза обводит букву Р, пропускает две буквы, скребет ногтем О и Л и улыбается, отпуская жетон свободно болтаться на ниточке на его шее. На кровати сверху какой-то идиот выцарапал любовное признание своей девушке и зачеркнул его, заставляя Родольфо усмехаться каждый раз, когда он видел это. Щелкает дверная ручка и в комнату входит огонь. Руди должен бы испугаться, но вместо этого давит из себя вымученную улыбку и долго моргает, будто просыпаясь от долгого сна. А Алехандро улыбается во все тридцать два зуба и проходит в комнату, прикрывая дверь ногой. К нему тянется яркое солнце и его отросшие волосы лениво зализаны назад, блестящие после утреннего душа. — На, держи, — Он протягивает ему белую кружку, прежде с тихим кряхтением сесть к Родольфо на кровать. Он хмыкает, с улыбкой на губах и обхватывает белую керамику двумя руками, грея ладони. Кофе в кружке темный, идущий рябью при каждом движении, а под Алехандро прогибается матрас, когда он ложится поперек кровати, утыкаясь макушкой в стену. Он глубоко вздыхает, его грудь, обтянутая черной футболкой, двигается и Руди кладет на неё раскрытую ладонь, чувствуя бьющееся сердце и в уме считая удары. Никто из них не против их глупых действий. И Родольфо, по глупой иронии, не сказал даже ни разу "Люблю" или "Нравишься". Только мелкие, броские кивки и улыбки, на которые Алехандро отвечал такими же — быстрыми и короткими. А потом они прижимались друг к другу висками, дышали в шею и бормотали глупые и не связанные замечания, опьянённые телами друг друга. Там не было никакой похоти и разврата, лишь быстрые поцелуи и касания губами к чужой мочке уха. Только смешки и случайные касания плечами. Было что-то до безумия странное в том, чтобы просыпаться вместе в одной кровати в выходной, со взлохмаченными волосами и полной уверенностью в том, что их никто вместе не увидит. Что-то привлекательное в том, чтобы царапать чужой бок, забравшись рукой под футболку, пока другой спит, раскинув руки в стороны, как большая звезда. И как-то это всё такое правильное, вот так вот сопеть в шею другому мужчине, ощущать его ладони на своем теле и очень по-собственически хотеть, чтобы он был везде. Алехандро берет руку Родольфо в свою и целует костяшки пальцев, приподнимаясь, чтобы схватить его за плечо и тоже опустить спиной на кровать, расплескав черный кофе на армейские штаны. Тот издает тихий выдох и расплывается в улыбке, запрокидывая голову. — Ты смелый, Алехандро, — Он улыбается, щурясь и его глаза искрятся счастьем, — ты смелее всех, кого я когда-либо знал. И я последую за тобой до конца. Алехандро заливисто смеется, и солнце сегодня такое яркое.