Waiting On A Friend (В ожидании Друга)

В другой день и в другом месте Чендлер поступил бы так, как поступал много раз раньше. Увидев, как ей грустно и одиноко, он сказал бы в очередной раз, что не против проводить с ней все время, предложил бы ей (хоть и в шутку) стать ее парнем и даже согласился бы (на словах, но все же) прожить вместе жизнь, о которой она всегда так мечтала — и плевать, что вся жизнь замыкалась бы на семье и детишках. Он бы ей это сказал и даже, вероятно, сделал многое из того, что она захотела бы, лишь бы облегчить ее боль и печаль. Но сегодня вечером словесные утешения больше не действовали. Он в полной мере чувствовал ее боль и страдания, и его неспособность облегчить их — возможно, впервые за все время их дружбы — сильно его тяготила. Он явно терпел неудачу, а рядом с Моникой неудачи не нравились никому, даже ему. Он разглядывал ее в затянувшемся долгом молчании — локти ее безвольно опирались о барную стойку, голова покоилась на одной руке, а вторая рука задумчиво встряхивала лед в стакане виски. Красное платье оставляло большую часть ее плеч обнаженными, и на мгновение он чуть не забылся, рассматривая их — четко очерченные ключицы, мускулы на руках, рассыпанные по коже веснушки — прекрасные мелочи, воплощенные в одно целое совершенство. Она потянулась за бутылкой, оставленной барменом, но он поймал ее за руку и заглянул в стакан. — Думаю, с тебя хватит, Мон. — Думаешь, я не знаю? — сказала она, смахивая со стакана капельки конденсата. Он покорно кивнул и позволил ей снова наполнить его. Что-то в этот раз было не так, и он не мог понять, что именно. Он тоже был одинок, и в этот раз даже более, чем когда-либо, убежден в том, что ему не суждено стать счастливым, после того, как он упустил свой шанс с Кэти. Правда, он уже успел смириться с этой потерей, но сокрушения по поводу несбывшихся надежд всегда лишь дожидались удобного момента, чтобы вернуться. Она же сейчас выглядела очень уязвимой и по-настоящему грустной. Совсем не такой, как после расставания с Кипом, Ричардом или Питом, не такой, как после рождения Бена или потери работы. В ее взгляде сквозило отчаяние. Наблюдать, как кто-то другой проходит через тот же процесс потери надежды, что и он сам когда-то, видеть отчаяние столь дорогого для него человека было ужасно больно, и сердце его сжималось. Такие люди, как Моника, не должны потерять надежду. В этот раз слова его подводили. Кто бы не захотел быть с ней? Для него это было так болезненно очевидно. Но он и понятия не имел, что она ожидает услышать от него этим вечером. Что ей нужно сейчас? Комплименты, утешения, собутыльник или просто забавный друг? И будет ли этого достаточно? — Ты не обязан составлять мне компанию, знаешь ли. Уверена, что Джоуи тоже не откажется от напарника, — внезапно сказала она, делая еще один глоток скотча, который теперь превратился в просто растаявший лед. В любую другую ночь такое замечание прозвучало бы игриво, с любовью и нежным поддразниванием. Сегодня оно было горьким и меланхоличным. — Думаю, что обязан, но это не имеет значения. Ты же знаешь, я очень хочу помочь тебе… я готов сделать все, что тебе сейчас нужно. — Все, что мне сейчас нужно, — повторила она, будто бы обдумывая каждое слово. — Я знаю, что мне сейчас нужно. Но я не хочу причинять тебе боль. Я не могу так с тобой поступить. Он растерянно посмотрел на нее, озадаченный этими загадочными словами. — И что же такого ты не можешь сделать со мной? Он боялся даже моргнуть, оценивая ее реакцию. В ее глазах, в том, как она на него смотрела, сквозило что-то совсем незнакомое, и на мгновение ему показалось, что она вот-вот скажет ему, что у нее на уме. Но она снова опустила взгляд на свои колени. — Почему у нас никогда ничего не получается? — Говори за себя, у меня все отлично, — возразил Чендлер. — И что же у нас не получается? — Любовь, всякие там свидания, все такое. — А, ты об этом, — он провел рукой по волосам. — Даже не знаю… — Может, все это — просто куча дерьма, — оборвала его Моника. — Социальные конструкции и все остальное в этом роде, — добавила она, скептически заглянула в стакан и вздохнула. — Хотя кого я обманываю? Я хочу эту кучу дерьма. Чендлер наблюдал, как она осторожно сделала еще один глоток, уронила на пол салфетку, потянулась за ней и чуть сама не упала следом. Он придвинулся к ней поближе и приобнял. — Да ладно, просто вечер не задался, давай отведу тебя в номер… — Не-е-ет, — простонала она. — Я в порядке. — Раз ты не можешь самостоятельно встать, значит, ты не в порядке. — Что это — вызов, Бинг? Чендлер грустно улыбнулся и посмотрел на нее как можно суровее. Сегодня вечером ему явно не хватало слов, стоило признать поражение. — Я провожу тебя в твою комнату, я настаиваю. Даже если это и не то, что ты хочешь, — строго сказал он. — Хорошо, — тихо согласилась она, не оказывая, к его удивлению, никакого сопротивления, только лишь осушив последним длинным глотком стакан. Встав, она схватила его за руку, и что-то в выражении ее лица тут же смягчилось. — Прости меня, мне очень жаль. Он придержал ее, помогая встать ровно, и глубоко вздохнул. — Мне тоже. Он не потерпел неудачу. Просто не смог выбрать подходящие слова. — Ты самая красивая женщина во всех этих комнатах… Как только он сказал это, руки Моники обвили его шею, а губы накрыли его рот, и это был самый запоминающийся момент в его жизни — именно такой, каким он его всегда себе представлял. Поцелуй одновременно был мягким и крепким, губы ее на вкус отдавали скотчем. Она поцеловала его с такой убежденностью, будто именно этого и хотела всегда. Он попытался дать ей шанс отступить. Она была сильно пьяна, да и он немного навеселе. Но она все равно оставалась Моникой Геллер, образцом совершенства в его понимании, а совершенство ну никак не могло желать Чендлера Бинга. И все же они это сделали, поставили на кон свою многолетнюю дружбу — стремительно и небрежно — и тогда он понял все окончательно. Он понял, что уже не сможет насытиться ею — никогда, ни при каких обстоятельствах. Теперь, когда она крепко спала рядом с ним, он не мог сомкнуть глаз. Достаточно скоро им придется вернуться к реальности — Лондон, свадьба Росса, друзья, смена часовых поясов. К реальности, которую он был бы счастлив стереть из своей памяти, если бы это означало запомнить навсегда одну эту ночь. Он не мог перестать смотреть на нее — темнота и нетрезвый туман не мешали ему понимать, что он впервые видит все очень ясно. Как только взойдет солнце, он постарается вспомнить заново и запомнить навечно каждую секунду этой безумной и дикой ночи — ее ноги, обвитые вокруг него, прерывистое дыхание, слова похоти, каким-то образом одновременно грязные и благоговейные, сладкие поцелуи и голодные укусы, отмеченные у него на плече. Он поспешно попытался поразмышлять о последствиях и возможности их исправить. Этот секс поменяет для них абсолютно все. Ничто и никогда не пугало его больше, чем опасность потерять их дружбу, потерять ее… Он снова посмотрел на нее и медленно убрал прядь волос с ее лица. Она была все той же Моникой, которую он всегда знал, но он уже не был тем же самым Чендлером. И никогда не сможет стать прежним.