Когда уйдем со школьного двора

Если честно, Антон это всё не планировал. Не то чтобы он вообще что-то планировал, а если и пытался, то выходило не очень: вот как с музыкой. Он устроился работать в школу, чтобы иметь больше времени для творчества, но в итоге всё так же писал только по выходным. Хотя вдохновения прибавилось: повлияли то ли влюблённость, то ли Арсений Сергеевич с его странными фразочками и цитатами, то ли влюблённость в Арсения Сергеевича. Вот этого Антон как раз не планировал. Помнится, ему когда-то хотелось Арсения вывести из себя, чтобы узнать, прячется ли что-то под этой маской застёгнутого на все пуговицы завуча. Когда-то ему хотелось, чтобы Арсений Сергеевич смеялся над его шутками. Когда-то ему хотелось стянуть с него штаны и вылизать задницу. С шутками получалось с переменным успехом, перспектива снятия штанов и расстегивания всех пуговиц маячила на горизонте, но каким-то образом Шастун ещё и умудрился влюбиться. Хотя, наверное, было глупо удивляться: все эти месяцы Антон с завидным упорством бежал в сторону обрыва, а теперь почему-то не мог поверить, что упал с него. Арсений Сергеевич был потрясающий. Оказалось, что маска завуча вовсе маской не была и все эти шутки, что он родился к первому уроку, были не так далеки от правды: Арсений Сергеевич не переставал душнить, даже когда постанывал во время поцелуев, и вообще в этой жизни бесконечно стремился к одному — проверке тетрадей. Ещё оказалось, что Позов был прав, когда говорил, что Антона привлекают возвышенные ебанаты и более возвышенного ебаната, чем Арсений Сергеевич, найти было сложно. Да и Антону как-то не хотелось искать. — Твою дивизию! — воскликнул Сергей Андреевич и затряс рукой. — Антоша, давай бутылку! — Давайте я сам, — Антон озабоченно нахмурился, оттесняя Попова-старшего от дерева. — Сильно порезались? — Ничего страшного, на, держи скотч. Вообще, конечно, берёзовый сок в мае собирать поздновато, но листочки недавно проклюнулись, может, и пойдёт. Антон про особенности сбора берёзового сока ничего не знал, но спрашивать было неудобно — сказали воткнуть пластиковую трубочку в дырку в стволе, он воткнул. Примотать к дереву бутылку скотчем — примотал. Если бы сейчас Сергей Андреевич сказал залезть на дерево и, повиснув вниз головой, читать стихи, он бы так и сделал. Родителям Арсения хотелось нравиться, на случай если они вдруг догадаются, что он их сына хочет раскладывать на всех горизонтальных поверхностях, а к вертикальным — прижимать, и это сильно их разозлит, и, может быть, то, что Антон послушно выполняет команды и участвует в сборе берёзового сока, ему как-то поможет. Татьяна Арсеньевна, впрочем, всё понимала — вряд ли, конечно, всю глубину падения Антона, но смотрела ласково и хитро, постоянно пыталась оставить их с Арсением вдвоём, и вообще вся эта затея с тем, чтобы пригласить его на семейную дачу в Комарово на первые майские, явно принадлежала ей. А вот с Сергеем Андреевичем было непонятно. Может, он думал, что это такая крепкая мужская дружба. Антона в Комарово завлекла не только возможность провести время с Арсением Сергеевичем, но и желание посмотреть на «да старенькая дачка у нас там, ей сто лет в обед». Добирался он сам, хотя Арсений Сергеевич предлагал его подвезти, но Поповы почему-то решили, что ехать на дачу надо непременно в семь утра, и с этим Шастун мириться не мог. Поэтому где-то в начале третьего, сойдя с забитой людьми электрички, он включил гугл карты и, с ужасом понимая, что родители Арсения Сергеевича жили не так далеко от дач Ахматовой и Бианки, добрёл до зелёных ворот с нужным ему номером участка. — Три часа дня уже, Антон Андреевич! — вместо приветствия сказал распахнувший калитку Арсений, и Антон даже не смог побухтеть по поводу неласковой встречи. — Что вы так улыбаетесь? Антон улыбался, потому что Арсений Сергеевич был в тайтсах, кислотно-оранжевых шортах, майке с надписью The Prodigy POISON TOUR 1995 и панамке. Панамка была бежевая с вышитыми цветочками. Это был Арсений Сергеевич его мечты. — Классно выглядите, — продолжая улыбаться как идиот, сказал Антон. Арсений Сергеевич нахмурился, но губы его дрогнули. — Не-в-костюме-же-мне-на-даче-ходить, — скороговоркой пробурчал Арсений и явно смутился. — Пойдёмте, покажу вам всё. Старенькая дачка предсказуемо оказалась деревянным двухэтажным домом на огромной территории — Антон только знал, что дача Поза была на пяти сотках, а тут позовских дач поместилось бы штук десять. Но оценить было сложно, на большей части участка росли сосны и берёзы, и Антону казалось, что если он отойдёт достаточно далеко от дома, то непременно заблудится. Арсений Сергеевич завёл его в дом, чтобы кинуть вещи: внутри пахло деревом и немного пылью, показал ванную и комнату для Шастуна на втором этаже — узкую, с односпальной кроватью, комодом, который выглядел старше, чем прабабушка Антона, и тянущейся вдоль стены трубой от камина. — И мы тут поместимся? — спросил Антон, бросая рюкзак на вязаное покрывало на кровати. — Кто «мы», Антон Андреевич? — тон у Арсения был сухой, но взгляд хитрый. — Я буду спать в другой комнате. Соседней, — добавил он и отвернулся. — Надо идти, мы из-за вас не начинали шашлыки жарить. Это было чуть похоже на вечера в деревне у бабушки: Сергей Андреевич жарил мясо, беспрестанно гоняя всех за водой, уксусом и пивом, а Антон сидел в шезлонге и благосклонно принимал от Татьяны Арсеньевны то чай с какими-то цветочками и мятой, то горстку стручков гороха, то обжаренный на огне хлеб, который у него тут же обиженно забрал Арсений Сергеевич. Но от опыта каникул у бабушки это всё отличалось, конечно, не только людьми и видами, но ещё и разговорами. Сергей Андреевич перекидывался с сыном новостями из их академических миров: в университете разрабатывали новую олимпиаду для школьников по истории, и Арсений, как оказалось, был готов преподавать ещё и этот предмет, с таким жаром он начал доказывать отцу, что в СПбГУ все идиоты и не знают не только возрастной психологии, но и школьного курса истории. Антон молча переводил взгляд с одного на другого, после каждой реплики волнуясь, что сейчас они спросят его мнения. Его мнение заключалось в том, что из истории он помнил только год освобождения крестьян от крепостного права. Их прервала Татьяна Арсеньевна, которая принесла миску с овощами для гриля, и Сергей Андреевич вдруг громко воскликнул: — Я много дарил конфет да букетов, но больше всех дорогих даров я помню морковь драгоценную эту! Татьяна Арсеньевна рассмеялась, чмокнула его в щёку и стащила из миски две половинки болгарского перца, которые отдала Антону и Арсению. — Чего притихшие такие, мальчики? — весело спросила она. — Голодные? — Голодные, — кивнул Арсений Сергеевич, хрустя перцем. Он забрался на соседний шезлонг и поджал под себя ноги. — Антон Андреевич у нас тут явно нё па дан сон асьет. — А если ты так будешь разговаривать, он себя лучше чувствовать и не станет, — фыркнула Татьяна Арсеньевна. — Декламации стихов дурные у Серёжи, понимаю вас, Антон. Развлекай гостя, Арсюша! — добавила она и скрылась в доме. — И чего приуныли? — чрезвычайно развлекательным тоном спросил Арсений Сергеевич. — Осознаю, насколько я не вписываюсь, — честно ответил Антон, пытаясь снизить градус неловкости широкой улыбкой. — Непривычно быть в гостях у людей, которым, походу, Ахматова в детстве жопку мыла. — Ну, мне не мыла, — хмыкнул Арсений Сергеевич, закидывая в рот последний кусочек перца. — Я же не такой старый. А вот ему, — он кивнул на отца, — да. — Серьёзно? — У нас фотографии есть. Не мытья жопки, конечно, но маленького папы с Анной Андреевной, — он бросил на него хитрый взгляд из-под ресниц. — Напрягает это вас всё, Антон Андреевич? — Начинаю понимать, почему вы были страшно оскорблены тем, что я выпускник Воронежского педа. — Ну-у, это когда было, — Арсений развернулся к нему. — Но вы не ответили на вопрос. Антон откинул голову на спинку шезлонга и, прикрыв глаза, вздохнул. — Вы мне очень нравитесь, Арсений Сергеевич, — тихо, чтобы их не услышал Попов-старший, сказал он. — И так как лет мне достаточно, а вам ещё больше, — Арсений недовольно шикнул на него, — то я это всё, — не открывая глаз, он помахал между ними рукой, — воспринимаю не как что-то… на пару недель или даже месяцев? — А пару лет? — встрял Арсений. — Не перебивайте меня. Может, и больше, может, пока вы меня не прогоните за незнание разницы между Гоголем и Гегелем. Но в этом как раз и проблема. Я вообще не знаю, кто такой Гегель. — А Бебеля и Бабеля знаете? — как-то слишком весело для такого серьёзного разговора спросил Арсений Сергеевич. — Вы их только что выдумали? В общем. Дело же не в том, что я тупой, дело в нашем разном культурном бэкграунде. Вы стихи по памяти читаете, а я — Гуфа. Вы наверняка смотрите какое-нибудь заумное кино с субтитрами. Или даже без них, потому что знаете языков пять, вам и так понятно. А у меня любимый философ — Человек-паук. И мой любимый вид отдыха — это пить пиво, есть чипсы и залипать в ютубе. Короче, — после небольшой паузы добавил он, — я просто всё время думаю, что я вам не подхожу совсем. — Бебель был политиком, а Бабель — писателем, — сказал Арсений Сергеевич. Антон приоткрыл один глаз и посмотрел на него: — Вы сейчас серьёзно? Арсений Сергеевич смотрел на него удивительно ласково (хотя Антон ожидал очередного непроницаемого взгляда, но в этом очень явственно читалось ну-что-за-милый-дурачок) и улыбался. — Это чтобы вы не беспокоились больше, что ничего о них не знаете. Смотрите, как забавно получилось: вот минуту назад их в вашем культурном багаже не было, а теперь появились. Кто-то может даже подумать, что так оно и происходит: люди общаются и узнают новое друг от друга. Революционная идея! — Антон показал ему средний палец. — Когда я спросил, напрягает ли это вас, я боялся услышать, что вас это раздражает. Я тоже понимаю, что мы разные, но если это всё и я в том числе у вас вызывало бы неприятие, то было бы хуже. — Это всё и вы в том числе вызывает у меня интерес и некоторые другие чувства. Но все положительные. — Тогда не будем переживать? — неуверенно спросил Арсений Сергеевич. — Наверное? — в тон ему ответил Шастун. Арсений Сергеевич поднялся, взял его за руку и уволок за собой в дальний конец участка — вот зачем были нужны все эти деревья! — где прижал к сосне и целовал до тех пор, пока Сергей Андреевич не позвал всех есть. Тогда Арсений недовольно закатил глаза, сказал: «Предлагаю похерить игру в поцелуи и пойти жрать», и Антон был почти уверен, что это была цитата и, возможно, даже из любимого Арсением Сергеевичем Набокова. * Короче, он действительно ни о чём таком не думал. Ну, то есть думал, конечно, как тут не думать, когда тайтсы облепляли бёдра Арсения Сергеевича как вторая кожа. Но думал фоново, а не так чтобы серьёзно и вдумчиво. Этому ещё мешал коматоз, наступивший от обжорства: Татьяна Арсеньевна не переставала подкладывать ему шашлык и картошку с недовольными причитаниями о том, какой он худенький для своего роста. Но после, наверное, целой кастрюли мяса, Антон всё равно умудрился выиграть в карты, сделать Арсения Сергеевича дураком и поспособствовать тому, что посуду после ужина пошёл мыть он. — Письмецо в конверте погоди — не рви, — издевательски запел Сергей Андреевич, когда Арсений начал собирать тарелки со стола. — Не везёт мне в смерти, повезёт в любви, — и подмигнул Антону. Он даже почти — потому что Арсений Сергеевич, чтобы помыть посуду, закатал рукава свитера, который надел к вечеру, и предплечья у него были такие красивые, что Антон подвис — почти не думал ни о чём таком, когда перед тем, как пойти в душ и спать, вышел на крыльцо покурить. Стоял, смотрел в темноту за соснами и размышлял о том, что в целом оно всё как-то неплохо получалось. И — ладно! — он довольно долго об этом думал, когда вернулся в свою спальню и лёг в кровать — майские ночи всё ещё были холодные, а от каминной трубы тепла было маловато. Но он честно думал об этом в отдалённом будущем, поэтому скрип половиц за дверью застал его врасплох. Арсений Сергеевич замер в дверном проёме. У него, очевидно, была дачная коллекция футболок Продиджи, потому что сейчас он был в майке с перекошенным лицом Кита Флинта и надписью FIRESTARTER. Майка доходила до середины бёдер. Длинных мускулистых голых бёдер. Антон вздохнул. — Опять думаете о своём культурном багаже из текстов Басты? Или Касты? Как там правильно? — шёпотом спросил Арсений Сергеевич, прикрыл за собой дверь и, чуть помедлив, сел на кровать Антона. — Баста был в Касте, — сказал Шастун, тоже садясь. — Это какая-то аллегория? Или они, ну… — Арсений Сергеевич постучал одним указательным пальцем о другой. — А это что? — Антон повторил жест. — Битва на палочках? А-а-а! Интересно вы секс показываете, Арсений Сергеевич, — фыркнул он. — Баста — это исполнитель, Каста — группа. Поэтому Баста Касту не выебал, скорее наоборот. — Я только начал что-то понимать, как вы меня опять запутали. Они все геи? — Нет, Арсений Сергеевич, — серьёзно ответил Антон. — Только мы с вами. Арсений на секунду замер, соображая, а потом тихо рассмеялся. — Хотя вы мне ни в чём таком не признавались и каминг-аутов не делали. — И не сделаю, — довольно кивнул Арсений, подвигаясь ближе и скрещивая ноги по-турецки. Под майкой у него были трусы, и Антон с трудом отвёл глаза, только чтобы наткнуться на насмешливый взгляд Арсения Сергеевича. — Оставлю это вам для размышлений. — Я же физрук, у меня с размышлениями плохо, — пробормотал Антон, наклонился и мягко прикоснулся к губам Арсения. — Это да, — выдохнул Арсений ему в рот. — Но я вам буду подсказывать. Если подсказки Арсения Сергеевича заключались в ужасно горячих поцелуях, во время которых он довольно, но тихо мычал и шептал что-то сбивчивое, то идея была заведомо провальная: у Антона от этого вообще мозг отключался. А если он думал, что от того, что он засунет руки ему под майку и начнёт гладить рёбра и живот, Шастун станет лучше соображать, то Арсения Сергеевича самого стоило проверить на соответствие занимаемой должности: нельзя с таким низким айкью учить детей. — Снимите майку, — попросил Арсений, ущипнул его за бок и сам потянул ткань вверх. Антон послушно поднял руки: дать раздеть себя значило получение права на раздевание Арсения Сергеевича. Поэтому только отбросив свою майку, он тут же потянулся к Арсению, стягивая с него этот очередной мерч Продиджи. Он хотел было тут же прижать его к себе, получить такой желанный контакт кожи к коже, но Арсений упёр ладонь в его грудь, удерживая на расстоянии. — Хочу посмотреть, — ответил Арсений на его произнесённое одними губами «Что?». — Голых мужиков не видели? — спросил Антон и тут же прикусил язык. Даже в темноте комнаты было видно, как ехидно изогнулась бровь Арсения. — Ну, во-первых, — он оттянул резинку его трусов и отпустил, больно шлёпнув, — вы и не голый. Пока что. А во-вторых, даже если видел, интересует меня один вполне конкретный мужик. Стесняетесь? — Нет, — соврал Антон. Арсений кивнул, провёл пальцем по его челюсти, наклонился и поцеловал под ухом. Не то чтобы Антон стеснялся своего тела — хотя, когда Арсений Сергеевич смотрел вот так, опять не мигая, он невольно втягивал живот и пытался представить, как выглядит со стороны. Наверняка слишком худой в одних местах и чересчур мягкий и толстый в других. Но само внимание его смущало. И Арсений Сергеевич смущал. — Красивый, — прошептал Арсений и скользнул губами по его ключице. — Такой, — он провёл языком по груди вниз и лизнул сосок. Антон резко втянул воздух сквозь сжатые зубы, — красивый. — Это у вас недостаток насмотренности, — пошутил Шастун. Арсений Сергеевич поднял недовольное лицо. — Насмотренности у меня как раз достаток, — язвительно ответил он и сжал прохладными ладонями его бока, оглаживая большими пальцами тазовые косточки. Опасная близость от члена, пронеслось бегущей строкой в голове Антона. Он в опасной близости от члена и что-то там такое говорит, надо вслушаться. — …придётся признать, Антон Андреевич. — Ага, — сказал Антон, пытаясь отвлечься от лёгких массирующих движений. — Согласен. — С чем? — спросил Арсений, убирая руки, и Шастун чуть ли не дёрнулся следом. — Ага, да, — повторил Антон, схватил его за затылок и поцеловал ещё раз. Арсений Сергеевич промычал что-то, но целоваться ему нравилось явно чуть больше, чем доказывать, что Шастун в очередной раз его не слушал. Антону, в общем-то, тоже. Ещё ему нравилось, что сейчас можно было не размениваться на нежные и романтичные поцелуи, в которые он постоянно пытался вовлекать Арсения Сергеевича, а тот постоянно всё портил и превращал это в прелюдии перед сексом, которого не могло быть. Сейчас-то секс мог быть, поэтому Антон не сдерживался: то вылизывал рот Арсения, то почти трахал его своим языком, жадно толкаясь, представляя, что, может быть — от этой мысли вело, — чуть позже он сделает это своим членом. Он опрокинул Арсения на спину и навис над ним, и так стало удобнее и целовать, и потираться членом о его член, и запустить пальцы ему в волосы и чуть дёрнуть, заставляя запрокинуть голову и открыть шею, и целовать эту шею. Арсений положил руки ему на щёки и чуть отодвинул, заставляя посмотреть на себя. Глаза у него были стремительно дуреющие. Вообще то, как у Арсения Сергеевича быстро отъезжала крыша, а с ней и способность выглядеть и вести себя прилично даже от простых поцелуев, Антона очень веселило. И возбуждало. Сейчас второе перевешивало, но всё ещё было немножко смешно от этого превращения. — У меня есть смазка и презервативы, — вдруг сказал этот отвратительно неприличный Арсений Сергеевич с одуревшими глазами. — Блядь, — просипел Антон и закрыл глаза. Потому что смотреть на него и думать о смазке и презервативах было выше его сил. Он вздохнул и прижался лбом ко лбу Арсения. Арсений под ним фыркнул и поёрзал. — Арсений Сергеевич, — очень медленно начал Антон. — Секс между двумя мужчинами не обязательно должен быть с проникновением, а если и с ним, то это требует… — с каждым словом его всё сильнее потряхивало, и он не сразу понял, что это не он нервничал, это Арсений Сергеевич под ним вибрировал от сдерживаемого смеха. — Арсений Сергеевич, вы ебанулись? — вкрадчиво поинтересовался Антон. — Нет, Антон Андреевич, наслаждаюсь вашей речью защитника моей девственности и невинности. Вы что, серьёзно думали, что я никогда этого не делал сам? Антон бы хотел, чтобы звук, который он издал, был похож на какое-нибудь страстное и сексуальное рычание, но это абсолютно точно был жалкий скулёж. — Что делали? — обречённо спросил он. — Трахал себя пальцами и фаллоимитатором, — совершенно ровно ответил Арсений Сергеевич. — Если уж вам так нужны пояснения. А-а-а, может, вам такое нравится? — повеселевшим тоном добавил он. — Может, Антон Андреевич, вы хотите послушать, как я растягивал себя пальцами, добавляя так много смазки, что она пошло — и не по-чеховски — хлюпала? И что потом я трахал себя, одновременно надрачивая свой член? И что в последние месяцы я делал это и думал о вас? Антону Андреевичу действительно хотелось послушать, а ещё хотелось выть, поэтому он скатился с Арсения и снова сел в изголовье кровати, стараясь не смотреть на этого отвратительного человека. — Быстро за смазкой и презервативами, — прошипел он, закрывая лицо ладонями. Блядский Арсений Сергеевич хихикнул, но подскочил и, даже не одеваясь, убежал. Антон старался не шевелиться, потому что казалось, что если он пошевелится, то всё пропадёт и он очнётся не то что дома, а дома в Воронеже. Вернулся Арсений Сергеевич невозможно довольный, и кровать громко скрипнула, когда он влетел в нее чуть ли не с разбега, и тут же начал стаскивать с Шастуна трусы. — «Секс с проникновением, Арсений Сергеевич», — передразнил он, обхватывая его член рукой, и Антон дёрнулся, подаваясь бёдрами вперёд и откидываясь на спинку кровати. — Такой вы смешной. И больше моего фаллоимитатора, — довольно хмыкнул он, прижимаясь губами и проводя ими по всей длине члена. — Прекратите, — выдохнул Антон, — прекратите говорить «фаллоимитатор». — А как мне его называть? Искусственный член? — Арсений лизнул головку. — Самотык? Дрочомбр? — Господи, дрочомбр. Вообще прекратите разговаривать. Антон, если честно, не шарил в минетах. Арсений Сергеевич вроде тоже не должен был шарить. Но почему-то получалось у него слишком хорошо. Может, у него просто всё хорошо получалось: преподавать, носить костюмы, сосать члены. От того, как его губы обхватывали головку, от того, как язык лёгкими и быстрыми движениями касался уздечки, у Антона поджимались пальцы ног. Арсений заглотил его член полностью и начал медленно двигать головой, а его пальцы опустились ниже, оглаживая мошонку. Антон, уже не задумываясь о том, насколько это жалко, тихонько поскуливал. — Комментарии, исправления, оценки? — спросил Арсений Сергеевич, выпуская его член изо рта. — Сначала принесите классный журнал, — пробормотал Шастун. — Так вот в какое время вы о нём вспомнили, — ехидно ответил Арсений и снова обхватил головку губами. Когда он скользнул пальцем под мошонку, чуть надавливая, у Антона разъехались ноги, и он сдался. — Всё, хватит, — сказал он, подхватывая Арсения Сергеевича подмышки и опрокидывая на спину. — Не дрочомбр, конечно, — усмехнулся Арсений и поцеловал его в губы. — Получше. — Немножко? — уточнил Антон, не удержался и после того, как снял с Арсения бельё, сначала сжал его член — такой красивый и такой влажный от смазки. Обхватил ладонью, сделал пару движений, погладил большим пальцем головку, Арсений Сергеевич вздрогнул под его руками. — Нужно больше данных, — выдохнул он. — Это я могу, — кивнул Антон и, нашарив в складках одеяла смазку, выдавил, пожалуй, слишком много на ладонь и наклонился, чтобы поцеловать Арсения ещё раз. Потом подхватил его под задницу, пачкая кожу смазкой. Кровать была слишком маленькой, а ноги у Арсения Сергеевича слишком длинные, поэтому в попытке их удобно расставить Антон получил пяткой в лицо, схватил тонкую лодыжку и — вдруг вспомнив — провёл языком по коже под коленкой. Арсений фыркнул и нетерпеливо поёрзал. — Антон Андреевич? — позвал он и приподнял бёдра. От движения его член качнулся, оставляя на животе влажный след от смазки. Антон на секунду залип. — Ага, Антон Андреич, это я, да, — ответил Шастун и быстро облизнул губы. — Есть одно важное дело. — Господи, сейчас? — раздражённо вздохнул Арсений. — И сейчас, и потом ещё повторю, — Антон перевернул его на живот и потянул на себя за бёдра, заставляя встать на колени. — Блядь, вы ещё и побрились, — пожаловался он. — И смазку с презервативами взяли. Вы что, Арсений Сергеевич, прям планировали меня соблазнять? — Я думал, я давно это сделал, — фыркнул Арсений и охнул, когда Антон провёл языком от мошонки до ануса. — Это… это было ваше важное дело? Я бы хотел тогда увидеть весь список. — Пришлю на почту, — пообещал Антон и продолжил вылизывать, целовать, посасывать, и мысленно дал пять Шастуну из прошлого, который столько раз это представлял. Нежная кожа порозовела и чуть припухла под его прикосновениями, и он отстранился, скользнул по ложбинке пальцем в смазке, чуть надавливая, а потом снова наклонился, на этот раз толкаясь языком. — Вашу ж мать, Антон Андреевич, — прохрипел Арсений. Антон был согласен. И с этим, и вообще со всем, и, снова помогая Арсению перевернуться на спину и целуя его — мокро, уже совсем беспорядочно — подумал, насколько же он провально близок, чтобы начать признаваться Арсению Сергеевичу в любви прямо сейчас. Как будто это Антон тут девственник, переживающий первый секс. Но это всё вертелось в голове и почти на языке, и когда он снова вслепую нашарил смазку и выдавил её на пальцы, и когда скользнул ими между ягодиц, массируя, надавливая мягко и неспешно, что было очень сложно, потому что Арсений пытался насадиться сразу и резко. Хотелось сказать, когда он осторожно протолкнул первый палец, и хотелось всё больше с каждым последующим. Когда Арсений Сергеевич проныл: «Пожа-а-алуйста, Антон Андреевич», Антон чуть не сказал, но сам себя заткнул, прижавшись ртом к его плечу. Он чуть не кончил, пока надевал презерватив, и пришлось замереть, почти до боли сжав член на пару секунд. — Долго не получится, — извиняющимся тоном сказал он, но невнятное бормотание Арсения Сергеевича явно расшифровывалось как «долго и не надо». Он осторожно толкнулся внутрь, но Арсений был такой растянутый и расслабленный, что Антон не почувствовал ни сопротивления, ни того, что он причиняет боль. И ничего, конечно, особо нового в этих движениях не было, и даже в том, как было узко и горячо. Но когда Арсений Сергеевич распахнул глаза, Антон перестал себя обманывать. Такое — с уже изматывающим желанием и затапливающей нежностью, такое — с тихо постанывающим и кусающим губы Арсением, такое с ним было впервые. Арсений Сергеевич был с ним впервые. Он поцеловал его, не закрывая глаза, и Арсений вцепился в его плечи, и Антон шептал ему в рот какую-то ерунду и почувствовал, как между их животами стало горячо и мокро и мышцы сжались вокруг его члена, и он сбился с ритма, толкаясь в последний раз. Под глазами почему-то тоже был пот. Антон смазанно провёл ладонью по щекам и, с трудом удерживаясь на трясущихся руках, сполз на бок. — Было бы глупо, — сказал Арсений Сергеевич, повернулся и поймал его взгляд. — Было бы глупо, — он прокашлялся, — говорить это сейчас? Как в мелодрамах. — Да пиздец, — согласился Антон. * Щербаков поднял на плечо первоклассника Колю, и Антон почти непроизвольно дёрнулся, делая шаг вперёд. У Коли был ДЦП, и Шастун весь учебный год провёл, внимательно наблюдая за ребёнком, адаптируя для него упражнения, и сейчас сразу заметил, как свело нервной спастикой руки, нелепо замершие в воздухе. Но Коля справился, схватил Щербакова за волосы на затылке, удержал в чуть подрагивающей руке звонок с большим красным бантом и зазвенел им на весь школьный двор. Дети и родители захлопали, некоторые, как и Антон, с облегчением, большинство с уже уставшими от линейки лицами. Арсений Сергеевич, стоявший рядом с ним, относился к последним. Он сегодня был уже привычно красивый — в белой рубашке и светло-серых брюках, стоял, покачиваясь с носка на пятку, и хмурым взглядом следил за Щербаковым. Выдохнул только тогда, когда Алексей поставил первоклассника на землю. — С него бы сталось, — отвечая каким-то своим мыслям, сказал Арсений Сергеевич. — Ну что, — он повернулся к Антону, хитро сощурился на слепящем солнце. — Увольняетесь, Антон Андреевич? — Какая вялая попытка, Арсений Сергеевич, — усмехнулся Шастун. — Вы совсем обленились. — Ничего, — улыбнулся Арсений. — Попробую ещё раз в следующем году.