сын Авраамов

Когда игорев наставник Василий Абрамович Шик (более известный в узких кругах как дед Абрам) соблаговолил отойти от дел, Игорь недолго думая решил уйти следом, хоть ему и пророчили место наследника. Времена пусть и стали куда спокойнее чем лет пять-шесть назад, но словить маслину в темном переулке Игорю все же не хотелось — место после деда Абрама было слишком уж жирное, а Игорь несмотря на хорошие подвязки и авторитет в среде вкупе с бронепоездом обаяния нравился далеко не всем. Дед Абрам Игоря в его решении пусть и не поддержал, но принял, с тем условием, что Игорек подсобит старому его товарищу, который держал то ли театр, то ли кабаре — дело прозрачное, не пыльное, да и не шумное. Василий Абрамович и сам бы вложился в предприятие, но его шибко известное имя и репутация могли бы сыграть во всем этом злую шутку. Игорь же совершенно другое дело — в глазах общественности и правопорядка беленький пушистенький. Даже прозвище, полученное им еще в Омске, жило как бы отдельно от него. То, что Игорь и полумифический абрамов Садовод одно лицо, известно было только среди особенно близких деду Абраму, остальные же в шутку да за глаза называли Игоря Абрам-младший. Вероятно, именно проникнувшись некоей родительской привязанностью Абрам обещал отстегнуть в пользу Игоря вполне себе легальный бизнес пусть и сомнительного свойства в нагрузку к тем, что Балалаев держал сам. Поэтому пока блестящее на ноябрьском солнце тонированное авто сворачивало с Тверской в Гнездниковский переулок, Игорь испытывал двойственные, но отнюдь не сыновьи чувства. — Приехали, Игорь Владимирович, — резюмировал водитель, занимая скромный пятачок то ли в проулке, то ли во дворе. Игорь молча кивнул и вышел из машины, на ходу запахивая пальто. Громадина дома Нирнзее конечно поражала, как минимум тем, что несмотря на свои всего лишь 10 этажей все еще гордо носила название первого московского небоскреба. Игорь вздохнул — где искать этот чертов театр он не знал, а блуждать по бесконечным коридорам тучереза он не имел и малейшего желания. На его счастье, громко скрипнув тяжелой дверью, из неприметного с виду подъезда вышел наспех одетый молодой человек, при взгляде на которого у Игоря в голове тут же всплыли строки Брюсова — юноша бледный со взором горящим… — Эй, мальчик, — окликнул его Игорь. Мальчик тем временем прикурил сигарету и поднял на Балалаева усталый взгляд, — где тут студ.театр ГИТИСа? «Юноша бледный» просканировал Игоря глазами, сделал пару медленных затяжек, как бы раздумывая — а надо ли ему общаться со всякими подозрительными бандитского вида мужиками, и лениво с видом «я знаю себе цену» пробасил: — А вам зачем… дядя? «Дядя», — хмыкнул Игорь в бороду и окинул нахала оценивающим взглядом. Дерзкая, однако, молодежь нынче пошла. В его время за чрезмерную нахальность можно было и по ушам получить если не больше. Но впрочем юноша держался смело и даже в чем-то вызывающе. Хорохорился. — Гурвич мне нужен. Григорий Ефимович. Знаешь такого? — Ну положим… — протянул «мальчик», поджал губы, бросил окурок куда-то в сторону и указал головой на дверь, — пойдемте, дядя, провожу. Шли долгими нарочито длинными захламленными переходами, пока наконец не свернули в какой-то подвал. — До кабинета довести или сами найдете? — небрежно поинтересовался юноша. «Да ты кого угодно доведешь!» — подумал Игорь, интуитивно полагая, что у театра должен быть вполне себе парадный вход, а не кносский лабиринт витиеватых служебных тропинок, а вслух ответил: — Веди, коли уж взялся. Гурвич оказался плотным мужчиной с темной гусеницей усов под носом. Вид он имел весьма добродушный, но возможно это было несколько обманчивое впечатление. Потому как стоило Игорю, ведомому юным Сусаниным, оказаться в помещении, названном кабинетом, как Григорий Ефимович погнал этого проводника взашей: — Сашка! Прогон уже пять минут как начался! Где тебя черти носят? — А вы чего тогда тут? — все так же нахально поинтересовался названный Александром. — Тебя не спросил, оболтус! А ну живо на сцену! Юноша в ответ только усмехнулся, но не смея противиться худруку скрылся в коридоре. — Ой беда с этими вчерашними студентами, — посетовал Гурвич, что-то выискивая на заваленном бумагами столе, — да где ж оно… А вы собственно по какому вопросу? Игорь прошел в «кабинет» и притворил за собой дверь. Разговор хоть и не конфиденциальный, но все же стоило соблюдать приличия. — Я от Василия Абрамовича, — ответил Балалаев и не спрашивая разрешения несколько барственно уселся на свободный стул. Взгляд Григория Ефимовича сделался цепким, а сползшие на нос очки даже добавили ему некоторого снисходительного скепсиса. — Василий говорил, что вы придете. Я, знаете ли, представлял вас несколько иначе… — Игорь вопросительно поднял бровь, — старше что ли. Мордатее… Балалаев вежливо осклабился. Многие, воображая себе человека его рода деятельности, ожидают увидеть кого-то посолиднее, эдакого нувориша, держащего пальцы веером. Игорь же в свои 33 года выглядел скорее, как успешный выпускник МГУ, а не как человек чьи условные тайны могли превратиться в весьма неусловный срок. — Но вы не обижайтесь, — поспешно продолжал Гурвич, — это даже хорошо, что вы такой какой есть — без излишеств. Ребята меньше вопросов задавать будут. Может в зал пройдем? — предложил он, — на артистов посмотрите, ну и в целом поймете куда ввязываетесь. Игорь кивнул — куда ж он денется с подводной лодки? Труппа оказалась разновозрастная и весьма большая — и это если не считать оркестра. Отчего-то Игорь полагал, что театр этот скромный и сплошь состоит из вчерашних студентов — впечатление оказалось обманчиво. — Господа, — Гурвич громко хлопнул в ладоши, привлекая к себе всеобщее внимание, — позвольте вам представить — новый спонсор нашего театра — Игорь… — Владимирович, — подсказал Балалаев, пытаясь придать своему лицу максимальную доброжелательность, а позе расслабленность. Григорий Ефимович благодарно кивнул. — Игорь Владимирович — предприниматель, бизнесмен, как нынче модно говорить, — Гурвич тщательно подбирал слова, кося одним глазом на нового знакомого, мол все верно говорю? — решил поддержать наш дружный коллектив. Так что прошу любить и жаловать, потому как других друзей театра у нас с вами не предвидится. — А как же Бельский? — подал кто-то голос. Игорь невольно вгляделся в лица присутствующих, пытаясь вычислить говорившего. Взгляд его сам собой упал на Сашу, с которым ему уже довелось пересечься. Юноша не замечал чужого внимания и казалось вообще не слушал, о чем говорил его наставник, предпочитая, судя по смешливому лицу, шутить о чем-то с товарищем. — Семь лет уже прошло, а вы все Бельского вспоминаете! — фыркнул в усы Григорий Ефимович, — то была разовая акция, а Игорь Владимирович, я надеюсь, с нами надолго. Игорь благосклонно кивнул — идти против воли деда Абрама он пока не дорос, да и если подумать, то и желания к этому не имел. Театр это в конце концов не наркопритон и даже не бордель. Проблем быть с ним не должно. Да и в целом, можно не отсвечивать — прислать толкового бухгалтера из своей конторы, пусть все подобьет, а потом раз в месяц отчитывается — что, куда и зачем. При успешном раскладе можно даже и в ноль выйти. О «плюсах» в данном контексте Игорь и не задумывался — не его это сфера — искусство. Хотя была у него пара знакомцев, которые картины туда-сюда двигали и прочие ценные вещички. Только там, кажись, дело паленым пахло, а тут… Игорь мысленно прикинул — тут максимум он на пустом зале погорит. Да и то, имея в анамнезе кусок барского пирога со стола Василия Абрамовича, можно было смело смотреть на это дело сквозь пальцы. Почитай — дед Абрам сам оплатил банкет, а Игорь — так, в полглаза приглядывает за чужой блажью. Но к удивлению для себя, он стал довольно частым гостем в Гнездниковском переулке. Пару раз даже оставался на спектакли и находил все это довольно любопытным и занятным. Труппа относилась к появлениям Игоря благосклонно, за исключением, наверное, только того самого Саши. Александр, чьи таланты в противовес его показной наглости приятно удивили Балалаева, каждый раз старательно делал вид, что никакого Игоря не существует или он попросту массовая галлюцинация. А если и приходилось как-то друг с другом взаимодействовать, то у Саши делался такой вид, словно он делает Игорю и всем присутствующим огромное одолжение. Но подобное положение дел Игоря нисколько не расстраивало. С высоты выделенной ему Василием Абрамовичем роли он не особо обращал на эти выкрутасы внимание. Подумаешь, ведет себя некий Саша как большой ребенок. Может на то он и артист, чтобы так себя вести. Но все же Балалаев порой находил сашино поведение довольно забавным, словно тот специально корчил из себя невесть что, лишь бы скрыть за этим напускным свое истинное я. Стелла Артуровна, солидная дама-бухгалтер, которую Балалаев приставил к детищу Гурвича, с бдительной дотошностью фиксировала все расходы и доходы, да так что к ее книгам было и не придраться. Характер эта мадам имела излишне педантичный, поэтому Григорий Ефимович с ней боролся аки рыцарь с драконом. В битвах этих никогда не случалось победителя, поэтому Игоря неизменно призывали как медиатора конфликта, в конце концов делили Гурвич и Стелла Артуровна чужие деньги. Так случилось и ближе к новогодним праздникам. Игорь заскочил в «Летучую мышь» едва освободился от своих прямых обязанностей — толковые замы — это конечно хорошо, но, чтобы быть хорошим руководителем, нужно знать кухню изнутри и периодически вникать в процессы. Балалаев этим не брезговал и посему знал все свои конторы от А до Я. Подарок деда Абрама внес некоторой смуты в привычный ход вещей, но Игорь старательно заполнял пробелы в собственных знаниях, проводя на новой фирме львиную долю своего времени. Путь с юго-востока Москвы до Тверской был не самый близкий, но зато долгая дорога позволяла освободить голову от лишней чепухи и выкроить хоть часик отдыха перед тем как придется броситься в омут театрально-бухгалтерских страстей. В фойе Игорь наткнулся на Петра и Александра — товарищи собирались по всей видимости домой и о чем-то беседовали, на их лицах то и дело мелькали улыбки. Балалаев невольно отметил, что улыбающимся Сашу он видел возможно лишь на сцене или вот в такие случайные моменты. Потому как стоило Александру заметить чужое появление, как он тут же замолк и изменился в лице, а после и вовсе развернулся на 180 градусов, что-то буркнув Маркину напоследок. — Экая ж… маракулина! — в сердцах бросил Петр в поспешно скрывающуюся спину коллеги и виновато посмотрел на Игоря, — Игорь Владимирович, вы на него не серчайте. Саша это не со зла. У него просто характер такой — заковыристый. Вот сами увидите, он потом еще и извиняться будет за свое поведение… Игорь хмыкнул. Отчего-то он сильно сомневался в последнем: еж — птица гордая, пока не пнешь не полетит. И извиняться Саша будет только если его Гурвич лично за ручку к Балалаеву приведет мол кайся, балбес. Но в извинении том не будет и грамма раскаяния, скорее вынужденная вероятно даже позорная необходимость. — Поживем-увидим, — философски изрек Игорь и, попрощавшись с притихшим Маркиным, вернулся к цели своего визита. Григорий Ефимович и Стелла Артуровна сидели в разных концах кабинета и сверлили друг друга глазами. При появлении Балалаева бухгалтер резво вскочила с места — все в ней пылало праведным гневом. — Игорь Владимирович! — начала она возмущенно, — это уже ни в какие ворота! Конец года, сметы все утверждены, бюджет расписан и вот опять! — Не опять, а снова… — поправил женщину Гурвич, помешал ложечкой чай в чашке и сделал большой глоток. Но что-то подсказывало Игорю, что в чашке давно уже был не только чай. — Вот сами поглядите, Игорь Владимирович… — бухгалтер зашелестела журналом учета. Балалаев морально приготовился. — Мне тоже плесните… — устало бросил он Гурвичу и присел на свободный стул. Стелла Артуровна строго поджала напомаженные алым губы, готовая до конца отстаивать свою правоту и баланс чужого кошелька. В матче «Бухгалтерия против Худрука» победило волевое решение спонсора. Гурвич уже давно задумал поставить новый спектакль, спектаклю нужна была новая сцена, новые декорации и новое все. Договор с театром Киноактера был составлен, правда еще не подписан, но к этому все шло, как и к оплате аренды, за нули в стоимости которой и зацепилась бдительная Стелла Артуровна. Игоря озвученные цифры не смутили, он наконец-то понял с какой это стати дед Абрам заслал его финансировать сие учреждение. Так что он благословил Григория Ефимовича на великие свершения, а бухгалтеру дал добро на выписку соответствующих сумм. — Значит, переезжаете, — протянул Балалаев над очередной чашечкой чая. Чай благоухал Араратом. — Выходит, что так, — пожал плечами Гурвич, — после новогодних. Сами понимаете, праздники для артиста самое хлебное время. Кстати про праздники! Мы 31го с ребятами устраиваем капустник. Мероприятие это чисто для своих. По крайней мере случайных людей практически не предвидится. Дурашливые номера, сценки, пародии — считайте КВН. Было бы приятно вас видеть среди гостей. А после, кто не разбежится по домашним, встретим новый год на старой сцене. Надо же как-то красиво попрощаться. Фуршет, опять же, скромный организуем… — Ну это дело я могу взять на себя, — Игорь глотнул коньяка. Накрыть к новому году «поляну» дело простое и не особо затратное. Даже секретарю можно поручить организацию банкета. Конечно ничего сверхъестественного, чтобы не смущать господ артистов. Но всяко лучше, чем пластиковые тарелочки с дешевой нарезкой, сомнительного качества алкоголь и купленные в ближайшей кулинарии майонезные салаты… хотя может местные девушки блеснут другими своими талантами окромя очевидных и принесут чего домашнего, но это еще бабушка надвое сказала. Так что лучше Балалаев слегка подсуетится. Будет, так сказать, новогодний подарок подшефному хозяйству — и никто с отравлением не сляжет под куранты. В конце концов им в праздники еще работать. — То есть вы будете? — Гурвич привычно поглядел на Игоря поверх очков. — А разве у меня есть другие варианты?

* * *

Секретарь расстаралась на славу, но слишком уж заморочилась — потому как фуршет был поручен по старой памяти «Временам года», а алкоголь выбран столь придирчиво, что Игорю даже показалось, что почтенная Лизавета Петровна, уже который год цербером бдящая в его приемной, опять решила взять свое непутевое начальство под материнское крыло. Дескать, коли вы, Игорь Владимирович, теперь через раз обедаете и день рождения свой не соизволили отмечать, то хоть новый год как нормальный человек встретите. — Да мы это все праздники есть будем, — хмыкнул Гурвич при виде многочисленных тарелок с канапе, тарталетками и красиво разложенными нарезками. Ящики с алкоголем, которые в кабинет перетаскивал игорев водитель, Григорий Ефимович проводил заинтересованным взглядом. — Там ничего особенного, — с улыбкой пояснил Балалаев, — зато на любой вкус. Останется — так останется. Новую сцену потом обмоете. Театральный капустник чуть подрастянулся и закончился ближе к одиннадцати. Он был шумным, веселым — как и положено подобным мероприятиям. Даже Игорь, будучи абсолютно далеким от всей этой театральной деятельности, проникся духом всеобщего веселья. А в небольшой антракт Гурвич как бы мимоходом представил нового спонсора нескольким не самым последним лицам в сфере искусства. С театральных подмостков праздник неспешно перетек в холл, где после ухода гостей на столики и на буфетный прилавок ловко был выставлен заказанный Балалаевым фуршет. Спустя несколько громких тостов и распитых бутылок по рукам пошла невесть у кого отобранная гитара. Слушая этот походно-дворовый полушутливый репертуар, Игорь добродушно хмыкнул и невольно вспомнил юность. И видимо что-то такое мелькнуло на его лице, потому что шушукавшиеся в стороне девочки из балета тут же подлетели к нему. — Игорь Владимирович, — на перебой начали они с широкими улыбками на лицах, — а вы на гитаре играете? Или на каком другом инструменте? Вон тут и пианино имеется… — Ну какое мне пианино… — опешил Игорь, не донеся тарталетку с оливье до рта. Он честно надеялся мирно пережить эти театральные посиделки: чуть поторговать лицом, под шампанское сказать на правах спонсора пару ободряющих слов и уйти по-английски. А тут пианино… — У вас ну очень музыкальные руки, — не унимались девушки, и Игорь откровенно смутился такому вниманию. — Скажете тоже, — хмыкнул он, — руки как руки… но вы же не отстанете? — Не отстанем, — бодро откликнулись девушки. На их тихую с Игорем перепалку уже стали обращать внимание: косила глазом увлеченная очередным канапе Алиса, заинтересованно навострил уши Костя. Игорь вздохнул, признавая поражение: — Ваша взяла — играл когда-то на гитаре. Но это было давно и неправда. — Ну, Игорь Владимирович! — тут же взмолились представители кордебалета, — ну просим! Миша, отдай гитару! — Вам лучше согласиться… — лукаво обронил Гурвич, проплывая мимо. И Игорь понял, что его плотно взяли в кольцо. Как же давно он не держал в руках шестиструнку! Кажется, это было еще в той, другой жизни — глупой и беззаботной. Еще до армии. И деревья были выше и трава зеленее, а старый добрый Омск казался центром вселенной. Игорь любовно огладил желтый лакированный бок, удобнее устраивая гитару на коленях. — Заранее прошу простить если что-то не так, — улыбнулся он в бороду и обвел присутствующих мягким взглядом, — потому как я не уверен, что помню, как это делается… — Прощаем! — грянуло со всех сторон на разные голоса. Но в этом разношерстном громе Игорь явственно услышал чье-то тихое фырканье и столкнулся глазами с Сашей, который тут же поспешно уткнулся в свой стаканчик спиртного. «И чего ж ты все никак не успокоишься?» — подумал Балалаев, мазнув взглядом по вихру на чужом затылке. Зря он все-таки прибеднялся, руки прекрасно все помнили — пальцы, обняли гриф, привычно сложившись в аккорд. — Ваше благородие, госпожа разлука… Окуджава — это всегда беспроигрышный вариант и, увлеченный правильной пересменкой зажатых пальцами струн, Игорь не сразу заметил с каким вниманием слушают его окружающие. Даже Григорий Ефимович глядел на него с неподдельным интересом. И тем удивительнее было среди прочих опять наткнутся на пристальный сашин взгляд. На этот раз растерянный, потерянный и отчего-то смущенный. — …не везет мне в смерти — повезет в любви… — повторил Игорь, находя все это неимоверно странным, но все же не смея отвести глаз. А потом аккорды закончились, Маракулин глупо по-совиному моргнул, словно опомнился, и к смущению в его взгляде добавился испуг. Некое понимание пестрой юлой завертелось у Игоря в голове, он попытался было его ухватить, но эту мысль спугнул гром аплодисментов и восторженное улюлюканье, которые быстро сменились потоком комплиментов и просьбами новых песен. Загадка растерянной хмари чужих глаз отступила на второй план. Балалаев не стал дожидаться полуночи, предпочтя улизнуть чуть раньше — подумаешь встретит новый год на полпути к метро (водителя он добродушно отпустил к семье). Он поднял воротник повыше, выныривая из подъезда, выдыхая бледное облачко пара. Черт бы побрал эту слякотную московскую зиму! Да и какая это зима, когда термометр не может определиться между минусом и плюсом. Сыпал крупными хлопьями мокрый снег, серебрился в свете фонарей. От Тверской шел шум — люди гуляют, Новый Год как никак. Игорь отвел рукав и бросил быстрый взгляд на часы — еще какие-то пять-десять минут и куранты пробьют полночь. 97й сменится 98м. Будут звенеть, чокаясь бокалы, греметь салюты, а во всех телевизорах заунывная ельцинская речь сменится торжественными звуками гимна. Возможно стоило остаться в теплом фойе, в хорошей компании, но Игорь откровенно устал — все же он чувствовал себя чужим среди этих людей. А после нескольких порций коньяка и вовсе стало сложно удерживать привычную маску добродушия. Он накрыл лицо ладонью, словно пытался остановить разбегающиеся мысли или предупредить надвигающуюся мигрень. Скрипнул снег под чьим-то шагом — Игорь нервно обернулся. Чуть поодаль, в тени между двумя подъездами стоял Маракулин — нахохлился как воробей и, припорошенный снегом, курил. — Мальчик, — насмешливо позвал Игорь, гоня от себя усталость, — угости дядю сигареткой! Саша вскинул на него испуганный взгляд, но тут же нахмурился и, пряча в складке между бровей смущение, полез шарить по карманам. — Не думал, что вы курите, — он протянул Игорю помятую пачку и поднес зажигалку. Отблески пламени вытанцовывали на его лице, в его серых глазах, а тени скрадывали и без того мягкие черты. — А я и не курю, — задумчиво ответил Балалаев, отводя слишком пристальный взгляд и затягиваясь. Он и правда не курил или попросту не имел к этому привычки. Игорь мог себе позволить покурить за компанию — порой многие вопросы решались за сигареткой другой вне стен кабинетов. Дед Абрам курил Опал — крепкий, смолистый. Игорь помнил, как от первой сигареты, предложенной Шиком, у него закружилась голова и стали ватными колени. Василий Абрамович скалил крупные желтоватые зубы и добродушно смеялся, хлопая тяжелой ладонью по игоревому плечу. Сашины сигареты пахли совершенно иначе и курились как дышались. Игорь прикрыл глаза, втягивая сквозь белый фильтр вместе с дымом холодный воздух. Кажется, в прошлый раз он курил, когда решался вопрос об его уходе. Он смел надеяться, что то была последняя раскуренная им с дедом Абрамом сигарета… Сашин изучающий взгляд ощущался кожей. — Вам идет, — неожиданно сказал Маракулин. Щеки у него были красные, да и кончики ушей тоже. «Без шапки, дурень», — вскользь подумал Игорь. И ведомый то ли выпитым коньяком, то ли трогательным смущением на сашином лице, протянул руку, забирая остаток сигареты, зажатый между чужих губ. И пока Маракулин приходил в себя от подобного поворота событий, Игорь поправил сашин шарф, дурашливо натянув тот ему едва ли не на нос: — Не кури на морозе, артист… — улыбнулся Игорь и небрежным движением стряхнул с чужой растрепавшейся челки налипший снег. Несколькими этажами выше из открытой форточки доносились первые звуки гимна.