***
А Люмин взяла, да перелетела, мило одну ножку поджав и руки за спиной сцепив — такую позу должна принимать фея, любопытно из чащи выглядывающая, чтобы осмотреть и, быть может, заманить путника в свое волшебное царство. В сестре иногда очень много не то от феи, не то от эльфа. Этокого сказочного существа. С внешностью неземной, укатанной в вуаль невинной юнности. Игривого духа, который увлекатся легко. И пошутить может зло. Он, в общем-то, тоже таким бывает, то реже её. И только по отношению к посторонним. А она, его дух лесной, зависает в воздухе, когда их разделяет всего несколько метров. Меньше, чем тогда, когда она на него меч подняла. Сейчас Люмин безоружна — руки, что за спиной держала, расцепляет и подол платья поправляет. Итэру на мгновение мерещиться, что сестра собирается изящно в реверансе присесть, но она просто назад откланяется опасно. Стой они — рискнула бы упасть, потеряв равновесие, но они парят. Под ногами их облака проносятся. Над головами — солнце — добрый друг — волосы зажигает, в подобие нимба их превращая. Красиво, но святости в них ни на грошь. Люмин уже полу-лежит на воздухе, одну ногу чуть согнув в колене, другую — обняв и к груди прижав. Легко так. Не то игриво. Не то из простого безразличия к правилам приличия и из детской неспособности находиться в одной скучной позе долго. Итэру становиться неловко. Сестра просто молча смотрит. Он не чувствует в её взгляде ненависти или отчаяния. В бой она бросаеться не спешит. Кидаться обвинениями — тоже. Извиняться — подавно. Радости от воссоединения не выказывает — логично, разве можно было на это надеятся? Но рассматривая сестру, он понимает: в глубине души надеялся. И ругает себя за это. Придурок наивный. Даже с такого расстояния Итэр видит, как золотятся на солнце её глаза. Не темнеют расширенными зрачками. Хотя тени под ними синеватые лежат. Слишком выделяются на фоне кожи молочной. Не удержавшись, Итэр подлетает ближе осторожно. Люмин меняет положение, чуть подавшись вперёд и ногу на ногу закинув, голову на бок немного наклоняет как птичка. С длинными прядями ветер играет весело. С юбками — подавно. Но как Итэр успел заметить: под ними что-то вроде колготок плотных или чулков — обнаженной кожи не видно. Отшатываться от него не собираются — хорошо. Но это ещё не значит, что в голове сестры никаких планов не притаилось. А во взгляде её прорастает любопытство. Словно впервые видет над облаками существо себе подобное. Это почему-то заставляет муражки по спине пробежаться. У неё же с головой все хорошо? — Зачем смотришь так? — Вопрос выходит таким растерянным, почти обиженным, что Итэру неловко становиться. Беря пример с сестры позу меняет, назад откидывясь, словно на невидимую стену облакачиваясь, руки на груди скрещивая. А Люмин опять поправляет юбки, но только для того, чтобы "встать" в одно лёгкое движение. Почему-то хочется отпрянуть, но он удерживается. А на бледном лице сестры появляется улыбка: — Насмотрелся не могу: соскучилась так, — Плечами пожимает, и слова её не звучат, как оправдание. Обычное объяснение. Все просто так. Хотя сдержано, как на какому-то свецком приеме. Итэр смотрит на нее во все глаза: никаких следов болезни или притворства нет. Люмин бывает порой такой сдержанной. Иногда без причины, чаще — заставляя эмоции ярче проявлять его. Кто-то же из двоих должен? Итэр, правда, слов подобрать не может, чувствует подвох, но найти его не может. Не может быть все так просто после всего. Люмин просто не умеет. — Серьезно? — Только и выдавливает. — Нет, — смеется, и смех звенит серебряным колокольчиком. Он не насмешливый. Скорее просто сдержано-веселый, — Все жду, когда ты подкинишь идею, что дальше делать. Что-то ты не спешишь обвинять. И извиняться. — и то, и другое произносит одинаково, без акцентов, — Задеть не пытаешься... Даже присоединиться не уговариваешь. Совсем забыл меня? От последней фразы Итэр лёгкую слабость чувствует, а затем — пальцы сестры на своем запястье. Быстро она. И бесшумно. Хочет отплатить той же монетой? — Позволишь напомнить? — Дыхание её ровное на щеке чувствует. Моргает, пытаясь понять, что должен чувствовать и делать. Пока соображает, близость сестры растворяется. Она "стоит" вполоборота шагах в шести-семи, смотрит выжидающе. Правда ждёт разрешения? Точно, не станет же она опускаться до его уровня. Хочется рассмеяться. Какое облегчение! Мстить ему будут, но как — вопрос. Интригует. Вперёд наклонившись, Итэр к сестре подлетает, на ходу соображая: что за согласие сойдёт? Приближения достаточно? Или нужно что-то сказать? Она совсем отворачивается. Итэр решает взять её за плечо и к себе развернуть — согласиться, заодно на реакцию глянуть. Вместо аккуратного плеча, обтянутого черной тканью, хватает воздух: сестра вниз полетела — короткий миг свободного падения, крылья сложенные за спиной — кувырок в воздухе — и её черно-золотое пятно отдаляется. Так быстро, что размывается. Теперь их разделяло приличное расстояние. Люмин снова через плечо оборачивается, бросает почти обиженно: — забыл?! — она повышает голос только для того, чтобы он услышал. Их игры среди облаков? Как она могло такое подумать?! Сердце трепещет. Щек тепло касается. Может, мстить ему будут позже. Может заманивают куда. Но как может он отказаться? Значит, он водит? Итэр вслух уточняет распределение ролей и интересуется его причинами. — Я за тобой достаточно побегала — твоя очередь, — снова отворачивается, собираясь отлетать в независимости от того, согласиться он на игру, или нет. Но он согласен! Хотя слова её задевают. Впрочем делаю это легко, не оставив царапин. Хочеться поймать и в объятиях сжать крепко. Только сделать это не просто. Итэр почти забыл, как сестра хорошо владеет своим телом. Хотя должен был вспомнить еще когда ей на месте не зависалось — они же не на земле, воздух — не опора — любая их тех поз, которую она принимала небрежно, требует усилий, задействует почти все мышцы. Они в среднем равны. Только он все же физически сильнее. А она ловкая и головой ударившаяся ещё в детстве — как же он это пропустил? Иногда кажется, что от воздуха отталкивается, слишком резко меняя направление — когда схватил почти. В ушах ветер свестит. Он же в лицо бьёт, от чего глаза слезиться. Отвык, чего сказать? Секунду назад сестра перед ним — только руку протяни. Сейчас — за его спиной или над головой. Сражения она сейчас не хочет точно. Итэр насчитал как минимум шесть возможностей нанести себе хороший удар — она все их упустила. Да и не следила, чего уж. Зато несколько раз смотрела сверху вниз, или обернувшись, блестя глазами. С тем же азартом, что его грудь изнутри распирал. Она определенно развлекается несмотря ни на что. Запутала сложными виражами, а потом, оказавшись над ним, просто упала ему в руки. Итэр ожидал, что она в последний момент уйдет с линии пересечения, поднявшись выше или в сторону шмыгнув, но все равно пытался поймать. И поймал. От неожиданности сам чуть не упал, снизился немного. Крылья за спиной её погасли — сдалась? Нет, проигравшие не выглядят такими довольными. Абсолютно расслабленная, сообщает лениво: — Я очень устала. Так что считай, что я победила — иначе бы ты до меня не дотронулся. — Да какая разница? Главное: кто кого в руках держит. — Из принципа спорит Итэр, и тут до него доходит: Люмин действительно в его руках. Расслабленная. Раскрасневшаяся и взъерошенная. Разумеется, не беззащитная, но... В руках. Потому что сама так захотела. — Напомнила, — Признавая, только и выдыхает, стараясь справиться с нежностью, приправленной виной. Прижимаясь щекой к его груди, Люмин в глаза заглядывает, ножкой мотает. Устала, говорит? Энергии все равно многовато. — Я старалась — зевает снова, — Но дальше что? Нежность это не прогоняет, но Итэру кажется, что он булыжник как-то вместо слюны проглотил. А она продолжает: — Все же идейку ты мне подкинул. Если у тебя в голове пусто — я бы не отказалась разбить лагерь и перекусить, — а потом посмотрела пристальнее, — в священный призыв семерых играешь? Итэр только смеется. Он крайне смутно понимает о чем она, но совместные планы — это же... Не прощение, конечно, но она предлагает побыть вместе. Сроки не обсуждает. И начинает вертеть им, как делала крайне редко. От обиды или плохого самочувствия — повзрослев, они начали позволять себе куда больше, чем когда были детьми. Ну и не важно. Главное: вместе. Без драк и обвинений. Без истерик. Делая вид, что ничего не случилось.***
В последнем Итэр, правда, сомневался, но сестра действительно молчала. Удобно устроилась себе на бревне, ногу на ногу закинув, и какой-то веточкой играться взялась, листья задумчиво раздирая. Пахло мятой зеленью. Разумеется, Люмин не стала ему помогать: устала же. Он тоже устал. Не летал давно так, а тут сразу догонялки с элементами воздушной гимнастики. Но послушно разводил костёр и палатку ставил. Так лагерь разбивал он последний раз ещё во время путешествия с Дайном. А как там этот предатель Люмин сказал: "мой спутник... давно не путешествует"? Кажется так. Редкая правда с уст его. Солнце опускалось, зажигая горизонт. Люмин смотрит в сторону заката, прижав ободранную веточку к груди, словно цветок. Итэр только часть её лица видит, но теплый свет так нежно ложится, профиль зототом очерчивает, в глазах отражается, что взгляд отвести не получается. Той страшной мертвой куколькости в сестре нет. Не чувствуется в воздухе и напряжения невысказанных обид да обвинений. Нет страха и ненависти. Но что-то другое есть. Лёгкое, но ощутимое, как сменившийся аромат духов. Хотя пахнет она правда иначе. Все больше лесом густым, ветром диким, озоном и чем-то едва уловимым. Туманным. Да, эта мягкая неопределенностью на плечах живой накидкой лежит. Согревает, внимание усыпляет, да в любой момент задушить может. Тянет рядом с сестрой на колени присесть, лицо её в руки взять, к себе нормально развернуть. Но она кажется глубоко задумалась о чем-то, засмотревшись на закат. И Итэр не был уверен, что за пределами той внезапной игры Люмин нормально на прикосновениям отреагирует. Хотя... Любая её реакция внесёт больше определенности. Как же его это затишье напрягает. Ощущение, что буря налетит, но когда — неясно. Сестра не склонна прощать. Молчать... Она может. Из них двоих он обычно более разговорчивый. Хотя в запале её не заткнуть, хотя хочется. Может, она и сама бы за это потом поблагодарила — одним взглядом. Не могла же Люмин подразнить чутка да успокоиться, забыв унижение? Да что там унижение — предательство от самого близкого человека... Но сама она не шибко лучше... Несколько лет прошло. Для них подобный срок жалкая песчинка в сравнении с прожитым. И молекула, в сравнении с тем, что предстоит пережить. Иными словами, слишком мало лет прошло, чтобы... Нет, рана эта никогда не заживёт. Глупо надеяться. Может, она перестанет кровоточить, пройдет воспаление слабостью и болью окутывающее. Возможно, даже однажды зарубцуется, перестав мучить ощущениями, но шрам останется навсегда. Напоминание родное, вечно рядом шатающиеся. Иногда из зеркала смотрящее. Итэру показалось, что мысли сердце ему на части рвут. Точно. Разлука пытает тоской, тяжестью воспоминания наполняя, заставляя фантазировать... Но воссоединение?.. Видишь и чувствуешь четко, чего так желал. Что было в твоих руках. Что потерял так глупо. Останься Люмин — Итэр постоянно будет сравнивать: как было до, и как теперь. Будет желать вернуть все назад, но невозможно это. Нет ни у кого сил таких. Смотреть будет... И вспоминать свое предательство. И её. Это представляется тупым ковырянием свежей раны — мало того, что зажить не даешь, так можешь ещё инфекцию занести. Они обречены. Потому как разлука, не смотря ни на что, совсем невыносима. Когда один, чувствуешь себя неполноценным, совершенно безнадежным, будто руки и ноги отрезали — это ни в какое сравнение не идёт с ранкой, пусть и воспаленной, правда? Итэр думает, что это так. Они части целого. По одиночку с ума сходят, вянут от тоски, как цветы, оставленные без солнца и воды. Лучше жить с болью, чем совсем свихнуться или зачахнуть. Итэр все же подошел. Тень его на Люмин упала, но сестра не пршевелилась. Не решившись беспокоить пока, он все же уходит в лес на поиски чего-то съедобного. Набирает много разных фруктов. Их можно съесть и сырыми, а можно испечь на костре — и так и так вкусно. До лагеря далеко, но Итэр уже чувствует, как с его стороны тянется аппетитный запах чего-то сытного, на огне томящегося. Признаться, он не допускал мысли, что сестра может раствориться в воздухе, пока он ищет что-то на ужин. И только почувствовав запах готовящейся еды про себя невольно отметил, что никуда она не ушла. И сам себя удивил приятно. Выбравшись на поляну, Итэр захотел швырнуть в затылок сестры яблоко: над огнем котелок висел, а в нем что-то вроде супа бурлило. Пахло приятно. Он точно различал сладковатый запах морковки и мяса какой-то птицы. Кажется, какой-то гриб... Цветок-Сахарок. Выходят густой сытный аромат, от которого рот слюной наполняется и вспоминаешь, как давно не ел. И все равно бесит. Наготовила. Получается, Итэр зря по лесу шастал, теряя время, которое мог с Ней провести? Яблоко действительно летит сестре в затылок, да не долетает: она оборачивается — пламя костра в глазах отражается — яблоко левой рукой ловит. Почти удивлённо смотрит на его глянцевую шкурку с пару секунд, а потом кусает спокойно. Итэр чувствует, как горят щеки, молча присаживается рядом с ней на бревно. Фрукты остальные показывает. Люмин смотрит, не переставая яблоко жевать. Придирчиво так. Забирает фрукт харра и персик зайтун. Последний надкусывает, морщится и откладывает в сторону. С первым возиться: очищает и режет в котелок мелко. Запах становиться более сложным, пряным. А Люмин роется в сумке, пока не достаёт заоблачный перчик и мяту. Хочется рассмеяться. Они оба склонны тоскать с собой годовой запас всего на свете. Забывать о нем. Набирать ещё больше добра. Вспоминать внезапно. Хотя она не забывала. Просто погонять хотела? Или дело в том, что он просто не спрашивал? — И зачем меня гонять было, — спрашивает, наблюдая, как Люмин аккуратно чистит и потрошит перчик, режет на кусочки — они по форме на треугольные лепестки похожими вышли — в бульон кидает. Сестра даже не оборачивается. — А я гоняла? Я просто сказала, что не против перекусить. И тебя никуда не посылала — ты сам пошел. Кто я такая, чтобы останавливать? — улыбка в голосе слышится. Итэр смеется легко и искренне. Ну точно. Хотя шпильку в её риторическом вопросе слышит. Но это не что-то, чем можно подавиться. Начиная с подрасткового возраста они время от времени пытались друг друга поддеть, когда ситуация располагала. Ничего серьезного. Итэру остаётся только признать поражение и, пожав плечами, сказать: — Сестра. — В этом слове всегда заключалось куда больше, чем простое кровное родство. Это слово обозначало особую уникальность. По имени назвать каждый может. А по-настоящему сестрой — только он. Только он связан с ней так неразрывно. Только он имеет право... Опекать, конечно. На правах старшего. Люмин флегматично с огрызком играется. Итэр начинает беспокоиться, что она как-то использует это обращение против него, извратит, припомнит, приплетет, но сестра только бросает: — Я помню, что напомнила, расслабься. С памятью у меня проблем нет... — Подавленно задумывается так, что оставляет от огрызка одну палочку. Жуёт с усилием, хмурясь. Опять неловко становиться. Она впервые за эту встречу показывает, что нанесённая им рана прячется где-то под слоями ткани и самообладания. В голову ей залезть хочется. Неизвестность все же нервирует жутко. Особенно исходящая от человека, которого — иногда кажется — знаешь больше себя. — Хорошо, что у тебя тоже, — Наконец заканчивает туманно, улыбаясь вновь. Палочку, оставшуюся от яблока, в огонь кидает. Итэр чувствует как тщательно Люмин выбирала слова. Как тяжело ей это далось. И все же она ничего не припомнила. Не попыталась надавить на вину. Уколоть, даже легко. Кажется, лицо у него больше гипсовую маску напоминает, раз сестра, попробовав суп, подносит ложку к его губам, предлагая оценить сочетания продуктов, а потом, когда он, обзизнувшись, торопливо пытается убедить её в том, что вкусно вышло, просит: — Сделай лицо попроще, а то суп испортится. Итэр отбирает у Люмин ложку: она особо удержать и не пытается. Зачем сделал — сам не понял. Смотрит на отнятое, как дурак. Смотрит долго, не желая поднимать взгляда на Люмин, но краем глаза все равно видит: она снова как непоседливый ребенок позу меняет. Без помощи рук неряшливо стягивает с себя короткие сапожки на каблуке: пятку одной поддервает носком другой. Совсем блестящую черную кожу не бережет. Впрочем, им обоим это свойственно: они не заботиться о вещах — слишком недолговечное все. Сестра одну ногу под себя подгибает, вторую вытягивает, покачивает ей легко... Кажется, назад откинулась, руки за спину завела, облакотившись о край бревна. Голову задрала. Просто сидеть рядом — уже так хорошо. И раздражаться от всяких мелочей... И не важно, виновата она в них или нет. Все равно буквально изучает насмешливое снисхождение, заставляя чувствовать себя дураком ещё сильнее. Хочется треснуть её по лбу ложкой, но Итэр сосредоточенно помешивает суп, отмечая, что ещё немного, и можно есть. Озвучивает мысль — Люмин молчит. Итэр оглядывается. Видит, что на небо она смотрит так, словно и не видит его вовсе. Где-то глубоко в мыслях своих спряталась. Ему бы радоваться, что можно малодушно представить, что ничего страшного между ними не происходило. Что это один из множества вечером. Но его тянет вытащить её, встряхнуть. Заставить... Просто уделить ему внимание. Итэр встаёт с бревна, опускается перед сестрой на корточки, пытается накормить с ложки — когда сестра её замечает, выражение лицо у нее меняется. Становиться каким-то сложным. Почти незнакомым. Сочетающим холод, неверие и, почему-то, тоску и смущение. Держится оно пару мгновений, сменяется дежурной улыбкой. Снисходительной чутка. Итэр терпеливо держит ложку, и наконец дожидается: Люмин плавно наклоняется, дует на суп. И вдруг ту ногу, которой небрежно качала, закидывает ему на плечо. Выражение лица её не меняется. Итэр едва дышит, ловя момент. Длинные прядки сестры покачиваются чуть, сама она суп из ложки выпивает. Итэр чувствует: по плечу ногой ездит, ища положение. Упирается в итоге. Он не пытается угадать, что дальше будет. Но почему-то не удивляется, чувствуя удар ногой в плечо. На спину падает, только голову машинально придерживает. Перевернутый костер совсем недалеко от лицо, дыханием горячим касается. Итэр почему-то ждёт новых ударов. Или что сестра вскочит, за волосы схватит и заставит пламя поцеловать. И сопротивляться не тянет не смотря ни на что. Ожидает, да ощущает только небольшой вес её тела на себе. Люмин кажется легче, чем когда бы то ни было. Хотя, разумеется, он никогда не назвал бы её тяжёлой. Юбки её друг об друга трутся, шелестят. Сестра руками упирается по обе стороны от его головы. Ну вот. Во взгляде — смесь обиды обжигающей и тоски темной и глубокой, как небо над нами. Итэр не удерживается, извиняется. Не тихо — громко и четко, надеясь, что она услышит. На мгновение те раны, что она ему нанесла, болеть перестают. Он чувствует только её — как свои. Понимает, прекрасно, что такие слова разозлят её скорее, чем успокоят. Но промолчать не может. Люмин кладет руку ему на щеку — не бьёт, сжимает только немного. Брови ломает мило, просит рот закрыть. Выходит горчо так, что Итэр перестает чувствовать опасную близость костра. Только замечает, как внутри все замирает, когда сестра прижимается своим лбом к его. Глаза прикрывает устало. Ресницы тени на щеки отбрасывают. Выглядит так... Уязвимо. В груди сложное чувство поднимается, добравшись до горла — душит. Повинуясь этому чувству, обнимает бережно, к себе прижимая. Люмин не сопротивляется, даже глаз не открывает. Хотя он чувствует её неровное дыхание, напряжение в мышцах — не отключилась. Кожа нормальной температуры. Разве что ладони прохладные немного, но это поправимо. Медленно, словно боясь спугнуть, берет за ту руку, на которую она ещё опиралась зачем-то. Перчатка часть ладони открытой оставляет — по ней гладит. Люмин глаза открывает. Ну вот — они смотрят друг на друга в упор почти. Взгляд у нее почти тот же, но к старым эмоциям добавилось нечто противоречивое: странная смесь отчаяния и решимости. По крайней мере Итэр видит это так. А сестру он знает прекрасно, пусть Тайват и поменял в них что-то. Дыхание Люмин становиться чаще. Она шевелиться, вертит его лицо, словно положение удобное ищет. Сама под разными углами наклоняется, будто примеряясь. Будто неуверена, какой наклон самый подходящий для поцелуя. Итэр молча наблюдает, хотя поторопить события хочет. В губы вцепиться. Наконец, сестра то ли сдается, не находя нужного положения, то ли наоборот находит, медленно губами его губ касается. Трется слегка, отчего мурашки бегут по спине и ребрам. Немного отстраняется, сжимая губы, тянется снова. Итэр решает, что достаточно побыл манекеном для тренировок, целует сам, мажет языком по её губе и языку — рот она приоткрыла, якобы случайно. Как тут не комкать черную ткань её платья, чувствуя, как сестричка ему кончик языка легко прикусила, но отстраниться не попыталась — наоборот разлеглась расслабленно? Правильно: никак. И вообще, платье дурацкое. Спину и декольте закрывает полностью. Шнуровки на привычном месте нет. И черный, пусть и расшитый золотой нитью, Люмин совершенно не идёт. Она создана для воздушных светлых платьев. Всё остальное недостаточно подчеркивает её неземную красоту. Поэтому Итэр без зазрений совести рвет ткань — кажется шелк. Под треск платья, Люмин щипает зубами его за губу небольно, но зацеловывает горячо, лижет так, словно кровь пустила. Милая. В груди слишком тесно, в теле слишком тесно. Ему необходимо вылизать ей рот — а то она все скромничает. Итэр пытается, но они зубами стукаются — Люмин тоже сделать что-то хотела. Снова смотрят друг на друга почти в упор. Синхронно смеяться начинают, как маленькие. Как всегда. Веселье сменяется чем-то тянущим, горячим. Оставив пока платье, Итэр зарывается в волосы Люмин на затылке — она сама наклоняется, позволяя. Итэр вертит так, как удобно ему, опять в рот лезет. Замечает, что рука сестры с его щеки соскользнула на плечо, царапнула. Дыхание её горячее и совсем неровное чувствует так хорошо. Как-то так получается, что они языками постоянно цепляются. Безнадежно. Но хоть никто пассивным быть не собирается. Ещё одно изнасилование им не нужно. Сестра ногами его бедра сжимает. Ещё разок царапает плечо через ткань, привстает немного, руку меж тел просовывает, под ткань его топа лезет, скользит по коже. Рук не хватает, чтобы потрогать и подержать все, что хочется: они все ещё за руки держаться. Как... Поцеловав мягко, Итэр в губы сестре признание в любви шепчет. Это не странно. Любовь, как выяснилось, легко может с другими чувствами уживаться, смешиваться. Отпустив волосы её золотистые, по линии позвоночника проводит. Ткань трещит. Люмин его в уголок рта целует, потом — в щеку. Наклонившись, целует уже пальцы, что с её сплетаются. Распутывает будто бы нехотя. Да, кто-то это должен был сделать. Люмин привстает так, что скорее сидит, чем лежит на нем. Топ по максимуму задирает, но стащить не пытается. От ключицы до живота руками проводит. Не царапает — какая аккуратность. Ему остаётся только пример взять, присев и бережно разорвать ткань на груди. Забавно получается: спина вклочья, а в зоне докольте почти разрез эстетичный. За край этого разреза хватается, вниз тянет. Ткань поддается так легко... Нижнюю часть груди обнажая. Итэр тянеться, губами твердый сосок обхватывает, нежно контур самой груди обводит — замедляясь под ней, пальцами мягко-мягко проводя. Под ребрами у Люмин новые шрамы проступают. Длинные и рваные, но плохо видимые в неровном свете открытого огня. Рассмотрит как нибудь потом, главное — следов чужой любви нет. Кожа молочная, подобная лунному свету, что форму обрел. Полотно чистое — специально для него. Сестра дышит часто, и сама цепляется пальцами за ребра и соски, потом... Поиграв немного, за ключицу два пальца вставляет, давит немного... До новой волны мурашек. Наклоняется, мешая себя трогать, но Итэр только послушно перемещает руки на бока. Сжимать их приятно. В талию руками вгляживаться — тоже. Бедра... Он собирался надавить, в себя вжать посильнее, но губы сестры мягко выступающую косточку ключицы обхватывают, сжимают, обсасывают немного совсем... Раньше это было так обыденно — теперь воспринимается странно. Как приз, который ты не честно получил, который ты не отдашь никому. Итэр слишком хорошо знает, как Люмин любит делать, поэтому шею подставляет за пару секунд до того, как она к ней тянеться. Чувствует смех её опять, и от этого восхитительно легко становится. Задыхается, чувствуя, как чуть-чуть пониже адамового яблока она кожу в рот втягивает, засос оставляя. Пару раз жуёт неуверенно и отпускает. В лицо заглядывает. На щеках её румянец здоровый. В свете огня выглядет так нежно и соблазнительно, как шкурка яблока спелого — под ней наверняка сладко. Итэр за щеку кусает, хотя тянулся так, словно поцеловать хотел. Конечно, он не кусает так, чтобы кусочек себе вырвать, но Люмин в голос охает, морщится. И мстительно сосок выкручивает, заставляя его шипает. Задыхаются оба. Но Итэру не хочется отпускать. Хочется подержать ещё немного. Он, в отличае от сестры, жуется смело, с удовольствием. Её пальцы на грудной клетке танцуют, сама она все больше ерзает, и от этого всего мурашками покрываешся — они искорками озорными по телу бегают, щекочат живот и ноги, делая напряжение в паху таким, что просто незамечать не получается. Итэр щеку сестры отпускает — на ней отпечатки зубов краснеют. Смотрит, забыватся, тянется зализать, а Люмин смеётся немного устало. Глаза прикрывает. Позволяет. Как позволила покусать. Итэр снова по спине её проводит, ягодицу сжимает — остатки платья мешаются, собирается содрать, да сестра руки его ловит. Смотрит нежно и снисходительно. Сама юбки по шву рвет, в сторону куда-то бросает... На ней все равно слишком много ткани остаётся: на груди разорванная. И колготки. Вблизи полупрозрачные, оказывается. Их тоже порвать хочеться. Но Люмин, руки его отстраняет, глядя в глаза пристально: потерпи немного — просит. Слезает с него, рядом в полный рост встаёт, сама медленно избавляется от ткани полупрозрачной. С одной ноги стягивает, потом с другой... В сторону откладывает акуратно. Ладно, понял он: нравиться ей эта тряпка. Белье под ней пряталось тоже чёрное, кружевом обшитое. Красиво сидит, контрастирует с ровной белизной живота и бедер. Итэр честно терпит. Недолго. Сестра не заставляет ждать: почти в одно плавное движение белье стягивает, кладет поверх колготок, нависает над ним... Резко темно становиться. Люмин гидро использовала, чтобы костер потушить — брызги прохладные волос его коснулись. Итэр не успевает решить, ругаться ему или благодарить — сестра удобно на нем устраивается, губ губами легко касается. Ладно, черт с ним. Чувствует руки Люмин между их телами. Как в штаны ему беспардонно лезет, совсем в ткани не путаясь, член обхватывает и вытаскивает, проводит, на головку большим пальцем давит — все быстро, всего в несколько движений. Ощущается остро, с губ стон срывается. Люмин мягко улыбается ему в лицо. Итэр целует в уголок губы, проводит по спине, на поясницу давит: Люмин послушно прогибается и привстает. Тесно, неудобно. Он пытается ладонью потереться между половых губ, немного приготовить. Но дыхание Люмин у своего уха чувствует: — Не надо: и так долго... — Сглатывает, в плечо утыкается. Итэр понимает смутно. Долго не было — хватит оттягивать? От нескольких минут ласк никто не умрёт. Тем более... Он не хочет приносить дискомфорт. Он внезапно понимает, что извиваться от удовольствия хочет заставить. Хочет мыслями поделиться, но чувствует, как Люмин промежностью мягко треться о головку его члена, в себя направляет, придерживая у основания. Но, позволив проникнуть совсем немного, бедрами плавно покачивает, заставляя дыхание задержать, да соскальзывает, снова только потираясь. Головка легко так ездит по смазке, сминая нежные половые губы. Снова в лицо смотрит. Глаза блестят: — Чувствуешь? — Конечно: влажно и горчо, от мягкого трения удовольствие растекается нежное, живот и ребра щекочет. Итэр думает что сказать, про себя отмечая как щеки печёт. Приятно, что возбудилась сильно так быстро. Обычно... Для такого результата следовало постараться. Люмин не торопиться насаживаться, его действий ждёт. Итэр отвык, правда. От того, какая сестра бывает. Как иногда ей важно отыграть сценария, который в голове составила. А ему угадывай, какая у него роль. Ладно, привыкнет обратно. Это увлекательно. Итэр приобнимает Люмин, за бедро держит, в лицо смотря. Выражение будничное такое... Ясное? На себя быстро насаживает, одновременно толкаясь. Хлюпает. Обхватывает так... Итэр хотел сделать паузу, хорошенько рассмотреть выражение лица напротив, но вместо этого толкатся ещё несколько раз, просто потому, что удержаться не может. Отмечает только, что Люмин руки убрала, чтоб не мешать ему насаживать полностью. Руку за спину заводит, на колено его полусогнутое опираясь, накрывает лодонью пальцы, которыми он в бедро её впивается. Дышит так часто, что Итэр все же делает паузу. Сестра губы кусает, но продолжает оборванное им движение: прогибается больше, плавно поднимается и опускается. И вскоре начиная покачиваться немного, голову назад откидывает. Он, признаться, готов кончить только от этого. Но им обоим нужно больше. Как бы получше сделать? Акуратно пальцы высвободив, перехватывает Люмин поудобнее: под бедро и поясницу. Вскакивает резко, сестру на спину роняя, под себя подминая. Она от неожиданности так по-девчачьи взвизгивает, за плечи хватает, что Итэр смеётся невольно. От резкой смены положения выскользнул из неё. Не удержавшись, давит и трется головкой у выхода, упирается в спайку половых губ. Дышит с трудом, стараясь отвлечься немного. Ногу сестры себе на плечо закидывает, не переставая тереться. Напряжение сладкое чувствует. И чье — не важно уже. Клитор прижимает большим пальцем, вверх тянет, обостряя ощущения. Входит медленно, дрожь по телу сестры пробежавшую чувствует хорошо: она будто в нем эхом отдается. Приятно тянущим, горячим. Люмин стонет, царапая плечи ему: — Ты меня вообще слушаешь? — Возмущение в её голосе напускное, на губах — улыбка. Так он играет нужную роль? Или сценарий был короткий — и теперь они без него? Опять засмеяться тянет. Итэр оттягивает капюшон клитора — следя за реакций ищет нужный темп и нажим. Сестра любит стимуляцию сильную — ерзает, задыхается. Двигается он в ней быстро — до громких шлепков кожи о кожу, сам себя поддалкивая к краю. Удержаться на нем сложно. Это как за уступ держаться. Можно, но рано или поздно измученные напряжением мышцы не выдержат, подведут — полетишь. Люмин падения не боится: прикрыв глаза рукой, дышит часто и шумно, губы кусает. Ещё чуть-чуть — и он сможет кончить — расслабиться наконец. Ему просто необходимо заставить её сжаться, запульсировать. И только потом... Самому. Почему? Только так кажется правильным. А ещё красивым. Сценарии не только Люмин в голове прописывает. На то они и близнецы. Внутри все натянуто до предела почти. Несколькими резкими движениями добивается того, что она снова стонет. — С удовольствием слушаю... Все ради этого, — Ради отклика твоего, ради удовольствия. "Терплю, задыхаюсь, все мышцы о которых знаю напрягаю". Сестра понимает, смеётся, скулит почти — от напряжения сладкого все сводит — бедрами ему подмахивая. А потом вдруг ведёт ими смазанно, замирает, вздрагивая, всхлипывая тихо, будто от боли. От этого звука, от выражения лица растерянного, от того, как сжимает, пульсируя горячо, Он кончает, лицо рукой прикрыв. Оглушительно. Кровь в ушах шумит. Оба отдышаться пытаются. Скверно выходит. Итэр голову задирает, разглядывая темное небо над ними. Ничего красивого там нет, просто остыть нужно. Вздрагивает от прикосновения губ сестры к челюсти своей. Голову опускает. Понять пытается, что от него хотят. А Люмин просто контуженным обзывает и в любви признается. Смеётся только она. Он — притворяется обиженным, желая раствориться в ощущении облегчения, переходящего в покой. Они кое-как отлипают друг от друга, только для того, чтобы в палатке прижаться снова, только под одеялом. Как миллиарды ночей до этого, общим теплом прогоняя кошмары.