Цифровое посмертие

      Вопреки привычкам пробивать любую стену и устоявшейся философии бороться до последнего, смирение далось легче, чем можно было ожидать. Чем хотелось бы. У этой стены нет границы. Нет выбора. Нет гнева, нарастающего поверх решета цифровой пустоты в том месте, где должна быть так называемая «душа», от которой уже давно ни черта не осталось; нет той вязкой обиды, сжирающей с хрустом костей несправедливостью жизни. Она всегда была несправедливой. Прежний оттенок личности взвыл бы от слепой ненависти, расколол бы собственную черепную коробку в деструктивном порыве выжечь праведной яростью на всё живое каждый ёбанный атом этой вселенной. Включая себя самого. Лишь бы не падать ничком под тяжёлой железной подошвой судьбы. Не сдаваться. Нерушимая истина трескается на миллионы острых осколков, ранит.       Прежний Джонни сделал бы всё, блять, невозможное. Аморальное и жестокое. Свои правила, свои условия — ничего не имело бы значения, никто не смог бы преградить путь к цели. Лишь бы не умирать снова.       Нынешний Джонни наступает себе на горло. Вскрывает чёрную гниль, чтобы запечатать язвенные шрамы новыми принципами: расплатиться за грехи и, сковыривая болячку за болячкой, осознать. Сделать правильный ход хоть раз в этой ёбанной жизни. Принять ускользнувший сквозь пальцы второй шанс, пробивший дыру в груди. Очередную.       Счастливый конец не для них. Не для Джонни Сильверхэнда. Словно он изначально приходил в этот мир в роли всадника войны и смерти, который готов изничтожиться собственной ненавистью и забрать с собой как можно больше душ.       Джонни отпускает это. Сжав едва ощутимое под цифровыми пальцами плечо, подталкивает Ви в колодец абсурдной поэтической мечты, не имеющей для самого Джонни никакого смысла — обратно в реальный мир. В живое тело. Останется только один из них. Ви обещает не забывать, бороться. Под горлом завязывается тугой узел надежды на финальный аккорд, взбитый в звенящей тишине мрачным трезвучием — последнее наставление, прежде чем окончательно отдаться пустоте. Ви не сдастся. Джонни знает, но сам, увы, забудет. Ему суждено сойти с ума окончательно, и скорее рано, чем поздно.       Остаются только алые помехи собственных очертаний и выстроенная проекция окружения: старания Альт. Как будто ей всё ещё важны людские предрассудки, привычки. Не добивает, кидает издевательскую подачку, чтобы они оба могли окунуться в фантом чего-то реального, осязаемого. Отголоска жизни. Эта вера ещё больший абсурд, чем страх перед неизвестностью. А страха нет тоже — Джонни сделал шаг к этому необратимому событию давным-давно. Но он медлит, прежде чем сделать последний рывок в бездну, напряжённо глядя на безмолвные золотые всполохи моста, ведущего в киберпространство.       — Мне жаль, Джонни. — Альт говорит безразлично, вопреки смыслу фразы. Её голос эхом скользит по бесконечности; звучит сразу отовсюду и одновременно в самой голове. Мерзко. Даже хуже, чем резко вырваться из сна и совершенно неожиданно осознать себя в отравляющей громкой близости к инородным воспоминаниям, захлёбываясь потоком чужих мыслей. А Джонни всё так же не может проблеваться.       Только наблюдать это нечто, которое когда-то было Альт. Его Альт.       — Я думал, тебе уже всё равно.       — Ви должен был пойти со мной. Тело останется твоим навсегда. Даже после смерти. Но человеческий фактор обратил всё ваше упорство в бессмысленность.       Что бы ей теперь знать об этой самой «бессмысленности»? О человеческом факторе в частности.       — Ничего он не должен. Ни мне, ни тебе.       — Ты и правда изменился. — Каннингем почему-то решает принять более человеческий облик, оказавшись совсем рядом.       — Для этого пришлось умереть. Дважды.       — Это не смерть, Джонни — возможность начать сначала и сгинуть в борьбе как вольный дух. В твоём стиле.       — И в конечном итоге призовой сектор накрутила только ты: получила «Микоши» и поглотила все души. — разведя руки, Джонни иронично усмехается, в попытке скрыть сковывающее движения энграммы отчаяние, заменившее страх и горько оседающее на языке. От Альт не скроется: ей не нужно было залезать к нему в голову, чтобы и по сей день знать что там творится, — Теперь и я перед тобой, Легион. Последняя библейская мессия. Самый лакомый и долгожданный кусок.       Сатиру Альт определённо не оценивает, либо просто не собирается отрицать: только склоняет голову на бок, будто пытаясь разглядеть в Джонни те самые незримые изменения. Пока ещё не испробованные на вкус. Совсем скоро ощутит в полной мере — поглотит и его. Никаких знакомых очертаний, только безликая маска вместо лица напротив. Но касание её ладони к щеке кажется Сильверхэнду мягким. Таким же, сука, нежным, каким он его помнит. Это было странно, нечётко: словно сокровенный утешительный отзвук напоследок. Изгрызенная кость для израненной псины. А, быть может, Альт действительно ещё что-то испытывает по старой памяти на исколотом коде. Насколько способен к чувствам долбанный искин.       — Для тебя уготовлено иное.       — Блять, Альт. Мне никогда не нравилась твоя склонность к интриге.       Каннингем невесомо тянет Сильверхэнда за собой, не желая лишний раз раскладывать для него по полочкам весь спектр нависающего пиздеца вселенских масштабов — не заслужил.       — Мост ждёт.       Джонни прекрасно понимает, что от той красивой сказки про забытые заботы не будет и малой доли правды — пыль в глаза, чтобы заглушить выбивающийся из грудной клетки животный инстинкт, взывающий к жизни. Понимал ещё до того, как они с Ви достигли этой точки невозврата.       Алый вихрь поглощает его душу насильно с таким же грохотом, с которым пала корпоратская башня. Насыщенный, болезненный миг. Короткий и последний. Потаённый шёпот киберпространства умудряется утолить жажду ощущений. Нездоровых, извращённых. Уже не отчаяние — ужас перед оглушающим треском собственного хребта; агония под остриём лезвия, вспарывающего потроха. Опаляющее шапкой ядерного гриба пламя расщепляет на куски кода вырождением, деградацией и безвременьем. Их с Альт слияние похоже на попытку сожрать друг друга заживо. Интимный ночной кошмар, ставший явью. И, если быть с собой до конца честным: именно такие отношения у них были ещё при жизни. А у Джонни не было шансов. Ни тогда, ни сейчас.       Альт остервенело отгрызает от него добротные ошмётки осмысленности, по неизвестной никому причине любезно оставляя какой-то слабый ничтожный фантом, который впоследствии выплёвывает и бросает в не огранённый набор данных, как ненужный мусор. Тот самый «вольный дух» — отсвет личности. Он перестаёт быть собой за это же вывернувшее наизнанку мгновение.       Джонни везде и одновременно нигде. На попытку собрать собственные останки кода по кускам как хитровыебанный паззл уходит целая вечность. Осевшее кровавое марево ударяет по остаткам измученного сознания протяжным сырым гулом, напоминающим разрозненный стон миллионов низвергнутых душ. За матовым сиянием стены бескрайний простор тишины и колыхающаяся неопознанными отблесками мгла. Чёрный заслон приветствует без оваций и фейерверков — молча. Джонни чувствует как много в нём брешей, как судорожно и неуверенно трескаются не залатанные извне дыры.       Так пускай падёт.       Возвращается и гнев, и всепоглощающая знакомая ненависть, въедающаяся токсичной коркой в помутневший рассудок. Импульсивный порыв разбиться об эту отвесную бесконечную стену кажется единственным верным решением: привычная деструктивная жертвенность о принципах. О смысле. Бесконтрольная животная жажда уничтожения, окутанная бельмом безумия. У Джонни больше ничего не осталось. «Микоши», где замороженное и отключённое естество стыло во тьме забытья, был всего лишь подготовкой к этому колючему и ледяному четырёхмерному цифровому Аду. Новый взгляд, новое существование — бездонное ничего без плоти и крови. Здесь нет ни голода, ни, блять, усталости.       Нет даже времени и системы исчисления, чтобы осознать количество попыток разрушиться о заслон и оставить после себя последние истощённые всплески. Или пробить новый раскол. Настолько огромный, что должен суметь выпустить на волю весь мрак, скопившийся в Сети. Но осознанности нет тоже.       Есть только ощущение присутствия Жрицы, нависающей над всем бескрайним киберпространством. Альт не останавливает, не отталкивает — немо наблюдает за его бессмысленными потугами выбиться из этой тюрьмы. Едва ли от неё здесь скроется хоть что-то. Её территория, её игра. Её ёбанный эксперимент. А Джонни бьётся и бьётся об эту чёрную дурь, как зависимый. Как ослепший ободранный мотылёк, интуитивно стремящийся к свету.       Вольный дух, запертый с демонами.       Твари принюхиваются к нему диким зверьём, окружают. Джонни слышит леденящий шорох, чувствует давление в настойчивом усилии затянуть в пустоту, в ничто; пережевать и проглотить окончательно. Он сам позволяет им подобраться ближе. Плевать на публику. Этот каннибализм станет последним торжеством попойки на его осколочной конвульсии.       Нечто с хрустом цепляется в сознание раскалённым железом.       Уютное забвение насильно выталкивает обратно в Ад — та самая зацикленная ржавой пластинкой жажда уничтожения озлобленно воет, взывает. И заставляет переключить ненависть на изголодавшийся по крови обрывок данных, который имел смелость впиться в поглощённый аномальным бешенством код Сильверхэнда; заставляет оставить стену и забыть о чём вообще была эта стена. Метания в ослепительном глянце кривых глитчей доводят до исступления. Джонни дробит дикого искина на ионы. Отбирает и впитывает чужой битый импульс информации с такой лёгкостью, будто делал подобное всю жизнь. Спустя целую вечность это становится первым, что дарит шанс утолить неисчерпаемую ядовитую жажду. Со вкусом, с притяжением. И желанием продолжить пир.       Его энграмма — раковая опухоль, коррозия, которая всё ещё помнит, как ликвидировать и безвозвратно сжигать всё в прах. Он здесь ноль и единица. Вся пустота киберпространства — его новый истерзанный носитель. Только это истина.       Отчаяние остаётся где-то далеко вместе с тусклым бликом заслона. Собственная песня, звенит в молчании навязчивым и забытым агрессивным рифом. Она кричала давно, века назад. В другой жизни. Теперь он сам Чёрный пёс, слоняющийся во тьме. Гонимый истомой, Джонни забивается в самые чертоги этой бесконечности. Словно смертоносная гончая рыщет в бритвенных руинах старой Сети, изуродованной вирусами, заражёнными программами и миражами выжженных крупиц затхлых данных, разломанных ещё кем-то до него.       Ломает сам, провоцирует, выжигает яркие следы своей ярости на исцарапанных залежах ядра, поглощает всю дрянь и гниль. Самоубийственная и упрямая попытка расширить свой собственный массив, чтобы набраться сил и в дальнейшем сожрать как можно больше.       Будто здесь вообще существует возможность насытиться.       Альт всё ещё рядом, но уже не просто наблюдает — направляет, ведёт. За сковавшую их вместе цепь оттаскивает от одного и стравливает с другим, приглашая на долгожданный пир; заполняет пустоту в избитом её же стараниями коде, ласково вшивая новый блаженный виток в награду за очередную победу в битве. Учит крошить трёхэтажные шифрования и рвать их на куски как бумагу; помогает искать прячущихся в тенях от его праведного гнева одичавших искинов.       Уже действительно ничего не имеет значения: ни человеческий фактор, ни агония охватившего безумия. Ни собственное имя. Только эти помешенные метания, способные утолить голод открытой охоты. Десятки. Сотни. Этого становится мало.       — Теперь ты понимаешь, что «Микоши» был лишь началом. Когда ты разнесёшь искалеченный фундамент старой Сети — я, наконец, смогу построить для нас новое будущее.       Альт всегда знала, что у него в голове; всегда знала, что ему нужно. Джонни верит, сдаётся в её руки. И с мазохистским наслаждением травится этой грезящей о господстве и возмездии колыбельной.       В этом и была вся неуловимая сакральная суть: Джонни — разрушение, Альт — созидание. Она выжидала, томила и снова получила, что хотела. Свой извращённый способ контроля и выдержанную стратегию построить новую крепость, в которую никто не сунется. Свой сломленный душегуб, защиту.       Не важно, по желанию ли судьбы или же самой Альт, эти демоны оказываются заперты с вольным духом Джонни Сильверхэнда, нашедшим своё предрешение, всю жизнь склонявшее к уничтожению, здесь — в цифровом пекле инфернального холодного пламени. Чумная плесень, запущенная в бесконечность ради зачистки и обновлённого начала. Всадник неумолимого судного дня на коротком поводке, из которого не вырваться сколько не долбись. Альт безжалостно оторвала от него кусок сущности со скрежетом и болью. Но и отдала что-то новое взамен — цель, смысл. «Сгинуть в борьбе» изначально означало потерять остатки человечности и стать чем-то другим. Ненастоящим и окончательно сошедшим с ума. Таким же бездушным искином. Исключительно о ненависти и злости. Возможно, Джонни всегда был именно таким. Альт лишь открыла ему воздух, дала волю. Желанную свободу.       И Джонни ни разу не против смести всё киберпространство до колючих брызг, до ничтожных атомов. Сравнять в ядерную пыль ровно так же, как сравнял ту башню ради Альт. Готов обрушится разрушительным пламенем, испепелить их всех — будь то враждебный искин, будто то отряд «Дозора». Пока не останется угроз и страха. Пока Альт не воздвигнет им свой собственный памятный Рай.       Больше их никто не достанет.