Тишина, с которой я живу

Я Космос. И мне нравится моё имя. Потому что оно, как и музыка, всеобъемлюще. И я всеобъемлющ. Быть хорошим человеком просто. Это значит не совершать дурных поступков. Дурной поступок - это когда от твоего поступка кто-то страдает. Кажется, всё понятно. Всё просто. Я за то, чтобы помогать тем, кто нуждается, просто потому что, пожалуй, именно это делает меня человеком. Быть с тем, кто в тебе нуждается, не оставлять его в трудную минуту, протянуть ему руку помощи и подставить своё плечо... Это ведь несложно? Или нет? Мне везёт. По жизни. Я знаю, что я везунчик, но стараюсь этим не злоупотреблять. Кто знает, может существует лимит везения, а я черпаю его вёдрами? Мне везёт, потому что за горизонтом - как они его называют - меня находит Аквамарин. Конечно, изначально я скептически отношусь к нему, но позже я убеждаюсь, что это действительно было большое везение. Аквамарину присуща ответственность, да и к тому же никто не ходит за горизонт, а он пошёл, и, получается, спас меня. Горизонт - очень унылое место. И без Аквамарина меня бы тут не было. Мне везёт попасть в команду Жабы. Я испытывал чувство долга перед Аквамарином за то, что он вывел меня в город, но мне не хотелось попасть в его отряд. Я даже этого побаивался. Но я не могу объяснить, почему именно. Он, вроде, хороший парень, безусловно, со своими тараканами в голове. Ну, а кто без них? Но я, видя его, будто испытываю стыд, неловкость за своё пребывание здесь. Звучит ужасно глупо и надуманно, но я не могу себе этого объяснить. Не всё в этом мире можно объяснить, как бы нам этого ни хотелось. Мне везёт попасть в команды Жабы и раскрыть свой музыкальный потенциал. Я оказываюсь нужным всем, всюду. А это чертовски приятного творческому человеку. И, не скрою, тушит моё творческое эго. Сыграть на скрипке - пожалуйста! Соло на гитаре? Вот он я! Барабанная партия? Дайте мне две палочки, и я покажу вам, на что я способен. Душа моя больше лежит к гитаре. И, когда я остаюсь один, пишу песни и музыку. Вот в такие моменты я чувствую себя по-настоящему счастливым, по-настоящему причастным к этому городу. В такие моменты я становлюсь истинным собой. Мне везёт побывать у Хирурга. Он помогает мне с адаптацией, готовит меня к городу. К сожалению, ему не удаётся выявить мою особенность. По его словам, она у меня должна быть. Но, может, музыка и есть моя особенность? По-моему, этого вполне достаточно, чтобы почувствовать себя особенным. Хирург даёт мне имя Космос, потому что мои глаза иногда становятся абсолютно чёрными и будто со звёздами внутри, если меня коснуться. Он это записывает в тетрадь, помеченную моим именем. Возможно, это моя особенность. Жаль, что я не могу увидеть себя со стороны. Странно ли смотреть в мои глаза? Мне везёт побывать у Хирурга и познакомиться со Змеёй. Мы с ней быстро находим общий язык, будто давно знаем друг друга. Я развлекаю её музыкой, мы играем в настольные игры и танцуем. Без неё у Хирурга было бы тухло. Мне везёт познакомиться с Художником. Старик ворчлив, но это если не проявлять к нему должного внимания. Все мы таем от доброго отношения, как снег под солнцем, превращаясь в живительную воду. Иногда он даже рассказывает о городе, о домах и прочем. Так мы со Змеёй узнаём историю о Кислороде. Мне не повезло не встретить его. Ещё больше о нём я узнаю в отряде Жабы. О нём мало говорят, мало вспоминают вслух, не потому, что забыли, а потому, что воспоминания о нём ещё отдаются болью. Мне кажется, мы бы с ним хорошо сдружились. Он был так же талантлив в танцах, как и я в музыке. Но жизнь есть жизнь, и иногда она не может свести двух людей вместе по своим, непонятным человеку обстоятельствам. Жаба говорит, что у всего есть цена и за всё нужно платить. Он говорит, что мой музыкальный талант дорогого стоит, поэтому я не должен бездельничать. Талант не равно результат. Я участвую везде, во вех музыкальных проектах, группах, где-то заменяю кого-то на концертах, где-то являюсь постоянным исполнителем... Но у меня чувство, что я на шаг позади их всех. Мой талант отмечают, но не выдвигают его вперёд, будто я ещё не заслужил главной роли. Что ж, может и так. Ведь я в отряде недавно, нужно время, чтобы выйти на первый план. Не так ли? Всё, что меня окружает, - музыка. Мне нравится в ней растворяться, чувствовать себя краской на кончике кисти, где рука - музыка, она ведёт меня по бумаге, она управляет мной, а не наоборот. Но иногда мне хочется чего-то другого, более острого. И я попадаю в капкан азарта. Сначала Жаба приводит меня на бои, но они меня только отталкивают. Потные мужские тела, пытающиеся вырубить друг друга, выбить из соперника человеческое, меня не привлекают. И тогда он отводит меня в Карточную Комнату. Карточная Комната - это комната в Доме Шлюхи, где собирается отряд Жабы. Не весь, конечно, а только те, кто хочет. Это светлая комната, лишённая зеркальных поверхностей. Большой круглый стол посередине с удобными стульями по кругу. Мини-бар у окна и чистейшие бокалы. Ведёрко со льдом. Закуски. Сигареты и сигары. Каждый должен заплатить Жабе взнос за своё присутствие здесь. Начинаем с безобидной игры, правила которой я быстро схватываю. Мне везёт. Жаба говорит, что мне везёт, потому что я играю в первый раз. Кот - потому что я дурак. Так моя жизнь делится на две игры: игру на музыкальных инструментах, в которой я по-настоящему ощущаю себя, и азартную игру, которая открывает во мне что-то иное, глубинное. И, возможно, это глубинное и есть настоящий я. Я не знаю. Но я будто выныриваю из одного озера, чтобы попасть в другое. На ходках я теперь думаю, как бы раздобыть побольше кристаллов, чтобы игра шла интереснее, а выигрыш был крупнее. Хотя это и неразумно, ведь мне, по сути, эти самородки нужны на малое... Крыша над головой есть, нужна еда, одежда, может, что-то для музыкальных инструментов. Мне много не надо. Но во мне будто спрятана какая-то жадность. Нет, жажда. Желание получить больше, сделать крупную ставку и сразиться с самой судьбой. Кот оказывается прав. Я дурак. Я спускаю крупную сумму и становлюсь должным Жабе. Худшее, что может случиться с тобой в отряде, - это стать должным Жабе. Но Жабе должны многие. Он ведёт холодный счёт и проценты. В этом плане он непоколебим. Иногда речь идёт о таких заоблачных суммах, что невольно задумываешься, откуда у него самого столько? Представляю, как он сидит у себя в квартире на груде кристаллов, словно султан. Но я был у него, ничего такого там, конечно, нет. Жаба даёт мне срок в месяц, так что на ходках я подсознательно подсчитываю, какой в итоге получится выходит кристаллов с собранных мною самородков. Я сбиваю руки в кровь, пытаясь выудить даже крошечные. Долг я возвращаю, но некоторое время играть музыку мне становится проблематично. Смог советует мне навестить Швею. Швея делает мне примочки и даёт какую-то мазь с собой. Мне нравится у Швеи. У неё уютно и тепло. Сразу чувствуется, что эта женщина позаботится обо мне. И есть в ней что-то отдалённо родное, необъяснимо близкое. Она суетится, стучит ящиками, а мне так нравится за этим наблюдать. Создавая в своём доме хаос движений и хаос вещей, она невольно создаёт свою музыку. Наверное, она её не слышит, но я слышу. Что такое музыка? Всё. Сон на неудобной подушке, дождь с утра, то, как чаинки танцуют в чашке, пока я завариваю чай. Во всём есть музыка. И мне нравится, что я могу её слышать. Нет, я не слышу чего-то особенного, чего не слышат другие. Просто это всё приобретает для меня смысл, свою красоту, которую можно превратить в произведение. Игроман ли я? В той же степени, пожалуй, что и остальные. Мне нравится азарт. Он задевает в моей душе струны, ранее молчавшие, он играет мной, как на музыкальном инструменте, создавая меня. В игре я чувствую, что часто хожу по краю пропасти: одно неверное движение и я полечу в бездну. Если я выигрываю, чувствую невероятный прилив сил, но эти силы внутри, эти эмоции от победы не толкают меня к творчеству, напротив, они отдаляют от него. Словно азарт и музыка находятся на двух разных вершинах. Чем выше я взбираюсь по скале азарта, тем дальше от скалы музыки. Но, если я падаю со скалы азарта, взбираться на скалу музыки не хочется. Не могу сказать, что подъём на неё сложнее, нет, просто он другой, совсем отличный. Впрочем, музыка не может исчезнуть из моей жизни, ведь где я только не играю. Я всё ещё нарасхват из-за своего таланта, а талант, как говорится, не пропьёшь, или как в моём случае не проиграешь. Однажды я понимаю, что игра для меня - это выход из реальности. И это странно. Ведь в реальности нет ничего такого, от чего бы мне хотелось уйти, но этот переход в другую реальность мне нравится. Это как проваливаться в сон после тяжёлого дня. Если приснится кошмар и игра выйдет неудачной, то я проснусь и игра закончится, а если удачной, то я тоже проснусь. Рано или поздно кончается всё. Однажды ночью после выступления на вечеринке Календулы, о которой я слышал слишком много, чтобы лишить себя желания знакомиться с падшей девушкой, вместо того, чтобы идти домой и набираться сил, я заруливаю в круглосуточное кафе. Мне нравится бывать одному после выступлений, это помогает мне прочувствовать вновь те эмоции, что я испытывал на сцене. Обычно после концерта мы обсуждаем, как всё прошло с шутками у входа в здание. Иногда это занимает много времени, когда играем песню в первый раз или что-то типа того. Но после окунаешься в приятное одиночество. В кафе уже сидят трое. Трое стариков сидят за столом и под водку играют во что-то примитивное, вроде дурака. Они пьяны ровно настолько, чтобы сохранять концентрацию и контроль за картами и повышать градус веселья. Сидят они достаточно тихо, что странно, ибо кроме меня и тени в кафе ни души. Словно бояться помешать мне, сидящему за стойкой, но периодически взрываются смехом, который волной проносится по всему кафе, накрывая и меня, невольно заставляя обратить на них внимание. Я то и дело поглядываю на них. Они, конечно, замечают это, но не обращают на меня никакого внимания. Чёртик во мне шепчет подойти к ним и попроситься сыграть. Я повинуюсь ему, сопротивляясь совсем недолго. -Доброй ночи, господа! - приветствую я, подойдя к ним. - Во что играете? -Э-э, не, - самый старый из них рукой подвигает к себе карты, будто я пытаюсь их отнять. - С цыплятами не играем. -Мне двадцать четыре, - возражаю я. - И я умею играть. Старика разрывает смех, и остальные подхватывают его, даже я, настолько он безобидный и заразительный. Это не злой смех, скорее, просто пьяный. -Двадцать четыре, говоришь? - старик большим пальцем вытирает уголок рта. - Да я в три раза старше тебя! Ты ещё совсем юнец! Я развожу руками: -Я просто подумал, что могу неплохо провести время в вашей дружной компании, но если моя компания вам не по вкусу, не буду мешать. -Художник, брось! - говорит самый молодой из них в джинсовом комбинезоне на лямках, а потом обращается ко мне. - Давай, присоединяйся! -Какая ставка? - уточняю я. -Сегодня играем не на кристаллы. На водку, - объясняет третий, с серой благородной бородкой. - Кто первый опьянеет так, что сам до дома не дойдёт, тот и проиграл. Проигрываешь партию - пьёшь. Рассеянно улыбаюсь: -А я не пью. -Сейчас он нам ещё условия свои диктовать будет, - сердится Художник. - Ну его нахер! -Ладно-ладно, завёлся! Садись! - старик с серебристой бородой жестом приглашает меня к ним за столик. - Придумаем что-нибудь. Твоя гитара? - он указывает на стойку, у которой стоит мой инструмент в чехле. -Моя. -Ну, сыграешь значит. Садись! Я беру гитару, своё какао и сажусь к ним, точнее, к самому молодому из них, он пододвигается, чтобы я мог сесть рядом. -Я отолью, - хмурый Художник встаёт из-за стола и уходит в уборную. -Не обращай внимания, - говорит старик напротив. - Он с характером, но на самом деле хороший, просто не каждому свою хорошую сторону показывает. -Да я думаю, что все люди хорошие. Не бывает плохих. Он добродушно усмехается: -Кукольных Дел Мастер, - протягивает мне руку. -Какое интересное имя, - пожимаю. -Актёр, - третий мужчина тоже протягивает мне руку, и я пожимаю и её. -Космос. -Тоже любопытное имячко. Хирург дал? -Ага. -Почему, если не секрет? -Звёзды в глазах. -Поэтично. Они смеются. В их компании я чувствую себя как дома. Будто я в настоящей семье. Необычное чувство. Художник возвращается, и мы приступаем к игре. Игра для него не ладится, и он проигрывает, от чего сердится. Пожалуй, его больше всего злит, что он проигрывает мне, хотя я сам находился на грани проигрыша. Он выпивает и сдерживается, я вижу, чтобы не наговорить мне чего-то грубо-обидного. -Ну, спасибо за партию! - я встаю, не желая мешать своим присутствием. -Э-э, нет! - Художник хватает меня за руку, желая остановить, и я чувствую, как проваливаюсь в какую-то бездну. От этого, пожалуй, грубо одёргиваю руку, словно мне неприятно. Но мне не неприятно. Эта пустота напугала меня. - Чё, противен старик? - он скалит пожелтевшие зубы. - А ну садись, отыгрываться буду! -Художник, брось! - Кукольных Дел Мастер одёргивает его. -Я сыграю, - спокойно отвечаю я и сажусь. Я чувствую, что так сейчас будет правильнее. Я не столько хочу сыграть ещё раз, сколько понять, что со мной только что произошло, что я почувствовал, ведь этому чувству пустоты ничего не предшествовало, я весело проводил время и вдруг... Мы играем вчетвером. По стечению обстоятельств я проигрываю, но это мало устраивает Художника. -Ты поддался мне, - обвиняет он меня. -Так не пойдёт! Давай один на один. Со мной. Зассал? -Всё было честно, - заступается за меня Актёр. - Мы следили, да ведь, Кукольных Дел Мастер? -Конечно. И вообще, он проиграл, так что пусть сыграет на гитаре своей. -Да что он там может! - возражает Художник. Я озадаченно и растерянно смотрю на Кукольных Дел Мастера, он кивает мне в знак поддержки, а Актёр хлопает по плечу. Я расстёгиваю чехол, извлекаю гитару и прокашливаюсь. Внутри скапливается волнение. Скапливается и волнами расходится по всему телу. Снова скапливается и снова волнами расходится. Оно такое сильное, что я даже немного пугаюсь. Ни разу, выступая на сцене, я не испытывал такого сильного волнения. Почему сейчас? Я решаюсь сыграть свою песню. Я написал её совсем недавно, и её никто не слышал ещё. Я никогда ещё не делился своими песнями. Может, поэтому душа во мне так волнуется? Струны гитары обволакивают всё пространство кафе, мой голос, кажется, отражается в стеклянных окнах. На проигрыше, в третьей части песни Художник резко встаёт и выходит на улицу. Я довожу песню до конца как истинный артист и вопросительно смотрю на Кукольных Дел Мастера. Кажется, я снова обидел Художника. -Отличная песня, - хвалит он меня. Вижу в окне, как Художник закуривает в ночи. -Рад был познакомиться, - убираю гитару в чехол не слишком торопливо, чтобы это не было похоже на побег. - Завтра тяжёлый день, так что мне пора. Мы пожимаем друг другу руки, и я выхожу из кафе на свежий воздух. Подхожу к Художнику, поправляя на плече лямку от футляра гитары. -Прости, если я тебя ненароком обидел. У меня и в мыслях не было. Художник смотрит на луну, зажав сигарету между большим и указательным пальцами. Её горящий кончик будто шлёт привет в небо. Он затягивается. -Двадцать четыре... Хороший возраст. Вся жизнь у тебя впереди. А я вот свою уже отжил. А как отжил? И не помню даже, - он немного молчит, пару раз затягиваясь. Мне неловко прерывать его молчание, так что молчу вместе с ним. - Бросай игру. В карты. Не играй. Музыка - это твоё. Не просри. Он бросает сигарету себе под ноги, тешит ботинком и возвращается в кафе. Не могу сказать, что бросаю карточные игры из-за того, что какой-то малознакомый старик, у которого я выиграл и которому я потом проиграл, сказал мне это. Но играть я и вправду начинаю реже. Жаба косо смотрит на мои отказы, но ничего не говорит. Что он может сказать? Он никого не принуждает. Но он словно обижается на меня из-за этого. Может, мне так только кажется, но с его руки я теряю возможность участвовать в некоторых группах. Он говорит, что пытается дать адекватную нагрузку, но я не очень-то верю его словам. Мне хочется уделять творчеству больше времени, и отряд этому во многом способствовал, ведь они заряжены так же, как и я. Это как круговорот: ты и тебе. И чем меньше творчества, чем меньше заслуг, тем меньше я ощущаю своё вдохновение. Я уже хожу играть в карты не потому, что мне это нравится, а для того, чтобы провести больше времени с людьми, которые могут меня зарядить. Чёрт, это так эгоистично! Но я словно превращаюсь в болото, стоячую воду без всего этого движа. После партии я чувствую себя веселее, бодрее, но будто часть души вынули и не наполнили новой. Я чувствую, как творчество ускользает от меня, как я становлюсь обычным винтиком в системе концертов. И я начинаю отказываться от новых предложений, от замен в группах. Я просто лежу дома с гитарой в обнимку. Она лежит рядом и как нелюбимая женщина молчит. Я насилую её или она насилует меня? Я пытаюсь наигрывать что-то простенькое, глядя в пустой потолок. Музыка - это ведь весь окружающий меня мир, почему же я его больше не слышу? День пустым звоном проходит за днём.Город не бледнеет, но будто теряет смысл. Жаба говорит, что у меня творческий кризис. -А у тебя он был? - интересуюсь я. -А то ж! -И как ты справился? -Ну, концентрируешься на одном, переключаешься на другое... Я плохой советник, Космо. Но можешь обратиться к Шлюхе. Кризис твой не решит, но поможет, будь уверен. -К Шлюхе? Как-то звучит не очень. Он улыбается: -Это имя громкое, самое то для бизнеса. К Шлюхе идти мне не хочется, но у меня будто нет иного выбора. То есть выбор есть, но словно на данный момент это единственное средство, которое может мне помочь. Возможно, может мне помочь. Мы сидим со Шлюхой в маленькой комнате в мягких красных удобных креслах друг напротив друга. Между нами круглый стеклянный столик с чашкой маленьких леденцов в фантиках разных цветов. Шлюха слушает меня, закрыв глаза и повернув голову к окну, откуда льётся дневной свет. Я чувствую себя неловко, оголяя свою душу перед незнакомым мне человеком, чья лысая голова оказывается отвёрнута от меня. Неужели это худое создание способно помочь мне, помочь хоть кому-то? Выслушав меня, Шлюха открывает глаза будто от короткого сна и поворачивает голову ко мне: -Так чего же ты хочешь? -Вернуть интерес к музыке. Ну, то есть... интерес у меня есть, а вот средства будто лопнули во мне и разлетелись. Будто всё не то... -Я не волшебник, Космос, - Шлюха выпрямляется. - Да, я исполняю желания, это так, но я даю то, что у меня просят. Просят травки, я её предоставляю, просят выкачать дурные эмоции, я знаю, как это сделать, накачать приятными, это тоже ко мне. Я не угадываю за клиентов способ достижения их желания. Я продаю способ, а не желание. Хочешь, я накачаю тебя положительными эмоциями? А может лучше дать тяжёлых? Боль - это двигатель творчества, не так ли? -Может быть. Но это не совсем то, что мне нужно. -Так что же тебе нужно? Потираю подлокотники ладонями: -Я не знаю, - опускаю голову. -Тогда мы не сработаемся, мне очень жаль, - Шлюха встаёт.- Угощайся конфеткой. Автоматически тянусь к вазочке, хотя к сладкому не тянет совсем. Скорее, просто жест вежливости за то, что Шлюхе удалось меня хотя бы выслушать. Пока я разворачиваю шуршащий фантик, Шлюха говорит: -Я не могу дать тебе, что ты хочешь, но я могу дать тебе совет. Ты знаешь Художника? -Старика, - спрашиваю я, закидывая конфетку в рот. Приятная апельсиновая сладость. -Он у нас один, - Шлюха улыбается. -Да, знаком. Я не понимаю, к чему движется разговор. -Знаешь, где он живёт? Я растерянно мотаю головой. -На кладбище. Знаешь, где это? Художник живёт на кладбище... Звучит как-то стрёмно, что ли. -Слышал, - сладкая слюна сбегает по горлу вниз. -Тебе нужно сходить туда, погулять. Я немного закашливаюсь и бью себя по груди кулаком. -Спасибо за совет, но я не любитель мистики. Шлюха добродушно смеётся: -Нет-нет, ты меня не понял, малыш. Тебе не нужно на кладбище. Художник и не пустит тебя. Тебе нужно погулять в районе кладбища. -Зачем? -Проветрить мысли, освежиться. Перезагрузиться, - Шлюха длинными указательными пальцами обеих рук делает вращательные движения в воздухе. -Эм... спасибо? -Это всего лишь совет, - Шлюха широко улыбается, по-лисьи. - Знаешь, не люблю отпускать клиентов пустыми. Но, как определишься, чего хочешь, приходи, мой Дом всегда открыт. -Спасибо. Ещё раз. Совет, как его называет Шлюха, звучит странно. Но это моя слабость - доверять людям. Или было что-то в интонации Шлюхи..? Я доверяю всем, пока меня не убедят в обратном. Этакая детская наивность и взгляд на мир сквозь розовые очки. Так может подумать Жаба или кто-то, кто уже нахлебался в этом городе. Иногда я чувствую себя просто путником, случайно забредшим в этот город. Будто все мы тут собраны для того, чтобы помогать друг другу, ведь разрушить себя мы можем сами. На завтра солнечный день сменяется серо-дождливым. Таким, когда лучше сидеть дома с чаем и греть ноги по пледом. Я же вываливаюсь на улицу. Если совет Шлюхи просто шутка, так посмеёмся. Если он не сработает, я, по крайней мере, попытаюсь. Ну, а если он поможет... Мне боязно об этом думать. Это как спугнуть музу. Один лёгкий ветерок в другую сторону, и твои струны превращаются в глухо-немые натянутые нити. Сначала я нахожу само кладбище. Унылый бетонный забор уныло смотрит мне в душу. Я бреду вдоль него, но ничего особо занимательного в голову мне не приходит. Я сворачиваю в ближайший двор. Двор - это детская площадка, но окружена она не домами, а обломками домов. Огромные бетонные блоки, разбросанные так, будто ими игрался великан-ребёнок, преграждают мне путь, формируя мне заранее свою корявую дорогу. Стены многоэтажек, одиноко смотрящие вдаль десятками пустых окон, стены без окон, дома-коробки, совершенно пустые изнутри, словно тот же великан-ребёнок забыл наполнить их этажами, лестницами и лишил их крыши, чтобы было легче заполнить в будущем. В этом всём, пожалуй, есть своя тоска, тянущая, сквозная. Может, Шлюха считает, что, если я посмотрю на эту тоску, пойму, что моя тоска не так уж тосклива? Я заглядываю в пустой дом. На внутренней стене пустого двухэтажного дома изображён розовый цветок, огромный, тонкий и нежный. Я подхожу ближе и вижу, что весь он состоит из невероятного количества квадратиков, размером с клетку в обычной тетради. Квадратики отличаются оттенками, создавая живой эффект. Так необычно, что эта огромная нежность состоит из множества точно выверенных остроконечных геометрических фигур. Кто это сделал? Художник? Может, поэтому его так зовут? Кажется, Шлюха знает, о чём говорит. Мне хочется верить, что здесь есть ещё что-то подобное. Я обхожу ещё несколько пустых сооружений, но ничего не нахожу. Тогда я возвращаюсь к цветку. Сажусь на бетонный блок. Уходящее солнце греет мне в спину. В последних вспыхнувших лучах цветок кажется ещё более живым и сказочным. Краска поблёскивает, и даже пыль не мешает ей. А когда солнце садится и город укутывается в сумерки, кончики лепестков словно тускнеют, как когда цветок начинает сохнуть в вазе. Просто огромный цветок, а я будто только что прожил его жизнь. Чувствую, как холодеют пальцы. Встаю в темноте и понимаю, что замёрз сам. Я возвращаюсь к Шлюхе. -Я видел! - вываливаю я. -Что именно? - Шлюха пьёт горячий дразнящий чай и, заметив мою продроглость, протягивает чашку мне. Я тут же хватаюсь за неё двумя руками, и приятное тепло, переливаясь по моему телу, передёргивает меня. Пара капель проливается из кружки. Шлюха затирает их тонким указательным пальцем. -Изображение. Там, у кладбища. Кто его нарисовал? -Ты видел только одну? -Их несколько? Я искал, но не нашёл другие. Где я могу ещё посмотреть? -По всему городу. Они спрятаны то тут, то там. Правда спрятаны, будто таинственный художник не хочет, чтобы его творения кто-то видел. -Так это нарисовал Художник? -Я не знаю автора. Автор скрытен. Даже подписи не оставляет, а это не порядок. -Но ты не можешь не знать, кто это. Шлюха самодовольно улыбается и, постукивая пальцами, говорит: -Я знаю, что это человек. Может, кто-то из Жабьих рисует? -Ну, у нас есть те, кто балуется, но... -Там будто что-то другое, да? -Да, - киваю. -Я, правда, Космос, не знаю, кто это. Разве это так важно? -Я хочу познакомиться с ним. Или с ней. Шлюха пожимает плечами. -Где ещё я могу найти работы? Шлюха улыбается той самой улыбкой, которая говорит о том, что с этого момента разговор приобретает исключительно деловой характер: -Теперь ты пришёл за информацией, которую я могу тебе предоставить. Кристаллы на стол, Космос. Это будет нашей сделкой. С этой минуты я начинаю ступать по следам призрака. Я ищу его работы, которые трогают меня, работы человека, живущего в пределах этого города. Кто это? Это может быть, кто угодно. Даже Шлюха. В этой настенной живописи одного человека, что скрывается и скрывает, за которым мне приходится гнаться как за уезжающим поездом, есть особая трещина, надлом, из которого растут все его цветы, лучи, кометы... Этот безымянный автор не рисует город, он рисует то, что спрятано в нём самом. Может, потому работы и не подписаны, что автор не хочет, чтобы кто-то знал, что творится у него внутри. Ожидание того, что я увижу на неброской стене, скрытой иными стенами, будоражит меня всякий раз, как я отправляюсь на очередную точку, заботливо отмеченную Шлюхой красным карандашом на карте. Я долго не могу понять, что конкретно ловлю. Иногда откладываю очередной поход, чтобы не перенасытиться, чтобы наполниться тем, что уже есть, сполна. В спрятанных изображениях, ускользающих от несведущего взгляда, я бегу за музой. Той самой, которую растерял. Мне всё кажется, что я вот-вот поймаю её за руку, усажу рядом и мы вместе напишем такую музыку, которая не оставит никого равнодушным. Но муза равнодушна к моим поискам её. И когда Шлюха говорит, что в городе появилась новая работа неизвестного автора, я теряю всякую надежду на встречу. Может, автор не хочет знать меня? Но как же так? Искусство должно быть замечено, хотя бы одним, иначе оно теряет всякий смысл. За это время многочисленных вылазок я успеваю сдружиться со Шлюхой. Шлюха, конечно, за плату, позволяет мне репетировать одному в специально оборудованной под меня комнате. Я не делаю этого на студии, которую создал Жаба. Во мне селится глупый страх, что жабьи могут спугнуть мои ростки, затоптать одним неверным словом или глупой шуткой, а я так берегу их, что боюсь вытаскивать на всеобщее обозрение. Они ещё слишком слабы. Так что я просто помогаю в чужих проектах, чувствуя всем своим существом, что вот-вот наступит момент, когда моё творчество разорвёт меня изнутри фейерверками, которые нельзя будет не заметить. Задерживаюсь в Доме Шлюхи допоздна. За окном уже во всю мне подыгрывает дождь. Возвращаю ключи от комнаты, и Шлюха вежливо приглашает меня на чай. Это всегда помогает мне почувствовать себя желанным гостем в этом Доме, даже несмотря на то, что я плачу за его посещение. Может, Шлюха так относится ко всем? Но меня это не парит, даже если это и так. Провести время в хорошей компании, что может быть лучше? Шлюха заваривает мятный чай. Знает, как расслабить после долгого дня. За окном раскатисто подаёт голос гром. Мы сидим в креслах друг напротив друга. -Не думал писать что-то своё? -Думал, - улыбаюсь я, смотря в кружу, где пара листочков мяты кружат в безмолвном вальсе, и отмечая про себя проницательность Шлюхи. - Я даже писал, просто... -Боишься? -Нет, - я поднимаю взгляд. - Может, в какой-то мере, да... Но, если честно, мне кажется, что я ещё не готов, что всё, что я сейчас пишу, - это лишь подготовка к чему-то большему. Понимаешь? -Понимаю, - Шлюха делает неторопливый глоток. - Зачем ты гонишься, Космо? -Ни за чем, - растерянно отвечаю я. -Знаешь, я держу этот Дом уже много лет, несколько десятков. Ко мне приходят по разным причинам, но почти все мои клиенты хотят одного. Догадываешься чего? Я пожимаю плечами. -Быть счастливыми. Но все, кто приходит ко мне, думают, что счастье было либо в прошлом, либо будет в будущем. Например, после моих процедур. Это льстит, не спорю. Но как бы мне ни хотелось думать, что я продаю счастье, я отчётливо понимаю, что даю клиентам лишь передышку. Я не могу сделать их счастливыми, я даю им лишь иллюзию счастья. Вот ты, Космо, приходишь ко мне играть. Это делает тебя счастливым? -Ну... я играю музыку и... -Нет. Это делает тебя счастливым? - Шлюха выделяет «это». - Чего на самом деле тебе не хватает для счастья? Ведь ты теперь окружён творчеством. -Признания? -Ты спрашиваешь меня? - Шлюха улыбается. - Признание - это хорошо. -А что, как ты думаешь, нужно тому, кто рисует на стенах? Признание ему точно не нужно. -Я не знаю. Я не угадываю мысли. Я неплохо разбираюсь в людях, но человек - это не загадка, это сборник загадок, ответы которых постоянно меняются. Я могу ошибаться, но я думаю, что тебе и тому, кто рисует на стенах, нужно одно и то же. -Что? Шлюха пожимает плечом и делает глоток. За окном вспыхивает молния. Когда я собираюсь уходить, Шлюха бросает взгляд в окно: -Поливает... Уверен, что хочешь промокнуть? Могу предложить остаться. -На сегодня я больше не твой клиент. -Не хочешь побыть гостем? Я теряюсь. Это выглядит странно со стороны Шлюхи. Стать гостем... Будто в этом какой-то нездоровый интерес, что ли. Но Шлюха всегда ведёт себя вежливо и ничего такого... -Я откажусь, спасибо, - пытаюсь не выдать своё смятение. Шлюха всё понимает и улыбается: -Не думай ничего такого. Мне нравится с тобой общаться. Ты другой, открытый, немного наивный. В Доме бывало всякое. Вокруг меня только тени да клиенты. Ты как новое дыхание для меня. Мне будет приятно, если ты будешь заглядывать иногда, будем пить чай и обсуждать всякое... -Л-ладно... Неловкость не пропадает. А просьба делает меня грустным. Я касаюсь голого плеча Шлюхи, чтобы как-то подбодрить, чувствуя вину за свой отказ, и вдруг ощущаю, как тонкая нить рвётся в полотне моей души и вытягивается из него. Меня пронзает такая тонкая печаль... -Тебе говорили, что в твоих глазах звёзды? - Шлюха смотрит на меня. -Это моя особенность. Шлюха улыбается. Улыбается, как всегда, и только сейчас я понимаю, что искусно созданная маска, настолько идеальна, что даже глаза едва ли выдают тоску, но я чувствую, что на самом деле происходит внутри этого тонкого создания. Это пугает и завораживает одновременно. Шлюха убирает мою руку. Накинув капюшон, заворачиваю за Дом Шлюхи. Поливает знатно. Я всё ещё не могу отойти от прочувствованного. Хотелось ли мне видеть Шлюху в таком состоянии или я правда ощутил нечто глубинное? Если это так, то моя особенность совсем в ином. Стоит ли мне рассказать об этом Хирургу или лучше разобраться с этим самому? И зачем я нужен Шлюхе? Мне всегда думалось, что Шлюхе нужны клиенты, а оказывается, нужны люди. Человек. Друг. Мы так просто забываем, что окружающие тоже всего лишь люди. Я никогда не задумывался, есть ли у Шлюхи друзья. Наверное, это невыносимо сложно - быть окружённым людьми, давать им то, чего они хотят, но при этом оставаться одиноким. Шлюха - это просто человек, по-своему раненная птица. Мимолётный взгляд влево и я замечаю тёмную фигуру напротив стены. Между нами метров тридцать. Фигура под дождём хаотично движется у стены, размашисто, то приближаясь, то отдаляясь от неё, и я не сразу понимаю, что фигура рисует. Как только эта мысль молнией пронзает меня, меня передёргивает. Это тот самый таинственный художник. Фигура поворачивается на меня, и я понимаю, что она меня видит. Доля секунды, и я, поддаваясь неведомому страху, разворачиваюсь и скрываюсь за углом. Так глупо! Но я прячусь за стеной, чтобы она меня не увидела. Нет, я не боюсь фигуру. Я будто только что своим нелепым присутствием нарушил что-то святое, тайное, личное. Я слышу шаги. Выглядываю из-за угла и вижу, как фигура проносится мимо, не замечая меня. Во всём чёрном, худая, достаточно высокая. Кто это? Похоже на кого-то из мух. Но чтобы муха... Я выхожу из своего укрытия и приближаюсь к стене. Я так и думал. Работа не окончена, я всё испортил. Как я мог? Замечаю сумку с баллончиками краски внутри. Беру одну. Страстное желание добавить немного себя в изображение, но я не поддаюсь этому чувству. У стены лежит ещё один баллончик, брошенный. Кладу его в сумку. Надеюсь, что фигура вернётся. Дождь льёт, а я стою и мокну, ожидая встречи с тем, кого так долго искал. Очень волнуюсь. Сердце стучит в ушах. Мои кроссовки уже промокли, и я шмыгаю носом. Ладно, я эту кашу заварил, мне и расхлёбывать. Что-нибудь придумаю, не зря же голова на плечах. Беру его сумку и бегу обратно к Шлюхе. Взбегаю, нет, взлетаю по ступеням, тяну на себя тяжёлую входную дверь Дома и врываюсь в пустой холл. -Я нашёл его, Шлюха! Я нашёл! - кричу, оглядываясь по сторонам. Из ближайшей к стойке двери неспешно выглядывает Шлюха. Я трясу сумкой. - Я встретил этого художника! Шлюха выходит из комнаты и с любопытством смотрит на меня: -Ты украл его сумку? -Нет, я... Я украл его сумку? Нет, я просто.... Я напугал его, - осторожно ставлю сумку на пол, будто внутри неё целая жизнь. - А он не вернулся. Я обязательно верну её. Шлюха смотрит на меня, потом на сумку, потом снова на меня: -Ты промок. -А? Да. -Мне высушить твою одежду? Горячий чай? Ванна? Вопросы Шлюхи звучат естественно, вежливо и гостеприимно, но будто Шлюха сейчас продаёт свои услуги, тем самым защищая себя от... меня? -Я тебя обидел? Шлюха тут же улыбается, но я-то теперь знаю маски. -Не ври мне, - я не даю даже слова сказать, поднимаю сумку с пола, готовясь уходить. - Что я сделал? Шлюха, всё так же продолжая улыбаться, подходит ко мне и берёт сумку за ручку, едва потянув её на себя, но я не отпускаю сумку. Я хочу во всём разобраться. -Ты бегал за призраком, за божеством, которого выдумал. Ты отвернулся от меня к человеку, которого даже не знаешь... Тебе когда-нибудь говорили, что недостаточно хорош для кого-то?.. Или чего-то? Думаю, нет. Ты талантлив, Космо, твой талант покоряет любого. -Я не думал... Я не хотел тебя обидеть, Шлюха, просто... Мы же не в детском саду. Дружба не возникает только потому, что кто-то предлагает дружить. Шлюха смеётся, а мне от этого смеха становится больно. Весь смех Шлюхи пронизан отчаянием. -Ты хороший человек... -Не надо, - Шлюха прерывает меня, не переставая улыбаться. - Жалость - это позорно. -Я дурак! - отпускаю сумку и виновато смотрю в пол. - Пожалуйста, не улыбайся. Тебе ведь больно. -Я не могу выполнить твою просьбу. Поднимаю голову. -Когда мне больно, я улыбаюсь. Сначала Шлюха отводит меня в ванную и даёт сухую одежду, забирая мою сушиться. -Мне нужно проветрить голову, - Шлюха впервые говорит устало и действует не совсем гостеприимно. - Вот ключ, - кладёт его на раковину. - Можешь лечь спать там, если захочешь. Чайник и угощения, как всегда, внизу. -Ты надолго? Куда? -Просто проветрить голову. Скоро буду. Шлюха теперь не улыбается, и я чувствую в воздухе тревогу. Мою тревогу. Шлюха выглядит человеком хрупким: худым, тонким. Но характер Шлюхи стальной, не пробьёшь. Однако глубоко внутри есть слабина. Не слабость, а именно слабина, пробоина, которая появилась по стечению жизненных обстоятельств. И я узнал о ней, когда коснулся плеча Шлюхи. Эту пробоину Шлюха тщательно маскирует, скрывая ото всех и от себя, выстроив крепость, а вокруг целый город из масок и выдуманных реакций. Это стало стилем жизни. Но я, как солнечный свет, пробился сквозь толщу камней в подземелье и чуть коснулся истинной глубинности человека. Шлюхе это не понравилось. Никому бы не понравилось. Я решаю не ложиться спать, пока не вернётся Шлюха. У Шлюхи дар - давать людям том, чего они хотят. А я, возможно, могу понять, что внутри них происходит. Из нас бы получился отличный тандем. Но я бы не выдержал. Шлюха черствее. Возможно, из-за продолжительной работы с тенями... или людьми. Слышу, как открывается и тяжело закрывается входная дверь. Осторожно выглядываю из комнаты за стойкой. Если это очередной посетитель, не хочу быть засвеченным. К лестнице Шлюха идёт, таща на себе тело. Худая фигура в чёрном заплетается, будто неприлично пьяна. Я не знаю, стоит ли мне помочь. Люди иногда не принимают помощь от тех, кто их ранил. Но Шлюха опережает меня: -Ключ от четыреста третьей! Живо! Я тут же бросаюсь к стойке и хватаю нужный ключ, бегу по лестнице, опережая пару, и открываю дверь. У двери покорно жду, когда они поднимутся. Как швейцар. Шлюха вваливает тело внутрь и захлопывает передо мной дверь, едва не ударив меня ей по носу. Я жду. Шлюха выходит из комнаты тихо, спустя лишь несколько минут и бесшумно закрывает за собой дверь. -Кто это? - шёпотом спрашиваю я. -Мой клиент, - Шлюха недовольно сверкает на меня глазами. Этот клиент уж очень похож на ночную фигуру. Но я могу ошибаться. В конце концов, я видел лишь чёрный силуэт на чёрном фоне города. -Я... я ждал тебя. Только сейчас замечаю, что Шлюха держит в руках чёрную одежду. Приведённый явно из мух. -У меня появилась работа, - Шлюха протискивается мимо меня и начинает спускаться вниз. Я стою ещё несколько секунд, сомневаясь, как поступить правильно. Я разворачиваюсь и поднимаюсь в свою комнату. В моей комнате компанию мне составляет гитара. Шлюхе, наверное, показалось хорошей идеей перенести её сюда. Но играть мне не хочется. Каково это - постоянно думать о других? И думает ли Шлюха о себе? А если нет, то кто думает о Шлюхе? Мне становится грустно. Будто я проваливаюсь в какую-то тоску, когда знаешь, что ситуация отвратительна, но помочь не в силах... Я проваливаюсь в сон. Когда просыпаюсь утром, на столе уже стоит завтрак. Я ем и спускаюсь вниз. За стойкой - тень. Она не даёт мне войти в комнату, так что я просто осматриваюсь, стоя на одном месте. Звать не хочется. Шлюха спускается по лестнице, замечает меня: -Доброе утро, Космо! Как спалось? Шлюхе потребовалось всего несколько часов ночи, чтобы снова вернуть себя в своё прежнее состояние. Мне хочется сказать, что со мной можно не притворяться, что я знаю скрываемую боль, но отвечаю лишь: -Хорошо. -Собираешься уходить? - Шлюха проплывает к стойке. -Я бы хотел порепетировать. Можно комнату? -Конечно. Оплата вперёд. Я достаю кристаллы из кармана и кладу их на стойку. Мы обмениваемся ключами. Поднимаюсь по лестнице, оборачиваюсь. Шлюха занимается привычными делами, будто ночью между нами не было грозы. Всё-таки слабые люди очень сильные. Я пытаюсь наиграть что-то очень простое, но музыка в этот раз мне явно не поддаётся. У двери стоит чёрная сумка, которая то и дело привлекает моё внимание. Чёрт, я знаю, что он тут. А если это не он? Хлопаю по гитаре и прислушиваюсь к тишине, будто она должна мне что-то сказать. В этой комнате глухо, отчего кажется, что глухо во всём Доме. Осторожно, словно вор приоткрываю дверь и прислушиваюсь к звукам. Ничего. Я стою так ещё несколько минут, не доверяя своим ушам. Я беру свою гитару и выхожу на лестничный пролёт. Снова жду хоть единого звука. Потом осторожно, медленно спускаюсь по одной ступеньке к тому самому номеру. Прикладываюсь ухом к двери. Тихо... Ручка вдруг начинает поворачиваться, я отскакиваю и прижимаюсь к стене. Это глупо. Не заметить меня невозможно. Из комнаты выходит Шлюха и, увидев меня, закрывает за собой. Держась за ручку двери, второй рукой придерживает дверь, будто не хочет, чтобы из комнаты ненароком кто-то вышел. Шлюха безо всякого одобрения смотрит на меня, прекрасно понимая, что я тут делаю. -Будь добр, не порть мою репутацию. Ты его здесь не видел. Шлюха произносит это уверенно, твёрдо. Это не просьба, не приказ, а само собой разумеющееся дело. Я киваю и спускаюсь вниз. Шлюха спускается за мной и, кажется, немного нервничает или злится. Трудно понять. -Что-то ещё желаешь? - улыбка натянута сильнее обычного, и в этот раз Шлюха этого не скрывает. Может, понимает, что теперь скрывать свои истинные чувства от меня бесполезно? Или просто не видит в этом смысла. -Ты сдаёшь музыкальную комнату кому-то ещё? -Я не могу ответить тебе на этот вопрос. -Да, конечно... - нервничаю теперь тут я. - Я могу попросить тебя никому её не сдавать, кроме меня? Некоторое время. Я заплачу, сколько нужно. -Это будет очень дорого, тем более, что «некоторое время» - понятие растянутое. Ты уверен, что тебе хватит кристаллов? Я мотаю головой, в которую тут же приходит идея получить кристаллы, снова вернувшись к азартным играм. Шлюха словно считывает это: -Думаешь вернуться к играм? Ну, и дурак же ты, Космо! Что хочешь прятать в комнате? -Сумку, - нерешительно, после паузы отвечаю я. Шлюха тяжело вздыхает. Выдох - осознание того, что от этой истории я не отстану и надо как-то помочь. -Сохраню её у себя. Выйдет гораздо дешевле. Мы договариваемся о цене, и я ухожу. Я знаю, что это ещё не конец. Я, наверное, знаю, кто этот мистический ночной художник. Но я не знаю, что мне с этим делать и зачем мне это всё. А ещё всем этим я задел чувства Шлюхи. Это меня тяготит больше всего. Я ведь не хотел ничего такого. Я просто думал о том, что хочу я, а не о том, что это может причинить другому человеку. Шлюха всегда помогает. Да, берёт часто за свою помощь, но ведь помогает. Не думаю, что мог бы обратиться со своими просьбами к кому-то из отряда... Может быть, дружба Шлюхи и продажная, но я знаю, что на такие отношения можно положиться. Почему я не попрошу Шлюху просто передать эту чёртову сумку? Во-первых, я уверен, что Шлюха мне откажет. Во-вторых, я уверен, что Шлюха хочет оставаться вне этой истории, и я не могу не уважать этого желания. В-третьих, у этого ночного художника могут возникнуть вопросы. Я стараюсь обходить Дома Шлюхи стороной. Словно я споткнулся по дороге своей жизни и чуть не улетел в кювет. Я больше занимаюсь музыкой со своим отрядом. Мне там рады, и все приветствуют мою инициативность. Им не хватало меня и моих идей, моего ответственного подхода. Их положительное настроение заряжает и отвлекает меня. Иногда, правда, бывают тяжёлые дни, когда не ладится, всё будто падает из рук, но и эти дни я преодолеваю с лёгкостью. Время пролетает. Я решаю зайти к Шлюхе в Дом, попрактиковаться на барабанах. Барабанов в Доме нет, так что мы договариваемся, что я сам перетащу стойку. И вот я уже в несколько заходов тащу на себе всё, что может мне пригодиться. Мог бы я доплатить, чтобы это стало заботой Шлюхи? Наверное, мог бы, но, во-первых, я стал менее расточительным, а во-вторых, чувство вины перед Шлюхой не покидает меня, и хоть мы и сохраняем чисто деловые отношения, я всё равно чувствую себя неловко за это всё. Я тащу на себе бас-том. Жутко неудобно. Я уже устал таскаться туда-сюда и знаю, что после всех этих переносов играть уже не будет сил, а за комнату платить придётся. Жарко, хотя на улице отличная погода. Это я успел вспотеть, пока таскал инструмент. На голове у меня капюшон, я чувствую, как пот скатывается от моего виска по скуле, потом на шею и за ворот. Начинаю вертеть головой, чтобы скинуть капюшон и проветрить хотя бы голову. До Дома Шлюхи не так уж далеко. Капюшон падает, и я краем глаза замечаю справа человека. Я тут же узнаю место. И его. Он стоит напротив разрисованной им же стены и смотрит на неё, не замечая меня. Ну, а что ещё ему делать? Рисовать-то нечем. Я замираю и разворачиваюсь на него. Что сказать? «Классная работа!» Или, может быть, «это я тебя тогда напугал». А может, признаться, что я ловил его изображения по всему городу как сумасшедший? Он правда не видит меня или только делает вид? -Знаешь, кто нарисовал? - громко спрашиваю я. Он поворачивается ко мне. Спокойно-невозмутимое лицо. Том сползает, и я подпираю его коленом, чтобы он не упал окончательно. Парень молчит недолго. -Стою и думаю, - отвечает он, - кто ж мог так изуродовать стену. Его ответ меня смущает. Может, я ошибся и это было не он. -А мне нравится, - пожимаю плечами. Ещё раз подпираю сумку с инструментом и прохожу чуть-чуть, а потом останавливаюсь. Это не может быть не он. - Думаешь, у кладбища тоже он? Он сейчас что-то ответит, растеряется, и я пойму, что это точно он. -У кладбища? - его лицо остаётся невозмутимым. -Ну, да. Не видел? -Давно не гулял у кладбища. Я поджимаю губы. Кажется, он. Или мне просто хочется в это верить. Когда я затаскиваю сумку и устанавливаю всё, выхожу на лестницу и слышу, как в фойе Шлюха общается с ним. Теперь я знаю его голос. Сейчас мне хочется встретиться с ним снова, и я жду, когда разговор утихнет. Слышу, как закрывается входная дверь, и спускаюсь. Отдаю ключ Шлюхе. Шлюха ведёт себя как обычно, но я замечаю лёгкую слежку за моими движениями. Я стараюсь мило улыбаться и не вызывать подозрений. Я ведь милый и неподозрительный. Наверное, это-то и подозрительно. Выхожу из Дома Шлюхи. Он ходит сюда, а мне нужно передать ему сумку. Конечно, сумка - это предлог. Что бы я услышал от Шлюхи? Что мне нужно заниматься собой. В моём представлении ночной художник - это некий Творец, именно с большой буквы, загадочный, как сама ночь, со своим складом ума, видением, за которым мне не угнаться, но которое так тонко играет на струнах моей души. Однако, кто он? Похоже, что муха. И это выглядит невозможным. Худой, с беспристрастным выражением лица, скупой на эмоции, неприветливый... Как клякса на наброске. Я думал, что художник, в какой бы сфере он ни был, должен быть открытый миру, но он закрыт от него на замок, а ключ выброшен. Впрочем, в отряде Жабы каждый открыт по-своему. У нас внутри есть жёсткая негласная конкуренция. Я думаю, что именно поэтому меня берут всюду, но нигде я не играю главной роли. Я нужен, но не настолько, чтобы дать мне первенство. Наверное, такая конкуренция должна мотивировать, но на меня она сейчас лишь давит, поэтому я занимаюсь музыкой тогда, когда к ней лежит моя душа. То есть почти всегда. Музыка заряжает меня, а не то, что я могу быть лучше кого-то, хотя, наверное, раз уж я играю на многих музыкальных инструментах, я уже лучше кого-то. Мне это даётся легко и свободно, будто я был создан для музыки. Чувствую ли я зависть остальных? Нет. Пока нет. Но любое творчество связано с признанием, а значит и с эгоизмом. Возможно, рано или поздно я, сам того не ведая, задену чьё-то эго. Если уже не задел. Но я хочу быть вне всего этого. Такое отношение порождает интриги и подлость, сплетни, а они сковывают, направляя энергию в совсем иное русло, оставляя на творчество лишь несколько тонких струек. Я не хочу так. Художник должен быть свободен. От предрассудков. Художник не должен бояться. Художник должен творить. Я встречаю его снова случайно. Хотя это нельзя назвать чистым совпадением, ведь я знаю, что он ходит в Дом Шлюхи, и я хожу туда же. Каждый раз я надеюсь встретить его там и передать эту злосчастную сумку, которая уже начала тяжелеть от груза моего безответственного поведения перед ним. Но я не предпринимаю никаких попыток, чтобы встретиться с ним нарочно. Мне хочется верить, что мне и в этот раз повезёт. И мне везёт. Я заканчиваю свою соло-репетицию и спускаюсь вниз. Дверь в одну из комнат чуть приоткрыта, а это заставляет обратить внимание, что внутри. Всегда интересно, что за дверью, если дверь всегда заперта. Он ходит по комнате, собирая вещи. Я узнаю его моментально. Осторожно отхожу подальше от двери и бегу за сумкой. Шлюха смотрит на меня, всё понимая. Спокойно отдаёт мне сумку, но во взгляде так и читается «не приплетай меня». А я и не собираюсь. Осторожно приоткрываю дверь, но в комнате его нет. Слышу воду в ванной. Ставлю сумку в коридоре за стену и жду. Он выходит и замирает. Впервые вижу его испуганные глаза. -Привет! - я улыбаюсь. - Я принёс тебе кое-что. -Я тебя не знаю, - он снова становится невозмутимо-холодным и начинает запихивать вещи в сумку. Но пока я его тут ждал, я успел рассмотреть комнату и не мог не заметить его холсты. Это точно он. Я достаю сумку и бросаю её в комнату. Почему бросаю? Наверное, потому что я немного боюсь его реакции. Он не выглядит дружелюбным, а меня, наверное, посчитает вором. -Что это? - спрашивает он, обернувшись на звук. -Это твоё, - я будто пытаюсь его в этом убедить. Он усмехается: -Нет. Держит лицо таинственного художника. Понимаю. Но мне-то что тогда делать с его сумкой? -Ты забыл её, когда расписывал стену. Я забрал, чтобы потом вернуть тебе. И вот - удачный случай. Снова улыбаюсь. Мне хочется сейчас рассказать ему всё: как я искал его работу по всему городу словно сокровища, как думал, кто может быть их автором, как он вывел меня из творческого застоя, как... Он подскакивает ко мне и свирепо прикладывает меня к стене. Безжалостно, дико, будто он сейчас меня побьёт. Это лишь подтверждает, что он ночной художник. Эта мысль перебивает мой страх. Он так старательно пытается держать лицо, не заинтересованное во всём происходящем, что меня это даже немного веселит. -Нет, ну, если это не твоё, я заберу. Я мог и обознаться. Он отпускает меня, и, когда я беру сумку, чувствую, как он следит за моими движениями. Оборачиваюсь на него: -Может, знаешь, чья это? -Это моя, - он говорит тихо, с какой-то смесью злобы и вины. -Ты нормальный? Зачем тогда надо было прикладывать меня к стене? Творческие люди странные. Я тоже странный? -Ты мне её отдашь? - он выглядит серьёзным, будто, если я сейчас ему откажу, он снова приложит меня к стене и поправит моё лицо. -Да, она мне не нужна, - я ставлю сумку обратно на пол и иду к двери. - Я Космос, кстати. -Понятно, - недовольно отвечает он. -А ты кто? -Послушай! - он начинает тыкать мне пальцем в грудь, и я улавливаю заранее всё, что он хочет мне сказать, поэтому не даю ему этого сделать: -То, что происходит в Доме Шлюхи, остаётся в Доме Шлюхи. Я доволен. Я доволен, что нашёл его и что отдал ему сумку. Ничего особенного, и я чувствую себя счастливым. Я жду от него слова благодарности, но, видимо, он совсем про них забыл. От радости. -Спасибо тебе, добрый человек! - говорю себе я вместо него. - Пожалуйста, - отвечаю себе же. - Э-э... добрый человек. Сам себе пожимаю руку. -Ага, - бурчит он и выходит из комнаты, чуть задевая меня сумками. Я не ищу особой встречи с ним, но знаю, что, если встреча будет, она будет особенной. Точнее, мне в это хочется верить. Я вернул ему сумку, как и хотел, но между нами, как это чувствую я, осталось много недосказанности. То есть... Я чувствую, что я должен многое ему сказать. Но он не выглядит как человек, который хотел бы меня послушать, а я не люблю навязываться. Я пытаюсь отвлечься от всех этих мыслей. Всё-таки мы с ним разные. Да и я представлял его совсем по-другому. Другим. Но мне всё кажется, что он что-то прячет. Прячет как синоним слова «бережёт». Внутри себя. И на самом деле он не такой, каким мне видится. Или мне просто хочется в это верить. Я реже появляюсь у Шлюхи, хотя и не забрасываю Дом насовсем, и чаще вылезаю на природу. Ловлю вдохновение на закатных крышах, под ночными фонарями города и в лесу. Там-то в лесу я в очередной раз натыкаюсь на него. Это уходящие дни золотой осени, когда солнце ещё старается радовать нас тёплыми лучами, а ветер холодом отрезвляет. Совсем скоро станет дождливо. Я спускаюсь к озеру со своей гитарой. Вода, в любом её состоянии, не только успокаивает, но и вдохновляет. В её невозмутимой глади слишком много смыслов, чтобы я их мог уловить. Но мне нравится не ловить, не угадывать смыслы, а чувствовать их, поддавать им. Спускаясь, уже замечаю знакомую фигуру. Он стоит у дерева и курит, я прохожу поодаль. Он меня не замечает. Но мне хочется с ним заговорить. -Угостишь? - обращаюсь я к нему. Я не курю. -Последняя, - он даже не оборачивается, отвечая так буднично, словно у него просят сигареты слишком часто, чтобы оставаться щедрым. -Не против, если я тут заземлюсь? Тут солнце греет. Расположиться тут не очень хорошая идея. На земле сыро. -Валяй, - отвечает он, всё продолжая смотреть в выбранное им направление, давая понять своей интонацией, что составлять мне тут компанию он не намерен. Делает нервную затяжку, а я тем временем расчехляю гитару, кладу чехол на землю, сажусь и... Он оборачивается сразу же, как только мои пальцы касаются струн. Я не останавливаюсь, но меня радует, что я заставляю его обернуться. Как я заметил его через картины, так и он заметил меня через мою музыку. Он приближается ко мне. Я не перестаю играть. Когда он подходит ближе, я останавливаюсь, встаю, и он замирает на месте. -Играешь? - спрашиваю я, чуть протягивая гитару вперёд. -Нет. -Понравилось? Мне хочется услышать его слова одобрения, его похвалу мне, но он будто сомневается. Не во мне, а стоит ли это говорить. -Да. Улыбаюсь. -Сыграть ещё? Или ты хочешь сам попробовать? Я протягиваю ему гитару, он берёт её неуверенно, растерянно проводит пальцами поперёк струн, извлекая из них знакомый звук. А потом ещё раз, словно не верит, что музыка исходит из этого предмета. -Как тебя зовут? - спрашиваю я. -Цеце, - заворожённо отвечает он. Передо мной сейчас совсем другой человек. Не тот, кого я видел у расписанной стены, не тот, кому я отдал сумку, а совсем другой. -А я Космос, - повторяю своё имя на случай, если он забыл, - но для своих просто Космо. Он вдруг прекращает перебирать струны, и гитара вываливается из его рук. Я ловко подхватываю её. -Спасибо, - обрывисто кидает он мне и поднимается, удаляясь. -Эй, ты чего? Я совсем его не понимаю. Что произошло? Он не оборачивается, словно меня и нет вовсе. -Хочешь, я научу тебя играть? - кричу ему в спину. Он замирает, оборачивается и стремительно подбегает ко мне. Нет, он не хочет меня ударить. -Ты правда можешь научить? -Да. Он снова меняется, превращаясь в того самого Цеце, которому я передал сумку, и сухо произносит: -Я заплачу тебе, если об этом никто не узнает. Поражаюсь его предложению. Мне и в голову не приходило требовать с него денег. -Спасибо, конечно, за твою щедрость, но, вообще-то, я это так, по-дружески. -Я муха, - зачем-то он напоминает мне об этом очевидном факте своей жизни, который я, видимо, забыл принять во внимание. -Я знаю, - пожимаю плечами. Мне этот факт кажется совершенно незначимым. -Мне нельзя играть. Это странно. Что значит «нельзя играть»? Его за это, что, побьют? -Я не понял, - говорю я, - ты отказываешься или нет? Чем дольше я с ним общаюсь, тем меньше я его понимаю. Это тоже странно. Его картины я понимаю, кажется, достаточно хорошо. Впрочем, каждый понимает творчество по-своему. Нельзя понять творчество правильно или неправильно. -Чёрт, чёрт! - ругает она, ища сигареты. - Чёрт! Это выглядит забавным. Он снова превращается в того Цеце, которого заинтересовала гитара. В живого. В правдивого. -Да ладно, успокойся, я никому не скажу. Мне в целом-то всё равно. Просто если захочешь научиться, найди меня. Космос, - повторяю ещё раз, чтобы он запомнил наверняка. - Для своих Космо. Надеюсь, ты запомнил. -Ага, - кивает он растерянно и уходит, не прощаясь, снова превратившись в Цеце, что был в комнате Дома Шлюхи. Я слабо, но всё-таки верю, что он решится научиться играть на гитаре. Мне хочется передать что-то ему - человеку, который вывел меня из кризиса. Это не из чувства долга. Мне хочется тоже ему в чём-то помочь, как он помог мне. Будто только мы можем помочь друг другу. Однако он, как истинный творец, удивляет меня. Он не просто находит меня, а бесцеремонно проникает на Луг - наш район. Да, он приходит ко мне, чтобы учиться. Но в этот момент ни я, ни он не осознаём, что мы оба учимся чему-то более важному. У меня не было друга. У него не было друга. И вот мы наконец-то сошлись. Мне снова везёт. Может, это непривычно для этого города, но мне всё время хочется всем помочь. Даже когда не просят. Может, у каждого в этом городе есть предназначение? Может, я здесь ,чтобы помогать? А может, нет никакого предназначения и мы придумываем его себе сами, в зависимости от того, что можем дать сейчас. Сначала мне казалось, что моё предназначение - музыка. Так и было. Но после того, как мне удалось коснуться, едва задеть глубину души Шлюхи, мне стало казаться, что и я сам могу быть полезен в куда более глубинном смысле. Все эти аспекты сплетаются в моём общении с Цеце. Я пытаюсь разгадать его, но он всегда прячет от меня какую-то сторону. То ли стесняется, то ли боится. Но я знаю, что и эту, так отчаянно скрываемую часть его жизни, я, как его надёжный друг, приму. Иногда я думаю, что все мы куда глубже, чем кажемся. То, какими мы представляемся в первые секунды, минуты, дни и даже года, не отображают всей сути. Наверное, потому что наша суть как океан. Что-то всплывает, что-то уходит на дно. Наша суть в постоянном движении, как всё в природе, и охватить её разом невозможно. Это и прекрасно, и грустно одновременно. Так, например, я встречаюсь с Календулой. В нашу первую встречу она оставляет о себе крайне неприятное впечатление. Парни из её отряда дерутся из-за неё, а ей это нравится. Как же нужно не любить их, чтобы получать удовольствие от такого? Или взять, к примеру, Мрак. Я замечаю её в разных частях города, в разном состоянии. Я слышал о ней немного, пожалуй, всё больше слухи, но ничего приятного. Когда она поскальзывается, я, находясь рядом, автоматически подхватываю её, касаясь её голой кисти. И меня словно бьёт. Нет, не током, а леденящей волной, словно мои пальцы только что коснулись чего-то замёрзшего. Наши взгляды встречаются, она выдёргивает руку и стремительно уходит. Этот холод мне ни о чём не говорит и говорит о многом. Я будто могу увидеть то, что невидно другим. Цеце всё отлично схватывает, но всегда стесняется. Это даже смешно выглядит. Над мухами никто не смеётся, потому что они не выглядят смешными. Но в музыке Цеце всегда тот третий тип Цеце, который взял у меня гитару в лесу. Только этот третий тип пока неуверенный, неокрепший. Поэтому я всегда стараюсь подбадривать его, ведь он действительно проделывает большую работу. И мне хочется, чтобы он это знал. Иногда он напоминает мне, что он муха, что всё, что о них говорят, - правда. Но почему меня это должно волновать, если со мной он совсем другой? Мне хочется, чтобы он чувствовал себя более свободным, а он вечно в каких-то тисках. Я говорю ему, что он всегда может уйти от Паука, но он воспринимает это предложение в штыки. Почему? Загадка. Зачем быть там, где плохо? Не лучше ли уйти от туда? Лучше, да, но не легче. Впереди неизвестность, а плохо, хоть оно и плохо, представляется чем-то давно изученным и понятным. Я понимаю и не понимаю его, но всегда желаю ему лучшего. Каждый достоин быть счастливым, особенно в городе, которому на всех плевать. Цеце говорит, что Жабья икра мной пользуется. В том плане, что не дают мне шанса показать себя полностью. Я замена, подмена, помощь, второй план. Но дать мне полную свободу самовыразиться так, как я могу и хочу, они не дают, потому что боятся. Конкуренции. Потому что в такой конкуренции мне нет равных, и я уделаю их в два счёта. Я знаю, что могу больше, и меня тяготит, что я не могу это больше проявить, но я не думаю, что... Впрочем, я, скорее, соглашусь. И поскольку я развиваюсь, я предлагаю Цеце устроить наш с ним концерт, с нашей музыкой, нашими песнями. Но он снова боится. В нём столько страха. Это я понял давно. Как Шлюха скрывает свою боль под горой масок, так и Цеце скрывает свой страх под маской безразличия. Мы договариваемся с Цеце, что нашу с ним музыку я сыграю со своими. Это то, что в народе называется компромиссом - когда обе стороны делают вид, что их устраивают условия. Со своими я играю давно. А со своей музыкой мне хочется выступить именно с Цеце. Он обещает прийти. И приходит. Пока мы играем, а в моём отряде никто не знает, что музыка принадлежит мне и Цеце, и, вообще, наш с Цеце тандем - секрет, я ищу его в толпе. Нахожу и слежу за его реакцией. Он сдержан, и в темноте под световыми лучами не очень-то видно его бледное лицо, но мне хочется верить, что он кайфует. Потом он вдруг резко подрывается и покидает зал. Я провожаю его озадаченным взглядом, но доигрываю песню. Потом прошу прощения у ребят и бегу к выходу. Я уверен, что что-то сподвигло его уйти. Я хватаю его за руку, и меня пробирает уже знакомый холод. Отпускаю руку. -Как тебе? Он потерян и напуган. Что-то явно пошло не так. -Что случилось? - уже пугаюсь я. Что-то связанное с Пауком? -Я ухожу, - мешкается он, не смотря на меня. -Нет, погоди, - я снова хватаю его за руку. Нет, это не рука холодная, это холод внутри. -Отвали! - он грубо отпихивает меня. Так он никогда не обращался со мной. Это делает мне больно. Он делает мне больно. Он делает мне больно, потому что кто-то сделал больно ему. -Цеце! - зову его, но он сбегает. Он реально сбегает от меня. Я уже привык к тому, что в городе мы всегда ведём себя так, словно незнакомы. Он даже не смотрит в мою сторону, когда я прохожу. Кажется, эта маска безразличия срослась с его истинным лицом. Но что случилось сейчас? Его оскорбило то, что я пошёл за ним? Но, вроде, нас никто не видел... Или что? Не понимаю. Я не люблю недосказанность и игнор. Ему-то всё ясно. Здóрово! Но, может, он ещё объяснит мне? Я знаю, что заслуживаю этого. Ведь он мой друг. На следующий день я жду его в нашем бункере на репетицию. Но он не приходит. Я жду его и на следующий день. И день после него... Нет, он не придёт. Он не хочет со мной говорить. Он поступает как трус. И это злит меня. Что бы он сделал на моём месте? Оставил всё как есть. Натянул бы свою маску и зажил бы, как бы он выразился, привычной жизнью мухи. Но мы разные. И такое его поведение меня не устраивает. Он нужен мне, даже если у него не всё хорошо. И я нужен ему, особенно когда у него не всё хорошо. Я решаю сделать то, чему он, конечно, не будет рад. Я решаю обратиться к Пауку. Цеце живёт в Паучьем Логове, но где его искать? Ответ на этот вопрос знает только его лидер, в остальных мухах я не могу быть настолько уверенным. И странно, я думаю, что другие члены отряда не стали бы мне помогать, но Паук поможет. Отыскать Паука несложно. Я лишь дожидаюсь очередного рингового боя, организуемого Жабой. На ринге дерутся двое. Муха и, кажется, Лезвие из отряда Календулы. Оглядываю присутствующих, чей вопль не прекращается. Цеце здесь нет. А вот Паук тут. Он стоит в самом дальнем от меня углу, чуть сбоку и тоже что-то кричит, эмоционально размахивая руками. Всё его тело сосредоточено на Мухе, он нервничает. Достаёт сигарету, берёт её в рот. Лезвие ударяет Муху кулаком, оставляя четыре пореза на его лице. Сигарета выпадает изо рта Паука, и он начинает махать руками, призывая остановиться, крича: -Сегодня без особенностей! Без особенностей! Жаба поднимается на ринг, и оба парня расходятся по углам. Паук склоняется к Мухе и говорит: -Соберись, тряпка! Я не слышу этих слов и плохо читаю по губам, но мне кажется, что он говорит именно это. Паук выходит из подвала. Я следую за ним. В подвале душно и накурено. Пахнет чужим потом, и голова кружится. Ночной город остужает и отрезвляет. Паук стоит у входа и закуривает. Его сигарета словно падающая звезда перемещается ото рта вниз. Меня он не замечает. Как к нему подступиться и что сказать? Привет, мне нужна твоя помощь. Судя по тому, что Цеце рассказывал мне о нём, Пауку глубоко плевать, если кому-то нужна помощь. Подвал взрывается криками, Паука передёргивает, и его сигарета, превращаясь в метеорит, сталкивается с землёй, окропляя её поверхность искрами. Паук даже не тушит её, ругается и возвращается ко входу. -Мне нужен Цеце, - тут же говорю я. Он поворачивает голову на меня так, словно только что меня заметил. Хмурится. -Ты кто? -Я из Жабьих. -Икра... Паук выглядит недовольным и моё присутствие его немного злит. Он пытается оттолкнуть меня, чтобы я дал ему пройти, но я хватаю его за руку. Словно зыбучий песок уходит из-под ног, я проваливаюсь в пустоту, и сердце, пропуская удары, вдруг начинает биться сильней. Он выдёргивает руку, словно коснулся чего-то мерзкого. На секунду в его глазах вспыхивает страх. Страх, который я только что почувствовал в нём. -Он мне должен и скрывается как трус, - я стараюсь звучать уверенно и правдоподобно. - Я не хочу решать этот вопрос через Жабу. Паук сглатывает слюну и делает шаг назад. -Что он натворил? -Это наше с ним дело. -Я его... -Просто отведи меня, я уверен, мы мирно разберёмся. Я знаю, что мой вид не вызывает страх. Я парень в жёлтом худи с кудрявой головой и улыбкой на лице. Такой я обычно. Но не сейчас. Не думаю, что Паук обращал на меня когда-то своё драгоценное внимание. Он не знает о моей особенности, а ведь у меня может быть любая. Хирург не выявил ничего такого. Впрочем, если я не в его отряде, значит я ему ни к чему... -Идём! - он разворачивается резко, так, что полы его плаща задевают меня. Я не мешкаюсь. Он идёт впереди. В быстроте его шага стучит поднимающаяся злоба. Между нами метра три, я иду по его левое плечо. Он долго не оборачивается. В какой-то момент мне даже начинает казаться, что он и вовсе забыл про меня. Но вот он поворачивается на меня, злобно сверкая глазами в ночи, и идёт дальше. Оборачивается всё чаще. Нелепое сравнение приходит мне в голову, словно я выгуливаю Паука как пса, который всё время проверяет, тут ли его хозяин. От этого мне хочется улыбнуться, но я вынужден сдержаться. Мы поднимаемся наверх дома, и Паук кулаком стучит в закрытую дверь. Он долбит так сильно и громко, что вот-вот проделает в ней дыру. Дверь открывается. Я стою за спиной Паука. -Какого хрена ты натворил? - Паук говорит сквозь зубы, выдавливая всю злость, которая скопилась в нём по дороге сюда. -Я даже не помню, как сюда добрался. Я мог натворить, что угодно. Голос Цеце хриплый от усталости, но безразличный. Он снова в своей маске безразличия, и только сейчас я понимаю, что ему приходится быть таким всё время, что он среди мух. Это, должно быть, невыносимо. Это не может не оставлять на нём отпечаток. -Тебя ищут, - пауза. - Жабья икра тебя ищет. Пауза. Пауза длиною в жизнь. Что он скажет? Он явно понял, что это я. Но что он скажет? Назовёт моё имя? Начнёт оправдываться? Возражать. Мне становится страшно за него. Что сделает ему Паук? -Не понимаю, о чём ты, - вот что он говорит. Маска срослась с его кожей идеально. Он знает, как действовать и что говорить. Противный запах сигарет. -Ты поговоришь с этой жабьей икрой, и если я узнаю, что ты... я тебя прихлопну. Паук отходит в сторону, и я встречаюсь взглядом с Цеце. Его глаза остаются прежними, ни единый мускул на его лице не дрогает. Он смотрит на меня как на пустое место. И я на секунду даже верю в то, что я для него - пустое место. -Кто это? Эти игры так продолжаться больше не могут. При Пауке нам не поговорить, так что я просто захожу в квартиру и закрываю за собой дверь. Прохожу в ближайшую комнату и сажусь на диван. Я не знаю, что говорить. Цеце садится на другой конец дивана. Долго молчим. Мы знаем, о чём мы молчим. -Я не буду спрашивать, что случилось, - сдержанно произношу я, стараясь не задеть его словом. - Если ты не хочешь делиться, пусть так. Но если тебе нужна моя помощь... то вот он я. Иногда сложно принять помощь, иногда сложно её предложить. Даже когда помощь очень нужна. Предлагая или принимая помощь, мы признаём, что находимся в уязвимом положении. Не каждый готов к тому осознанию. Цеце докуривает сигарету. Мне никогда не нравился их запах, но я всегда прощал ему эту слабость. -Я не вернусь к музыке, - со вздохом сообщает он мне. -Хорошо, - соглашаюсь я и встаю. Что я могу сказать? Мы оба взрослые люди, а это его обдуманное решение. Рад ли я такому исходу? Конечно, нет. Но всё, что я могу сделать, - это принять его. -Это всё? - спрашивает он меня бестактно. Маска медленно сползает с его лица. Вместе с кожей, к которой приросла. И я вижу, как ему больно. -Ты ничего не говоришь. Я тут бессилен. -Как ты нашёл меня? -Через Паука. -Ты напрямую вышел на Паука? - удивляется он. -Да. -И ты не испугался? -Нет. -Почему? Я не сразу нахожусь, что ответить. Слышал ли я про мух и Паука? Конечно. Но сам я на своей шкуре этого никогда не проверял. Цеце боится его, до смерти боится, возможно, от этого я испытываю к Пауку отвращение, но не боюсь его. А может чужие страхи нам не страшны. -Потому что я нужен тебе. Или потому что Паук для меня ничего не значит. Или потому что я его не знаю. Выбирай, что нравится больше. -Космо, пожалуйста, уходи. Ты слишком высокого мнения обо мне. Под маской он словно скрывает своё уродство, боится мне его показать. Думает, что иначе я... -А ты о себе слишком низкого. -Как ты не можешь понять? Я - муха, а муха - это отродье. Я хуже, чем ты можешь себе представить. Молчу. Он не хочет показать себя, боится выйти на свет. Но кто, как ни я, примет его, такого, какой он есть? Я нужен ему. И вот я здесь. -Я знаю, то есть я слышал, что делают мухи. Но я не верю просто словам. Наверное, что-то из этого правда, но правда часто обрастает... Из темноты он выскакивает ко мне на свет в своём истинном обличии: -Я изнасиловал девушку. Он произносит это тихо, едва слышно. -Что? -Из-за меня изнасиловали девушку, - он теперь не смотрит на меня, боится встретиться с моим осуждением. Я не верю ему. - Мы были пьяны. Мы - это мухи и, конечно, Паук. У меня болела нога... Он говорит, говорит, говорит.... Я слушаю его вполуха. Он пытается убедить меня в том, что он монстр. Он монстр? -Ты изнасиловал её? -Нет. Нет. Слушай, - он вскакивает с дивана, нервничая. - Моя слюна содержит яд. Она парализует человека, если попадает в кровь. Человек всё чувствует, всё понимает, но он обездвижен. Паук так использует меня, чтобы избивать других мух или для других пыток, чтобы никто не сопротивлялся. Паук приказал мне. Приказал, понимаешь? -Нет. Виноват ли палач, что рубит голову? -Меня бы избили. Он бы убил меня, если бы я не согласился. У меня не было выбора. Меня ведь не спрашивали, мне приказали, понимаешь? Впервые злость охватывает меня. Он боялся? Он? Боялся? А что испытывала она? Что было с ней, он не думал? Он думал о своей шкуре? Я подскакиваю к нему как дикий лев к испуганному шакалу, толкаю его, отчего он падает на диван. Я хватаю его за грудки и говорю ему прямо в его изуродованное правдой лицо: -Из-за тебя изнасиловали девушку, а ты говоришь, что боялся, что тебя побьют? -Пожалуйста, не говори так! Я не насиловал её. Я не насиловал её. Он мог убить меня, правда мог. Я должен был это сделать. Слёзы текут по его щекам. Слёзы страха или раскаяния? -Да ты должен был впиться в горло этого грёбанного Паука и парализовать его! -Но потом бы, потом... -Да плевать, что было бы потом! - отталкиваю его на диван. Я стараюсь не кричать, опасаясь, что Паук всё ещё стоит под дверью, но я в ярости. - Из-за тебя пострадал челвоек! -Я не насиловал её, я не насиловал её, - повторяет он. Отхожу к окну остыть. Мыслей много. Как же так? Человек, которого я считал творцом, который расписывает стены, играет музыку... Я всё время забывал о существенном. Он муха. То, о чём он мне постоянно твердил, а я так глупо избегал этого. Он муха. Просто муха в лапах Паука. Быть хорошим человеком просто. Это значит не совершать дурных поступков. Дурной поступок - это когда от твоего поступка, кто-то страдает. Кажется, всё понятно. Всё просто. Я за то, чтобы помогать тем, кто нуждается, просто потому что, пожалуй, именно это делает меня человеком. Быть с тем, кто в тебе нуждается, не оставлять его в трудную минуту, протянуть ему руку помощи и подставить своё плечо... Это ведь несложно? Или нет? Цеце - мой друг. Был, по крайней мере, ещё некоторое время назад. Но теперь я знаю о нём правду. Перестаёт ли правда делать его моим другом? Я не знаю. Как его друг, я должен быть сейчас рядом с ним. И, если он раскаивается, я должен ему помочь. Но я не могу. Потому что быть хорошим человеком сложно. Сложно совершать хорошие поступки, когда не можешь принять дурных. Хороший поступок - это рука помощи. Кажется, всё понятно. Всё просто. Но что, если я не могу протянуть руку тому, кто совершил ужасное, даже если этот человек нуждается именно в моей руке? Что если я нехороший человек, потому что не могу совершить добро над тем, кто совершил зло? Оставаться человеком сложно. -Знаешь, почему ты боишься Паука? - поворачиваюсь к нему. - Паук трус. Мне хватило одного рукопожатия, чтобы это понять. Он только угрожает убить вас, но он никогда никого не убьёт, потому что он трус. Он только запугивает вас, потому что на самом деле он вас всех боится. А ты боишься его, потому что ты такой же как он. Ты трус, Цеце. -Что мне делать? - выдавливает он из себя. Мне мерзко находиться рядом с ним. И мне больно от этого. -Я не знаю, что тебе делать. Ты сломал человеку жизнь, потому что ты оказался трусом. -Космо... Он жалок. Жалок и мерзок. -Я не знаю, что тебе делать. Я не знаю, что делать дальше мне. Я считал его своим другом, но после такого... Как я мог не заметить? Я ухожу, потому что больше не в силах оставаться в его квартире. Мне всегда казалось, что я - тот, кто может помочь. Почему-то всегда решать проблемы другого проще, чем свои. Может, потому что ты до конца не понимаешь глубины и серьёзности чужого дела, ведь ты не способен прочувствовать этого в полной мере. Когда я только начинал общаться с Цеце (с Цеце, а не с ночным художником), мне казалось, что я ему нужен. Будто я учу его дышать. И ему нужна была моя помощь. Но теперь... Я потерян. Кто способен понять меня? Выслушать меня? Разделить мои чувства? В ту самую секунду, когда я покидаю дом Цеце, я чувствую себя одиноким. Я не могу рассказать о случившемся Жабе, потому что тут дело двух отрядов. А что... (тут я замираю) А что, если изнасилованная девушка из моего отряда? Меня бросает в жар, будто я сам ко всему этому причастен. Я коснулся чего-то чёрного, липкого. Мне мерзко от себя самого. И нет никого, кто мог быть меня понять. Есть. И от этого мне становится только хуже. Дружба человека, способного утешить меня, была мною отвергнута. Каким простым мне это тогда казалось! А теперь Шлюха - единственный человек, с которым я могу поделиться всем, абсолютно всем и не получить ни укора, ни осуждения, ведь это Шлюха. Но после того, как я себя повёл, захочет ли меня принять не как клиента, а как... друга? Чувствую себя жалким псом, не знающим, куда приткнуть свою морду. Я долго стою у входа в Дом Шлюхи и смотрю на яркий неоновый свет, танцующий на сухом асфальте. Я поднимаюсь на одну ступеньку, спускаюсь, решительно поднимаюсь на две, совсем нерешительно замираю. Нет, Шлюхе нет до меня дела. Я должен это принять и справиться с переживанием сам. Но дружба моя с Цеце разбита, брать осколки в руки опасно - я могу порезаться, а смотреть на них страшно: я могу увидеть реальное отражение вещей. Отворачиваюсь. Слышу, как открывается тяжёлая входная дверь, и оборачиваюсь. -Что у тебя случилось? - Шлюха держит поднос с двумя кружками. Я смотрю на Шлюху молча. -Ничего... я просто... я... передумал, - спускаюсь на ступеньку ниже. -Садись, - Шлюха спускается ко мне. - Не на холодное. Шлюха ставит поднос и снимает с себя вязанную шаль, расстилает на ступеньке и садится, приглашая жестом меня. Я повинуюсь. Но ком застрял в горле, я не могу вымолвить ни слова. Шлюха протягивает кружку с мятным чаем, обхватываю её молча двумя руками. -Я... просто... -Давай послушаем ночь, - говорит Шлюха, и я замолкаю. Шлюха не перебивает меня, а помогает. Я вдруг чувствую, что не заслуживаю этого. Мне становится так стыдно, что я ставлю кружку на ступеньку и, вытирая влажные руки о штаны, произношу: -Спасибо. -Мы с тобой похожи, Космо. Знаешь, в чём? -Нет. -И ты, и я протягиваем руку помощи, когда это требуется или, в твоём случае, когда это не требуется, но когда помощь нужна нам, мы не способны её попросить. -Неправда, - возражаю я, и сам до конца не веря своему слову. - Когда мне нужно было отыскать картины, и когда был кризис, и с сумкой, и... -Душа твоя тогда была целой, а сейчас треснута. Что-то связанное с Цеце, не правда ли? Я с удивлением смотрю на Шлюху. Шлюха смотрит не на меня, а на облачное небо. Я только сейчас понимаю, что на улице прохладно, а Шлюха сидит в майке и даже не дрожит. Пьёт чай. -Вот ещё одна точка соприкосновения, - говорит Шлюха. -Цеце? -Друг. -Ты знаешь, что случилось? - с ужасом спрашиваю я. -Нет. Но что-то нехорошее, правда? -Правда, - я беру кружку в руки. - Я не могу сказать... Это... Я бы хотел, но... я не знаю. То, что он сделал ужасно, правда ужасно! И я не знаю, что мне с этим делать! -Ты к этому причастен? -Нет, - пугаюсь вопроса я. -Тогда почему ты должен с этим что-то делать? Хороший вопрос. Я вдруг ощущаю, что я беру груз чужой ответственности на себя. Но я ведь тут даже ни при чём. -Я не знаю, как после этого общаться с ним... -Можешь просто не общаться. -Не так уж это и просто, - делаю первый глоток, и он обжигает мне язык. - Шлюха, всё, сказанное тобой, было правда! Я бегал за ним как за божеством, а на деле он оказался... -Просто человеком? -Нет, хуже! Дьяволом! -Нет никого хуже человека. Дьявол внутри нас. Всегда внутри нас. Борьба с собой потому и трудна, что она никогда не заканчивается. Я вздыхаю. Рассказать ли всё? -Он раскаивается в этом? -Наверное, да. Мне показалось, что да. Но в своём раскаянии он был таким жалким, таким мелким, что вызвал у меня только омерзение. -Каждому свойственно ошибаться. Ошибки делают из нас людей. -Это не ошибка! Это катастрофа! Он сломал человеку жизнь! - я вскакиваю, и горячий чай обжигает мне штаны. Со злости бросаю кружку вперёд, и она под танцующий неоновый свет разбивается. - Прости. -Я не знаю, что натворил Цеце, - Шлюха медленно ставит свою кружку, берёт поднос и идёт к осколкам, - но он муха, ты не должен был об этом забывать. Секунды две я смотрю, как Шлюха убирает оставленный мною хаос, вижу в этом несправедливость и иду помогать. Я беру осколок, кладу его на поднос и случайно задеваю палец Шлюхи. Теперь я чётко осознаю, что Шлюха испытывает: то же, что и я, - потерю. Кажется, Шлюха улавливает это. Оставляет поднос и садится на землю. Я тоже сажусь. Между нами неубранные осколки и разлитый чай с мятой. -У меня тоже был друг. Мы тоже с ним были разные. Он был открыт этому городу, постоянно весел, его любили все. А я... Это имя было выбрано неслучайно, оно само говорит за себя. Да и Хирургу не нравится, - Шлюха самодовольно улыбается. - Хирург меня не любит. Кому понравится, что в его городе живёт Шлюха? -Вы поссорились... с этим другом? -Нет. Он исчез. -В смысле? -В прямом. Как снег весной. Просто бесследно исчез. Он единственный, кто принимал меня полностью: то, как я говорю, какой бизнес веду, как одеваюсь... Он никогда не осуждал меня. Подшучивал, да, но не осуждал. Даже помогал. С тенями, например. А я ему в Детском Доме, пока Хирург не узнал и не запретил мне... Шлюха в Детском Доме, по его мнению, звучит нездорово. Когда Пожарный пропал, поиски были организованы мной. А Хирург закрыл на это происшествие глаза. Я ненавижу за это Хирурга! Он даже не попытался. Он обвинил меня, меня и моих теней. Что-то вроде «не надо было Пожарному связываться с тенями, а тени в его городе остались по моей вине». Встал ли кто-то на мою сторону? Нет, конечно. На меня и до этого косо смотрели, а после исчезновения отношение ко мне сделалось ещё хуже. Но я их не виню. Слухи - это дело такое: приходят, уходят. Много лет с тех прошло, и отношение ко мне даже улучшилось, что ли. -Так куда пропал Пожарный? -Его никто так и не нашёл. А я с тех пор пребываю в одиночестве. К нему со времени привыкаешь, что ли, становится даже комфортно. Безопасно. Мне хочется обнять Шлюху. Узкие, острые плечи, лысая чуть вытянутая голова. Теперь Шлюха не кажется мне магом, умеющим решать чужие проблемы, Шлюха кажется обычным человеком. Я тяну руку, но Шлюха спокойно говорит: -Не надо, - а потом добавляет: - Я заплачу. Это разбивает мне сердце. Я никогда не видел слёз Шлюхи. Пожалуй, никто не видел. Может быть, и Шлюха тоже. Я протягиваю руки над осколками, и Шлюха берёт меня за них, смотрит на части разбитой кружки: -Люди совершают ошибки, теряют друг друга, отпускают друг друга... А если они никогда не вернутся? Если мы никогда не вернёмся? Шлюха поднимает взгляд, и всё меняется. Я вижу себя, потерянного, смущённого в розовом неоновом свете, и я чувствую такую тянущую боль внутри, но вместе с этим, глядя на самого себя, я чувствую теплоту и доверие. Я не сразу понимаю, что это то, как Шлюха видит меня. Это длится вечность, и я лишь потом осознаю, что я - тот я, на которого я смотрю, - плачу. Крупными слезами. Я улыбаюсь себе улыбкой Шлюхи и говорю: -Тебе говорили, что в твоих глазах звёзды?