Waiting On A Friend (В ожидании Друга)

Чендлер терпеть не мог, когда кто-то смотрел, как он спит. Моника это знала. От этого он чувствовал себя уязвимым, а при пробуждении здорово нервничал, и это она тоже знала. Но ей всегда нравилось смотреть, как он спит, потому что спящим он был немного другим, не таким, как обычно — и очень милым. В глубоком сне, чем-то похожем на медитацию, черты его лица заметно смягчались, а за закрытыми глазами явственно различалась легкая улыбка. Ни тебе защитных стен, ни притворств, ни ограничений — и ей нравилось видеть его таким, хотя всем остальным, пожалуй, было не по себе, когда Чендлер переставал вести себя, как Чендлер. Ей нравились искренность, добродушие и неподдельное выражение удовлетворения на его лице. Чендлер ненавидел, когда кто-то смотрел, как он спит, но она ничего не могла поделать с собой. Из-за того, что случилось в Лондоне. Из-за того, что происходило сейчас с ней. С ними обоими. То, что происходило с ними, превращало, казалось бы, худшее в их жизни пробуждение в его гостиничном номере в Лондоне, в чудесное откровение — чуть позже, когда они оказались в Нью-Йорке, в ее спальне, всего через пару часов после приземления самолета. Моника снова сосредоточила свое внимание на лице спящего рядом друга. Рот его был приоткрыт, и он еле слышно похрапывал. Она подавила смешок — только бы он не догадался, что она с радостью будет вставать раньше будильника, чтобы лишний раз посмотреть, как он спит. Она покачала головой. Как же так — Чендлер! Невероятно, но именно он вернул ее к жизни, возродил чувства, казалось бы, давно утраченные насовсем — радостное волнение и всепоглощающее вожделение, тех самых бабочек, порхающих в животе… Чендлер — ее бестолковый сосед из квартиры напротив, который не смог бы продержаться серьезным и пяти минут, даже если от этого зависела бы его собственная жизнь. И этот же самый Чендлер всего несколько часов назад с таким серьезным выражением лица погружал ее в туманную дымку безграничного удовольствия, будто бы это было миссией всей его жизни… Чендлер и его напряженные, идеально обнимающие ее руки, Чендлер и его решительно сжатые челюсти. Чендлер и его рот, требовательный, настойчивый — и нежный, издающий тихие и глубокие стоны наслаждения и вожделения, которые до сих пор отдавались эхом в ее памяти. Чендлер, ее давнишний приятель, с которым она решила заняться сексом — по пьяни, по глупости. Неплохой секс в пьяном виде в Лондоне и просто потрясающий секс в Нью-Йорке. Чендлер, ее лучший друг, который заставил ее яростно царапать его спину ногтями, кусать его за плечо и кричать — громко, пронзительно — во второй раз, и в четвертый, и в шестой, и в седьмой… Семь! Семь раз за одну ночь с Чендлером. Моника села, прислонилась к изголовью кровати и закрыла глаза. Мир ее переворачивался с ног на голову, а в мыслях царил полнейший беспорядок. Семь раз тогда, в Лондоне, и еще пару раз после, в Нью-Йорке — это никак нельзя считать случайным сексом. Она не занималась случайным сексом, и Чендлер — тоже. В их прикосновениях, произнесенных шепотом словах, неистовом танце их тел с самого начала не было ничего, даже в малейшей мере, случайного. Все было в высшей степени сокровенно, и каждый раз она отдавала ему невозвратную частичку себя. Он уже не был для нее просто другом, он был другом, а заодно — любовником. Или любовником, а заодно — другом. Она еще не была уверена, что это сочетание сможет завоевать ее день, но оно определенно покорило ее ночи. Моника наклонила голову и стала разглядывать его взъерошенные волосы, изо всех сил сопротивляясь желанию провести по ним рукой, прижаться губами, как обычно и поступают девчонки с теми парнями, с которыми встречаются полноценно. Все, что ей нужно — установить границы. И начать с того, что держать руки подальше от этих растрепанных, трогательно мягких каштановых волос. Она проскользнула под одеяло, повернувшись к нему лицом и подложив ладони под голову, и начала рассматривать черты его лица вблизи. Она всегда считала, что он симпатичный, это было неоспоримо, но теперь она видела его в совершенно новом свете. Вот черт — волосы его после бурной ночи выглядели не просто милыми, они были сексуальными и жутко возбуждали ее! Ей всегда нравилось смотреть, как он спит, но она знала, что это его раздражает. Как-то раз он проснулся и завопил, обнаружив, что она разглядывает его — просто мимоходом. Но после Лондона у нее появились неконтролируемые потребности, и одной из них она все-таки поддалась — не выдержала и провела рукой по его волосам, нежно разглаживая их. Его глаза распахнулись. Она застыла. На этот раз он не стал кричать, просто улыбнулся. Счастливой и довольной улыбкой. — Привет, — прохрипел он сонным голосом, и одно это простое слово сломало что-то у нее внутри, разоблачая ее целиком. Ей было трудно даже набрать в легкие достаточно воздуха и подобрать слова, чтобы ответить. — Привет. — Который час? — Слишком рано, чтобы вставать. — Ты смотрела, как я сплю? Я выглядел полным придурком? Она покраснела, ломая голову в поисках оправдания, но не нашла ответа. — Я… — Мне это нравится. — Серьезно? Я думала, ты ненавидишь это. — Нет, если смотришь ты, особенно если до этого у нас был потрясающий секс. Это приятно. Она не стала затягивать ожидание и поцеловала его, легонько прикусывая его нижнюю губу. — Приятнее не бывает. Чендлер перевернул ее на спину, и теперь она снова была под ним, а он улыбался ей сверху, прикасаясь к ней кончиками пальцев, будто бы запоминая форму. Его ладони обвели ее плечи, руки, заскользили вниз к бедрам и ягодицам — и обратно, к ключицам, шее и волосам. В Нью-Йорке все было по-другому. Была осознанность — трезвый рассудок, знакомое тело рядом — и каждое их движение было преднамеренным, каждое прикосновение предумышленным. Это было гораздо глубже, чем увлеченность, вспышка желания или отчаянной страсти. Это было что-то другое, чему она пока не могла дать название. — Может, останемся на весь день в постели? — предложил он, оставляя дорожку из поцелуев на ее шее и плечах. — А как же Джоуи и Фиби? Они придут через пару часов. — Давай ты скажешь Фиби, что приболела, она тогда станет держаться от тебя подальше, чтобы не навредить малышам, а Джоуи я скажу, что его разыскивала какая-то знойная девчонка. — Какой же ты хитрый и порочный, — отозвалась Моника. — Мне это нравится. Раньше Моника никогда еще не была так взволнована, готовя утром завтрак для мужчины, лежащего в ее постели — и это было нелепо. Чендлеру она готовила завтраки уже миллион раз. Она понесла поднос с кофе, печеньем и апельсиновым соком в свою спальню, толкнув по пути дверь ногой. Чендлер — восхитительно обнаженный — сидел, прислонившись к спинке кровати. Она чуть не выронила тарелки, почувствовав, как от одной этой картины по коже на ее груди пробежала горячая волна. Моника поставила поднос на прикроватный столик и закатила глаза, заметив, какое самодовольное выражение царит на его лице. Он вскочил и начал натягивать свои трусы-боксеры с узором из крошечных перчиков-халапеньо, пританцовывая, будто стриптизер, и напевая припев из «Горячих штучек Донны Саммер», заставив ее засмеяться, а потом сел, потянулся за тарелкой и поставил ее на кровать между ними. — А я думал, у тебя строгая политика насчет возможных крошек на кровати, — заметил он, осторожно откусывая печенье и отхлебывая кофе. — Я сделала исключение. Сильно не привыкай. — Вот блин, наверное, я себя очень неплохо показал прошлой ночью, — ухмыльнулся он. Ей пришлось прикусить язык, чтобы не выложить ему тут же, ничего не умалчивая, что у нее никогда еще не было настолько хорошего секса, что он сразу же показал ей совершенно новый уровень удовольствия. Такого великолепного, что она уже переживала, как бы не впасть в опасную зависимость от него. В голове у нее беспощадно крутились слова, необходимые для того, чтобы поднять неизбежную тему — что будет дальше? Как скоро им станет неловко от произошедшего? Нужно ли разбираться со всем этим прямо сейчас? Это сбивало с толку. Но Чендлер открыл газету, жуя печенье, и перевернул страницу с настолько беззаботным видом, будто бы делал это в ее спальне целую вечность — и это было страшно, ужасно, жутко привлекательно. Сделав еще один глоток кофе, он повернул газетную страницу в ее сторону. — Смотри! «Фестиваль еды на Девятой авеню» на следующей неделе приезжает в Нью-Йорк. Ежегодная продовольственная феерия превратит самый знаменитый ресторанный район города, Адскую кухню, в гастрономический рай, — прочитал он заголовок и поднял на нее глаза. — Мы просто обязаны сходить туда. — На следующей неделе? Нам же обоим нужно на работу. — И что? Я улизну из офиса в любое удобное для тебя время, и это всего в паре кварталов от твоего ресторана. Там будет здорово, — сказал он, и его голубые глаза засияли от нетерпения. Она с удивлением посмотрела на него, не зная, что ответить. Все это составление планов на следующую неделю не могло значить ничего, кроме самого очевидного — эта их ночь повторится неоднократно. Пришло время признать, что дружба, секс и счастливая жизнь могут столкнуться в одном случайном происшествии, и теперь у нее появляется полное право каждый день наблюдать, как он спит, пить с ним в постели кофе и строить планы, как совместно улизнуть с работы. У нее уже были поворотные точки, которые меняли всю траекторию ее жизни, и Лондон стал одной из них, причем, самой главной. Она вспомнила, что однажды сказала Фиби, когда им стало известно, какие чувства испытывает к Рейчел Росс — их жизни уже никогда не будут прежними, и им, в их ситуации, все еще предстоит задать себе миллион вопросов и самим ответить на них. Но Чендлер уже дал ответ. Моника верила, что он всегда будет рядом, так же, как раньше. Она никогда не смогла бы представить свою жизнь без него, и теперь точно так же рисовала себе и свое будущее — с ним в центре всего, какую бы форму ни приняли их отношения. — Ладно, давай на следующей неделе, — согласилась она, и он улыбнулся, поднимая на нее глаза. — Но сегодня мы на весь день остаемся в постели.