Ты послужишь мне фокусной точкой,
Чтобы я не сбился с цели.
Я достиг большего, чем мог бы предположить,
Но скучаю по тебе сильней, чем предполагал.
8 августа 1992 Хогвартс когда-то раздражал глаза Северуса Снейпа. Несомненно, в первый год обучения он бродил по этим коридорам, распахнув рот и рассматривая потрясающие картины, лестницы и даже Большой зал. Северус был очарован Хогвартсом. Это очарование пропало, как только он понял, каким прогнившим местом на самом деле была эта школа. Замок был наполнен ублюдками и бастардами благородных семей, его населяли идиоты и глупцы, раздражающие гриффиндорцы и наивные пуффендуйцы. Северус ненавидел их. Всех, кроме Лили. О, Лили. Северус покачал головой. Он скучал по ней, не просто как по женщине, которую он любил, но по своему лучшему другу. По кому-то, кто знал его в сто раз лучше других людей. Никогда раньше, никогда до Лили не было того, кто мог бы понять Северуса так, как Лили понимала его, и мужчине было горько осознавать, что он сам разрушил это. Получив письмо от Дамблдора, Снейп был удивлен, если не сказать, до боли шокирован тем, как обернулись события. Он не представлял, что именно директор мог сказать ему такого, что требовало бы срочного присутствия Северуса в Англии, которую он покинул много лет назад. Но вот он здесь. В Хогвартсе, в который не надеялся вернуться. Конечно, да, не стоит предполагать, что Северус вообще не способен на какие-либо положительные эмоции. Он честно готов признать, что в какой-то степени скучал по родной школе, в которой провел свою юность. Поэтому, он и откликнулся на приглашение на квиддич в прошлом году, хотя сразу же пожалел, когда понял, кто выступает в роли ловца. Чертов Поттер, сын этого ублюдка и Лили. Северус никогда не понимал, каким образом так получилось. Как упертый баран вроде Поттера смог забрать себе Лили. Чем он шантажировал ее, черт побери? Северус фыркнул и поспешил в кабинет директора. Чем скорее он уедет отсюда, тем меньше будет он страдать относительно Поттера и Лили. Лили. О, как он по ней скучал. — Берти Боттс, — рявкнул он горгулье, и она со скрипом и явно недовольной мордой пропустила Северуса на верхний ярус башни, к директору. Кабинет Дамблдора почти не изменился. Разве что, добавились новые артефакты, да и Фоукс был ближе к сгоранию, чем в последнюю их встречу. — Ах, Северус, — улыбнулся директор и указал на место перед собой, — я рад, что вы все же решились приехать. — Не сказать, что вы оставили мне выбора, Альбус, — ответил зельевар, интонацией отмечая имя директора. Приятно было знать, что теперь он не был студентом, он был волшебником, который совершенно не обязан подчиняться требованиям этого скользкого волшебника. Дамблдор что-то промурлыкал себе под нос и потянулся за лимонной долькой, лежащей перед ним в хрустальной вазочке. — Этот год может стать крайне тяжелым, Северус, — вздохнул он. — О чем вы, директор? — спросил Снейп. — Скоро будет известно о побеге Пожирателя из Азкабана, — Дамблдор тяжело вздохнул. — Питера Педдигрю. — Думаете, Кавьяр не справится? — оскалился на это зельевар. — Почему-то я уверен, что она уже распланировала свой Крестовый поход за крысой. — Новая мадам Блэк не отчитывается мне, — сказал Альбус. И, не знай его Северус, он счел бы это обычным фактом, но в словах директора было явное презрение, направленное на ведьму. Северусу, признаться честно, было немного все равно на Блейк Кавьяр, но не мог не восхищаться тем, как она закончила войну, которую директор не мог закончить долгие годы. Слава о ее деяниях дошла и до его уголка мира. Северус знал, что Кавьяр, как змея, которой она всегда была, почти единолично ответственна за формирование Визенгамота и за реформацию рынка артефактов. Также он слышал что-то о ее махинациях на черномагическом рынке, но ради собственной безопасности он предпочитал не говорить об этом и вообще не думать. Блейк Кавьяр была опасным противником, и он никогда не хотел бы оказаться на ее плохой стороне. — Она неплохо справлялась до этого, — сказал Северус, просто чтобы надавить на больную мозоль. — Я приятно удивлен, что вам удалось заслужить ее доверие в итоге. — С чего ты взял это, мой мальчик? — полюбопытствовал Дамблдор. — Вы все еще директор, — пожал зельевар плечами. — Значит, она еще не видит в вас угрозу. Директор снова промурлыкал что-то себе под нос. — Зачем ты позвал меня, Альбус? — решил отбросить все формальности Снейп. — Я хочу, чтобы ты занял место профессора Зельеварения в Хогвартсе. Северус фыркнул. — Нет, это все? — Даже не задумаешься? — Я мечтал о должности профессора ЗоТИ, и тебе это известно. Зельеварение? Учить идиотов, которые плавят котлы направо и налево — я не настолько обезумел. — Ты нужен мне здесь, Северус. И ты это знаешь. — Угрозы нет, — огрызнулся мужчина. — Кавьяр об этом позаботилась, а Поттер доделал все, что от него требовалось. Дамблдор глубоко нахмурился и посмотрел на Фоукса. — Мадам Блэк… — Почему ты продолжаешь называть ее так, Альбус? — прервал его зельевар. — Я помню, как встретил ее, обездоленную и потерянную в лесу, только что потерявшую всю свою семью, Северус, — тяжело вздохнул Альбус. — Она была ребенком, самым обычным ребенком, которого заставили воевать. И пусть она Кавьяр по крови, ее дух… о, — старик покачал головой, — ее дух навеки принадлежит благородному дому Блэков. Кавьяров не осталось, и она позаботилась о том, чтобы магия не передалась дальше, но Блэки… Блэки останутся, и она одна из них. — И все же, я не вижу причин такой ностальгии. — Блэки, как и все небо, всего лишь кладбище звезд, прошлых историй, которым тяжело существовать с теми, кто знает и видит больше. Боюсь, мадам Блэк подвержена схожей… жизни, — сказал Альбус расплывчато. — Есть пророчество, мальчик мой. Пророчество, которое еще не исполнилось, но которое уже начинает исполняться. — Пророчество? И вот это заставило Северуса напрячься. Лили никогда не верила в пророчества. Она считала, что каждый человек сам ответственен за свою судьбу, что он может решать и может выбирать, поэтому не видела смысла в Прорицаниях. Хотя, находила Нумерологию крайне занимательной. Но Северус с детства знал, что есть в этом мире вселенская определенность, которая ведет и направляет. Он знает, что есть причины для определенных событий. И если есть пророчество, знамения которого Дамблдор увидел уже сейчас… что ж, Северусу стоило прислушаться. — Оно было произнесено еще зимой восьмидесятого, — признался Дамблдор. — Война шла активно, я не мог принять мер. Оно говорило о мальчике, рожденном на исходе седьмого месяца теми, кто трижды бросал вызов Темному Лорду. Что он будет отмечен. И что только он сможет победить. Или что он умрет, пытаясь. — И вы думаете, что этот мальчик — это сын Лили? — поднял брови Северус. — Я уверен в этом, Северус, — тяжело кивнул Дамблдор. — Поэтому я прошу тебя занять должность профессора. Мальчика нужно оберегать. — И я должен этим заняться? — Он — точная копия своей матери. Не во внешности, кроме глаз. Но по духу. Северус сжал челюсти. Мысль о том, что он будет в этом замке, снова бродить по коридорам без возможности пообщаться с единственным человеком, которого он ценил и любил — причиняла боль, но ради ее сына… ради того, кого она оставила после себя. Снейп вздохнул. Он кивнул, и Дамблдор просиял, его глаза наполнились тоской по прошлому, и он протянул ладонь, слегка коснувшись пальцев Северуса. — Спасибо, — проникновенно сказал он. И впервые за долгое время Северус Снейп ощутил, что он может хоть как-то отплатить Лили за все, через что он заставил ее пройти. 11 августа 1992 Честно говоря, Блейк была готова к этому. Она была уверена, что так и случится, потому что где-то наверху сидит этот мерзкий, глумливый божок, который периодически поглядывает в ее сторону, и, увидев, что она слишком счастлива, он бросает в нее гребанный пиздец. Собственно, она не стала говорить об этом Тони и Гарри, которые пытались схомячить весь завтрак за один присест, чтобы поскорее отправиться в Косой переулок. Блейк не думала, что они так рано сегодня проснутся, потому что вчера весь их дом ходил ходуном, отмечая день рождения Тони, и дети клялись, что легли около полуночи, но Блейк знала, что они веселились в комнате ее сына почти до трех утра. И все же, готовые к веселью с Сириусом, мальчики вскочили почти на рассвете и тут же побежали собираться, потому что Бродяга имел тенденцию расплываться в лужицу, смотря на их умоляющие глаза. Блейк ненавидела его за это. — Мальчики, вы хотя бы поняли, что поели? — спросила она отвлеченно, но все же хмыкая себе под нос. Потому что Блейк знала, что как только она позволит себе признать, что именно происходит — она разрыдается. Она будет рыдать, пока не отключиться, а потом она проснется, попьет воды — и все повторится. И Шервуд ненавидела это чувство бессилия, потому что ей было плохо, и ей было больно, и она… — Вы готовы? — раздался голос Сириуса, пришедшего через камин. Он выглядел спокойно. Блейк знала, что на самом деле внутри него бушует ярость, но он собирался провести время с детьми, поэтому он держался. Возможно, у него уже случился нервный срыв по этому поводу. Блейк не знала. Она ждала, пока Гарри и Тони будут подальше, чтобы разрыдаться. Почему именно сегодня? Почему именно после дня рождения Тони? После дня… Рождение Энтони было для Блейк благословением, она никогда не сможет это отрицать. Особенно после того, через что они с Регулусом прошли. Когда она, еще молодая, наконец добралась до колдомедика, тот усатый доктор крайне удивился тому факту, что она вообще в принципе забеременела, потому что ее тело было истощено, она прошла через войну, она вела эту войну. И они с Регулусом очень долго боялись, что с Тони что-то будет не так, особенно учитывая все… обстоятельства его рождения и появления. В общем, да, Блейк любила своего сына. Но она не могла забыть, что день его рождения также был днем, когда она потеряла Регулуса. Она потеряла любовь всей своей жизни в тот же день, когда родила от него сына, и это убивало. Конечно, все думали, что Регулус умер на несколько дней раньше, официальная дата на его могиле гласила «2 августа 1980 год», хотя Тони и никогда ее не видел. Суть не в этом. Суть в том, что август был… очень тяжелым временем для Блейк, и она просто физически не находила в себе сил поверить в то, что подобные новости выходят именно в эти даты. Блейк вздохнула, рассматривая темные круги под глазами Сириуса. Вряд ли он спал или хотя бы немного пришел в себя после того, как экстренные выпуски «Ежедневного Пророка» были разосланы ночью всем подписчикам. Сириус, кажется, понял, что Блейк на грани истерики, поэтому он улыбнулся детям. — Собирайтесь быстрее, — шутливо пригрозил он, — я уже готов. Тони и Гарри, переглянувшись, бросились наверх за своими палочками и списками того, что нужно было к школе, очень смято поблагодарив Блейк. Она улыбнулась и отлевитировала тарелки на мойку. — Ты как? — спросил Бродяга, приближаясь к женщине. Она вздохнула и покачала головой. Сириус протянул руки, чтобы обнять ее, но Блейк тут же отстранилась. — Не надо, — хрипло попросила она. — Если ты меня обнимешь, я разревусь и не смогу остановиться. Сириус понимающе кивнул. — Ты… — он прикусил губу, — ладно, я не хочу звучать, как полный придурок, перекладывающий на тебя ответственность, но у тебя… ты… — У меня есть мысли, что можно с этим сделать, — кивнула Блейк. — Мне просто нужно собрать эти мысли в кучу, дай мне пару дней. Мы разберемся. Он протянул ладонь и легко потрепал ее по плечу. Сириус попытался улыбнуться, но у него это не получилось. От него едва пахло сигаретами и чем-то странным, похожим на машинное масло, так что Блейк предположила, что он залечивал свои раны в мастерской, которую обустроил около дома. — Я пришлю к тебе Сохатого, — сказал он. — Я в порядке, — тут же возмутилась женщина, сделав шаг вперед, как будто собиралась ударить Бродягу, но он знал, что был одним из немногих, кому Блейк никогда не причинит боли. — Ты не в порядке, — отрезал Сириус. — И он не в порядке. И… вчера… Сириус был единственным, кто знал настоящую дату, когда они потеряли Регулуса. Только ему Блейк призналась, что на самом деле это случилось именно в день, когда родился Тони. Все остальные были уверены, что Рега не стало второго числа, потому что тогда, чем ближе были роды, тем меньше они появлялись на людях. Так что, убедить остальных было просто. Но Сириус был первым, кто зашел в ее палату в Мунго, и она рассказала, потому что не могла больше держать это в себе. Ну, Блейк поморщилась, он был единственным живым, кто знал об этом. Лили тоже была в курсе. Блондинка все еще помнила тот день, когда она осталась одна в Мунго, когда Кричер доставил ее в больницу и исчез, чтобы помочь своему хозяину. Она была совсем одна, потому что родила чуть раньше срока — всего на пару дней, но никого не было рядом, и никто не смог прийти. И Блейк никогда не забудет тот болезненный миг, когда во время очередной схватки она испуганно посмотрела на двух колдомедиков, которые были в палате, и их лица совсем не успокоили Блейк, потому что они не были ее семьей. Она искала в них хотя бы отдаленные черты кого-нибудь, кого хотела видеть рядом, но так и не нашла. — Я знаю, — кивнула женщина. — Но мы оба справимся. — Блейк, слушай, — Сириус потер переносицу, — у вас с Сохатым все еще есть неровности, давай назовем это так, но у вас также всегда была связь, которую я не могу объяснить, даже если очень постараюсь. Расскажи ему. Прекрати держать все в секрете, ты и так начинаешь опять планировать что-то за нашими спинами. — Я не собираюсь ничего планировать! — возмутилась Блейк, хотя, да, она собиралась. — Не обманывай того, кто знает тебя получше других, — попросил Сириус. — У тебя появляется это выражение лица, которое говорит «кому-то пиздец» каждый раз, когда твой мозг разрабатывает очередной план. Ты… да, ты планируешь. И скорее всего, ты планируешь убийство, так что давай, поделись хотя бы какой-то правдой с Сохатым, потому что он разнесет тебя в щепки, когда поймет, что ты опять что-то скрываешь. — Сохатый может отсосать, — огрызнулась Шервуд, сложив руки на груди. — Предложи ему, — фыркнул Сириус. — Я все пытаюсь уговорить его хотя бы раз с кем-то перепихнуться, потому что уровень недотраха у этого мужчины совершенно неприемлемый. — Я не собираюсь работать Купидоном для его спермотоксикоза, — закатила Блейк глаза. — Я просто посоветовал, — сказал Бродяга, разводя руками. На лестнице послышался топот мальчиков. Они действительно носились по дому, словно сами были бладжерами, но у Блейк сегодня не было энергии просить их хотя бы немного успокоиться. — Я присмотрю за ними сегодня, — пообещал Сириус, улыбнувшись. — Пожалуйста, Блейк, ради Мерлина, не оставайся сегодня одна. — Вы вернетесь через несколько часов, — протянула Шервуд и махнула на мужчину рукой. — Я просто поработаю, а потом встречу вас. — Мальчики ночуют у меня сегодня, помнишь? — обеспокоенно сказал Сириус. — Да, — кивнула женщина. — Точно. Я забыла. Прости, эта пара дней… — Я знаю, — он откашлялся. — Не оставайся одна. Гарри, Тони! Вперед, Косой переулок нас уже заждался! Из коридора раздались их счастливые крики, и Блейк чуть дернула уголками губ. Благослови Цирцея детство, беззаботный и счастливый возраст.***
Джеймс не был уверен, что это хорошая идея. Ему казалось, что Блейк не оценит его компанию прямо сейчас, но он все же решил послушать совета Сириуса и Ремуса, которые буквально присели ему на уши. А уж когда Бродяга и Лунатик в чем-то сходятся, остановить их не представляется возможным. Но они старались ради друзей. И все же Джеймс активно отказывался верить в то, что именно в его компании Блейк почувствует себя в достаточной безопасности, чтобы немного отпустить ситуацию. Поттер был солидарен с Сириусом, который считал, что еретичке нужно выплакать то, что случилось. Ей нужно было немного вздохнуть, позволить кому-то поддержать ее, но Поттер не представлял, почему это должен был быть он. Джеймс знал, что долгое время Блейк справлялась со всем одна. Хотя, конечно, среди них никто не вспоминал о тех годах, когда Поттер и Шервуд были в ссоре. Это всегда превращалось в неловкое обсуждение, а потом удалялось в болезненные воспоминания, которые предшествовали ссоре, когда он не был в состоянии позаботиться о собственном сыне, которого взяла под свое крыло подруга. Это было время, когда им обоим было неловко жить на одной улице, потому что Поттер вел себя отвратительно — и он готов был это признать, а Блейк, по немыслимой причине, принимала это и все еще оставалась его другом. Джеймс не знал, кого благодарить за то, что ему послали Блейк Шервуд. Она была чем-то необыкновенным. После всего, что он ей сделал, после всего, что он ей наговорил, в чем он ее обвинил — даже Сириус сбежал бы после такого, хотя для этого Джеймсу тоже нужно было особенно постараться. Но Блейк… только не она. Она была рядом. Пусть во время их ужина она говорила о том, что осталась только ради Гарри, Джеймс в глубине души надеялся, что это было не так, что она не ушла бы и из-за него, потому что она верила в него. И, ну, на самом деле, будем честными, Сириус и Ремус были правы. Потому что Джеймс и Блейк имели странную способность влиять друг на друга так, как никто другой не умел. Они понимали даже самые глубинные боли, и если для Джеймса эта связь все еще оставалась неразрешимой загадкой, Блейк, казалось Поттеру, давно все поняла, но не собиралась поднимать эту тему. А сам Сохатый не давил. Он перестал давить на нее, когда начал попытки извиниться за то, каким ослом был долгие годы. Поэтому, выходя из камина в доме Шервудов, Джеймс огляделся. Стекло не было разбито, хотя такие прецеденты раньше слушались. Однажды, в одну из самых диких их ссор, когда они кричали так, что обеспокоенные соседи могли слышать доносящиеся оры даже сквозь плотную вуаль чар, Блейк так разозлилась, что взорвала все стеклянное, что было в доме. Хвала Мерлину, что никого из детей не было дома, когда Джеймс решил высказаться, но стоит признаться, они оба тогда испугались настолько, что потом две недели не говорили от слова совсем, лишь бы не вызвать нового всплеска магии. Но сейчас стекла были целы, а в доме была тишина. Значит, Блейк снова сидела на могиле ее дочери. Джеймс был в ужасе, когда узнал, конечно, но потом он понял, что это место приносит Блейк странное успокоение, которое никто больше не может ей дать. Жаль, что он не знал об этом раньше. И она действительно была там. Блейк сидела на земле, обнимая колени, обтянутые тканью старых черных спортивных штанов, которые когда-то отхватила на барахолке. Кажется, она начала носить их еще во время беременности, когда живот был не такой большой, и Джеймс все еще помнил, как плевался Регулус каждый раз, когда видел ее в подобной одежде. Что Поттера удивило — так это его именная квиддичная форма еще со времен Хогвартс — бордовая, с золотыми буквами «ПОТТЕР» на спине. Он и не знал, что женщина когда-то стащила ее, даже не помнил этого момента. Джеймс имел представление о том, что Блейк любила чужие вещи. Он считал, что это было связано с каким-то странным недовольством от того стиля, который ей привили еще в Греции, когда она была маленькой, потому что Шервуд таскала свитера Ремуса и рубашки Регулуса, и у нее была особая любовь к футболкам Сириуса с эмблемами рок-групп и марками автомобилей. Просто, Джеймс не помнил, чтобы она хотя бы раз стащила что-либо у него. Наверное, такие моменты были, но память его подводила. — Привет, — тихо поздоровался он, присаживаясь рядом с ней на землю. — Я же сказала Сириусу, что меня не нужно проверять, — огрызнулась Шервуд, стирая с лица слезы и чуть отворачиваясь от него. Перед ней на безопасном расстоянии догорала сегодняшняя газета, на первой странице которой большими буквами читалось: «ПЕРВЫЙ В ИСТОРИИ ПОБЕГ ИЗ АЗКАБАНА. ВОЕННЫЙ ПРЕСТУПНИК, ПОЖИРАТЕЛЬ СМЕРТИ ПИТЕР ПЕДДИГРЮ СОВЕРШИЛ ЖЕСТОКИЙ ПОБЕГ ИЗ САМОЙ ОХРАНЯЕМОЙ ТЮРЬМЫ. ЧИТАЙТЕ ПОДРОБНЕЕ Н…» — остальная часть сгорела, но Джеймс и так знал, что там написано. — Ты не в порядке, — вздохнул Джеймс. — Недавно прошла годовщина, а сегодня вот это. Блейк некоторое время молчала. Она прижала колени к груди, а потом уложила на них щеку, чтобы посмотреть на друга. — Ты первый раз это сказал, — пробормотала Блейк, крепче прижимая колени к себе. — Что? — Про годовщину. Про то, что я его потеряла. Ты первый раз это сказал, — повторила она. — Я действительно был дерьмовым другом эти годы, — опустил голову Джеймс. — Мне жаль. Блейк отмахнулась, но было видно, что ей приятно, как часто он извиняется. Некоторое время они сидели в тишине, пока Шервуд не нарушила молчание. — Она снова начинается, не так ли? — спросила она, тихо всхлипывая. — Война? Джеймс вздохнул. — Я не знаю, Блейк, возможно. Но против кого мы воюем? — В прошлый раз… — она прочистила горло, — в прошлый раз мы потеряли слишком много. Я не думаю, что переживу это снова. — У тебя не будет выбора, — напомнил Джеймс, — и ты это знаешь. Блейк ничего не сказала, но это и не нужно было. Джеймс знал, что она спокойно может ударить его, и все же он протянул руку и, обняв ее за плечи, потянул на себя, развернувшись. Блейк нахмурилась, напряглась, но через некоторое время чуть расслабилась и позволила себе переместиться ближе. Ее спина прижалась к его груди, и Джеймс ощутил, как ее позвонки выпирают из-под кожи. — Тебе нужно лучше питаться, — сказал он, легко опуская подбородок на ее макушку. И взял на заметку кормить ее почаще. — Отстань. — Что бы ни случилось, — тихо сказал он, — мы столкнемся с этим вместе. Я клянусь. — Не давай обещаний, которых ты не можешь выполнить, — вздрогнула блондинка. От нее пахло персиками и лесом, тем немного тяжелым запахом, который Джеймс привык ощущать в темном Запретном лесу, когда Лунатик гонял их вокруг себя, развлекаясь. — Никогда так не делаю, — Блейк хмыкнула на его слова. Ее тело постепенно расслабилось, и она позволила себе провалиться в тепло, которое излучал Джеймс. Слезы снова начали течь по ее лицу, но она не делала попыток их стереть их. — Кстати, — откашлялась Джеймс, — когда ты успела умыкнуть мою форму? Блейк вздрогнула и чуть сильнее сжалась в его руках, словно она хотела поскорее сбежать от него. — Что? — Я стащила ее, когда мы… когда мы поссорились. — Решила отомстить? — рассмеялся Поттер, но Блейк покачала головой. — Ты был нужен мне рядом. И я… чужая одежда напоминает о людях, которым она принадлежит, — сказала она тихо. Джеймс замер, застыл, словно статуя в Мисмахиас, о которых Блейк так много говорила, которые описывал Ремус — застывшие каменные изваяния, выражения божественной боли, показанной волшебниками в своем искусстве. — Ты могла прийти ко мне, Блейк. — Не могла, и ты это знаешь, — огрызнулась она. — Я никогда не могла этого сделать, потому что иногда ты даже смотреть на меня отказывался, и я ненавидела это сильнее, чем все остальное, что стояло между нами. Мне нужно было знать, что ты рядом, так что… да, я сперла у тебя форму. Она придает мне сил, ясно? — Теперь я здесь, тебе не нужна какая-то глупая форма. — Я к ней привыкла, отвали, — огрызнулась Блейк, и Джеймс обнял ее чуть сильнее, внезапно наполненный страшной благодарностью к подруге. — Я никогда не благодарил тебя, не так ли? — За что? — За то, что ты заботилась о Гарри, когда я не был в состоянии. Ты могла этого не делать, потому что ты горевала, и я… я оставил его на тебя. Ты могла не делать этого. Могла заставить Сириуса разбираться. Но ты взяла его в свой дом. И ты воспитывала его вместе с собственным сыном, когда я не был в состоянии даже о себе позаботиться, и ты… он помнит Лили, потому что ты говорила с ним о ней, и он знал, что я его отец, потому что ты регулярно говорила обо мне, Блейк, и я… — Джеймс ощутил, как что-то сдавило его горло. Хотелось рыдать. — Ты представить не можешь, как я тебе благодарен за то, что ты все еще здесь. Я столько раз подводил тебя. Я… я столько боли тебе причинил, но ты осталась рядом несмотря ни на что. Спасибо. Блейк ничего не сказала на это, но она вцепилась ладонями в его руки и сильнее обернула их вокруг себя, словно защитный кокон, который оградит ее от всего мира. И после этого — после искренней благодарности, которую Джеймс выразил впервые за двенадцать лет — она разрыдалась. Прямо там. На прохладной земле, в тени раскидистого Блейк рассыпалась перед ним на кусочки, она плакала и икала, она сотрясалась в его руках, и природа дрожала вместе с еретичкой от боли и страха перед будущим, которое ожидает их, когда им снова придется сражаться и оглядываться почти всегда, опасаясь нового нападения, нового предательства. Блейк плакала в его руках, защищенная от всего мира, и это был первый раз, когда Джеймс позволил ей быть всего лишь женщиной, не воином и не лидером двух сопротивлений. Он крепко прижался губами к ее макушке, убаюкивая ее, словно ребенка, нуждающегося в утешении, и Блейк вздрогнула, но не перестала плакать. И в тот момент впервые за двенадцать лет Джеймс Поттер вспомнил все, что она сделала во время войны. Все, через что эта женщина прошла и все, что она потеряла. И все это сделало ее его лучшим другом; наверное, единственным (кроме Сириуса) человеком, которому он доверил бы и себя, и своего сына, и своих друзей. И тогда он пообещал себе, что сделает все, чтобы Блейк Шервуд никогда больше не познала боли от потери. Он поклялся на могиле ее нерожденной дочери, которую она тоже потеряла, что она будет счастлива. Блейк плакала, пока не истощила себя настолько, что уснула, и Джеймс отнес ее в дом, уложив спать. Он проверил все чары и закрыл все двери, а потом вернулся к себе и посмотрел на газету, со страниц которой на него взирало изможденное лицо его когда-то лучшего друга. После этого он призвал все книги, которые могли бы помочь ему в поисках, и принялся за работу. Блейк Шервуд выиграла прошлую войну, желая отомстить. И она преуспела. Пришла его очередь. Джеймс Поттер сделает так, чтобы эта война никогда не началась, лишь бы защитить свою семью. И он не отступит.