***
Нежный и почти любящий. Такемичи никогда не думал, что будет использовать эти слова для описания чего-то столь плотского, как секс. Мягкое придерживание бёдер, переплетённые пальцы рук, приглушённый голос, ищущий согласия, спрашивающий разрешения. Это казалось почти абсурдным, учитывая обстоятельства и, уж тем более, пережитый Такемичи опыт. Это смешно. Несмотря на то, что движения Сейшу внутри него были тем самым долгожданным развлечением, они так же приносили с собой мысли, которые грызли его и без того прогнившее существо. Сейшу добрый, заботливый, знакомый. Сейшу слишком хорош для него. — Хочешь, чтобы я пригласил Хаджиме? Сейшу оторвался от его шеи и встретился глазами с расфокусированным взглядом Такемичи. Его движения замедлились, а руки крепче сжали талию. Ни один из них прежде не решался заводить разговор об их совместном прошлом или туманном будущем. На самом деле, в начале, они оба вели себя друг с другом словно незнакомцы. Зато их умы были потеряны в мире, далеком от той реальности, которую они демонстрировали. Присутствовала определенная радость от встречи с кем-то знакомым. В жизни Такемичи было так мало постоянства, что любое подобие стабильности было утешением. По крайней мере, у них с Сейшу была общая история. — Не надо всё усложнять, Такемичи. Слова, возможно, прозвучали резче, чем рассчитывал Сейшу, но Такемичи воспринял их спокойно. Он забирал жизни, претерпевал нечеловеческие боли и его справедливо можно было называть адвокатом Дьявола. Что такое резкие словечки по сравнению с этим? Если учесть все его прошлые деяния, то у кармы был слишком длинный список проступков, за которые Такемичи следовало расплатиться. Возможно, Такемичи был идиотом и, в глазах Сейшу, никогда не мог сравниться с блеском Хаджиме или даже с природным остроумием самого Инуи. Не стоит слишком зацикливаться на этом. Это бесполезно. Это просто секс. Это выход. Та самая удобная близость. Мягкая натура Сейшу Инуи предполагает наличие в его секретной личной жизни кого-то вроде Такемичи Ханагаки. Вот, что такое пластичность. Сейшу знал, как приспособиться к обстоятельствам и отыскать то, в чём Такемичи нуждался больше всего. Для Такемичи это что-то вроде последнего шанса на нормальность. Он думает, что использовал этот последний шанс слишком много раз, чтобы в нём остались силы на что-то по-настоящему действенное. Мог ли Такемичи винить себя в этом? Чтож, секс с Сейшу имел куда меньше последствий, чем долгосрочное общение с Манджиро (каждый разговор с которым являлся прямым напоминанием о том, что Такемичи больше не может вернуться в прошлое, по крайней мере, не через рукопожатие с Сано) и предлагал куда больше возможностей для побега, чем пьяный ступор или наркотическая эйфория. Его единственным страхом было то, что он может стать зависимым от этого конкретного вида утешения.***
Сегодня погибли ещё двое. Мужчины и их семьи. Такемичи виновен в смерти только двоих. Остальных, женщин и детей, прикончил Санзу. Они погибли, потому что ты беспечное и бесчувственное чудовище, Ханагаки. Но только не с Сейшу. Такемичи прекрасно осознавал в какого монстра превращается. Он боролся с чёрным импульсом в течение многих лет. И бо́льшую половину из них держался молодцом. Но это были пустые старания. Он больше не был Героем. В этом и заключалась горькая правда. Все эти годы беззаботного разыгрывания роли Героя теперь казались ему ребяческими. Герой. Такемичи даже не знает, что это значит. Он уже так глубоко погрузился в криминальную среду, что идея искупления казалась фарсом. Но ты же этого хочешь, не так ли? Такемичи ненавидел этот ворчливый голос в своей голове, вторивший его самым глубоким, невысказанным желаниям. То ли это чёрный импульс разговаривал с ним, то ли его изуродованная совесть. Такемичи цеплялся за веру в то, что если он воздержится от озвучивания своих мыслей вслух, то они так и останутся нереализованными. Это наказание, которое Такемичи избрал сам для себя. Это мантра, которую он повторял каждый раз, когда прошлое возвращалось, каждый раз, когда фрагмент его прежней жизни всплывал на поверхность самым неожиданным образом. Такемичи не был Героем, и идея притворяться им казалась абсурдной. И все же, несмотря на мрачную реальность своего существования, он не мог не жаждать искупления. В мире, где он жил, второй шанс был так же неуловим, как утренний туман. Такемичи приходилось держать свои стремления взаперти, невысказанными и непризнанными, тихими шепотками в темноте. В нем не осталось добра. Это был Ханагаки Такемичи, — уважаемый руководитель Бонтен, — самой страшной преступной организации в Японии. Пять лет он провел в её чреве. Пять лет безудержного хаоса и всех мыслимых и немыслимых преступлений против человечества. Такемичи всё так же не имел достаточно физической силы и, возможно, иногда чувствовал недостаток ума, но он с необычайным рвением компенсировал свои изъяны безжалостностью. Его необузданная жестокость стала почти такой же легендарной, как и миф о том, что он когда-то там назывался Героем. Эта безжалостная жилка, совмещённая с его нетипичной для преступника храбростью — или, возможно, чистой глупостью — создали мощную и ужасающую комбинацию. Если бы Такемичи встретил себя в молодости, то четырнадцатилетний Ханагаки возненавидел бы взрослого себя с первого же взгляда. Нынешний Ханагаки Такемичи обладал множеством титулов, но среди них не было званий ни Героя, ни хорошего человека. В конце концов, Ханагаки унёс больше жизней, чем спас. Глубоко в своем сердце он понимал, что это цена погони за Манджиро Сано, который запер Такемичи в самых темных и глубоких безднах ада. Это цена веры в то, что Манджиро Сано всё ещё достоин спасения. Сначала Такемичи безвольно следовал за Манджиро, питаемый наивной надеждой на то, что и в этот раз получится. Ведь однажды-то удалось (пусть и не без огрехов). Счастливая улыбка уже сверкала на лице двадцативосьмилетнего Манджиро. Затем Текемичи плелся за ним, потому что Манджиро был последним знакомым ему человеком, за которого можно было уцепиться в этом неведомом мире — до тех пор, пока не появился Сейшу. Такемичи никогда не мог по-настоящему понять демонов, которые мучили Манджиро. Не мог до тех пор, пока не настала эта новая реальность. Чем больше пуль он выпускал, чем жёстче становились его методы, чем чаще он поддавался беспричинному насилию, тем меньше мертвые преследовали его во сне. Их голоса, их последние слова, их пустые взгляды постепенно исчезли из его кошмаров. Они сменились какофонией его собственного голоса, мелодией его своеобразного безумия. В этом мире бесконечного хаоса он был монстром, торговцем смертью. Он давно отказался от надежд стать спасителем. Теперь он был просто Ханагаки Такемичи, человеком, запутавшимся в запутанной игре на выживание. Такемичи посмотрел на часы.19:59
Сейшу всегда был до ужаса пунктуален. Ухмылка заиграла на губах Такемичи, когда он подумал о реакции, которую вызовет его любимая шалость. Такемичи выдохнул облако сигаретного дыма в сторону двери, позволяя ему заполнить комнату. Он упивался мыслью об удивлении, которое отразится на лице Сейшу. Простая, подростковая выходка — это короткий момент легкомыслия среди бури.20:00
Дверь распахивается, открывая недовольного Сейшу, его взгляд быстро фокусируется на сигарете, зажатой между пальцами Такемичи. Это та самая версия Ханагаки, к которой Инуи привык со временем. Человек, которого он когда-то знал, изменился, но это естественно — люди меняются. Игривая аура, даже намек на озорство, окутывает Такемичи. Сейшу не думает, что это плохо. Напротив, он находит некоторое утешение в том, что Такемичи удалось сохранить легкомыслие после стольких-то лет. Однако привычка курить — это то, без чего можно было и обойтись. Заметив неодобрение Сейшу, Такемичи одаривает его небольшой улыбкой, тонкой и дразнящей, которая могла бы остаться незамеченной, если плохо разбираться в нюансах поведения Такемичи. — Еще раз здравствуй, Сейшу. — Тебе действительно следует бросить курить. Ленивое движение губ и улыбка Такемичи становится шире, веселье танцует в синих глазах. — Заставь меня. Сейшу в ответ подходит ближе и вырывает сигарету из руки Такемичи. Он гасит ее в пепельнице. Такемичи хихикает. — Ты хочешь, чтобы я ушёл? Правда, Такемичи? Особенно после того, как две недели назад ты скулил и хныкал подо мной, как течная сука? Ухмылка Такемичи не дрогнула, когда он встретился с ледяным взглядом Сейшу. — Ты говоришь так, будто мне это не понравилось. Такемичи встал с кресла и сделал несколько шагов вперед, останавливаясь, чтобы убедиться, что Сейшу последовал за ним в спальню. Оказавшись там, он развернулся у изножья кровати и стал ждать. Закрыв за собой дверь, Сейшу посмотрел на Такемичи с мимолетным выражением беспокойства. Тем не менее, его голос был ровным, когда он спросил: — Плохой день? — Это так очевидно? — Ты всегда куришь, когда что-то случается. — Ничего особенного, — дразнит Такемичи, качая головой. На кончиках его пальцев видна легкая дрожь. — Всего-лишь несколько безумных голосов в голове призывали меня покончить с собой. — Такемичи улыбается. — У тебя тоже такие есть. Сейшу усмехается, его голос звучит очень мелодично. Это заставляет Такемичи съёжиться. — Чувствуешь себя тоскливо? — спрашивает Сейшу небрежным тоном, но с примесью лёгкой тревоги. Лицо Такемичи вытягивается в удивлении. Он поднимает руку, чтобы погладить Сейшу по щеке. — Я не один такой. Когда Такемичи отстраняется, Сейшу толкает его вниз на матрас. Такемичи тянет парня за собой. Они встречаются губами, как только Сейшу удобно устраивается между ног Такемичи. Сейшу, как всегда, слишком быстр в своих движениях. Он расстегивает рубашку Такемичи, почти вырывая пуговицы. Такемичи не был бы против, если бы Инуи удалось сорвать его одежду одним движением, как это делает фокусник, но что-то всё равно останавливает. Сейшу цепляет молнию на брюках Такемичи, когда шустрые пальчики ныряют в его светло-русые волосы. — Такеми... — Сейшу не успевает закончить предложение. Он прижимается губами к губам, слепо пытаясь всё-таки раздеть парня до конца. — Войди в меня. Сейчас же. — Но... Сейшу смотрит в уверенные глаза Такемичи. Он не думает, что это правильно ведь... Такемичи вообще растягивал себя или нет? — Вставь свой член, Сейшу. — Но ты не... — Плевать. Слова Такемичи тверды, взгляд наполнен необычной решимостью. В грубой, неотшлифованной свободе Сейшу появляются первые трещины. Возможно, сегодня лучше и правда плыть по течению. То есть туда, куда прикажет Такемичи. Искупление, возмездие — это такие высокие термины, за которыми прячутся надежда и даже воскрешение. — Сделай мне больно, если хочешь. Я просто... Я просто хочу тебя внутри. Сейшу вставляет головку внутрь Такемичи и дрожь пронизывает всё его тело. Он делает всё возможное, чтобы ее унять, например, пытается облегчить дискомфорт лёгкими и нежными поглаживаниями чужой поясницы или фиксирует узкий таз, чтобы набрать размеренный, неспешный ритм толчков. Сейшу подозревает, что часть его всё ещё скучает за тем Такемичи, который был в средней и старшей школе, но и не может отказаться от того монстра, в которого Такемичи превратился с годами. Ритм его сердца непроизвольно учащается, когда Такемичи находится в непосредственной близости. Дело даже не в общем прошлом; это более глубокое влечение, возможно, неразрывная собачья преданность. Иногда сложно смириться с мыслью, что человек, когда-то такой знакомый, таит в себе настолько разрушительный потенциал. Потому что, когда Сейшу смотрит на Такемичи, его сразу же охватывает некий диссонанс. Маленький и податливый. Легко поддающийся желаниям и прихотям Сейшу. Но дикий и требовательный, когда дело стремительно идёт по пизде. Такемичи никогда не был искусным бойцом и остается таким по сей день. Сейшу думает, что мастерство этого человека возросло только тогда, когда он научился обращаться с огнестрельным оружием. Несоответствие тонкого, хрупкого тельца Ханагаки Такемичи, избравшего тьму, уж слишком резко противопоставляется высокому и крепкому на вид Инуи Сейшу, облюбовавшему путь механика, отказавшегося когда-то от потенциальной преступной жизни. Сейшу сильнее толкается внутрь Такемичи и слышит как тот сдавленно мычит в подушку. Он видит маленькие кулачки, сжимающие простынь. Сейшу хочется прошептать Такемичи хоть какие-то слова утешения, но вряд-ли сегодня от них будет польза. Возможно, Такемичи хочется заплакать, горько напомнить Сейшу о том, кем он был когда-то и кем, в глубине души, остается до сих пор. Руководитель Бонтен не может позволить себе проявлять эмоциональную уязвимость перед подчиненными, не говоря уже о своих высокопоставленных коллегах. Признание витает где-то на краю их сознания. Но ни Сейшу, ни Такемичи не готовы к таким откровениям. Ещё нет. А, возможно, никогда.***
Такемичи сидит в кресле у окна в своем гостиничном номере, одетый в бесплатный махровый халат отеля. Его волосы всё ещё влажные после душа. Сейшу неторопливо потягивается, широко раскинув руки, в центре кровати. Он смотрит в потолок пустым взглядом так, как будто это единственное захватывающее зрелище в комнате, как будто он только что не вытрахал из Такемичи саму жизнь, не довел его до грани безумия. Горько-сладкая улыбка украшает губы Такемичи, когда он спрашивает: — Как дела у Дракена? Сейшу изображает, что не расслышал вопрос, поскольку его глаза сонно закрываются. Он переворачивается на бок, и, приоткрыв один глаз, смотрит на Такемичи. — Всё в порядке. С магазином тоже. Ничего особо примечательного в последнее время не происходило. Может, ты как-нибудь заедешь в гости. Такемичи полностью игнорирует приглашение. — Думаешь, он когда-нибудь сможет найти себе кого-нибудь нового? В его голосе чувствуется смесь вины и любопытства. Сейшу знаком с этой интонацией. Уже слышал ее однажды, когда Такемичи спрашивал о Хаджиме две недели назад. — Нет, не похоже, — отвечает Инуи, его слова зависают в воздухе. Они никогда не произносили ее имени вслух. Такемичи казалось, что это запретное слово ни за что больше не сорвётся с его губ. Он любил Эмму так, как будто она была частью его семьи. Любил ее так же, как любил Манджиро. И без колебаний отдавал ту же любовь Дракену. Поэтому, когда очередные воспоминания о неудачах картинками расплывались в памяти, Такемичи не мог до конца игнорировать острую головную боль. Ханагаки Такемичи не Герой — уж точно нет. Герой не допустил бы, чтобы такая судьба постигла кого-то, кого он считал своей семьей. Иногда по ночам ему снится Эмма. Он видит её золотистые локоны и нежные, мерцающие глаза. Мягкие руки гладят его по голове, когда он сидит на коленях возле ее могилы. Такемичи презирает эти сны, потому что они напоминают ему о его неудачах, и о хороших людях, которые верили в него, которых он подвел. Он знает, что Эмма простила его. Простила Дракена. Простила даже Майки с Изаной. Она простила их всех, но Такемичи не может не задаться вопросом, почему он до сих пор не может простить себя самого? Порой ему снится Кисаки. Жестокое, смертельное столкновение грузовика и тела четырнадцатилетнего подростка. Искривленные конечности и широкие, голубые глаза, смотрящие на него с ужасом узнавания. Загорелая кожа и светлые волосы, окрасившиеся в красный, треснутые очки, отброшеные куда-то в сторону после столкновения. Такемичи спрашивает себя, мог ли Кисаки видеть тот ужас, который отразился в его собственных глазах? Он задаётся вопросом, знает ли Кисаки, какую боль причинила Такемичи его смерть, и как он скорбел по нему, по своему врагу, даже зная, что Кисаки этого не заслуживает? Возможно, если бы Кисаки был жив, и увидел Такемичи сейчас, то больше не стал бы называть его Героем. Потому что Такемичи не был таковым. Не тем Героем, которого представлял себе Кисаки, даже если это слово было пропитано ядом и сарказмом. И затем, реже, но и не без этого, Изана мерцает в его сознании. Ему восемнадцать, его тело изрешечено пулями. Багровая кровь сливается с цветом его униформы. Серьги в стиле игральных карт ханафуда — символ, который теперь выбит на грудине Такемичи черными чернилами. Манджиро хорошо справился с сохранением памяти об этом человеке. Отбелённые светлые волосы, порой отсутствующий или наоборот слишком безумный взгляд, до жути похожий на его сводного брата, множество внутренних демонов, разъедающих его душу. У Такемичи странный зуд в руках и пустота в голове. Та самая пустота, которую хочется чем-нибудь заполнить, будь то сигареты, наркотики или его ворчливый внутренний голос. Такемичи чувствует беспокойство. — Как Майки? Такемичи думает — знает — Сейшу спрашивает не о Манджиро. — Коко в норме. В нем... нет чего-то действительно нового. Честно говоря, мое предложение остается в силе. Я всегда могу взять его с собой, если тебе со мной станет скучно. Сейшу вздыхает. — Нет... Воздух доносит до Такемичи тихий шепот: ...я не думаю, что в ближайшее время ты мне наскучишь. — Я спросил, потому что в прошлый раз в беспамятстве ты много трепался о Майки. Да и просто интересно... Такемичи должен признать, что Сейшу — мастер слова. Если бы не магазин байков, то Сейшу работал бы в каком-нибудь посольстве, не иначе. — Манджиро это Манджиро. Порой меня пугает мысль о том, как он довел себя до того же состояния, что и... — Такемичи замолкает, не зная стоит ли рассказывать Сейшу о том, что он уже видел когда-то одну версию Манджиро в роли руководителя Бонтен. Куда более яростную и поглощенную чёрным импульсом. Однако теперь черного импульса в нём не было, но Манджиро всё равно превратился в такого же жестокого ублюдка. — Не важно. Это я виноват. Я даже не знаю, любит ли он меня до сих пор. Такемичи делает паузу и смеется. Бессмысленные мысли приходят к нему в самые неподходящие моменты. Любовь? Почему ты вообще это упомянул? Кто думает о любви в таком возрасте и в такой ситуации? Такемичи думает. Множество раз. И знает, что Сейшу думает. Иначе бы не приходил к нему по первому же зову в этот отель. Вот только Такемичи не хочет признаваться себе в этом. Ни перед парнями из Бонтен, ни даже перед Сейшу. Никогда перед живыми. Предательский голос в голове приходит к нему со словами, с которыми Такемичи не может не согласиться. У него отыщется хотя бы капля любви к каждому руководителю, несмотря на глубину их морального разложения. Партнерство, дружба и секс. В глубинах всех этих великих понятий была любовь. — Ты хочешь поговорить об этом? Такемичи прижимает колени к груди и полностью отворачивается от Сейшу к окну. Он смотрит на неоновую сетку, развернувшегося перед ним ночного города. — Нет... — Такемичи уже давно не слышал своего голоса, говорящего в таком тоне. — Но, спасибо, что спросил. — Ты когда-нибудь задумывался, какой была бы его жизнь, если бы тебя в ней не было? — спрашивает Сейшу. Такемичи не нужно об этом думать. Он знает какой была бы жизнь Манджиро, если бы Такемичи никогда с ним не познакомился. Со слов самого Манджиро, его жизнь оборвалась бы спустя пару лет после того, как он с грохотом шлёпнется с лестницы, играя с игрушечным самолётиком. Такемичи хмыкает. Возможно, он в какой-то мере и причастен к разложению души Манджиро в этой временной петле, но есть кое-кто беспощаднее него. Это Шиничиро Сано. И его бесконечная вера в любовь. — Уж как-нибудь сложилась бы. В конечном счете, все мы рано или поздно приходим к точке невозврата. Я же, пытаюсь дожить до конца хотя бы одну из своих многочисленных жизней. Такемичи слышит как Сейшу ёрзает на кровати. Сейшу честен перед собой. Он честный человек с честной работой. Он воплощение искренности – человек правды. Его профессия является отражением его характера. Он идеален, на него можно положиться или сослаться в любом разговоре с общими друзьями или потенциальными знакомыми. Сейшу представляет собой того человека, которого Такемичи когда-то представлял себе, которым он сам хотел быть (и у него почти получилось; однажды). Такой была бы его жизнь, если бы он никогда не встречал ни Манджиро Сано, ни Шиничиро Сано. Он был бы человеком, живущим обычной жизнью, борющиймся с обычными проблемами и обстоятельствами. Но Такемичи никого не винит за тот путь, по которому он проходит. Он достался ему, пусть и случайно, но с ясным осознанием и принятием всех ужасных последствий. Пусть даже принятие пришло и не с первого раза. Он уже давно не ребенок, который будет винить кого-то другого, если что-то пойдет не так. — Однажды я сбежал. От Манджиро. Такемичи повернулся обратно к Сейшу, который уже сидел у изножья кровати. — Это случилось во времена формирования Свастики Канто. Майки... — Такемичи запнулся, но быстро поправил себя. — Манджиро... говорил о том, что ему важно доверие. Особенно после всех тех многочисленных несчастий, которые постигли его родственников. Он даже признался мне в любви... Не знаю почему, но меня это тогда здорово испугало. И... я сбежал. Исчез на несколько лет, пропустил начавшее своё цветение безумие Манджиро, его восхождение в роли лидера Бонтен. Тогда я уже догадывался, что если не Майки, то Коко. Если не Коко, то Какучо. Если не Какучо, то Харучиё. Этот список можно продолжать и продолжать. По крайней мере, один из них в конце концов нашел бы меня. Роппонги, Шибуя, Синдзюку. Всеми этими районами управлял Бонтен. А я... так никого и не спас. Даже спрятаться не смог. После смерти я наверняка не был бы в безопасности. Особенно после смерти. Манджиро просто так меня бы не отпустил. Не после того, как сказал «люблю». Такемичи размышляет, а может ли Инуи искренне верить в то, что любит его. В конце концов, Такемичи уверен в своей привязанности к Сейшу. Что же касается природы этой их «связи», то он избегает вникать в нее слишком глубоко. Погружаясь в криминальный мир организованной преступности, Такемичи с удивлением обнаруживает один аспект своего прежнего «я», от которого он, казалось бы, отказался давным давно, — свое сердце. По какой-то необъяснимой причине Такемичи всё ещё обладал им, но лишь в присутствии Сейшу. Оно билось не только ради того, чтобы напомнить о сострадании и человечности, которыми Такемичи когда-то обладал. Поднявшись с кресла, Такемичи пошёл к Сейшу. Он бросил мимолётный взгляд на часы.21:23
Беспечный вид возвратился на лицо Такемичи. — У меня есть время до полуночи, так что... Могу я сегодня поспать в твоих объятиях? Губы Сейшу растянулись в заботливой улыбке — такой, которую, по мнению Такемичи, он не заслуживал. Инуи протянул ему руку. Он переплел их пальцы и прижал Такемичи спиной к своей груди. И только тогда, в полусне, Ханагаки уловил тихие, но искренние слова когда-то беззаботного и охочего до прикосновений молодого человека. — А я хотел бы, чтобы ты спас меня, Мичи. Ты ведь всё ещё можешь... спасти меня? Привычный мир гаснет, и Такемичи открывает глаза.