per aspera ad astra

      Охота завершилась ужином на свежем воздухе, в ходе которого было раскрыто еще несколько бутылок вина. Уже захмелевшие аристократы без зазрения совести и чувства стыда перебрасывались какими-то байками и шутками, подходили к царскому шатру, где со всем удобством расположились правящая пара и их заграничный гость. Сонхва подпёр голову рукой, с ленивой улыбкой на лице вслушиваясь в спокойно льющийся разговор Феликса и своего супруга. Разница между заработанными ими в охоте баллами была совсем маленькой, но всё равно победа досталась принцу Ирлеса, чему герцог был несказанно рад, потому что, несмотря на предрассудки и глубокую веру присутствующих гостей, он поставил на Феликса, с нарочитой беззаботностью твердя, что это всё в честь их союза. Хонджуна если это и оскорбило, то он никак не дал об этом знать. Даже его рука, что всё время покоилась за спиной мужа, ощущалась там приятным теплом, а не давящим острым камнем.       — Господин Пак, я успел посоревноваться с вашим мужем, но не с вами, — внезапно обратился к герцогу принц с заискивающей ухмылкой на губах.       — Прошу прощения, что не смог стать вам завидной компанией.       — Бросьте, я вовсе не обижен. Но раз время нам позволяет, — Феликс махнул рукой, и на столик между ними звучно опустился деревянный ящик. — То как насчёт партии в шахматы?       Сонхва чуть не прикусил язык. Ему хотелось в истерике расхохотаться, но вместо этого он позволил Хонджуну поставить себя на ноги, и муж передвинул его кресло так, чтобы герцог сидел напротив Феликса, пока принц выуживал из ящика шахматную доску и фигуры. Те в свете свечей и еле пробивающихся через густые растения солнечных лучах сияли, что не оставалось сомнений: фигуры были отлиты из драгоценных металлов и усеяны мелкими камушками.       — Даю вам право первого хода, — заявил принц Ирлеса и вальяжно откинулся на спинку своего кресла.       Сонхва, склонившийся над доской, ощущал на себе сразу два пронизывающих взора: один - от Феликса - жёг макушку, а второй - от Хонджуна - вперился в спину. Его пешка со стуком сменила положение на доске. Принц молча сделал свой ход, и игра неспешно потекла своим чередом.       Вскоре они собрали толпу зрителей вокруг себя. Аристократы успевали делать ставки на то, кто же выйдет победителем в этом сражении, но Сонхва слышал их переговоры лишь мельком, полностью сосредоточившись на игре. Что-то подсказывало ему, что проигрыш понесёт за собой не самые лучшие последствия.       Феликс прищурился и, прикусив макушку ладьи, со вздохом опустил её на следующую клетку.       — Давно я не ощущал такого напряжения.       «Я тоже», — мысленно согласился с ним Сонхва, разглядывая оставшиеся фигуры       Они с принцем были в примерно одинаковом положении: оба лишились по коню, слону и ладье и остались без ярой доли пешек. При этом ферзь Феликса уже давно рыщет по доске, стараясь пробить брешь в чужой защите, а Сонхва не спешит выводить свою королеву в бой.       До сего момента, когда Хонджун не склонился над его плечом, одной рукой приобнимая под спину, а вторую кладя мужу поверх той ладони, которой герцог тянулся к фигурам.       — Позволь, — прошептал царь в ухо супругу, заставляя Сонхва мелко вздрогнуть.       Для зрителей сей жест выглядел донельзя нежно и трепетно. А герцог боролся с желанием отпрянуть и броситься наутёк из леса.       Пальцы Хонджуна заставили его взять ферзя и сдвинуть его на три клетки по диагонали влево прямо под нос вражеского слона, который секундой позже пал жертвой храбрых. Сонхва нахмурился, не понимая, зачем его заставили сделать такой ход, но затем, когда король принца в панике сдвинулся на одну клетку в противоположную от белого ферзя сторону, герцог поставил ему шах своим слоном.       — Это было подло, Ваше Величество, — беззлобно усмехнулся Феликс и предпринял еще одну безнадёжную попытку спасти свою фигуру.       Хонджун смолчал. Сонхва чувствовал тяжесть его руки на своей спине, когда его ферзь объявил чужому королю мат.       — Что сказать, — протянул довольно канцлер, что незримой тенью следил за ходом игры с самого её начала. — Царю не пристало проигрывать.       Эти слова противным звоном отозвались в голове герцога.       — Ваша правда, — кивнул ни капли не обиженный принц и окинул своего оппонента взглядом из-под ресниц. Пусть тон Феликса был беззаботным и даже весёлым, Сонхва ощущал остроту его взора и невольно подобрался, натягивая на лицо неловкую улыбку.       Он с самого начала не имел права проиграть в этой игре. Это была не просто партия в шахматы.       — Как же не хочется уезжать, — заныл под конец торжества Феликс, когда солнце всё больше и больше таяло за линией горизонта, гости потихоньку стали разъезжаться, а слуги - собирать многочисленные пожитки и дичь, которая под зорким наблюдением царского казначея будет передана главе магистрата и перераспределена между бедствующими семьями в Юмее и за её пределами. — Я бы еще на неделю остался, но, боюсь, Кристофер хватится и отправит за мной кавалерию. Жаль не придумали еще системы мгновенной отправки писем.       Сонхва улыбнулся в свой бокал. Ему даже стало любопытно, будет ли в этом мире когда-нибудь существовать интернет, но, даже если он никогда не выберется и останется герцогом навсегда, вряд ли он доживёт до момента появления всемирной паутины.       — Мы будем рады вам в любое время, — учтиво улыбнулся Хонджун, перекладывая руку со спины супруга на его колено.       Сонхва сдержал порыв сбросить его ладонь, внутренне содрогаясь от скользкого противного ощущения. Он незаметно выплюнул напиток, которого секунду назад набрал полный рот, обратно в свой бокал, чтобы не подавиться от неожиданности.       Феликс вежливо отклонил предложение остаться еще на ночь и отбыть рано утром, сказав, что им, ирлесцам, привычно проводить ночи в дороге и на свежем воздухе. Так они путешествуют в караванах по пустыням. Герцог с какой-то завистью глядел на пышущего энергией принца, ведь тот несколько часов носился по лесу и даже не запыхался, а сам Сонхва уже невыносимо устал, хотя всё, на что он потратил время, это разговоры с Хёнджином, редкие беседы со знатью и игра в шахматы. Ему было жарко, и изредка накатывало головокружение, которое легко можно было списать на хоть и малое, но все же выпитое количество алкоголя. Поэтому, как только последние сборы были закончены, а ответственный за охотничьи угодья паж заверил, что всё будет исполнено в лучшем виде, царская чета, несколько чиновников из Совета и их заграничные гости подобрали лошадей и двинулись вдоль озера к мосту, откуда послы и отправятся в обратную от замка сторону в своё родное государство. Берег в этой части угодий был обрывистым, каменным и на довольно высоком расстоянии от линии воды.       — Знаете, я ни капли не обижусь, если этот меч окажется пришпиленным на стену в каком-нибудь зале в вашем дворце, — засмеялся Феликс, когда Хонджун в очередной раз поблагодарил его за столь изысканный подарок.       — И всё же у нас с мужем есть для вас ответный подарок.       На секунду на лице Сонхва мелькнуло удивление, но он быстро взял себя в руки и медленно кивнул с милой улыбкой, мысленно посылая в спину Хонджуна сотню колющих предметов. Стоило бы привыкнуть, что герцог будет последним человеком, которого царь поставит в известие о своих планах и действиях, но всё равно было обидно, ведь как-никак подарок от них двоих.       — Ох, вам не стоило, — зарделся Феликс. В шкатулке, протянутой принцу руками генерала дворцовой стражи, обнаружились горсти драгоценных камней и причудливое зеркало, украшенное золотом по деревянному ободу. Принц ахнул и подобрал в руку огромный рубин. — Правду слухи говорят: никакие драгоценности не сравнятся с камнями из рудников дома Аллеитов.       — В Элеарде есть поверье, — протянул задумчиво Хонджун и преодолел расстояние между ним и Сонхва в два шага, чтобы затем взять в ладонь его руку, увенчанную двумя кольцами. — Судьбы двух людей связаны самими звёздами тончайшей нитью, но увидеть её можно, лишь будучи по ту сторону зеркала, а в этом мире метки связи остаются на их теле следами от поцелуев.       Воздух застрял где-то в горле в момент, когда Хонджун практически невесомо прижался губами к рубину на помолвочном кольце. Пальцы Сонхва дрогнули в чужой хватке от теплоты дыхания. Всё тело застыло в напряжении, внезапно накатила тошнота, и герцог надеялся лишь на то, что не выглядит сильно потрясённым. Царь, скользнув по его лицу невозмутимым взором, дёрнул уголком губ, словно в глумливой насмешке, и обернулся к задумчиво улыбающемуся Феликсу.       — У нас в царстве тоже есть легенда, — принц порылся в шкатулке с драгоценностями и вытащил на свет чернильный агат. — Поговаривают, что в глубинах красных песков растёт очень красивый цветок. В народе его называют скорпионья роза. Влюбленные, что желают быть навеки вместе, должны преодолеть сложный путь по пустыне, а после, смазав губы в соке из лепестков, скрепить союз поцелуем. Звучит красиво, но для меня это несколько дико.       — Почему? — отчего-то шёпотом поинтересовался Сонхва и повёл плечом, стараясь сбросить ощущение прикосновения призрачной ладони на своей шее.       Феликс печально улыбнулся.       — Лепестки скорпионьей розы черны, как ночь, и очень ядовиты. Поэтому поцелуй с их соком на губах - не столько поцелуй любви, сколько верной гибели. И даже смерть не разлучит нас… Так ведь говорят в свадебных клятвах?       — У нас не читают свадебные клятвы.       Хор двух голосов повис над обрывом. Сонхва впился ногтями в собственные ладони, чтобы не смотреть на Хонджуна, который буквально прожигал его скулу пытливым взором.       — Прошу прощения, я не знал, — неловко пробормотал Феликс. — Думаю, мне нужно проштудировать дворцовую библиотеку и лучше изучить традиции Элеарда перед следующим своим приездом сюда.       — Вовсе не обязательно. Мы и сами можем посвятить вас во все тонкости.       Путь продолжился вдоль скалистого берега. Сонхва занял место где-то посередине, глядя в сторону на блестящую от оставшегося солнечного света гладь озера. Затылком он чувствовал на себе любопытный взор дяди. Очевидно, его и всех присутствующих поразила выходка царя, а герцога она лишь обескуражила и малость разозлила. Хонджун снова и довольно недвусмысленно напомнил, где его место, при этом идеально отыграв роль галантного и чуткого мужа. Даже не ясно, раскрыл ли его тайный мотив Феликс, поскольку принц Ирлеса выглядел в действительности впечатлённым проявлением привязанности между супругами.       Сонхва подошёл ближе к краю, желая почувствовать спасительные прикосновения холодного ветра к своему разгоряченному лицу. Натиск в груди стал сильнее, а по виску стекла капля пота. Внезапная волна головной боли ударила куда-то в затылок и затемнила обзор. Ноги стали точно ватные, и в следующее мгновение герцог осознал, что заваливается в сторону и падает.       Падает в обрыв.       По наитию он протянул вперёд руку и ухватился за того, что стоял к нему ближе всего. Но Хонджун внезапно дёрнулся, вырывая локоть из его пальцев, и Сонхва окончательно потерял и так некрепкую опору под ногами. За секунду до падения на его зрение чёрного полотна, он успел увидеть лишь, как царь оборачивается в его сторону. Как нахмуренные от негодования брови взлетают вверх, лицо на секунду испещряется чем-то, похожим на испуг, а выдернутая мгновение назад рука тянется навстречу.       Сонхва падает, но оказывается подхваченным чьими-то объятиями сзади под гул взволнованных голосов.       — Мой господин, — зовёт обеспокоенный Ёсан и машет невесть откуда взявшимся веером, пока Минги старается удержать герцога на ногах и отойти от обрыва, с которого с грохотом скатывается в воду несколько камней, потревоженных его стремительным рывком.       — Племянник, что с тобой? — мигом оказывается рядом Джонхан и вскинутой вверх ладонью останавливает желающих подойти ближе любопытных особ. — Пожалуйста, не стоит. Ему нужен воздух.       — Господин Пак, вам нехорошо? Вы очень бледный, — пробормотал Феликс, но его голос доносился до ушей Сонхва, как через толщу воды, откуда-то далеко.       Из-под прикрытых век он видел, как повисшая на половине пути в воздухе рука Хонджуна крепко сжимается в кулак, а затем прячется в карман брюк.       — Вели подать экипаж как можно скорее, — бросил он Сану и обратил взор в сторону мужа, но словно сквозь него.       — Я в порядке, не стоит так беспокоиться, — попытался улыбнуться и вяло отмахнулся Сонхва, спиной прижимаясь к груди своего стражника. Одно это действие уже говорило о том, что он далеко не в порядке и с трудом держится на ногах.       — Вы выглядите прямо как в тот день, — одними губами пробормотал Ёсан так, что его могли слышать лишь сам герцог, канцлер и Минги, стоящие ближе всех.       Джонхан угрюмо хмыкнул и принял от суетящегося слуги флягу, ловким движением откручивая крышку и передавая воду племяннику.       Сонхва не ведал, как выглядел герцог после отравления, но чувствовал себя, откровенно говоря, паршиво: ему было тяжело дышать, во рту ужасно пересохло, что не спас даже жадный глоток воды, сердце в груди билось как бешеное, а руки и ноги сковал лютый холод. Можно было лишь с содроганием гадать, насколько мертвенно-бледной сейчас была его кожа.       — Простите, Ваше Высочество, — слабо улыбнулся юноша Феликсу и попытался привстать, чтобы не опираться всем весом на Минги. Его место занял канцлер, перед этим бросив хмурый взгляд в сторону царя, и поддерживал Сонхва под локоть и поясницу до тех пор, пока со стороны лагеря не послышался цокот копыт и шорох колёс по влажной траве. — Даже проводить вас без происшествий не вышло.       — За что вы извиняетесь? — брови принца озадаченно взлетели на лоб, а руки потянулись, чтобы слегка приобнять внезапно захворавшего герцога. — Мы и так провели кучу времени вместе. Уж один неудачный вечер не омрачит моего прекрасного настроения и впечатления, что вы оставили. Вам следует прилечь и отдохнуть. И это я должен просить прощения! Вдруг я вас так утомил своим присутствием, что вы готовы в обморок упасть, лишь бы отвязаться от меня?       — Ни в коем случае. Глупости говорите, — Сонхва даже нашёл в себе силы посмеяться, глубоко тронутый желанием Феликса приободрить его.       — Нам всё равно уже пора, если мы хотим добраться до границы до полуночи, — продолжил воодушевленно посол и махнул своим людям, чтобы те седлали лошадей. — Было очень приятно провести с вами время! Ждите от меня личного письма. Государь, думаю, мой брат будет более чем рад обменяться с вами парой писем тоже.       — С нетерпением буду ждать, — несмотря на вполне дружелюбный тон и даже подобие улыбки, выражения лица Хонджуна было непроницаемым.       «Снова маску нацепил», — хмыкнул беззлобно Сонхва и позволил усадить себя в подъехавшую служебную повозку. Та отличалась отсутствием изысков и богатого оформления в силу того, что карета была служебной и предназначалась для поездок прислуги, но герцогу на данный момент было всё равно, в чём ехать, лишь бы не верхом: в висках стучало до боли глазах, и в таком состоянии он бы легко рухнул с лошади, только занеся ногу над седлом.       — Хорошей вам дороги, — пожелал юноша Феликсу, пока дверца еще не закрылась.       Принц помахал ему ладонью с пусть немного грустной, но искренней улыбкой на лице.       — Ждите от меня письма!       Хонджун прикрыл рот кулаком, кашлянул, привлекая к себе тем самым вниманием супруга, и односложно сказал:       — Я догоню.       Сонхва в недоумении вскинул бровь, не понимая, зачем царь перед ним отчитывается, словно это имеет значение, и медленно кивнул, после отворачиваясь и теснясь на узком сидении, чтобы Ёсан мог пристроиться рядышком. Минги захлопнул за ними дверцу, дал сигнал вознице, и неброская повозка размеренно покатилась по рыхлой земле.       — Думаю, он проводит послов до моста и распорядится о доставлении наших лошадей ко двору, — промямлил камердинер, снова выуживая на свет веер и оживленно обмахивая им чужое бледное лицо.       — Мне плевать.       И это действительно было так.       Сонхва успел задремать при подъёме в гору и с трудом разлепил неподъёмные веки, когда повозка осторожно притормозила. Ёсан резво выскочил наружу и, крикнув что-то Минги, убежал в замок.       — Господин, сможете пойти сами?       Герцог нахмурился и, прислушавшись к себе, осознал, что нет, не сможет. Его ужасно мутило, раскалывалась голова и грудь болела так, словно его хорошенько приложили о стену. Только открыв рот с намерением ответить, он заметил Хонджуна, что ловко спустился с лошади и направился к ним, чтобы протянуть мужу руку помощи.       — Выходи.       Сонхва глядел на его руку, как на что-то чужеродное. Они уже не раз проделывали такое, но сейчас, после случившегося на обрыве, внутри юноши поселилось столь сильное отторжение. Эта рука могла с лёгкостью оттолкнуть его тогда, когда он действительно нуждался в помощи, но всегда с готовностью подставлялась в моменты, когда её владельцу это было выгодно. А потому, на мгновение сморщив нос в презрении, герцог ухватился за раму и самостоятельно спустился на дорожку, игнорируя предложенную поддержку и слабость в ногах. Укутавшись в свой алый плащ, будто ему было зябко, Сонхва медленно направился во дворец, желая поскорее оказаться за закрытой дверью своих покоев. Он скучал по ключу, который проворачивался в скважине его замка. Только тогда он мог чувствовать себя в полной безопасности.

      ♛♛♛

      Спустя два дня Сонхва беззаботно восседал в библиотеке в мягком кресле и читал книгу, пока практически не смыкающий глаз Минги вёл премилую беседу с Чан Гюри. Старушка была так счастлива снова увидеть молодых людей. Она без стеснения сжала стражника в крепких объятиях, перед этим заставив его нагнуться нехитрым тычком в живот.       Причина недомогания герцога так и осталась не выясненной. Сонхва провёл множество часов в постели, попивая лечебные настойки и сражаясь с головокружением каждый раз, когда порывался встать. Дворцовый лекарь лишь разводил руками и советовал больше отдыхать. Джонхан в экстренном порядке выдернул Сону и Ёнджэ со службы и поставил их двоих охранять закуток, где располагалась дверь в герцогские покои. Сонхва не видел в этом особого смысла: вряд ли его кто-то рискнул отравить прямо на охоте на глазах у стольких людей, но перечить он не стал. Возможно, он просто не до конца восстановился после прошлого неудачного покушения. Либо же тело, которое он так бессовестно занял, действительно было слабым и больным. Ёсан, дабы исключить риски, принялся вести записи о принятии его господином отвара с добавлением волчьих ягод, боясь, что он пропустил сей ритуал в какой-то из дней, и это стало причиной чужого недомогания. Удивительно, но Сонхва правда стало легче именно после ядовитого чая. Хонджуна в известность они решили не ставить. Достаточно того, что царь и советники в курсе странной болезни герцога, но не нужно усугублять ситуацию вестью о том, что тому стало плохо на ровном месте.       Дворец постепенно возвращался в привычную колею после отбытия делегации и завершения недельных праздников в честь свадьбы государя. Прошлым вечером снова был созван Совет четверых, но Сонхва на нём не присутствовал, чему был искренне рад. В курс дела позже его ввёл дядя. Кажется, с момента появления юноши в Элеарде он впервые провёл столь много времени в компании канцлера. Хонджуна герцог не видел, и это был самый радующий его за эти дни факт. Лишь сегодня рано утром, когда он и Минги возвращались с прогулки верхом на лошадях, Сонхва заметил мелькнувшую в главном холле фигуру своего супруга.       — Вы выглядите сонным, — задумчиво сказал Ёсан, что молчаливо листал сборник стихов на соседнем кресле в силу отсутствия каких-либо дел и поручений. — Может, вам стоит еще немного полежать? Вам только-только полегчало.       — Я проснулся до рассвета. Конечно, я выгляжу сонным, — вяло усмехнулся в ответ Сонхва, действительно чувствующий сонливость, но при этом какую-то лёгкость и воодушевление. Восход солнца, который они с Минги смогли лицезреть с обрыва на востоке царской горы, был прекрасен и всё еще ярок в воспоминаниях. Пусть и немного, но он смог разбавить болото неприятных дум, в которых герцог нашёл привычку топить себя в течение дня. Он бросил попытки вести дневник, изведя чернила на обычные кляксы.       Он не знал, что он здесь делает. Что он вообще в принципе должен делать, и это ужасно нервировало и душило. Он просто ждал, но сам не знал, чего именно.       Возможно, в этом мире комета упадёт с неба - и только тогда ситуация сдвинется с мёртвой точки.       Книга, абсолютно случайно попавшая Сонхва в руки, содержала мало текста и очень много великолепных картинок. Странички были измазаны в тёмной краске, поверх которой серебром вырисовывались тонкой линией созвездия и создания, в честь которых они названы. К книге шло дополнение в виде какого-то словаря, где подробно описывалась каждая звезда как с точки зрения науки, так и со стороны религии Элеарда, подкрепляемые высказываниями Великих Жрецов и чтецов звёзд различных поколений.       Люди подобны звёздам: они рождаются и умирают. Разница лишь в том, что мы оставляем после себя. У человека богатый выбор: он может оставить своё имя, своих детей, своё наследство и богатство. А может обернуться пеплом и затеряться в течение времени так, что никто о нем больше и не вспомнит. Либо же вспомнит, но совсем не добрым словом. Поэтому мы присуждаем рождению каждого человека звезду, чтобы он не потерялся в этом огромном мире. Он уйдет здесь, но там, на небе, он останется. А звёзды… у звёзд всего два пути. И они, к сожалению, не имеют выбора, они просто взрываются. Но на их месте рождается что-то новое. Что-то прекрасное, что засияет в небесах с новой силой, либо же что-то ужасное, что поглотит все на своем пути. В этом они с людьми очень похожи. Подобно черной дыре, мы пожираем все хорошее, что нас окружает, чтобы затем навечно остаться во тьме в одиночестве, на долгие-долгие годы, пока само наше существование не станет для нас бременем. Пока мы не поглотим себя сами.       

Великий Жрец Истиннолунный в двадцать третьем поколении чтецов звёзд.

      Образ мышления жителей этого мира был настолько непонятен Сонхва, насколько же и притягателен. Казалось, что все люди здесь - сплошь и рядом мечтатели. Они не видели в смерти плохого конца, потому что знали, что память о них навечно останется в названии звезды, с которой они прожили свою недолгую жизнь. Человеческие имена навеки сотрутся, но их личности останутся в скоплении водорода и гелия где-то там высоко и далеко так же, как частички звёзд возродились в человеческих телах.       Захлопнув книгу и прижав ту к груди, герцог с мягким вздохом сполз по спинке кресла чуть ниже, чтобы уткнуться в неё затылком. Высокий потолок в промежутках между огромными люстрами был украшен фресками, которые хотелось разглядывать несколько часов подряд, но над вторым ярусом библиотеки в круг рукой художника собрали всё звёздное небо. Глядя на него и кусочек металлической дуги, Сонхва вспомнил, как они с Минги выбирали стражнику его дату рождения. Встав на ноги, герцог прошёл мимо Ёсана, хлопнув того по плечу, когда камердинер только собирался пойти следом, и в одиночестве поднялся по лестнице.       Сонхва в нерешительности постучал пальцами по рычажкам. Его просто обуяло любопытство. Он не собирался брать на себя такую ответственность, как выбор звезды для своего личного стражника, однако зная, как сильно и глубоко жители Элеарда верят и чтят сей ритуал, ему всё же хотелось немного дополнить и раскрасить покинутую небесами рутину Минги. Поэтому он осторожно настроил механизм и возвёл глаза к потолку, наблюдая, как медленно прототипы небесных светил выстраиваются на потолке. Но Сонхва они мало волновали. Он вчитывался в витиеватые названия звёзд, когда услышал стук каблуков солдатских ботинок за своей спиной.       — Я выбрал тебе звезду, — вопреки здравому смыслу и собственным убеждениям, улыбнулся герцог и обернулся к замершему от него на расстоянии вытянутой руки Минги.       — Правда? И какую же?       Сонхва ощутил неясный трепет в груди, когда заметил, как стражник взволнованно сжал ладони в кулаки, а затем спрятал их за своей спиной.       — Регул. Тебе подходит.       Он старался держать Минги подле себя, хоть этого и не требовалось, ведь тот - его личный страж. Однако после беседы с дядей перед охотой Сонхва стал осторожнее подбирать слова и не разбрасываться мыслями вслух в чьём-то присутствии. Ему казалось, что он внезапно оказался в допросной комнате, где всё, что он скажет, может использоваться против него. Вот только в допросную еще можно пригласить своего адвоката, но этот случай абсолютно безнадёжный: Сонхва сам себе и адвокат, и подсудимый, и судья.

      ♛♛♛

      Ёсан чмыхал носом и фырчал, но послушно размешивал растворитель, пока Сонхва любовно оглаживал мятый холст и распрямлял его на деревянной узкой доске.       — Вы уверены, что это варево не превратит картину в вязкий комок? — скептично поинтересовался камердинер и звучно чихнул под аккомпанемент веселого хмыка со стороны Минги.       — Давай уже сюда, — засмеялся Сонхва, принял в руки баночку с дурно пахнущим раствором и потянулся за кисточкой у края стола. Он слышал, как присутствующие с ним в покоях юноши, влекомые любопытством, ступили ближе и заглянули через его плечи, когда первый мазок растворителем коснулся грязного холста и оставил после себя светлое пятно. Герцог не смог сдержать довольной ухмылки после удивленного возгласа Ёсана. — Ну вот, а ты мне не верил.       — Как ты мог сомневаться в своём господине? Никогда не видел, как снимается защитный слой с картин? — с каплей озорства поинтересовался Минги и болезненно ойкнул.       — Я никогда не был свидетелем реставрации полотен, — буркнул угрюмо Ёсан, чья ладошка, определенно, и приложилась к спине стражника в ответ на подколку о чужой неосведомленности. — И господин Пак - твой господин тоже!       Сонхва закатил глаза и продолжил методично размазывать растворитель, краем уха слушая детскую перебранку своей прислуги. Ёсан с Минги удивительно быстро сдружились и раскрыли друг друга в глазах герцога совсем с неожиданной стороны: камердинер оказался очень саркастичной личностью, который с недовольными вздохами и лёгкими закатываниями глаз принимал лестные подколки вечно улыбающегося стражника, что совсем по-доброму обзывал его коротконожкой после того, как Ёсан запутался нижними конечностями в длинном подоле портьеры. Не то, чтобы Ёсан был слишком маленьким, но рядом с Минги даже сам Сонхва ощущал себя крошечным. Герцог с пониманием отнесся к внезапному открытию в ходе наблюдения за этими двумя, пусть ему и было немного грустно, что, будучи с ним наедине, его слуги редко позволяли себе сбросить напускную сдержанность и открыть чертоги своих характеров.       Но Сонхва жалел об этом ровно до той поры, пока Минги за все свои шутки не получал очередные тычки. А Ёсан бьётся будь здоров.       Почему-то, слушая их детские перебранки, Сонхва расслаблялся. Он верил своему камердинеру, пусть это было бы полнейшей глупостью - доверять свою жизнь в чужие руки. Но Ёсан - верный слуга герцога Пака, охраняющий его покой не хуже цепного пса. Уж кто-кто, а он бы точно не позволил неправильному человеку очутиться подле его господина. И, зная этот факт, Сонхва всё больше и больше расслаблялся в присутствии Минги, надеясь, что его напущенная холодность того несильно задела. В груди всё больше прорастало зерно надежды, что дядя просто ошибся, и Минги не представляет для герцога никакой угрозы.       Дружеская ругань была прервана стуком в дверь. Стражник тут же отправился проверить, кто потревожил покой герцога, а Ёсан, выглянувший за арку, сказал:       — Господин, это главный дворецкий.       — А, господин Ли, проходите, — миролюбиво позвал Сонхва, отставил баночку с растворителем и принялся вертеться на стуле в поисках мокрого полотенца, которое он предварительно принёс из ванной. То нашлось на ручке выдвижного ящика.       — Мой принц.       Герцог промычал приветствие в ответ и, взмахнув влажными руками, обернулся, в шоке раскрывая рот и чисто на эмоциях отталкиваясь корпусом назад, словно в надежде слиться с бархатной поверхностью стула и не разгребать то, что ему принесли.       — Боже, — выдохнул потрясенное, разглядывая гору документации, что возвышалась на тележке подле камергера. — Тут что, прошения за последние пять лет?       Ли Уджин как-то совсем уж обреченно опустил плечи.       — Если бы, мой господин.       Прошения и донесения, как оказалось, были за последние полгода. Как поведал камергер, вдовствующая царица отреклась от ведения хозяйственных дел задолго до смерти своего супруга, полностью перебросив ответственность на главного дворецкого. Причины такого решения были неясны. Камергер хоть и утверждал большую их часть через царя, однако приказы не имели той доли силы, чтобы должны в действительности. А теперь, с приходом во дворец нового избранника государя, неутвержденные, отложенные в дальний ящик прошения должны быть перепроверены и, если не утверждены, то хотя бы отвергнуты.       — Вот эти требуют как можно более скорого рассмотрения, — Ли Уджин с позволения возгрузил на стол огромную стопку документов. — Они самые свежие. Все остальные… Что ж, тут уж вы сами решайте, сколь много вы готовы потратить на них. Боюсь, что время, когда эти донесения имели важность, давно прошло, но государь изъявил желание, чтобы вы их просмотрели. Вдруг там найдется нечто важное.       Сонхва закатил глаза. Ну, еще бы Хонджун взялся самостоятельно разгребать оставленные его родителями завалы. В параллельной вселенной - возможно.       — Ладно, давай посмотрим, что там у нас, — тяжко вздохнув и пару раз звучно хрустнув пальцами, Сонхва потянулся за пером и раскрыл первое сложенное вдвое прошение.       Разумеется, в первую очередь рассматривались вопросы, касающиеся дворца, и поэтому герцогу предстояло изучить несколько просьб о выходных пособиях. Благо Ли Уджин не покинул его, иначе совсем было бы худо. Когда с первой стопкой бумаг было покончено, Сонхва принялся расставлять свои подписи и краем глаза искать герцогскую печать, которую дядя передал ему в личное пользование сразу после свадьбы. Но, не обнаружив искомое на месте, юноша пробормотал:       — Ёсан, куда мы дели печать дома Аллеитов?       Но камердинера в покоях не было, и ответа озвученный вопрос не получил. Сонхва прищелкнул языком, сетуя на собственную невнимательность и излишнюю зависимость от извечного присутствия Ёсана под рукой. Слишком быстро он привык к подобному положению дел, что отнюдь не радовало.       Герцог принялся рыться одной рукой в выдвижных ящиках, но остановился под неуверенное покашливание главного дворецкого.       — Прошу прощения, мой принц. Дворцовые прошения должны быть утверждены вашей личной царской печатью.       Сонхва прикусил щеку и крутанул перо в пальцах.       — А как ты получил утверждение на предыдущие мои решения? — протянул ровно, нарочито равнодушно, но по спинам всех присутствующих в комнате пробежался ощутимый холодок.       — Государь поставил свою печать.       Над пером нависла участь быть переломанным надвое.       Ким Хонджун, этот мелкий засранец. Не может быть, чтобы он не знал о такой вещи, как личная печать его супруга. Или он путём её отсутствия у Сонхва хотел контролировать его действия? Пусть подавится в этом желании, захлебнётся ядовитой водой.        Хлопнув ладонями по столешнице, Сонхва вскочил на ноги и пулей вылетел в коридор. Гвардейцы, послушно охраняющие вход в чужую опочивальню, только рты раскрыли, чтобы объявить царю о нежданном госте, как герцог прервал их одним взмахом руки и толкнул тяжёлую дверь, с ехидным злорадством слушая, как изысканные ручки с грохотом встречаются с поверхностью стен.       — Это настолько в твоём духе, — громко объявил, проходя через арку в сторону рабочего стола Хонджуна и замирая по центру ковра со скрещенными на груди руками. — Передать мне управление хозяйством дворца, но не дать печать.       — А у нас настолько близкие отношения, раз ты знаешь, что в моём духе? — хмыкнул Хонджун, что восседал на стуле и подпирал подбородок одной рукой, пока во второй держал какой-то развёрнутый свиток. Взгляд его был прикован к буквам на нём, но никак не к мужу, что пылал негодованием.       — Мой царь, — нерешительно проблеял рискнувший сунуть нос внутрь кабинета стражник.       Хонджун обреченно вздохнул.       — Закрой дверь с той стороны, — когда раздался щелчок, государь ловко свернул свиток и, откинувшись на спинку стула, одарил мужа вниманием.       — Что, решил озаботиться собственной безопасностью? — Сонхва не преминул упомянуть о наличии охраны, на которую до недавнего времени царю не было дела.       — Да вот, проверяю дисциплину и исполнение приказов гвардейцами. На данный момент я больше разочарован, ведь ты здесь, когда я чётко сказал никого не впускать.       С момента прощания с делегацией Ирлеса они толком не разговаривали, только перебрасывались взглядами, и ситуация, повисшая между ними после случившегося на обрыве, обрастала неопределенностью и готовилась сорваться вниз как снежный ком. Но в чём супруги действительно поднаторели в своём браке, так это в умении игнорировать друг друга и чужие проблемы.       Герцог закатил глаза в ответ на неприкрытый намёк, что его видеть в сей комнате не желают.       — Полагаю, у меня особые привилегии, — фыркнул и подошёл ближе, опираясь ладонями о чужой стол. — Скажи честно, тебе доставляет удовольствие выставлять меня дураком?       Хонджун вскинул брови, и взгляд его сделался таким невинным, что Сонхва аж затошнило.       — В этом моя помощь тебе не нужна. А в чём дело?       — В чём дело? Уж не в том ли, что ты не удосужился предоставить мне царскую печать вместе с делами дворца? — Сонхва очень старался, чтобы голос его звучал не столь раздраженно, потому что щеголять перед мужем эмоциями нараспашку - себе дороже. С Хонджуна не убудет ухватиться клешнями за чужую разбереженную душу и вытрясти из неё всё до капли. — Глупо с твоей стороны было надеяться, что я не замечу попытки оставить себе возможность контролировать мои решения в стенах замка.       — И думать не смел, — внезапно хохотнул Хонджун, ухнул на пол и начал денно рыскать в своих многочисленных ящиках. — Я не врал, когда сказал, что отдал тебе управление хозяйством замка, чтобы потешить твоё самодовольство. А что касается печати... — царь со смешком обошёл стол, пряча одну руку за своей спиной. — Виноват, совсем забыл о ней. Но не ожидал, что ты примешь это на свой счёт! В твоих глазах я настолько плох?       — Ещё как, — без капли притворства прищурился Сонхва.       — Что ж, злодей всегда ищет зло в других.       Хонджун вытянул руку, секунду назад спрятанную за спиной, показывая лежащую на его раскрытой ладони небольшую коробочку, похожую на ту, в которой он отдал тогда еще жениху помолвочное кольцо. Сонхва только порывался выхватить вещь и гордо удалиться, но мелькнувшая на лице царя самодовольная ухмылка несколько поумерила его пыл, заставила быть осторожнее и действовать медленнее. Внимательно наблюдая за чужим выражением лица и считывая любые изменения, герцог неторопливо потянулся за печатью. Но в момент, когда кончики его пальцев коснулись бархатной поверхности коробочки, та спряталась в ладони Хонджуна. Сонхва не успел отдёрнуть руку, как его потянули за рукав рубашки, а костяшки опалило крепким поцелуем.       — Ким Хонджун! — разъяренно взвыл герцог и отскочил на шаг назад, потирая пострадавшую кожу и стреляя молниями из глаз в смеющегося царя.       — Что? Разве я не могу поцеловать своего мужа?       Сонхва часто задышал, не ведая, был он очень смущен либо же зол на чужую выходку. Однако щёки его огнём горели, а глаза лихорадочно полыхали, выдавая смуту в душе с головой. Хонджун был более чем рад наблюдать за его выражением лица и довольно посмеивался.       — Выставлять тебя дураком я не стараюсь, но вот дразнить и выводить из себя… — коробочка с печатью описала дугу в воздухе и была поймана ладонями герцога. — Моё любимое занятие.       Сонхва в смятении поджал губы. У Хонджуна было столько масок, что можно лишь в раздумьях вариться, гадать, как же царь поведет себя в следующее мгновение. Сначала он играет, озорничает и сверкает белозубой улыбкой, пусть она и неискренняя, потом резко хмурится, серьёзничает и недовольно поджимает губы. А затем угрожает дулом пистолета. Герцог совсем потерял надежду понять этого человека.       — Ведешь себя как шут.       — Вовсе нет. Это моё обычное поведение, привыкай, — пожал плечами Хонджун и вернулся назад за стол.        Сонхва вздохнул и пальцем поднял крышку коробочки, со всех сторон рассматривая отданную ему деревянную печатку. На ней был вырезаны герб Элеарда и имя герцога по круглому краю.       — Неужели даже для внутренних дворцовых дел требуется особая печать?       — В случае твоего низложения или принудительного отстранения от власти все утвержденные тобою ранее указы будут аннулированы.       Сонхва скрежетнул зубами, уязвленный непринужденностью, что сквозила в чужих словах. Ощущение, будто Хонджун вещал о погоде и не подразумевал под сказанным то, что герцог мог в любой момент лишиться короны или - чего хуже - головы.       Сонхва тихо буркнул недовольство и звучно захлопнул крышку, чтобы затем спрятать коробочку в карман брюк. Только развернулся, чтобы покинуть чужой кабинет, как Хонджун, точно ждавший, пока его решатся оставить в одиночестве, сказал:       — Великий Жрец желает видеть тебя в ближайшие дни у себя.       Герцог замер в проходе арки и бросил взгляд на мужа через плечо.       — Зачем это?       Мелькнувшая на губах Хонджуна ухмылка уже дала Сонхва понять, что ответ ему не понравится.       — Обычно, — протянул царь довольно и откинулся на спинку кресла, вальяжно забрасывая руки за голову и закидывая ноги на край рабочего стола. — Супруга государя навещала мудрецов в первые десять дней после свадьбы, чтобы в благих условиях принимать лечебные травы, слушать мантры и молить звёзды, дабы те подарили ей здорового и крепкого наследника.       Герцог издал досадный вздох и прищёлкнул языком. Что за бред?       — Но я ведь мужчина.       Хонджун скользнул по его телу оценивающим взором. Сонхва невольно повёл плечами и поборол желание прикрыться. Напротив, приподнял подбородок, не давая так легко сбить с себя спесь.       — Не думаю, что им нужно подтверждение этому, — Сонхва скривился, как от зубной боли, на что царь весело фыркнул. — Но меня тоже поразили их просьбы отправить тебя в Собор! Допускаю мысль, что не столь сильно они чтят наш брак, раз не могут отринуть эту нелепую традицию с купанием. Будет глупо полагать, что они всё же надеются подарить Элеарду наследника посредством тебя.       Только глухой бы не услышал этой язвительной насмешки, которой были насквозь пропитаны реплики царя. Он потешался над своим мужем, который был вынужден занять место царицы. Даже мудрецы не знали, что делать с их браком, не говоря уже о тех, кто в него непосредственно вступил. Но всё это ставит Сонхва в крайне неприятное и неловкое положение. Он не знал, чего ему хочется больше: завыть в подушку или разорвать ту в клочья.       — Знаешь, даже будь у меня возможность родить от тебя наследника, я бы в жизни этого не сделал.       Сердце в груди забилось в бешенном ритме, когда смысл сказанных слов уложился в голове. Сонхва сморгнул и мысленно дал себе пощечину за скоропостижный поступок, ведь Хонджун чертовски сильно любил искажать то, что говорил его муж. Желание поддеть вылилось в покалывание на кончике языка и горечь во рту.       Царь хмыкнул и пожал плечами, смиренно прикрыв глаза.       — Ты был бы последним человеком, от которого я возжелал бы сына.       Сонхва сглотнул неприятное послевкусие, вызванное горьким признанием. В конце концов, ему не из-за чего было здесь расстраиваться, но внутренности словно стянуло в плотный узел, из-за чего тело еле заметно потряхивало. Сдавленно выдохнув через рот, герцог заставил себя еще несколько раз глотнуть воздуха и успокоиться.       — А выбора у тебя и нет, — бросил в воздух с язвительным смешком и неторопливо направился к двери, ощущая силу пронзительного взгляда меж собственных лопаток. — Что ты вообще можешь? Хозяйство передал мне и главному дворецкому, гвардейцами руководит Чон Юнхо, а царством — Совет четверых. А что ты? — Сонхва ахнул и показательно прикрыл ладонью рот, оборачиваясь и широко раскрытыми глазами встречаясь с очами мужа. — Ах, точно, прости. Бараки, таверны и охота. В этом ты хорош. В следующий раз, будь добр, привези мне бутылку медового вина в благодарность за мой тяжкий труд.       Хонджун покачал головой, словно не веря, что его муж мог сказать нечто подобное. Пусть в кабинете было ярко из-за заглядывающего в окно солнца, радужки царя были темны и непроницаемы, как чёрные дыры.       Сонхва не стал более ждать какого-либо ответа. То, за чем он пришёл, оттягивало его карман непосильной ношей, пусть реальный вес коробочки с печатью был очень мал. Злясь на самого себя, юноша отвесил шутливый поклон в знак прощания и перешагнул порог чужого кабинета. Сопровождаемый любопытными взглядами стражников, гордо удалился в сторону своих покоев.       Глупо, абсолютно глупо и нелепо позволять себе поддаваться на провокации, которые даже провокациями назвать нельзя. Очевидно, что у Хонджуна язык без костей. Он не старается как-то фильтровать свою речь в общении с мужем. Просто говорит, что первое взбредёт в голову, играет на чужих нервах, изводит. А Сонхва, как маленький обиженный ребёнок, рыпается и огрызается. Каждый раз после разговора с Хонджуном у юноши ощущение, словно его заставили пройти через колючий куст роз.       Позже тем же вечером Ёсан принёс весть, что царь снова покинул дворец в одиночестве, а на утро Сан принёс огромную бутыль медового вина. Сонхва смеялся до слёз и боли в животе, чувствуя себя, на удивление, скверно.

      ♛♛♛

      Через посыльного герцог договорился с Великим Жрецом и выбрал день для посещения Собора. Сон Ёнхван об истинной причине, по которой он желал видеть мужа государя в обители чтецов звёзд, не распинался, но заверил, что это всё ради духовного и физического здоровья юноши, и Ёсан вполне разумно предположил, что дело касается случая на коронации с упавшей люстрой. Возможно, смотритель и глава всех мудрецов просто желал убедиться в благополучии супруга государя и выразить своё почтение.       Сонхва ждал, пока подготовят его экипаж, с мрачной унылостью. Минги настрого запретил ехать по городу верхом, аргументируя это тем, что вылазка в Собор Истиннолуного несёт строгий деловой характер, отражающий интерес дворца и правящей семьи к религии и уважение к мудрецам. Поэтому герцог вяло ковырялся в вазочке с почищенными орехами и краем уха слушал раздающиеся с улицы команды своего личного стражника, который и занимался приготовлениями к отъезду. Ёсан же крутился рядом, то и дело поправляя воротник походного мундира, что висел на массивной подвижной вешалке.       — Надо будет выделить еще один багаж для вашей верхней одежды, — вслух размышлял камердинер, делая себе какие-то пометки в голове. — Пусть сейчас и лето, но на границе с Барлеасом всегда ощутимо холоднее из-за их ужасного климата.       Весть об отъезде царя из столицы с целью осмотреть владения, казалось, безмолвно повисла в воздухе: никто это не обсуждал, но в замке стало ощутимо подвижнее, все куда-то спешили и что-то делали. Сонхва оставалось только смиренно ждать, когда его выдернут из уже полюбившейся комнаты и запихнут в богатую карету, что утащит их с Хонджуном в земли одного из четырёх домов власти. Сколь сильно бы ни грызло его любопытство и желание взглянуть на Элеард не из окна своих покоев, а покидать зону комфорта не хотелось, учитывая тот факт, что, как мужу царя, Сонхва непременно предстоит встретиться с представителями разного рода сословий.       Душу грело только знание, что он так или иначе посетит земли родного дома. Внутри томилась надежда, что место рождения, детства и юношества герцога Пака помогут ему хоть немножечко прояснить дымку в воспоминаниях, которые то нападали страшной лавиной, то накрапывали редкой моросью. Сонхва к этим внезапным вспышкам так и не привык. Он всё так же замирал испуганной птицей и тщательно анализировал то, что увидел - вспомнил - даже если это было всего лишь крохотное мгновение. Как когда он тянулся за чашкой, а под ладонью внезапно увидел не мраморную столешницу, а покоцанный временем деревянный стол. В ноздри забился запах сосны, а уши уловили тихую птичью трель. Множество таких мгновений было, столько, что не сосчитать, но посыла они несли ровно никакого. Так, толику чужой прожитой жизни, которую Сонхва имел наглость отобрать.       — Куда-то собираешься?       Герцог от неожиданности подпрыгнул на стуле и больно ударился коленками о нижнюю часть стола, из-за чего стоящая на нём посуда противно задребезжала. Канцлер за его потугами наблюдал с лёгким интересом, чуть приподняв уголок губ и наклонившись корпусом над плечом племянника, стоя при этом за его спиной.       — Дядя, когда вы вошли? — выдохнул смущенно Сонхва и рукой пригласил родственника присесть. Ёсан поспешил расчистить стол, завидев в руках Джонхана какие-то документы.       — Что так занимало твои мысли, раз ты не услышал ни объявления Сону, ни зова своего камердинера? — в голосе канцлера звучала насмешка над чужим витанием в облаках.       — Так, ерунда. Вы принесли что-то важное?       Между ними значилась внушительная стопка бумаг. К чему Сонхва быстро привык не только в Элеарде, но и в амплуа супруга царя, так это к бумажной волоките. Кто ж знал, что бюрократия везде во всех мирах и измерениях - та еще нервотрёпка. Поэтому глядел он на очередную дозу работы со скепсисом и ярой решимостью, ведь только подобный способ занять руки и мысли ему сейчас был доступен.       — Принёс приказ о создании расследовательской группы, — Джонхан положил перед Сонхва плотный лист пергамента, на котором уже рукой писаря было выведено решение о дополнительном расследовании. Канцлер там значился как ответственное лицо, непосредственно подчиняющееся воле супруга государя. Почему-то после прочтения этой строчки герцог ощутил странную волну воодушевления и гордости за самого себя, словно ему требовалось подтверждение о том, что он действительно может руководить кем-то, стоять во главе и быть неприкосновенной личностью. — Нужна твоя печать.       Рука всё еще невольно тянулась к герцогской печатке дома Аллеитов. Сонхва скучал по звезде в оливковом венке. Эта двуглавая сова навевала унылость. А уж его собственное имя под ней и без того смотрелось очень странно.       — Это тебе, — Джонхан внезапно потянулся к стопке бумаг и вытащил откуда-то из середины плотный бежевый конверт, запечатанный сургучом с эмблемой дома Аллеитов.       Сонхва с лёгким смятением принял конверт и повертел его в пальцах.       — Но, дядя, разве не вы сейчас заведуете делами?       — Все требующие решения донесения здесь, — канцлер похлопал ладонью по стопке. — Просмотрим их, когда ты не будешь занят. А это письмо лично тебе от главного дворецкого Чхве Рёука.       Герцог благодарно кивнул. Он не спешил отрывать печать и вчитываться в текст, каким-то шестым чувством осознавая, что лучше сделать это в одиночестве.       — И ты так и не ответил на мой вопрос. Собираешься куда-то? — напомнил о себе Джонхан, вальяжно закидывая ногу на ногу.       Сонхва бегло пересказал дяде разговор с Хонджуном, опустив ту часть, где они снова цепляются друг в друга клешнями и выказывают своё нежелание иметь совместных детей. Канцлер выслушал недовольную и сумбурную речь со сведенными к переносице бровями, изредка постукивая пальцем по столу.       — Да, необычно, — признал он и прижал кулак к губам, направляя нечитаемый взор в окно. — Теперь и мне любопытно, зачем он пожелал видеть тебя.       — Может, он обеспокоен моим здоровьем? Ну, после случившегося на коронации.       — Не буду исключать этот вариант. Однако Великий Жрец - личность довольно отстраненная. Он редко проявляет интерес к людским страданиям, предпочитая запираться в глубинах Собора и познавать истину звёзд.       — Правда? А мне он показался довольно приятным мужчиной, — невольно усмехнувшись, выдал Сонхва.       — Конечно, он ведь пытался снискать твоего расположения. Отношения между Собором и правящей семьёй напрямую влияют на их роль в жизни царства, — снисходительно улыбнулся Джонхан. — А с нашим нынешним государем о возможности пропагандировать свою волю можно лишь мечтать. Будь таким слово Ким Хонджуна, все дома религии были бы уже снесены.       Герцог уставился на дядю озадаченными глазами. Он даже не думал о ситуации в подобном ключе, ведь корни истории религии Элеарда уходят глубоко под землю. Разве можно срубить это огромное дерево лишь по прихоти одного человека, который скептично относится к вере собственного народа?       Однако, если задуматься, в этом действительно есть смысл. Как и в борьбе Хонджуна с его собственным Советом: все они защищают свои собственные интересы, какими бы те ни были. И Сонхва с колючей скорбью в груди должен был признать, что осознаёт стремление Великого Жреца снискать с ним дружбу и принимает его, ведь он принял приглашение посетить Собор. Хонджун над ним лишь посмеялся, но никому неизвестно, как он на самом деле отреагировал на это.       Сонхва прикусил щеку и угрюмо вздохнул. Он в очередной раз не увидел истину там, где она, казалось бы, плавала на поверхности. Хорошо, что на его стороне находится такой человек, как Чон Джонхан, иначе герцог Пак с его незнанием и наивностью давно бы стал жертвой чужих интриг. После каждой встречи с дядей Сонхва учится быть осторожнее и осмотрительнее, всё глубже увядая в тонкостях дворцовой и аристократичной жизни.       — Не возражаешь, если я поеду с тобой? Мне всё равно нужно вернуться в город, так составлю тебе компанию в экипаже. Заодно вместе просмотрим вести от Чхве Рёука, — сказал канцлер и неторопливо поднялся на ноги.       — Конечно, — торопливо отозвался Сонхва и оглянулся на Ёсана, который с готовностью поклонился.       — Я оповещу возницу.       — Не спеши. Я еще загляну к государю, — и, кивнув племяннику, Чон Джонхан покинул герцогские покои.       Сонхва остался один и, когда дверь захлопнулась, осторожно оторвал сургучную печать от плотного конверта. Сложенный вдвое лист пергамента зашуршал в пальцах, тревожа сухие подушечки своим шершавым материалом. Герцог облокотился о столешницу и поднял письмо на уровень глаз, медленно скользя ими по аккуратному почерку главного дворецкого и нынешнего смотрителя усадьбы дома Аллеитов.       Мой глубокоуважаемый молодой господин Пак Сонхва!       Ваш верный слуга желает от всей души высказать своё счастье и поздравить с бракосочетанием! Я узрел вас совсем в малом возрасте, когда вы только учились ходить, цеплялись за любовные руки матери и с восхищением глядели на ружьё отца. Мой господин, вы выросли на моих глазах, и всё, чего я когда-либо желал - ваше благополучие и мирная жизнь. Я не беспокоился, когда вы всего себя посвятили изучению искусства, когда после гибели матушки укрывались в собственных покоях и покидали их, только истратив месячные запасы красок, когда после принятия герцогского титула приняли на себя тяжбы руководства домом власти и без устали посещали множество банкетов и светских вечеров.       Вы - сын своих родителей. Я знал, что какая бы участь не была вам уготована, вы со всем справитесь. Отныне и впредь вы - принц-консорт. И я могу только в очередной раз сказать, как горд вами.       И как были бы вами горды ваши родители.       Уверен, они бы ждали от вас несколько иного решения, но, без сомнений, они бы продолжали любить вас и уважать любой ваш выбор. Вы от многого отказались, ступив в сердце царства, но также многое получили. То, чего вы в действительности достойны.       Молодой господин, я, Чхве Рёук, и все слуги дома Аллеитов молимся за ваше здоровье. Пожалуйста, будьте честны с собой, со своим телом и чувствами. Никогда не забывайте, кто вы есть. Ваш дом всегда будет ждать только вас.       Капля сорвалась с кончика носа и упала на тыльную сторону ладони, вырвав Сонхва из глубин его мыслей. Шмыгнув носом, он звучно хлопнул ладонью с письмом по столу и принялся яростно утирать слёзы, которые полностью умыли его лицо. Он даже не сразу осознал, что плачет, пока нос не заложило, а грудь затряслась в сдерживаемых рыданиях.       До сего момента Сонхва был уверен, что для человека, попавшего в неизвестную и, по сути, безвыходную ситуацию, он хорошо справлялся. Он не буянил, не переворачивал мебель, не вопил и не плакал, хотя порой очень хотелось, особенно когда на плечи валуном сваливалось осознание вселенской несправедливости по отношению к личности, которой он вынужден быть в этом мире. Он не сдавался, пусть всё вокруг него кричало о намерении опустить руки. Да, он принял решение просто плыть по течению, но это не значит, что он полноценно смирился со своей участью. Чуть где-то на горизонте замаячит возможность вырваться, даже если это будет открывшийся посреди комнаты бездонный портал - и Сонхва ринется в него в ту же секунду. Он не знает, где искать ответы, потому что весь мир вокруг него - сплошная загадка, как и человек, которым он стал.       Слова Чхве Рёука внезапно тронули его, задели что-то, теплившееся глубоко внутри под сердцем. Каждое слово в письме было пропитано заботой и искренней тревогой того, кто наблюдал за взрослением и становлением сильной личности герцога.       Сонхва плакал тихо, прерывисто хватая воздух ртом и быстро моргая в попытке высушить слёзы на ресницах. Он не собирался отказываться от прошлого себя, нет, ни за что. Но видеть и понимать, что новую часть тебя так холят и лелеют, отчего-то больно и чересчур приятно. Внутри зашевелилось противное, вязкое желание отобрать эту личину, стать тем, на кого обращено столь яростное желание заботиться и любить. Не то чтобы Сонхва в своей реальной ипостаси был недолюбленным ребёнком, страдал от нехватки друзей или внимания, но именно сейчас ему не хватало всего пары слов, чтобы тонкие нити в груди с треском порвались, и эмоции вывалились наружу.       Не все вокруг видят в герцоге Паке только выгоду и рычаг, влияющий на события. Всё же есть те, кому его судьба небезразлична.       Похлопав себя по щекам, Сонхва хотел было вернуть письмо обратно, но нашёл еще один запечатанный конверт, на котором именем получателя значится Ёсан, и какой-то клочок бумаги. Совсем крошечный, словно отправитель закинул его в самый последний момент, чтобы не передумать с отправкой. На нём уже знакомой рукой Чхве Рёука было выведено:       Мой господин, простите, что сообщаю вам такие печальные вести. Вы должны быть воодушевлены и радостны, и я не смею омрачать ваш праздник. Но это касается вашей матушки. Ваш слуга знает, сколь много она представляет для вас, как важна и любима, а потому не могу не сообщить… Молодой господин, ночью на Ан-Холд напала страшная гроза. Сильные ветра с корнем повырывали деревья на юге города, улицы затопило, дома на окраине у обрыва ныне для жизни не пригодны. Вам не стоит беспокоиться об этом, вашим подданным ныне ничего не угрожает. Однако непогода не обошла стороной наш особняк. Молодой господин, оранжерея вашей матушки полностью разрушена. Прошу простить вашего несносного слугу, я не смог сохранить память и величие её искусства. Боюсь, что все, сделанные её талантливой рукой скульптуры, канули в небытие: их снесло то ли ветром, то ли обрушившейся крышей. От них осталась только пыль да обломки. Знаю, что мои слова о том, что в доме полно других работ вашей матери, ни капли не скрасят вашего уныния. Мне очень жаль. Пожалуйста, не печальтесь сильно.       Ох. Сонхва со стоном спрятал горящее от слёз лицо в ладонях. Он был в смятении, чувства спутались в комок и встали где-то в горле, не давая кислороду свободного доступа в лёгкие. В голове гудел сумбурный шум, пока юноша снова и снова пропускал через себя пропитанные тревогой слова главного дворецкого.       Творения матери, которую Сонхва в этом мире не суждено было узнать, по несчастливому стечению обстоятельств были разрушены. Оранжерея, судя по всему, в роли герцога играла все же далеко не последнюю роль: было сложно забыть окутавшее тело ощущение спокойствия и умиротворения в миг, когда Сонхва переступил порог дворцовой теплицы. Сколь упрямо и денно герцог Пак не стремился запереть свои чувства на замок, он всё же оставался человеком со своими слабостями и воспоминаниями. И даже в незнакомом месте искал свой тихий уголок.       Сонхва кусал губы и обмахивался конвертом, предварительно достав из него послание для Ёсана, силясь вернуть коже лица прежний вид, чтобы у вскоре возвратившегося камердинера не возникло вопросов. Тот притормозил на пороге в арке, кидая неуверенные взгляды на господина.       — Что такое? — вздохнул Сонхва, понимая, что подобное поведение слуги неспроста: что-то произошло, пока Ёсан отлучался известить возницу и Минги о прибавлении в компании герцога в предстоящей поездке в город.       — Государь сказал, что проводит вас, — так тихо, что Сонхва пришлось напрячь слух, дабы услышать, проблеял Ёсан.       Да уж, упоминание мужа герцога в этих покоях не иначе числится в списке табу.       — Это тебе, — известил юноша и протянул удивленному камердинеру конверт. — От дворецкого Чхве Рёука.       Ёсан нахмурился и осторожно принял письмо, словно в страхе, что внутрь заложена пороховая бомба. Это не могло не удивить Сонхва, поэтому он внимательно наблюдал, как чужие пальцы отрывают печать, и как изменилось выражение лица камердинера, когда глаза принялись бегать по строчкам на бумаге.       — Ох, — изумился Ёсан и, вспыхнув щеками, наскоро затолкал письмо обратно в конверт. — Господин Чхве изредка понукает меня, как бывший наставник, и напоминает о должном поведении и заботе о вас. Годы идут, а его манера изложения мыслей и советов не меняется: всё такая же подчёркнуто строгая.       Сонхва прыснул от смеха и покачал головой.       Менее чем через полчаса явился Минги с вестью, что всё готово и можно отправляться. Сонхва позволил камердинеру натянуть на свои плечи походный мундир и в сопровождении верных слуг вышел в длинный коридор. Путь вниз казался спуском в ад, пусть герцог и не мог точно сказать, почему. Ему просто было очень неуютно, хотелось сгорбиться и согреть дыханием внезапно окоченевшие ладони.       Прямо у распахнутых главных дверей, помахивая пушистым хвостом, восседал Марс. Его яркие очи, секунду назад обращенные на улицу, воззрились на названного хозяина с равнодушием и чем-то, похожим на ожидание. Сонхва присел, чтобы погладить питомца по голове, и удивленно промычал, когда кот с особым рвением зацепился когтями за рукава мундира и вскоре рогаликом свернулся в юношеских руках. Переглянувшись с Ёсаном и Минги, герцог вяло усмехнулся себе под нос и поднялся с довольно увесистой ношей.       — Тебе тоже надоело сидеть в этих стенах? — понимающе протянул он и спустился с лестницы, игнорируя любопытные взгляды присутствующих на улице личностей. — Полностью с тобой солидарен.       Хонджун стоял у кареты, держа сигару у рта. Вид и запах табачного дыма более не вызывал у Сонхва удивления. Это чувство внезапно сменилось рвотными позывами, поэтому юноша поспешил изящным движением прикрыть нос ладонью, спрятанной за тканью кожаных перчаток. Узрев чужие недовольно сведенные у переносицы брови, царь хмыкнул и, глубоко затянувшись, подозвал к себе мелкого слугу, чтобы затем потушить сигару в услужливо подставленной пепельнице.       Только когда зрение и обоняние перестало резать из-за удушливого дыма, Сонхва зацепился взглядом за бинты, что опоясывали ладонь Хонджуна. Та в следующее мгновение спряталась в кармане брюк, словно обладатель тела не желал, чтобы этому было уделено внимание. Герцог равнодушно дёрнул плечом и улыбнулся выглянувшему из открытой кареты дяде.       — Моей компании тебе недостаточно? — весело хмыкнул он, кивая в сторону вальяжно устроившегося в руках хозяина Марса.       Сонхва пожал плечами и уже хотел сделать шаг навстречу экипажу, тем более все ждали лишь его одного, как был остановлен лёгкой хваткой чьих-то пальцев на собственном локте.       — Что с тобой? — прищурившись, спросил Хонджун, что продолжал удерживать мужа подле себя и прятать его за своей пусть и не широкой, но мощной спиной от чужих взглядов.       — А что со мной? — беззаботно поднял брови герцог и машинально погладил Марса пальцем по животу.       — У тебя глаза красные и щёки бледные. В самом деле, если тебе снова нездоровится, я сошлю тебя в лечебницу при Соборе в Зиркой. Люди начнут бредни разносить, что ты смертельно заболел после брака со мной, если продолжишь ходить с мертвенным выражением лица.       — Свадьба с тобой недалеко ушла от похорон, — Сонхва язвительно закатил глаза и дёрнул локтем, вырываясь из хватки. — Ничем я не болен, если не считать той странной болезни, но Ёсан тщательно следит за моим состоянием. А это, — юноша запнулся и ненароком прикусил язык, не зная, как описать своё слезливое настроение. Счастье, что камердинер если и заметил - а он не мог не заметить - то просто решил проигнорировать и оставить душевные терзания господина на него самого. За Хонджуном такой предусмотрительности не водится, поэтому сейчас он встал в позу угрюмой горгульей и не собирался отпускать супруга куда-либо, пока не получит удовлетворивший его ответ. Ну, или пока снова не разозлит Сонхва настолько, что тот будет готов откусить ему голову. — Аллергия.       Царь медленно моргнул, переваривая брошенное впопыхах слово.       — Аллергия?       — Да. На тебя, — сверкнув глазами, Сонхва сделал широкий шаг в сторону, увеличивая меж ними расстояние. — Терпеть тебя не могу, поэтому держись дистанции, я тебя умоляю.       Под довольное мяуканье своего кота герцог растянул дрожащие от напряжения губы в вежливой улыбке и, кивнув мужу, ловко забрался в карету, не став ждать, пока ему снова предложат в помощи руку.       У него глаза красные и щёки бледные, а у Хонджуна ладонь повязана в бинты, но никто из них не собирается приподнимать перед другим завесу тайны и посвящать в свои тревоги и проблемы. Сонхва провожал стоящего на дорожке со скрещенными на груди руками царя хмурым взором. Зачем он пришёл? Чего добивался? Лишь в очередной раз помозолил супругу глаза.       Марс уютно мурчал, пристроившись на коленях хозяина, что позволило ему и канцлеру в спокойной обстановке перебрать кипу бумаг, присланных из Ан-Холда. Сонхва посвятили в подробности военной обстановки на границе с Манорой, что напомнило о военной табличке, хранящейся у камердинера. Также внезапно обрушившаяся на востоке гроза задела не только магистрат дома Аллеитов, но и практически всю территорию дома власти. Чхве Рёук собрал все просьбы и жалобы жителей в один огромный список, на который Джонхан глядел, в задумчивости хмуря брови.       Когда в окне кареты мелькнули совиные врата, Сонхва воодушевился, но его взметнувшееся ввысь настроение тут же ухнуло в пятки. Кот на коленях неспокойно завозился, своим животным слухом уловив странные возгласы и крики, доносящиеся из города.       — Разве недельные праздники не закончились? — неуверенно протянул герцог и осёкся, обжёгшись о лёд в глазах дяди.       — Это не крики радости, племянник.       Сонхва в полной мере осознал намерение Минги собрать побольше стражи для сопровождения и даже был мысленно благодарен ему сейчас, когда узрел площадь Юмея, забитую недовольными людьми. Невольно он вжался спиной в бархатную обивку сидения и крепче обнял Марса, будто желая спрятаться в его богатой пушистой шерсти.       — Что происходит? — оторопело бросил он, в полном смятении заглядывая в мелькавшие за окном человеческие лица.       — Безверные бунтуют. Обычное дело.       Безверными, видимо, были названы люди, что собрались на площади. Кто-то из них сидел прямо на земле, кто-то забрался повыше на выступы зданий и заборы, кто-то стоял на ступеньках, но все они были выряжены в белые одежды без какого-либо проблеска цвета и что-то в один голос вещали, повторяли за разодетым в белёсую робу мужчиной, что в одной руке держал странный посох, а во второй дымилось нечто, похожее на державу. Сонхва не смог ни слова разобрать, пока их экипаж медленно, как черепаха, протискивался через мессу. Он успел увидеть, как в огромный костёр на площади бросали флаги с гербом Элеарда и чёрные полотна с солнцем и луной, которыми были усеяны флагштоки в день, когда они с Хонджуном обручились.       В какой-то момент внимание участников странного собрания привлёк царский экипаж, и все ринулись делегации наперерез, несмотря на огромное количество собранной вокруг стражи. Под аккомпанемент уставшего вздоха дяди Сонхва с замершим в груди сердцем наблюдал, как гвардейцы пытались если не утихомирить, то хотя бы растолкать беснующуюся толпу, которая требовала всего лишь одного:       — Гибель Солнцу!