Салем

«Большинство из когда-либо живших уже мертвы. Все они, за редким исключением, горят в аду. Может, однажды мы заселим эти огромные новые земли. Но, боюсь, ад заселён уже давно. Как сказал Исайя, преисподняя расширилась и раскрыла пасть свою. И теперь зовётся Америкой.»

♱

Америка, которую мы знаем, столь юна и роскошна, что видится мне при первой мысли девственной принцессой. Одной из тех, что все мы знавали ещё маленькими, когда читали не мертвеющие сказки. Увы, такой образ неточен. Появление Америки, точно любой процесс рождения, сопровождалось кровью и муками. Сегодня эта земля полна городов, что носят громкие названия, закрепившие за собой множества разнообразных исторических ярлыков. Далеко не все они выглядят достаточно приглядно, чтобы о них стало возможно говорить с гордостью. А всё-таки, жители других континентов подспудно чуют, как нечто величественное и непомерно сильное отбрасывает на них крепкую тёмную тень, заслоняющую собой солнце. Это результат долгого и тернистого пути. Америка велика, сильна и властна. А всё, что имеет такие качества, не может быть невинно. Могущество и господство приходят лишь к тем, кто горел в огне, тонул в воде, глотал землю и едва держал на лице кожу, сопротивляясь ветру. Не счесть, сколько робких надежд было наложено на Новый Свет. На эти земли стекались люди с разных уголков планеты. Их вела путеводная звезда, олицетворяющая собой надежды на лучшую жизнь. Жизнь, начатую с чистого листа, на котором не написано кровью о мученических лицах и кострах безжалостной войны. И люди из разных уголков планеты так сильно жаждали нового счастья, будто девственные земли Америки поменяли бы их самих, истребив в них корень всех человеческих проблем — само человеческое сознание. И даже то, что эти земли не оказались свободны, не могло сломить дух веры в лучшее, и бросились люди варварствовать, обманывать, убивать — делать всё то же, от чего хотели освободиться, покидая родину. Впрочем, не о тех войнах, с которых началась история новой Америки, должна пойти речь. Итак, сегодня можно посмотреть по сторонам и определить для себя, оправдались ли надежды первопроходцев, протоптавших здесь тропинки под бетон, которым сегодня положены улицы. Благословенны ли были их страдания, не напрасно ли лилась их кровь. К великому счастью, мы вольны заглядывать в прошлое, чтобы узнать, что и как случилось когда-то для того, чтобы сегодня мы все оказались там, где мы есть. Для этого замечательно подходят известные мегаполисы, ведь они откормились и выросли до таких размеров неспроста. Вы бывали в Бостоне? Это место является моей родиной. И уж поверьте, я-то знаю, что говорят о Бостоне местные и приезжие. Это один из самых старейших и зажиточных городов нашей необъятной страны, само сердце Новой Англии, колыбель американской революции. Помимо богатой истории, Бостон также способен похвастаться огромным количеством университетов, среди которых вы встретите хорошо прославленный Гарвардский университет или Массачусетский технологический институт; все они находятся в немалоизвестном американском Кембридже. Многие интересуются Бостоном и по самым разным причинам. Но одной из них была и остаётся, так называемая, родина ведьмовства — небольшой прибрежный городишко под набожным именем Салем. Поселение было названо в честь иудейского Иерусалима. И не беспочвенно живёт на свете мудрое высказывание, гласящее, что успех путешествия мореходного судна тесно связан с именем, которое оно несёт на корме. Новый Иерусалим прославился строгостью пуританских нравов, которые, в последствии, привели к учинению жестоких расправ над «ведьмами». Это, несомненно, доказывает, что первопроходцы имели весьма условный успех в своём стремлении начать жизнь с чистого листа. Один из самых первых городов Новой Англии запомнился кострами инквизиций. Пышными и яркими, точно юбка латинской красавицы, танцующей жгучую сальсу. Любопытнее всего, что «прогнивший» Старый Свет, который был замечен за похожими злодеяниями, к периоду рассвета Салема от столь зверских взглядов понемногу отходил. Всех пугает то, что неподвластно объяснению, и в миру подобное зовётся колдовством. Неизвестные болезни, голод, войны — стоит ли судить людей, не знавших порой даже элементарной грамоты? Ведь им и подавно было не взять в толк, что для всякой неприятности в природе найдётся объяснение. Они были склонны считать, что недостигнутые ими знания находятся за гранью реального и нормального. Религиозные суды были нетерпимы к этому, светские — тем паче. Конфессиональное разнообразие в ту пору не было похоже на салат, как ныне. Скорее на равноудалённые друг от друга поля, на каждом из которых растёт что-нибудь для салата. Словом, на одной земле почва подходила лишь для одной религии, не больше; и плодовитая почва Салема взрастила на своём горбу плод, который назвался пуританством. Пуританство объединило широкий круг протестантов, недовольных вероучениями англиканской церкви. В их вере были слышны оттенки кальвинизма. Но, обособившись от Англии, которая притесняла набирающее популярность движение, пуритане вдохнули в свои вероисповедания новую жизнь. На пустующих землях они могли проповедовать свои благочестивые законы, не боясь быть запятнанными. Ведь основа их учений гласила, что английское общество развращённое и греховное, и оттуда следует бежать, чтобы спасти себя и своих детей. Верховная власть Бога во всём, простота церковной жизни и ограничение потребностей вопреки разврату, неукоснительное соблюдение законов божьих во имя спасения души. Пуритане держались строгих нравов и истребляли всё, что противоречило их доктрине. Фанатичная вера, тяготеющая к ярым протестантским мотивам и безжалостным наказаниям для согрешивших, являлась уютной средой как для душевного врачевания, так и для общественного разлада. История Нового Света началась с войн и неизлечимых болезней, и люди делали то, что должны были — искали виноватых среди друг друга. Пускай даже их метод оказался неверным, но гонения ведьм длились больше года, и за это время пострадало немало невинных людей. Некоторым из них удалось получить пощаду и оправдание, другие, не дождавшись торжества справедливости, погибли. Хотя процессии над ведьмами, как и упоминалось выше, были характерны не только для Салема, но именно Салем взял на себя покаяние. Прошли века, и ныне Салем обратился памятником, почитающим невинных жертв, павших от рук беспощадных инквизиторов. Однако, если вы убеждены, что парочка музейных реконструкций и мемориальных кладбищ — всё, чем может побаловать Салем любопытного туриста, то вы глубоко заблуждаетесь. Опуская как данность скорбные эпитафии и педантичные музейные выставки, гостям исторического памятника придётся столкнуться и с несколько искажённым, даже карикатурным видом скорби. Перемещаясь от музея к музею, любой турист заметит, что оказался окружён таинственным маскарадом. Оглянитесь вокруг. Пёстрые акценты, которые расплываются в глазах — это не краски осени. Это вывески зачарованных лавок и костюмы проклятых аниматоров. Которые, кажется, никогда не покидают пугающих образов, коими щекочут нервы туристов. Выходите прогуляться по Вашингтон-Стрит и условьтесь сыграть с собой в одну игру. Она несложная, я научу вас, называется: «посчитай все остроконечные шляпы и мётлы, что попадутся тебе на пути». Вам решать, идут ли в счёт те шляпы и мётлы, что нарисованы или уменьшены до размеров очаровательных сувенирных фигурок. Едва ли вам посчастливится спрятаться от упоминаний магических чар или ведьм, сотворяющих их. В Салеме принято подавать это с пугающей серьёзностью. Будто ведьмы впрямь не выдумка, а симпатичная кукла Вуду с прилавка сувенирного магазина имеет настоящую магическую силу. Известно ли вам, что губернатор штата Массачусетс создал специальную должность верховной ведьмы, с которой стоило бы считаться? Если вы, конечно, не желаете стать объектом недоброго слова колдуньи и провести парочку дней или недель (или даже месяцев!) в тотальном исследовании прочих ведьминских магазинов, где отыщется что-то, способное снять с вас неприятный заговор. Так что, собираясь наведаться в Салем, будьте готовы нырнуть в омут с головой и надолго задержать дыхание, чтобы как следует осмотреться прежде, чем вынырнуть. На каждом шагу вас будут ждать колдовские лавки, торгующие чудодейственными травами и зачарованными амулетами. Различные сюжетные квесты с мистической тематикой позволят отправиться в прошлое и пережить пик охоты на ведьм. Думаете, куда отправиться на экскурсию? Вас дожидаются музей Ведьм или Дом о семи фронтонах. О, читали ли вы тот чудный роман про загадочный дом с семью шпилями? Но требуется ли это? Ведь весь Салем от границы до границы, по своей сути, есть огромная ролевая площадка, где принято искренне верить в колдовство и покорно быть частью мира, который страстно желает отличаться от реального. Стоит отдать должное тому, как талантливо отлажена эта система. Непременно, каждый находит в этом нечто своё. Кому-то больше по душе позволить околдовать себя и уверовать в то, что наш мир не настолько скуден, как есть на самом деле. И очень хорошо, когда такое количество людей готово поддержать вас в стремлении добавить щепотку волшебства в обыденность! Кто-то же, наслаждаясь чужим спросом, по классической схеме выдвигает различного толка предложения и зарабатывает очень хорошие деньги. Ведь это поистине идеальная маркетинговая схема по вытаскиванию долларов из впечатлённых путешественников, которым наскучило заполнять офисные небоскрёбы в пыльных мегаполисах. Уже заинтересованы? Уже пакуете чемоданы и выдвигаетесь из пепельно-серого Нью-Йорка, подразнивая привычную суету, которая остаётся позади? Насколько далеко вы готовы ступить в мистические воды этой быстротечной реки? Насколько всё здесь правдиво или обманчиво, и каков же будет ваш строгий вердикт после тура по столице магии и ведьмовства? Так ли хороши танцы на костях погибших от прицела инквизиции?

♱

Пальцы бегло скакали по клавиатуре ноутбука, пока серые глаза, прикрытые круглыми очками в тонкой оправе, внимательно вгрызались в текст. Летний ветер, сквозящий в открытое окно, заносил в комнату отголоски уличной музыки, голосистого стихочтения и редкого гудения машин. Нечастный случай, когда подобная какофония могла настроить голову писателя на нужный лад, а не заставить его выть от неприличного смешения шумов, вытесняющих из сознания всякую порядочную мысль. — Бен, ты там скоро? — птичьей трелью послышалось из-за двери, и в тот же момент она отворилась, впустив в помещение хрустальную девушку с пышными локонами до поясницы, золотыми, точно нежная рожь, искупавшаяся в солнечных лучах. Она носила имя Эмбер, и это имя ей невероятно подходило. Означало оно «драгоценность» и пророчило девочке миролюбивый, великодушный, сочувственный нрав. Теперь, по прошествии двадцати двух лет, стало замечательно видно, что родители с выбором не прогадали. Она прикрыла за собой дверь, её большие глаза цвета пасмурного неба оглядели свежее от летнего ветра помещение и замерли на худой спине младшего брата, отразив толику усталости. — Скоро допишешь? — снисходительно спросила Эмбер и мягкой поступью проплыла по ковровому ворсу, чтобы приблизиться к Бену и осведомиться, не стало ли впору выручать его из ловушки всемирной паутины. Этим летом Эмбер покинула двери Гарвардского университета в обнимку с долгожданным дипломом юриста и рискнула позволить себе небольшой отдых, прежде чем наконец-то устроиться по специальности и окончательно интегрироваться в скучную взрослую жизнь. Хотя её действительно интересовала область права, а четыре года бакалавриата пролетели достаточно красочно и насыщенно, чтобы о них не жалеть, Эмбер сильно сомневалась, хочет ли посвятить жизнь адвокатуре, как-то велели сделать родители. Эмбер казалась смиренной девушкой, но врождённая рассудительность позволяла ей обдумывать свои решения с должной долей скептицизма. Теперь, оказавшись на пороге важного выбора, она относилась к нему с куда большей серьёзностью, чем несколько лет назад, когда студенческая жизнь задувала в уши плодовитые зёрна безрассудства. Она надеялась, что этот отпуск вдали от дома поможет ей перевести дух и устаканить сомнения, чтобы принять правильное решение. Вдали от дома и особенно вдали от родителей, на каждое её действие имеющих своё авторитетное мнение. Пожалуй, идея провести летний отпуск порознь была как нельзя кстати. Хотя, справедливо было бы сказать, что инициатором поездки стала не Эмбер. А именно её младший брат, который не мог оторвать взгляда от экрана ноутбука, позабыв о том, как сильно добивался одобрения взрослых на это путешествие. Неблизкие друзья семьи и дальние родственники нередко помечали, будто Эмбер и Бен, не внешне, но похожи друг с другом, точно две капли воды. На самом деле, это было не совсем так. Они оба росли спокойными, прилежными и усердными. Оба предпочитали провести вечер за книгой, а не в шумной подростковой компании. Оба приносили из школы хорошие отметки и не доставляли родителям много хлопот. Однако, приглядевшись, можно было заметить, что Эмбер более приземлённая, а Бен, напротив, безнадёжный мечтатель. Да, они оба назывались книжными червями, но Эмбер изучала подлинную историю и право, а Бен — научную фантастику, мистику и параллельные миры. Бену весной стало всего семнадцать, и это нормально, что он озабочен всякими «гиковскими» штучками, но Эмбер это несколько беспокоило. Пока сама она была флегматична, но общительна, Бен рос до того тихим и скромным, что у него практически не было школьных друзей. Поскольку на переменках он предпочитал опускать очкастые глаза в комиксы и книги, погружаясь в вымышленные вселенные, которым нет места в суровой реальности. Его никогда не интересовала пресловутая школьная суета, про которую снято немалочисленное количество подростковых сериалов, где учеников играют отнюдь не подростки. Нет, быть может, обернись Бен героем одного из таких сериалов, он бы повёл себя иначе. Ведь, в отличие от реальной жизни, сериалы всегда готовят на новый учебный день что-нибудь интересненькое. Но пока жизнь совсем не схожа с литературным вымыслом, призванным привлечь к экрану заинтригованных зрителей, Бен с большей охотой зароется в новую волшебную книгу или яркий комикс, чем станет проводить перерывы между занятиями в компании одноклассников. Эмбер знала и то, что в интернете её брат стал весьма востребованной личностью. Не столь же востребованной, что и звезда поп-эстрады. Однако, его интернет-популярность не уступала печальной популярности самопровозглашённого короля школы, постоянно ненароком толкающего Бена в коридоре, чтобы тот выронил на пол кипу книг о вампирах. Всё началось с личных заметок. Бену нравилось не только читать книги, но и подчёркивать для себя наиболее интересную информацию. Сперва он клеил на страницы закладки и вёл читательский дневник, куда выписывал цитаты и сопутствующие им мысли, затем стал постить эти мысли в Фейсбуке. Потом перекочевал на форумы, где встретил единомышленников, подбивших его создать собственный блог о легендах, мистических историях и рецензиях на книги соответствующих жанров. Бен сделал это скорее для себя и для узкого круга своих интернет-друзей, даже не подозревая, что совсем скоро его блог станет читать больше тысячи таких же подростков с разных уголков Америки. И на просторах интернета Бен совсем не походил на свою безликую тень, которой старался быть в школьном коридоре. Бен искренне верил, что за интернетом стоит будущее. Родители не были впечатлены его воодушевлением и святой верой в то, что на всемирную паутину стоит делать ставки. Но Эмбер, отчасти, поддерживала его точку зрения, ведь за последние годы интернет стал общедоступным и объединил множество людей, живущих в разных уголках мира. Интернет стал кладезем любой информации по всем возможным направлениям и стремительно развивался, наполняясь новыми функциями. Хотя Бен не был уверен, что в скором времени его детище начнёт приносить ему доход, он готов был вкладывать настолько, насколько мог. На его взгляд, это путешествие было жутко выгодным для вдохновения на новые загадочные истории, которыми с удовольствием пообедают его преданные читатели. Но долгое время поездка в Салем планировалась лишь в его грёзах. Родители не только не считали его увлечение серьёзным, но и были слишком погружены в работу, чтобы тратить драгоценные выходные на то, что не находили интересным. Для отпуска они куда охотнее выбирали райские Гавайи или знойную Калифорнию. Потому что сходились в скромном мнении, что «отдых» — это солоноватый океанический бриз и горячие шелковистые пески солнечных пляжей, а не «экскурсии по местам обитания колдунов-мошенников». Словом, они не то что бы были строго против того, чтобы Бен увлекался своими подростковыми увлечениями. Но они ровно столько же не планировали его в этом поддерживать, сколько не готовы были отпустить его в одиночку. Даже не смотря на то, что он был уже почти взрослым, а дорога до Салема занимала всего пару часов. До сих пор и Эмбер была слишком погружена в учёбу, чтобы помочь брату осуществить его маленькую нежную мечту, но этим летом все обстоятельства позитивно повлияли на ситуацию, и это свершилось. Они собрали толстые дорожные сумки, купили билеты, взошли на борт пыхтящего парома и приготовились отправляться в маленькую страну ведомства, полные энтузиазма и блестящих планов. А теперь Бен просиживал минуты и часы в номере отеля, чтобы успеть записать свои длинные мысли в черновики новеньких статей для любимого блога. — Да-да, сейчас, — невовлечённо ответил Бен, не отрывая пальцев от буквенных клавиш, а взгляда от экрана. Эмбер нахмурилась и увидела, что строка в черновике статьи бежит галопом, стремительно расширяя абзац чужими мыслями в витиеватых выражениях. — Надо просто… Дописать… Хотя бы тезисно… Пока мысль не ускользнула… — Я тебя не тороплю, — понимающе кивнула Эмбер. — Но твои тезисы столь обширны, что, я боюсь, закат наступит раньше, чем ты сумеешь поставить точку. Ведь сувенирные магазины не работают круглосуточно, помнишь? Вечером ведьмы их закрывают и идут на шабаш. — Вообще-то, — заумно начал Бен, украдкой поправив очки, и притом продолжил глядеть в рождающийся на экране текст. — Ведьмы не устраивают шабаши каждый день. Только в определённые дни лунного календаря и в важные праздники… Как жаль, что мы не попали ни на один из них! Представь, как здесь здорово во время Самайна… — «Самайна»? — непонимающе переспросила Эмбер, впрочем, догадавшись, что это один из тех самых праздников. — Что это такое? — Самайн, — вторил себе Бен, наконец-то выдыхая и отрываясь от экрана ноутбука. — Это самый важный праздник в году, который проводят точно в ночь Хэллоуина…

♱

Лёгкий ветерок сопровождал прогулку двух туристов, и по нему, по ветру, рассеивался высокий юношеский голос, увлечённо вещающий о традициях праздника под кельтским названием Самайн. Бен был несказанно счастлив, когда мог угостить кого-то из близких кусочком своих интересов, поэтому, не умолкая, рассказывал Эмбер всё, что знал сам. — …Это и день всех святых, и переход от одного сельскохозяйственного года к другому. На Самайн у них свои обычаи. И если у кельтов всё скучновато, то для ведьм это очень важное событие! Самый крупный шабаш в году, — торопливо вещал Бен, стремясь не растерять по пути ни одного важного слова. — Считается, будто в это время граница между миром живых и мёртвых настолько тонка, что покойники могут пересекать её!.. Эмбер заинтересованно слушала, погружаясь в тему, которая никогда её не волновала. Она находила поразительным, каким контрастным и разнородным виделся им один и тот же мир. Эмбер изучала слова закона, глотала выжимки повестей и летописей, зубрила годы правления американских демократов и посещала театральные спектакли, написанные по классическим романам. А Бен поглощал легенды и назубок знал мифологические традиции и поверья языческих народов — а ведь эти сказки тоже служили когда-то своеобразными кодексами тем, кто их создавал. Она всегда увлекалась другими вещами, и к байкам, слетающим с уст младшего брата, подходила с более рациональной точки зрения. Хорошо известный ей Хэллоуин, в который она любила облачаться Мэрилин Монро или Золушкой, открывался для неё с пикантной новизной. Бен был наслышан о таких деталях празднования Самайна, которые, казалось, правда могли знать только самые настоящие ведьмы. Она вынуждена была признать, что упустила из виду момент, когда Бен стал интересоваться нечистой силой как настоящей наукой. Четыре года назад Эмбер уехала в Кембридж и осела в студенческом кампусе, в котором проходили насыщенные учёбой и вечеринками дни. У неё началась совсем другая жизнь, вдали от дома. И хотя она виделась с родными, приезжая домой на праздники и выходные, до нынешней поры ей не удалось заметить, насколько Бен влюблён в мистику. Тогда его тоже интересовали вымышленные персонажи — супергерои и роботы. За детство у Бена собралась внушительная коллекция ярких комиксов и разнообразных фигурок, в которых он по сей день души не чаял. Наверное, никто толком не заметил, как вектор его внимания плавно сместился на мифологию и оккультизм. Может, это всё было чуждо для Эмбер, зато она прекрасно знала, как тяжело завоевать внимание их общих родителей. Как часто они утомлённо отмахиваются от попыток поговорить, будь то просьба дать совет по поводу обычных школьных проблем или желание поделиться своими интересами. Стараясь уберечь своего брата от болезненно знакомого чувства одиночества и непонимания со стороны семьи, она всегда находила время, чтобы выслушать его истории и даже запомнить, о чём они были. Кто знает, как бы всё сложилось между ними, будь их родители чуть щедрее на проявление чувств? Они обязаны были отыскать друг в друге опору, а не поводы враждовать, ведь мама с папой их обоих, в равной степени, обделяли лаской. С высоты своего возраста относительно маленькой девочки, обиженной на одиночество, Эмбер понимала, что родители их любят. Но жалела, что ей приходится это знать, а не чувствовать. Как старшая сестра, более зрелая и осознанная, она делала всё, что было в её силах, чтобы Бен не ощущал себя брошенным также, как и она когда-то. Это путешествие её нисколько не тяготило. Пускай Эмбер не брала с собой в поездку безразличного настроения и чувства долга перед младшим братом, больших надежд на столицу ведьмовства она тоже не возлагала. Серый прогорклый Бостон сочетал в себе все оттенки чёрного. Его мелодия — перекликающийся вой автомобилей, часами стоящих в унылых колоннах дорожных пробок. Кругом бездушные, безликие бетонные башни небоскрёбов. Порой казалось, словно тучи в небе — ядовитый смог, вышедший из заводской трубы. Те же самые тучи, но в Салеме, смотрелись совсем иначе — точно объёмная влажная вата, пропитанная дождевой свежестью. Ведь климат от близости земель был схож с бостонским, точная реплика, а выглядел совершенно не так. Салем поразил её своим притягательным обилием красок. Под тем же бесцветным небом, он вживлял в грудь глоток воздуха, а не клубы придорожной пыли. Чистый воздух исходил от роскошных гребней лесных массивов. А в красных кирпичиках и светлом сайдинге, в покатых крышах здешних домиков, чувствовалась широкая и добросердечная душа. Люди здесь никуда не спешили, не зависели от автомобилей и белых воротничков, не позволяли суровому напряжению нарушать гармонию. Человеку, который родился и вырос в каменных джунглях, сложно представить более спокойное место, хотя Салем — далеко не самый маленький и не самый тихий населённый пункт. Эмбер всё старалась мыслить прозаически, не терять своего прагматизма. Однако, чем глубже она ступала в воды местного быта, тем сильнее возвышалась её душа. Она слушала и слышала, распознавала голос своего сердца, позволяла магнетической энергетике пропитывать клеточки её тела. Эмбер преследовало странное ощущение того, будто она никогда прежде не видела мест более душевных, чем это, и никогда больше не увидит. Тур по «колдовским» магазинам также навеял приятные впечатления. Многие из тех, кто восседал за прилавками, не стеснялись звать себя потомственными ведьмами и магами. Они поистине искусно орудовали завораживающими речами и заклинаниями, вытаскивающими из кошельков деньги. Эмбер даже казалось, будто в их харизме действительно пряталось нечто волшебное. Ведь далеко не каждому дан навык так талантливо продавать совершенно бесполезный хлам под видом зачарованной диковинки. Хотя, право, Эмбер оставалась стойкой, в нужный момент осаждала и Бена. Артистизма местным торговцам было не занимать, и ловкость их денежных мантр застывала в ушах как воск — это можно было считать отдельным видом пыток. Однако, Эмбер тоже была не из робких и впечатлительных, поэтому вмиг отличала напрасно рекомендованный сувенир от того, который они действительно купят. И всё же, на всей Эссекс-Стрит, самой протяжённой туристической улице, под завязку переполненной прошенными и непрошенными услугами эмоций и впечатлений, не могло не найтись чего-нибудь, что Эмбер бы поразило до глубины души. На этой улице или поблизости от неё. К примеру, странным образом им довелось набрести на лавку с пикантным названием «Bouquet of Herbs», и с самого порога Эмбер показалось, будто она сильно отличается от других. Она готова была поклясться, что вместе с приглушённым душком жжёных благовоний в её грудную клетку пробралось нечто, что невозможно описать словами. Тесное помещение, заполненное сухими цветочными и травянистыми ароматами, выглядело в той же степени аскетично, сколько и перегружено. Морщинистая как изюм плешивая старушка, читавшая книгу за прилавком, выглядела скромной и бедной, точно её магазин, который держался на последнем издыхании. Золотой зуб на фоне гнилых дёсен, выпученный глаз с беленой, какие-то поношенные лохмотья на дряхлом теле — эта старушка выглядела так, словно смерть сильно опаздывала на запланированную для них двоих встречу. Тонкие окна были в разводах, потемневший потолок нависал прямо над головой, пол скрипел не при шаге — при одной лишь мысли о нём. На поцарапанной стойке покоилась ржавая клетка купольной ковки, накрытая рваным куском ткани. На жерди сидела маленькая красная канарейка, которая — что до одурения странно! — за всё время присутствия посетителей не издала ни единого звука, хотя явно не была мертва. Бен хотел сделать несколько снимков для иллюстрации статьи, но живо получил по рукам, только достал камеру. Старушка схватила его своей тощей ладонью и звонко на него гаркнула, велев ему не безобразничать. Эмбер, увидев эту сцену, отошла от некоего транса, поглотившего её с порога, и вежливо спросила, имеются ли у старушки специи или чаи — что-нибудь существенное, что можно было бы приобрести, дабы поскорее отсюда убраться. — Вербена! Вербена тебе нужна, — убеждала старушка, трусясь и закатывая глаза, когда её скорпионьи клешни вдруг впились в молодые бархатные ладони Эмбер. — Вижу я, беда тебя ждёт! Коснётся вас хворь, и ты побежишь от неё прочь, а напорешься на черта во мраке! И лишь вербена одурманит ту чертовщину, что прольёт твою кровь под луной! — Что Вы такое говорите? — ужаснувшись, Эмбер резко дёрнула руки из старушечьей хватки и спиной попятилась к двери, схватила меж тем Бена за плечо, чтобы уйти прочь. — Нам ничего от Вас не надо. Всего вам доброго… Бен расценил этот эпизод как крайне забавный и в высшей степени неординарный. В сердце Эмбер взметнулось необъяснимое беспокойство. Она находила весьма сомнительной маркетинговой схемой продавать травы под предлогом предсказания скорой смерти, если это происходило вне стен медицинского учреждения. Ей также показалось, будто в ней каждая клеточка тела отторгает произошедшее. Она долго не могла выбросить этот случай из головы. В основном маршрут прокладывал Бен. Они шли именно туда, куда хотелось бы заглянуть ему, потому что он заранее позаботился о заметках с ключевыми местами, которые обязательно необходимо было посетить. Достигая запланированных маршрутных точек, Бен радовался так, словно делает первые шаги по поверхности Луны. Перед поездкой Бен даже выпросил у двоюродного брата дорогой фотоаппарат, чтобы привезти из путешествия аппетитные сочные снимки. Он фотографировал чуть ли не всё подряд, просто потому что был дико впечатлён всем, что доводилось увидеть. «Лавка Гарри Поттера» единогласно получила звание места, мимо которого нельзя пройти. За глянцевым витринным стеклом прятался вымышленный британский мир, взаправду пропитанный самой настоящей магией — магией детства. Погружённая в стрельчатую арку резная деревянная дверь с бронзовой ручкой-кольцом отсылала к двери в Хогвартс и манила случайных прохожих её приоткрыть. Пыльный магазинчик с атрибутикой всеми любимой чародейской вселенной с порога произвел должный эффект, ведь за прилавком их встретил юноша, который представился Гарри Лоттером. Его причёска и маленькие круглые очки вполне явно отсылали на персонажа, которому он старался подражать. Хотя черты лица, если приглядеться, были не слишком похожи. Однако, образ был подобран столь старательно, что глаза невольно стремились найти одни только сходства и в упор не видеть никаких различий. — Это моё настоящее имя, — хвастался Гарри с гордой мелкозубой улыбкой. — Мне кажется, будто сама судьба всё за меня решила. О! И только гляньте! Как только Гарри Лоттер упаковал товары в фирменный бумажный пакет, его терпение переполнилось, и он собрался показать нечто невероятно важное. Узкая щёлочка между его зубов блеснула вместе с глазами. Его тонкие руки поднялись, колыхая широкий рукав чёрной мантии, и раздвинули густую дубовую чёлку, обнажив «родимое пятно» на лбу. — Вау! — натурально изумился Бен. — Выглядит очень естественно! Это грим? — Это шрам, — с достоинством заявил Гарри. — Я сам вырезал его у себя на лбу в знак преданности делу. Бен искренно восхитился и с придыханием уставился на самодельную метку избранного. Эмбер несколько смутилась, посчитав, что подобная степень увлечённости чем-либо говорит о лёгком сумасшествии. Теперь она уже чувствовала себя неуютно в окружении таинственных жителей столицы ведьмовства. Словно все они, поголовно, были отравлены химикатами и видели возле себя то, чего не могло быть и в помине. Хотя гнилая старуха, пророчившая ей страшную смерть, могла быть оправдана ввиду своих глубоких лет, молодой парень, уродующий своё тело ради сходства с вымышленным персонажем, задел разум Эмбер. Но, пока он был доброжелателен, Эмбер не собиралась говорить об этом. Только понадеялась, что однажды не наступит день, когда Бен сочтёт нечто подобное достаточно приемлемым, чтобы пожертвовать здоровьем своего тела. — Этот парень чокнутый, — весело смеясь, пролепетал Бен, когда они чуть отдалились от магазина. — В этом городе всё такое… Нетипичное. — Это точно, — тихо подтвердила Эмбер, подозрительно обернувшись на лавку, что они покинули. — Интересно, волнуется ли начальство этого парня хоть немного о состоянии его психики. Мне кажется, такая одержимость может отпугивать покупателей. — Да брось, — фыркнул Бен смешливо и поправил козырёк ярко-красной кепки, которая была не очень-то полезна в столь пасмурную погоду, зато отлично сочеталась по цвету с его красными штанами. — Сама подумай, ну? Сколько в мире магазинов с тематикой Гарри Поттера? Не сосчитаешь ведь. А такой, где работает парень с подобной внешностью и именем — точно один на всей планете! Это делает их самыми запоминающимися. К тому же, это может быть связано со спецификой города… Когда вокруг столько всего чудного, как им ещё выделиться из толпы, если не точной копией Гарри Поттера за прилавком? — Тут не поспоришь, — вынужденно согласилась Эмбер. — И всё же, это немного жутковато. Я уверена, многие из тех, кого мы сегодня встретили, действительно считают себя колдунами и делают всякие странные вещи. Но это… Пожалуй, впечатлило больше всего. — Даже больше, чем экскурсия в Дом о семи фронтонах? — затаённо спросил Бен. Их путешествие длилось уже второй день. Они приехали за час до полудня, заселились в отель, немного передохнули после дороги и сразу же отправились навстречу здешним приключениям. Правда, приключения эти были исключительно интеллигентными. На день приезда Эмбер заранее запланировала несколько ознакомительных мероприятий, в число которых вошла обзорная экскурсия по городу с загадочным названием «До и После», а также несколько музейных выставок. Обзорная экскурсия включала в себя увлекательный рассказ о вещах, на которые можно было взглянуть крупным планом. Они увидели строгую и сдержанную пуританскую церковь, незаурядные памятники ведьминскому ремеслу, мемориальное кладбище с возложенными к жертвенным надгробиям цветами. Это позволило почувствовать историческое величие города. Каждая его улица означала для кого-то память, скорбь, любовь или преданность. Эта экскурсия влюбила в себя их обоих. Кроме того, экскурсовод по имени Джефф, молодой мужчина лет тридцати, очень живо и увлечённо рассказывал программу. Тяжёлые исторические факты отскакивали от его улыбчивых губ так, словно он жевал сахарную вату, а не повествовал о числе погибших от прицела светского суда. Тем не менее, больше всего Эмбер запомнилось именно посещение «дома о семи фронтонах». В незапамятные времена этот необыкновенный дом стал своеобразным колом, вбитым в почву необузданных земель. Это здание считалось одной из самых первых построек в новорожденном Салеме, а сегодня в этом доме всё оставалось по-старому. Разумеется, за минувшие триста лет ничто не могло естественным образом сохранить свою форму. Дом был отреставрирован и отполирован до блеска. Но, прогулявшись среди старинных вещей, Эмбер замечательно представила, как некогда в сердце этого дома кипела жизнь местной аристократии. Представила себе тучного старика с бакенбардами — одного из отважных основателей Салема. Представила его красавицу-жену, что вместе с чинным выражением лица носит роскошные платья из лучших шелков. Их изысканную, но в то же время простую жизнь. Такую, какая находится на стыке двух эпох и двух миров. Консервативного английского мира и прогрессивного американского общества, только-только делающего свои первые шаги. — Нет… — немного поразмышляв об этом, ответила ему Эмбер, когда её глаза вдруг заметили нечто примечательное. — Послушай, а как насчёт того, чтобы зайти в антикварную лавку? Пока Бен разглядывал вывески, идущие по правую его руку, он невольно задержал взгляд на окнах закрытого паба, который совершенно не вписывался в общее настроение. В это время Эмбер подала рукой на противоположную сторону дороги, где со скромным величием поблёскивали позолоченные буквы, собирающиеся в интригующее имя «Vampire Antiques». Эта вывеска словно чуть левитировала над изумрудным навесом, из-за которого глянцевые витрины в рамах сандала казались ещё темнее. Хотя внутренний мир магазина плохо просматривался через кристально сияющие чистые стёкла, готический шрифт в названии замечательно привлекал глаз. Хотя оно, название, выглядело несколько зубастым из-за слова «вампир», Эмбер понадеялась, что это место может стать её островком спокойствия в буйном океане всеобщего помешательства на колдовстве. Ей показалось, что антикварный магазин, в силу своей специфики и преимущественно солидного контингента покупателей, должен идти вразрез с ведьминской суматохой. И помимо этой неуловимой надежды на перерыв, сплетённой с любовью к старым вещам, Эмбер знала, что здесь они смогли бы присмотреть родителям дельный подарок, который они бы оценили по достоинству. Всё-таки, они не были людьми, которые собирали у друзей хрупкие магниты для холодильника или пылящиеся открытки. Зато вещи, отдающие дороговизной и потому подчёркивающие статус владельца, высоко ценились как папой, так и мамой. — Какое подходящее название, — широко распахнув глаза, Бен вцепился в её руку и первым помчался пересекать дорогу, отделявшую их от лавки. — «Антиквариат вампира» — ты только вдумайся, как это тонко! Ведь вампиры живут вечно, и они такие же старые как вещи, которые продаются в антикварных магазинах. О мой Бог, разве можно было выдумать название лучше этого? Эмбер, я уже так обожаю Салем! Всем известно, что запах — неотъемлемая часть нашего восприятия. Нечто уродливое на вид, но имеющее приятный запах, будет выглядеть более выигрышно, чем нечто с противоположными свойствами. Понимая это и надеясь очаровать покупателей, многие торговцы здесь пользовались различными благовониями. Так они углубляли невидимую магическую атмосферу, напитывая воздух в стенах своих магазинов непредсказуемыми сочетаниями ароматов. Пожалуй, к нынешнему моменту Эмбер Коллинз была крепка в убеждении, что ей осталось недолго до опытного парфюмерного критика. Однако, переступая порог антикварной лавки, Эмбер учуяла хорошо знакомый пряный запах сандала, исходящий от колонн и досок, создающих каркас крыльца и витрин. Именно так она поняла, что владелец магазина при работе над экстерьером использовал даже более дорогую и вычурную древесину, чем дуб и бук, за которыми гоняются все ценители роскошных природных материалов. Как только дверь распахнулась вовнутрь и задела лёгкий золотистый колокольчик, до Эмбер донёсся другой, не менее обожаемый аромат. Это был старый-добрый запах пережитого времени, заключённого в бесценных предметах, каждый из которых был сделан вручную талантливыми людьми, давно покинувшими мир. И этот отчётливый, но с трудом объяснимый душок, согревающий сердце, восхитительно сочетался с отголосками молотых зёрен кофе. Скупка и перепродажа антиквариата — очень кропотливое и хитрое ремесло. Как правило, обыкновенные любители этого дела имеют умеренную хватку и не особенно заботятся о многообразии ассортимента. Это скорее о частных сделках, может, даже об обыкновенном коллекционировании. В то же время, если продавец антиквариата приобретает под хранение своего товара отдельное помещение, да ещё и в центре города… Стоило полагать, этот человек опытен, проворен и безумно увлечён. Безудержная любовь к своему делу, в данном случае, зачастую выливается на витрины эпическим хаосом. Точно пёстрые краски с палитры, в гневе припечатанной к холсту эмоциональным художником. Словом, Эмбер ожидала увидеть рабочий беспорядок, неприглядное множество разношёрстных вещей, расставленных невпопад. Но в торговом зале царил поразительный порядок, сильно завышающий планку перед любого рода конкурентами. Владелец этого места явно старался гармонично расположить в крохотном помещении каждую вещь, которую готов был вверить только в самые добрые руки. Наверняка, у такого скрупулёзного человека и в слепой зоне покупателя, за кассой или на складе, властвовала неукоснительная чистота. Глаза Эмбер загорелись восхищением и разбежались в разные стороны. Приглядевшись, можно было заметить, что товары даже были расположены с неким композиционным замыслом. Казалось, они изображали жилое помещение, где каждый предмет имеет своё место, предусмотренное в быту. При всём разнообразии ассортимента было сложно с филигранной точностью воссоздать инсталляцию обжитой комнаты, но задумка явно узнавалась. На полках величественного резного шкафа расположились толстые книги в грубых пожёванных временем переплётах. Между ними вклинились декоративные фарфоровые вазы и компактные настольные часы. Хрупкие музыкальные инструменты, трепетно отреставрированные, заняли свой личный угол, где уживались в непринуждённом содружестве друг с другом. Изысканные сервизы, начищенные медные подсвечники и латунные фигурки гармонично дополняли блеклые картины, висящие на стенах. Под холстами, заключёнными в величественные рамки, скромно расположилась белая лепнина. Светлый цвет стен визуально увеличивал тесное пространство и успокаивал загруженное различными элементами помещение. К тому же, этот молочный оттенок замечательно смешивался с тёмным ламинатом. Как терпкий кофе смешивался с холодными сливками. Каждая вещь источала незыблемую энергию времени. Властную, почтительную. О этих славных стариках здесь замечательно заботились, их опыт пользовался уважением. Ни одной пылинки не лежало на спинах гордых жителей этих мест. Было любопытно подумать, сколько же времени тратилось на то, чтобы уделить должное внимание каждому товару. Некоторые вещи гордо несли на себе царапины, но то лишь подчёркивало их безукоризненный статус. — Ищете что-то конкретное? — спросил бархатный мужской баритон за прилавком. Эмбер, не оборачиваясь, ответила, что желает осмотреться. Её фигура плыла вдоль витринных полок, и она была похожей на русалку, плавно входящую в мистические воды. Бен, тем временем, привлёкся на низкий мужественный голос и обронил взгляд на его владельца. Его лицо, бледное и фактурное, выглядело магнетически. Впалые щёки подчёркивали остроту скул, благородный нос, прямой и длинный, делал его вид слегка надменным. Его тёмные волосы были забраны в небрежный низкий хвост, подвязанный чёрной бархатной резинкой. На плечах его лежала воздушная белая рубашка, обнятая жилетом, расшитым золотистыми нитями. Он выглядел, будто самый настоящий вампир. Сердце Бена затрепетало, и очередной кусочек восторга свалился в копилку его положительных впечатлений. Здесь всё, абсолютно всё находилось на своих местах! И он хотел бы жить чем-то также самозабвенно, как все эти люди. Казалось, Бостон и Салем находились так близко друг к другу. Однако, различия в менталитетах были несопоставимы, словно взаправду их паром был проглочен порталом, связывающим две параллельных реальности. Здесь люди были совсем иными. Они восхваляли сакральные желания фантазий, божественные и потусторонние мотивы. Плавный шаг, позволяющий разглядывать жизнь как она есть, во всех её эксцентричных деталях. Они находили себе более высокое предназначение, не опираясь на строгие рамки современного общества. На культ трудоголизма, поклонение технологиям и скорый темп жизни, напоминающий бег голодного гепарда, преследующего жертву. Всё, что было знакомо Бену с рождения, понемногу тускнело на фоне такого аутентичного таинственного Салема. Неловко застыв возле прилавка, Бен снял с макушки яркую кепку, потому как она вмиг показалась ему жутко ребяческой и неуместной. Он никогда не любил утюженные белые рубашки. Тем паче, не был поклонником галстуков, что ощущались на уязвимой шее, точно удавка. Но что-то в ещё по-детски впечатлительном сознании Бена утопло. А вместе с этим нечто иное встрепенулось, отряхнувшись ото сна, и крепко встало на ноги. Он был охвачен восхищением и нашёл себе новый образец для подражания. Продавец медленно оглянулся на паренька, который присеменил к высокому дубовому прилавку и несуразно вытянулся в попытках скрыть свой короткий рост. Затем взгляд продавца странным образом поплыл по помещению. Лениво и словно бы околдовано, каждую его деталь взор мужчины задевал так, будто все эти чудеса антиквариата — или большую их часть, — он видел впервые. Громоздкий фонограф с причудливой медной трубой скромно трещал за спиной продавца, исполняя симфонию №40 авторства небезызвестного Моцарта. Несмотря на звучание этой ненавязчивой мелодии, в помещении царила божественная тишина, в которой эхом отражалось каждое резкое движение. Эта лавка была одним из тех мест, где всё замедлялось и стихало. Словно бы, переступая порог, покупатели оказывались в укромной райской бухте, где дремал вечный штиль. Здесь нельзя было суетиться, беспокоиться, шуметь. Только с уважением плыть между прилавков и восхищаться блеском лакированного дерева. Вдруг тяжёлая стеклянная дверь отворилась и задела звонкий колокольчик, из раза в раз верно оповещающий продавца о прибытии всякого посетителя. На миг открывшаяся дверь впустила внутрь яркий спектр звуков, доносящихся с улицы. Вместе с грохотом голосов и фестивальной музыкой, сопровождающей всякое уличное представление от ряженых актёров, в помещение зашёл молодой парень высокого роста. Сперва Бен значения шуму не придал. Его взгляд был прикован к меловой доске, стоящей возле большой угрюмой кофейной машины. Здесь продавали изысканные сорта кофе в зёрнах, и меловая надпись гласила, что перед покупкой их можно продегустировать. Бен, в свои юные годы, был большим любителем пряной кофейной горечи. И хотя в сортах он разбирался не чересчур виртуозно, в антиквариате он понимал ещё меньше, поэтому нашёл для себя некоторую отдушину в привилегии опробовать изысканные напитки. Однако, периферийное зрение Бена уловило, что, заметив нового посетителя, ленивый продавец за прилавком моментально осанился и заточил свой доныне понурый бездушный взгляд. Это заставило Бена аккуратно обернуться. Броский жёлтый однобортный костюм в полоску привлёк его внимание быстрее всего остального. Своей яркостью он охватил взгляд Бена скорее, чем атласный толстый галстук с незамысловатой брошью в виде ромашки прямо посредине. Такая же брошь, но чуть поменьше, красовалась на воротнике полосатого пиджака. Затем, уже образуя, своего рода, полянку, заметились и серьги, украшающие уши незнакомца — также в виде ромашек. Серьги Бен разглядел позднее всего, поскольку ему сперва помешали это сделать крупные кудри табачного оттенка, эти кудри были достаточно длинными, чтобы прикрыть собою уши. Запонки на утюженном манжете белой рубашки, представительные часы на одной руке и тяжёлый серебряный браслет на другой, гордые перстни с большими камнями — вся эта стать поразительно контрастировала с детскими, совершенно несерьёзными брошками в виде ромашек. Эти выразительные жёлтые пятна сделали медовые глаза юного парня чуть ярче и тонко оттенили его белую как сливки кожу. По его светлому лицу рассыпались крупные веснушки, которых, наверняка, не бывает у настоящих вампиров. Бен даже не заметил, что уставился на вошедшего парня, точно на музейный экспонат. Его бледные тонкие губы, точёный округлый подбородок и безупречный нос с благородной горбинкой — всё это лицо, собранное, кажется, из самых несочетаемых черт, необратимо влекло к себе как любое другое произведение искусства. Только с эстетической точки зрения. В длинных тонких пальцах с однотонным чёрным маникюром этот эффектный юноша нёс распахнутую пыльную картонную коробку. Из неё тихо доносился фарфоровый звон, ритмично наполняющий комнату при каждом шаге парня. Он, парень, хотя и был мертвенно бледен, не казался Бену похожим на вампира. Потому что не выглядел строгим, бесчувственным, высокомерным и опасным. Чего уже говорить о необходимой каждому вампиру старомодности, которой в этом человеке не проглядывалось от слова вообще. — Добрый день, Итан. — первым поздоровался этот парень, разливая по помещению свой молодой, и всё же достаточно низкий, трескучий голос. Он, казалось, ожидал, что Итан поздоровается первым. Однако, Итан почему-то замер, точно изваянный. И только услышав в свой адрес несколько недовольное приветствие, оттаял, почтенно наклонив голову. Так, словно перед ним возник кто-то очень влиятельный и важный. — Добрый день, господин Кавелье. Признаюсь, я сперва даже не узнал Вас, — уколол продавец с тонкой, но до неприличия осторожной улыбкой. — Вы сегодня выглядите столь необычно… Похоже, внешний вид гостя антикварной лавки, по каким-то причинам, произвёл на него неоднозначное впечатление. Более того, Бену прежде не доводилось слышать, чтобы при нём кого-то звали господином. Пока господин, в ответ, обратившегося звал просто и незамысловато — по имени. Это могло быть изюминкой людей, старающихся походить на вампиров, но визуально распределение ролей между ними выглядело несколько странно. Продавец, стоящий за прилавком, производил впечатление молодого мужчины, чьи года близки к тридцати. Второму же, в жёлтом костюме, на вид было не более двадцати лет. — Меня не интересует, что ты думаешь по поводу моего внешнего вида. — мрачно обронил господин Кавелье, водрузив на край прилавка коробку, внутри которой глухо звякнуло стекло. Вместе с его высказыванием разрушилось первое впечатление, какое Бен о нём успел составить. Безобидный облик господина Кавелье обвалился пыльной грудой камней, когда тон и мысль его зазвучали рыцарским мечом, разрубающим кольчугу. Несмотря на резкость слов, он не выглядел озлобленным. Его голос, как и взгляд, казался скорее немного утомлённым. Господин Кавелье будто полагал, что ему стараются сделать замечание, которое, как ему подумалось, пришлось не к месту. Поэтому, верно, он холодно оборвал диалог и молча вытащил из коробки аккуратную фарфоровую куклу в пышном васильковом платье. Тем не менее, Итан, не проявив ни капли сострадания, проигнорировал попытку закрыть тему следующим замечанием: — По пути сюда Вы попали под дождь из подростков, господин Кавелье? — Разумеется. Кому ведь, как не подросткам, коллекционировать фарфоровых кукол, — укоризненно взглянув на него, ответил загадочный господин Кавелье. — Тебе когда-нибудь доводилось слышать, что с закрытым ртом ты выглядишь значительно умнее? — Я ведь не о куклах, — объяснился он незамедлительно. — А всё-таки о Вашем костюме, Гейдж. — Ни в коем случае не сочти за грубость, Итан. Или, тем более, за угрозу, — холодно выронил Гейдж, посмотрев на Итана чуть выразительнее, чтобы тому стало в должной степени не по себе. — В лучшие времена головы дураков здесь катались по эшафоту отдельно от тела. К сожалению… Или, быть может, к счастью, сегодня подобные представления утратили свою популярность. Но тебе стоит помнить, язык твой — враг твой. Бен вроде как не отрывал взгляда от кофейного стенда, от меловой доски и от стоящих в ровный ряд крафтовых пакетов с написанными от руки бирками. А вроде как и становился невольным свидетелем чужого разговора, который был ему очень интересен. Продавцы общались так, словно его здесь вовсе не было — свободно и размеренно. Бен, в свою очередь, невзрачно стоял неподалёку и собирал ушами любопытные реплики. Этот диалог только укреплял его сомнения по поводу визуальной разницы. Пусть на вид господину Кавелье было чуть больше, чем самому Бену, зато общался он так, будто устал от своей жизни на все восемьдесят с хвостиком лет. — Я всё понимаю. Просто непривычно знать, что Ваш гардероб подобран не только под поминки. — совсем тихо ответил ему Итан, наконец-то застеснявшись нетактичных комментариев. И убедившись в том, что покупатели, предоставленные своим мукам выбора, пока не нуждаются в консультации, Итан неохотно полез разбирать принесённую коробку. — Ты предложил нашим посетителям кофе? — соскочив с утомительной темы, спросил господин Кавелье. По одному только взгляду подчинённого вычислив ответ, он повернулся к Бену и сделался значительно мягче. — Сэр, у нас очень широкий выбор сортов изысканного кофе из Бразилии, Панамы, Индонезии и Ямайки. Могу предложить Вам продегустировать Синий Бурбон из Сальвадора или Кона кофе прямиком с Гавайев. Если Вам требуется консультация относительно покупки, занять разговор чашечкой кофе будет вполне уместно. — Это бесплатно? — изумился Бен, немного помявшись от чужого взгляда. — Разумеется, — доброжелательно улыбнулся господин Кавелье. — Но понравившийся кофе можно купить. — Я пока что… Подумаю… — буркнул Бен незначительно и отвёл глаза, не выдержав внимательного взора собеседника. Господин Кавелье не смотрел с пристрастием, не делал это испытующе или с неуместным давлением. Однако, Бен почему-то сломался от одного лишь внимания к своей персоне. Общаться с незнакомцами за пределами интернета ему было не по себе. Особенно с такими выразительными незнакомцами, на фоне которых он выглядел чересчур неказисто. Обернувшись в поисках Эмбер как поддержки, Бен увидел, что она уже оказалась в другом конце магазина. Эмбер стояла к ним спиной, изучая что-то, что казалось ей невероятно занимательным. Она знала толк в красоте старых вещей, в отличие от Бена, поэтому визит в антикварную лавку был для неё увлекательным приключением. Сам Бен понял, что даже вопрос о кофе завёл его в поистине впечатляющий своей безвыходностью тупик. Подумать только! Между Беном и между тем, к кому обращаются «господин», не больше пяти лет разницы, а такая образовательная пропасть! И это притом, что Бен родился в уважаемой семье, в которой очень ценятся антикварные вещи и хороший кофе. Однако, будучи подростком, попробовавшим однажды на Гавайях Кона кофе, Бен даже не мог ответить, какие вкусовые свойства ему запомнились. Пока всё это происходило, Итан взял в руки хрупкую куколку с болтающимися на растянувшихся нитках руками и неприязненно осмотрел её нарисованное лицо — тонкие бровки-дуги, ясные синие глаза, красные губы и румяные щёки. Почему-то она ему не понравилась. — Откуда же Вы взяли этих кукол? — с любопытством повертев вещицу в руках, спросил Итан. — Старуха Изабелл наконец-то померла, — не поднимая взгляда, ответил ему господин Кавелье и торопливо записал что-то на бумажном стикере, вооружившись дорогой именной ручкой. — Теперь дети раздают её хлам на домашней распродаже практически за бесценок. Я под страшным впечатлением от того, что Бретта Соулик и Гвинерва Берк даже никак этому не препятствуют. Если они вообще в курсе или способны вмешаться. У меня в багажнике ещё пару ящиков всякого симпатичного старья, которое стоит гораздо больше, чем я за него заплатил. У её отпрысков ни морали, ни предпринимательской жилки… — Дьявол… Так это куклы мёртвой ведьмы?! — Итан, разинув рот так, что оттуда словно вывалилась вся его натянутая стать, тут же отбросил от себя куклу, будто бы огнём о неё обжёгся. Кукла глухо ударилась о край прилавка хрупким бёдрышком и болезненно звякнула. Безвольно сползая по инерции и не имея души, чтобы сопротивляться, она лишилась опоры и полетела на пол. Эти несколько секунд могли бы стать смертельными для старинной гостьи антикварной лавки. Однако, господин Кавелье весьма ловко подхватил беглянку в мягкую ладонь, оградив несчастную бедняжку от скоропостижной гибели. Притом, сделал он это поистине филигранно: одной рукой и не отрывая взгляда от букв, которые записывал на листе второй. Здесь Бен не смог претвориться, что кофейное меню полностью владеет его вниманием. Вперившись скалистым взглядом в руку, схватившую куклу, Бен даже слегка приоткрыл рот. Коллинза одолела мысль: «его проворство и внимательность — явно не меньше, чем щедрый природный дар». Бен порой становился школьным неудачником дня, когда с потрясающей неуклюжестью упускал мячи, брошенные точно ему в руки. А этот парень сумел за доли секунды предотвратить падение, которого не видел! Господин Кавелье, вслепую помешав кукле встретить верную смерть, всё же закончил писать, отложил ручку и перевёл внимание на потерпевшую, которая оказалась зажата в его ладони. В отличие от Итана, который выкинул куклу из рук как страшную хворь, господин Кавелье держал её нежно, будто дочь родную. — От тебя одни мигрени, Итан. Я буду грубияном, но ты столь же бесполезный помощник, как и описывал господин Лабарр. Обыкновенно, он бывает предвзят, однако… Итан, если ты хоть что-нибудь здесь разобьёшь или поломаешь, помяни моё слово, ты не доживёшь до понедельника. И Ноэль вряд ли осудит меня за то, что я залью свежие полы твоей кровью, — предупредительно вымолвил господин Кавелье, смерив подчинённого холодным и острым как лезвие взглядом. — Ты что, боишься ведьм, Итан? Он стал похожим на угрожающий раскат грома, а Итан — на трусливого кролика, чья пушистая задница не влезает в расщелину дерева, предчувствуя сильный ливень. Бен пугливо отвёл глаза, размышляя о том, могут ли угрозы окропить полы кровью продавца являться подлинными. В быту это лишь острое словцо, однако, Итан в секунду сделался таким взволнованным за своё здоровье, будто действительно мог ожидать нападения, которому не смог бы противостоять. Это стало видно невооружённым глазом. — Простите… — вдруг послышалось со стороны тактичным женским тембром, когда Итан уже распахнул губы, собираясь оправдаться за своё безрассудное обращение с хрупким антиквариатом. — Я краем уха услышала, что у вас тут… Фарфоровые куклы? Я вижу, вы ещё не выставили их на прилавок, но есть ли возможность приобрести одну из них уже сейчас? Неожиданно наткнувшись на голос Эмбер позади себя, Бен дёрнулся как мячик-попрыгунчик. Его так заворожил диалог двух работников лавки, что он совершенно оторвался от окружающей реальности и не заметил тихих шагов позади себя. Тем временем, ни напряжённый господин Кавелье, ни удручённый его руганью Итан не выглядели застигнутыми врасплох. Верно, работая в магазине хрупкого дорогого старья, невольно любой научится фокусироваться на подобных мелочах и отточит своё внимание до идеала. Господин Кавелье украдкой укусил Итана взглядом, чем дал понять, что ставит точку в вынужденном прерваться разговоре, но не забывает об этой ситуации. Сам Итан скромно повесил голову и полутоном сообщил, что займётся транспортировкой купленных господином Кавелье вещей на склад. Вероятно, Итан был не настолько опытен в своём деле, насколько казалось с первого взгляда. Его показательной выдержки не хватало надолго. А господин Кавелье, который, не было сомнений, стоял значительно выше него, искренне заботился о сохранности каждой мелочи, наполняющей Vampire Antiques. Мысленно отпустив, наверняка, не первую оплошность Итана, господин Кавелье неохотно протянул ему ключи от своей машины и переключил вектор своего внимания на Эмбер, которой весьма дружелюбно улыбнулся. Он бегло оглядел её с высоты своего роста, непроизвольно оценив мужским взглядом, но сделал это настолько незаметно, насколько того требовали воспитание и субординация от продавца к клиенту. Его внимание не смотрелось вычурно. — Разумеется, — плавно кивнул господин Кавелье, не теряя вежливой улыбки, и легонько хлопнул ладонью по коробке. — Вы можете познакомиться с ними поближе, и одна из них обязательно выберет Вас своей хозяйкой. Только аккуратно! — Конечно, — ответственно кивнула Эмбер, подходя поближе к коробке, чтобы рассмотреть кукол, которые в ней спрятались. — Можете рассказать о них побольше? — Что ж… Если меня не обманывают глаза, то они родились, примерно, в первой половине семнадцатого века, — предположительно определил господин Кавелье, пока Эмбер, затаив дыхание, глядела в коробку, наполненную бездушными кукольными глазами. — Для того времени иметь такую роскошь было религиозным преступлением. С ними точно не играли дети. Так что, полагаю, они принадлежали выходцам из английской знати и какое-то время старательно прятались от лишних глаз. Эта коллекция — ценная фамильная реликвия, которая бережно хранилась несколькими поколениями одной зажиточной семьи нашего города. Владелица этих чудесных созданий на днях скончалась от годов, а её прогрессивные дети считают, что антикварные куклы захламляют пространство. Если бы я их не забрал, они бы, скорее всего, оказались на помойке. — Это кощунственно!.. Как же можно бросить этих красавиц в груду стеклянного мусора? — искренне проникшись рассказом продавца, выронила Эмбер. — Наверное, у неё были не лучшие отношения с детьми… Если бы они хоть каплю любили её, то знали бы, как дороги эти куклы и не согласились бы расстаться с ними на уличной распродаже. Эмбер поджала губы, всем сердцем сожалея трагичной истории, которая коснулась её ушей. Она запустила руку в коробку и без лишних раздумий вытянула оттуда куклу, которая, как ей казалось, смотрела на неё выразительнее прочих. Господин Кавелье, тем временем, взглянул на Эмбер с лёгкой тенью интереса и загадочно улыбнулся. Так, словно ему было что-то известно о том, о чём она начала рассуждать. Об этой старухе Изабелл, о её бренной земной жизни, об её детях и об этих замечательных куклах, которые остались сиротами после кончины владелицы. Однако, делиться подробностями, если таковые у него всё-таки имелись, он не спешил. — Вы сказали, что она была ведьмой? — вмешался Бен так скромно, что сам себя с трудом расслышал. — Эти куклы заколдованные? — Не думаю, что они в самом деле заколдованные, — краткий смешок господина Кавелье прозвучал как треск поленьев в камине, и взгляд его перетёк на юношу, задавшего ему вопрос. — Вполне вероятно, что их действительно старались заколдовать. И это бы обязательно сработало, если бы сказки о ведьмах не были всего лишь сказками. Вы неместные, так ведь? — Это настолько заметно? — робко улыбнулась Эмбер, едва сумев оторвать взгляд от куклы, которая непременно очаровала её всем своим видом. Господин Кавелье обронил незначительный смешок, посчитав, что комментарии излишни. Дождавшись, пока Итан, с коробкой пыльных книг и торчащим из неё ловцом снов, проскочит в открытую дверь, ведущую на склад, господин Кавелье зашёл за прилавок и украдкой поправил чёрный шёлковый галстук. Тот самый, на который была прикреплена смешная брошь в виде ромашки. — Мы здесь второй день, — объяснилась Эмбер. — Приехали из Бостона, чтобы полюбоваться нашумевшей столицей колдовства. — Пожалуй… Будь я родом из Бостона, тоже бы посчитал всё вокруг заколдованным. Ваша родина впечатляет как венец технологического прогресса. Однако, я держусь скромного мнения, что суматошные мегаполисы превращают людей в угрюмых трудоголиков, которым чужда душевная гармония. Даже любовь в сердце Бостона кажется покрытой пылью, — тактично высказался господин Кавелье, принявшись освобождать кукол из коробки, чтобы они поскорее освоились в своём новом убежище. — Надеюсь, вам здесь нравится. — Вы очень страшно правы. В нашей обыденности крайне мало места для простых житейских чудес, что уж говорить о настоящем колдовстве. Нам здесь очень нравится, — согласно закивала Эмбер, любовно прижимая к себе куклу, которую с трудом оторвала от груди, чтобы показать продавцу. — Скажите, за сколько Вы готовы её отдать? Господин Кавелье бросил короткий взгляд на выбор, сделанный Эмбер. Необъяснимым образом, эта кроткая леди беспрецедентно завоевала её любовь, не дав своим сёстрам даже взглянуть на душу покупательницы. Куклы выглядели похожими, но вместе с тем совершенно разными. Каждая из них имела своё выражение лица, свой оттенок нрава во взгляде. Эта чем-то напоминала маленькую копию Эмбер. Её русую голову украшала лёгкая шляпка с цветами на ободке, в руках она держала букетик хлопковых цветочков. Швея одела её в многослойное песочно-жёлтое платье с рукавами-фонариками, её шею украшали тонкие бусики. Лицо у куклы было румяное, но взгляд показался Эмбер немного грустным из-за того, как были нарисованы брови. — Полагаю… Долларов за двести пятьдесят? — навскидку произнёс господин Кавелье, задержавшись взглядом на чинном лице куклы, выбранной Эмбер. — Почти даром… — удивлённо пролепетала Эмбер, не поверив собственным ушам. — Я была уверена, что Вы попросите, как минимум, в два раза больше за такую ценную вещь. — Я так и сделаю, когда смогу рассказать об этой коллекции побольше, — завещал господин Кавелье с лёгкой улыбкой. — Пока что я вижу лишь характерные черты временной эпохи, что позволяет мне определить их примерный возраст. Но я более чем уверен, что их жизнь насчитывает парочку интересных историй, которые так любят слушать и рассказывать коллекционеры. К тому же, хотя мне замечательно видно, что Вы не бедствуете, мне хотелось бы сделать Вам личный комплимент в виде приятной цены. Меня искренне прельщает видеть юную девушку, которая знает и ценит красоту старинных вещей. «Не говоря уже о том, что я заплатил ту же цену за всю коллекцию из тринадцати кукол» — мысленно добавил господин Кавелье к своему изречению. Он бережно забрал куклу из рук Эмбер, и она, сияя от счастья, потянулась к своей бежевой сумочке, чтобы достать из кошелька наличные. В это время господин Кавелье вытащил из-под прилавка крафтовую коробку по размеру, застелил её дно золотой стружкой пергамента и ласково опустил на него нашедшую новый дом куклу. Закрытую коробку он перевязал персиковой атласной лентой и умело пометил телесной сургучной печатью с фирменным оттиском «Vampire Antiques». Эмбер вышла из лавки в крайне приподнятом настроении. Её порадовали не только покупки, но и внимание, которое молодой доброжелательный продавец проявил к их упаковке. Куклу она приобрела лично для себя, поэтому вид коробки, в которую та была укомплектована, Эмбер не сильно беспокоил. Однако, подарочный вид пришёлся очень кстати к вазе, которая была выбрана в качестве сувенира для родителей. Будь она упакована кое-как, презентовать её было бы стыдно. Не говоря уже о том, чтобы переместить её в другой город в целости и сохранности. Бен сказал — это очень хорошо, что его не интересует футбол, можно не переживать за безопасность подарка в стенах родительского дома. Визит в антикварную лавку полностью оправдал приятное предчувствие, которое испытала Эмбер, когда только-только наткнулась глазами на вывеску. Пускай эта лавка, подобно прочим, имела свою мистическую концепцию, следуя замыслу, что за прилавком стоят вампиры. Идея была достаточно ненавязчивой, чтобы действовать именно так, как нужно. Работники не сверкали накладными клыками, не старались выглядеть пугающе, не лезли вон из кожи, стараясь затмить ассортимент излишней актёрской игрой. Всё это подавалось невзрачным намёком, который не отвлекал клиентов от их покупательских потребностей. После необходимой мозгу передышки Эмбер была готова вновь оказаться на центральных улицах, кипящих жизнью в летнюю пятницу. Среди обычных прохожих, что направлялись по делам или просто неспешно гуляли, коротая августовский вечер, тут и там в толпе мелькали уличные актёры в жутковатых образах. Прохладный воздух, остывающий в пасмурном небе, благоволил всеобщему веселью и разнообразию красок. Где-то позади осталась энергичная молодая танцовщица, что кружила пируэты в обнимку с «летательной» метлой, пока её помощник собирал с притормозивших зрителей смятые доллары и тяжёлые центы в остроконечную шляпу. Чем ближе Эмбер и Бен оказывались к набережной Салем-Нэк, тем меньше вокруг них оставалось самопровозглашённых колдунов, неустанно привлекающих к себе внимание очарованных туристов. Зато прибавлялось обыкновенных промоутеров, зазывающих приезжих на водные прогулки на байдарках и каноэ. Они даже наткнулись на шоу метания ножей, которое исполняла группа юношей, одетых в пиратские костюмы. Такое явление как пиратство было незаслуженно обделено вниманием на фоне кутерьмы ведьмовства. Ведь Салем — прибрежный, портовой городок, изначально рыбацкое поселение, в истории которого пираты сыграли немаловажную роль. Хотя календарь ежедневно напоминал, что миром управляет август, было сложно побороть ощущение, что жители Салема уже отмечают Хэллоуин. Глядя на целостную картинку происходящего, Эмбер задавалась жутко интересующим её вопросом: насколько же грандиозно здесь отмечается истинный Хэллоуин, если вот так выглядит обычный день в конце недели? Разумеется, Эмбер понимала: они видят именно то, что им хотят показать. Местные горожане явно по менталитету отличались от тех, что привыкли видеть вокруг себя приезжие. Но всё же оставались людьми, которые живут человеческой жизнью. За бравадой из пёстрых костюмов и эмоциональных речей, похожих на заклинания, скрывалась обыкновенная повседневность, максимально приближенная к своему классическому воплощению. Жареный бекон и апельсиновый сок на завтрак, учебники или рабочие отчёты на протяжении дня, поездка в супермаркет за покупками после и вечерний просмотр телевизора перед сном — всё это, ввиду своей тривиальности, оставалось где-то за кулисами, но совершенно точно имело место быть. Размеренным прогулочным шагом они добрели до стороны Салем Уиллоус. Эта местность представляла из себя живописный парк вблизи скалистого пляжа. Тем не менее, первым делом Эмбер и Бена заинтересовала не природа, а стоящие вряд ларьки, торгующие едой. Потому что полная эмоциональной пищи прогулка заставила их желудки сильно проголодаться. Сделав заказ в ларьке с китайской кухней, они заранее приметили неподалёку кафе-мороженое и с бумажными пакетами уселись на уличной террасе, чтобы основательно перекусить и заодно передохнуть от пешей прогулки. Пока Эмбер с удовольствием смаковала вкус тигровых креветок, Бен даже с набитым лапшой ртом не прекращал делиться полученными впечатлениями. Он без продыху рассуждал обо всём, что им удалось поведать на своём пути. О жуткой костлявой старухе с канарейкой, о странном мальчике со шрамом, о загадочных работниках антикварной лавки. Эмбер, с трудом поглощающей ушами болтовню о мистических жителях Салема, даже показалось, будто и через пятнадцать лет они до сих будут обсуждать эту тему. А Бен — всё с тем же запалом, что и прямо сейчас. — Они оба такие бледные! Как сама смерть. — шумно чавкая, аргументировал Бен. — После всего, что мы видели, повседневный грим уже совершенно не кажется чем-то странным, — скептично отозвалась Эмбер, с легкостью разрушая все заоблачные доводы Бена. — К тому же, не такие уж они и бледные. Такой цвет кожи вполне естественен для обычного человека, которому всего лишь не по душе принимать солнечные ванны. Климат Салема не балует местных палящим солнцем. — Можешь и дальше занудно искать логическое объяснение всему, чему я спешу удивиться, — протянул Бен проказливо. — А мне кажется, что надо позволить себе ненадолго поверить в чудеса. Только послушай, как по-разному звучат два этих утверждения: «я купил в антикварной лавке старую куклу» и «я купил у вампира, владеющего антикварной лавкой, старую куклу потомственной ведьмы»! — Ты неисправим, — Эмбер лишь покачала головой, ветрено улыбнувшись уникальной способности брата придавать совершенно обыденным вещам исключительную чудаковатость. — И правда, звучит куда интереснее. Но на вампиров мы с тобой не договаривались! Я думала, здесь живут только ведьмы. — Я тоже так думал. Но кто они, если не вампиры? Не ведьмы же! — одухотворённо воскликнул Бен, едва не выронив из пальцев деревянные палочки. — Этот парень, который продал тебе куклу, даже угрожал второму, что зальёт пол его кровью, если он что-нибудь сломает! — Быть такого не может! — со смешком возразила Эмбер. — Мне он показался таким добрым и интеллигентным… Я не могу себе представить, чтобы он говорил подобное. — Знаешь, официанты гостям заведения тоже радостно улыбаются! Но прошлым летом, когда я устроился посудомойщиком в Joe’s Pizza, чтобы понравиться Хейли Робинс из класса по математике… Надеюсь, Эмбер, ты никогда не узнаешь, как злобно иногда общаются работники ресторанов между собой! — опытно заявил Бен, притом даже немного осанившись. Как только с едой и десертом было покончено, Эмбер предложила Бену понемногу двигаться в сторону отеля. Время бежало совершенно незаметно, и до темноты оставалось всего пару часов. Хотя это было некритично, прогулка вышла достаточно насыщенной, чтобы начинать задумываться о её завершении. Уже через двадцать минут они добрались до центрального парка Салем Коммон. Это означало, что отель находится поблизости. Эмбер была бы рада опуститься на мягкий матрас, скомкав под собой покрывало, но Бен убедил её ещё немного погулять. Они осели на лавочке под шуршащим на ветру деревом и наконец разговорились о разных жизненных мелочах, отвлечённых от темы их путешествия. За лёгкой болтовнёй, остужающей накопленный за день эмоциональный накал, время полетело ещё скорее. Летний воздух плавно остывал, а небо, по прикрытой холмистыми лесами линии горизонта, начинало розоветь. Занятые оживлённой беседой, Эмбер и Бен даже не сразу заметили, что улицы постепенно погружались во мрак, а толпы проходящих по тротуарам людей вместе с этим ощутимо редели. Бен мельком пробросил, что хотел бы остаться здесь подольше. Мол, он бы и вовсе перебрался в Салем с концами, поскольку местные люди импонируют ему гораздо сильнее, чем бостонцы. Эмбер же в ответ спросила, определился ли Бен с предметами, на которые планирует сделать упор в этом году. Так как Бен находился практически на финишной прямой школьной жизни, ему уже пора было задумываться над профильными предметами и направлениями, которые он хотел бы изучать в университете. Не прекращая обсуждать этот вопрос, они решили, что, всё-таки, настала пора возвращаться в отель. По крайней мере, если им хотелось поспеть точно к ужину. Эмбер уже грезила о горячей пенной ванне и отпускном бокальчике изысканного игристого, а Бен — о том, как он запечатлеет все свои туристические приключения в художественных строках новых статей. Когда готическая белокаменная беседка, украшающая сердце Салем Коммон, уже осталась за их спинами, а выход на Вашингтон-Стрит засиял перед глазами, по улице разлетелся громогласный мужской крик. Прорезавший уши звук заставил сердцебиение участиться, а головы — развернуться. Вместе с Эмбер и Беном на этот экстренный сигнал отреагировали и другие прохожие. Хотя небо почти потонуло в ночной синеве, парк по-прежнему был наполнен подростковыми компаниями, влюблёнными парами, молодыми семьями и седыми стариками. — Помогите! Убивают! Болезненный вопль длился всего несколько секунд, но этого времени хватило, чтобы людям удалось найти глазами его источник. Возле той самой восьмиугольной беседки развернулся жуткий театральный номер в исполнении двух колоритных актёров. Прежде всего, внимание привлекал средних лет мужчина, чей голос долетел до гуляющих вокруг прохожих. Выглядел он совершенно непримечательно, что, сперва, сбивало с толку. Обыкновенные синие джинсы и серая клетчатая рубашка мешали разглядеть в нём артиста в разгар его блистательного дебютного шоу. Поэтому, поначалу, люди сильно растерялись — некоторые в исступлении прикрыли рты руками, другие испуганно заверещали, третьи и вовсе бросились наутёк, испугавшись возможной угрозы. — На помощь! Кто-нибудь! Однако, за спиной этого мужчины угадывалась хрупкая светловолосая девушка, чей образ явно превосходил своей театральной роскошью тривиальный наряд мужчины. Чёрный подол облегающего ноги платья был обшит алыми оборками, а лицо актрисы оказалось наполовину скрыто чёрной сатиновой фатой. Её тонкие руки, облачённые в бархатные перчатки, лозами хищного плюща овивали крепкую грудь мужчины, а оголённая часть лица казалась невидимой, поскольку потонула в изгибе его шеи. И всем вокруг вдруг стало ясно, что это всего лишь эпатажная постановка. Ведь молодой плечистый мужчина, будь это происшествие настоящим нападением, запросто бы отделался от хватки столь миниатюрной леди. Более того, едва различимое в сумерках тёмное пятно, выползающее на рубашку актёра со стороны плеча, намекало на то, что актриса впилась в его артерии и жадно сосала кровь — а какой бы маньяк сподобился на такой сложный и неэффективный способ убийства? По боле того — прилюдно, когда совершенно нет времени умерщвлять человека экспериментальными способами. — Помогите! Эта грязная стерва пьёт мою кровь! Постепенно толпа угомонилась и рассыпалась на две части. Одни предосудительно покачали головами и размеренно пошагали по своим делам, вторые стали скапливаться вокруг артистов, чтобы поглазеть на вызывающее шоу, которое они подготовили. — Обалдеть! — поражённо воскликнул Бен, с изумлением распахнув глаза. — Эмбер, давай посмотрим? Пожалуйста! Мы ведь не так сильно торопимся, правда? — Это выглядит жутко… — сморщившись от лёгкого отвращения, пролепетала Эмбер. Ей отчего-то стало очень беспокойно, и задерживаться на этом представлении она не хотела. Будучи, по своей природе, не чересчур впечатлительной, Эмбер вдруг затрепетала от необъяснимого, доселе незнакомого ей чувства. Это не был страх, скорее предостережение. Будто с этой девушкой, приковавшей к себе внимание, было что-то не то. И несмотря на своё рациональное мышление, Эмбер была склонна прислушиваться к своим предчувствиям. Интуиция была для неё союзницей, по большей части, оттого, что Эмбер элементарно предпочитала не бороться с некоторыми внутренними барьерами — теми барьерами, которые говорили, что она подсознательно хочет или не хочет что-то делать. Так она понимала собственный комфорт, принимая, так называемое, шестое чувство как нечто прозаичное. Однако, Бен оказался так воодушевлён, а Эмбер настолько погрузилась в неестественное для себя подвешенное состояние, что уступила ему. Он всё говорил о том, какая головокружительная у него получится статья, а она уже не могла этого слушать, не понимая, что с ней такое делается. Бен подошёл ближе, и увидев, что многие не стесняются снимать, схватился за фотоаппарат, висевший на его шее всю прогулку. Эмбер, точно околдованная, пошла следом. Эта сцена обволакивала её сердце тёмным туманом. — Что вы смотрите?! Помогите! Помогите мне! Отпусти меня, чёртова шлюха! Мужчина истошно кричал, вцепившись в руки девушки, что крепко держала его. Она вонзалась в его плоть с отвратительным чавкающим, рвущим звуком, и безжалостно поглощала горячую кровь в ожидании полного опустошения сосуда. Он выглядел мухой, угодившей в паутину. Его лицо изображало агонию паники, пока горло надрывалось от болезненных вскриков, а глаза слезоточили. Он безрезультатно пытался вырваться из капкана, изнемогая от предчувствия своей скорой смерти, подкараулившей его в мирном благоухающем парке, полном людей. Кровь брызгала на застилающий землю булыжник, рисуя гротескный гобелен смерти. Добывая кровь, девушка не протыкала — рвала кожу, изображая животный голод, раздирающий душу. А сопротивление мужчины, вместе с его криком, становилось всё слабее. Эмбер не было приятно наблюдать за этим. Грязь и дикость — единственные слова, которые приходили ей на ум при виде данного зрелища. Она скромно считала, что жестокость актёрской игры была здесь крайне неуместна, а брызги крови на асфальте служили тому прямым свидетельством. Ведь разве это допустимо, оставлять после своего спектакля такие следы посреди центрального городского парка? Оглядевшись, Эмбер поняла, что находится совсем одна в толстеющей толпе. Казалось, из всех присутствующих зрителей, только её посетило ощущение соучастия в настоящем убийстве. Только ей было жутко не по себе, словно она делает что-то такое, за что её справедливо было бы осудить. Время как нуга в хрустящем пирожном стало растягиваться, пока закат отбирал у Салема последние лучи света. Представление длилось не дольше нескольких минут, но Эмбер показалось, будто она безвозвратно потеряла свою молодость, глазея на вызывающее шоу двух уличных артистов. К концу представления мужчина уже не кричал. Он изображал жертву, оставшуюся без чувств. Плавно обмякая, он сомкнул веки так, будто погружается в вечный сон. Его ноги подогнулись, руки повисли, голова бездушно свалилась к плечу. Девушка, демонстрируя титаническую силу, продолжала сжимать его тряпичное тело и глотать редкие потоки крови. Наконец, она вытащила из разорванной плоти окровавленные клыки и медленно ослабила хватку. Безжизненное тело мужчины ничком свалилось к её ногам, и зрители наконец увидели актрису в страшном образе беспощадной хищницы. Густая тёмная жидкость стекала по бледной шее, пропитывая роскошное рюшевое декольте стилизованного под старину платья. Её губы, щёки и подбородок — словом, единственное, что оказалось не прикрыто фатой, были измазаны в подсыхающей крови. Эмбер поймала себя на мысли, что ей интереснее всего увидеть, как именно закончится этот перформанс. Концовка по странности не уступила самому зрелищу. Проводив распластавшееся по забрызганному кровью тротуару тело взглядом, девушка медленно подняла голову и осмотрелась. Её голова двигалась так, будто принадлежит старой кукле с заедающими шарнирами — рвано и нелепо. Казалось, актриса попыталась изобразить удивление, сменяющееся смятением. Будто прежде она не знала, что у её преступления ей свидетели. Тем более, в таком количестве. Переварив эту мысль, девушка попятилась назад, развернулась и в панике бросилась прочь. Придерживая полы платья и стараясь удержаться на каблуках, она удалялась в темноту, чтобы оставить свою мёртвую жертву наедине с гурьбой любопытных наблюдателей. Через полминуты, когда её силуэт исчез, мужчина всё также неподвижно лежал на земле. Верно, он рассчитывал делать это как можно дольше, чтобы никто из свидетелей спектакля не заметил его ожившим. Что, в общем, было несколько странно, ведь какой актёр не любит выходить на поклоны и собирать овации? — Какая жуть… Пойдём отсюда, Бен, прошу. — неспокойно пробормотала Эмбер, обнаружив, что натуральная безжизненность мужчины приводит её в настоящий ужас. Эмбер схватила Бена за руку и повела его к дороге, пересечение которой, она надеялась, поможет ей избавиться от колыхающейся внутри паники. Глаза Бена, тем временем, всё также полыхали как весенние костры. — У меня слов нет! — шумно воскликнул он, нехотя удаляясь от импровизированных подмостков. — Нет, ты только вдумайся! Это так… Стой, ты что, испугалась?! Озвученная им догадка заставила Эмбер замереть и неловко поджать накрашенные губы. Он посмотрел на неё, а она отвела пустые от волнения глаза в сторону. Стыдно было бы признать, что театральная сценка в парке по-настоящему её испугала. Но это было так. — Да ладно тебе, — протянул Бен в слабой попытке утешить сестру. — Кто весь день говорил, что вампиров не существует, а теперь взаправду испугался? Это же просто актёры! — Это было слишком зрелищно, — оправдалась Эмбер без лишних красноречий. — Пойдём. Ужин нас ждать не станет. «Хотя я не уверена, что после этого могу быть голодна» — добавила она уже в мыслях. Эмбер понимала, что не должна переживать из-за увиденного. Но необузданное чувство страха оказалось сильнее голоса разума. Это был уже не первый уличный перформанс, который видели их глаза. Здесь подобные выступления были обыденностью, привычным декором аккуратных пригородных улиц. Но прежние сценки, которые им довелось застать, не обладали такой отвратительной графичностью. Сердце Эмбер колотилось от неприятных впечатлений. Быть может, она бы приняла это спокойнее, если бы заранее забронировала билеты на шоу и пришла к означенному времени, чтобы увидеть программу, на которую купилась за счёт вкусного описания. Но Эмбер не покупала билетов и не готовилась увидеть нечто невероятное. Это просто случилось посреди парка, пока она и её младший брат гуляли неподалёку. Самое странное, что актёры даже не поклонились и не собрали пожертвования, ради которых затеваются все подобные мероприятия. Из-за совокупности данных фактов Эмбер было не избавиться от стойкого ощущения, словно произошедшего не должно было быть вовсе. Словно это было самое что ни на есть настоящее и реальное преступление, которое почему-то с восторгом и аплодисментами съела толпа. Единственное, что радовало Эмбер — никчёмное освещение. В смеркающемся парке от глаз ускользало нечто леденящее душу. Однако, этот плюс был весьма натянутым. Впечатлённый разум Эмбер замечательно справлялся с тем, чтобы дорисовать недостающие детали самостоятельно. К примеру, по ходу того, как актёр изображал ослабевающую в руках вампира жертву, Эмбер казалось, будто мужчина бледнеет и обретает по-настоящему нездоровый вид. Поймав в своей голове эту нелицеприятную мысль в ожидании зелёного света на светофоре, Эмбер невольно обернулась назад. Её сердце пропустило удар. Издали было видно, что мужчина по-прежнему лежит там, где его бросила напарница. Большая часть людей уже разошлась, особо пристрастные зрители же оставались подле него. Неясно, какими побуждениями преследовалось их действие. Хотели ли они вредно подловить лицедея на крепости его терпения или же искренне желали убедиться, что это действительно было не по-настоящему. «Это просто постановка. Соберись, Эмбер Коллинз, просто соберись и перестань бояться как маленькая девочка» — твердила она себе всю дорогу, пытаясь вытолкнуть увиденное из памяти.