Исчезнувшая

      Сквозь стёкла окон гостиной, не занавешенные бордовыми портьерами, струился солнечный свет, выхватывая кружащий в воздухе рой крохотных пылинок. Через открытую форточку в комнату врывался свежий весенний ветерок, даря желанную в такую жару прохладу. В гостиной находились двое людей — сидящие в креслах напротив друг друга молодой черноволосый мужчина, одетый в штаны и белую льняную рубашку, и молодая женщина, одетая в красное платье со вставками кремового цвета. Карие глаза мужчины строго и внимательно взирали на женщину, серые глаза которой были полуприкрыты. В руках она держала большую кружку, отпивая из неё чуть горячую жидкость, источающую ароматы мяты и мелиссы с чабрецом. Взгляд мужчины, столь суровый и пристальный, казалось, был способен прожечь дыру в ком угодно, только женщину эта колкость карих глаз ничуть не колола — она невозмутимо пила из кружки свой отвар. — Итак, Фьора, изволь объясниться, где ты шаталась три дня?! Я тебя искал с людьми Его Величества и Тристаном Лермитом, всё вверх дном перерыли! Хорошо, что дети гостили у принцессы Жанны Орлеанской и ничего не знали… Фьора, какого чёрта?! — бушевал в Филиппе гнев, тонкие губы сжались в линию, брови нахмурены, крылья носа побелели. — Филипп, чего ты возмущаешься? Ты же сам предложил поиграть в гвардейца и воровку, — произнесла невозмутимо Фьора, допила свой отвар и поставила кружку на стол рядом с креслом, одарив мужа кокетливой улыбкой напополам с лукавством. — Я и твой кошель стащила для большей достоверности, — с этими словами Фьора достала из кармана платья кошель, наполненный монетами, небрежно бросив его на стол. — Оставь себе. Фьора, я, конечно, всё понимаю, ты вжилась в роль… но пропадать на три дня… это ни в какие ворота! — продолжал Филипп давать выход эмоциям. — А ты все эти три дня не мог найти меня, фараон позорный, — Фьора звонко рассмеялась, обнажив красивые белые зубы. — Вот поэтому я с тобой больше в воровку и гвардейца не играю, — хмуро буркнул Филипп, покачав головой.