Как в Юньхэ

Тан Фань так и не притронулся к еде. Ëрзал на месте, ковыряя палочками лапшу яростно, будто бульон из неё выдавить пытался. — Что? Не нравится? — спросил Суй Чжоу, не выдержав дробного, раздражающего звона палочек о миску. — Кусок в горло не идëт, — похоронным тоном сообщил Тан Фань, глядя прямо перед собой, и вдруг вскочил, схватил Суй Чжоу за рукав. — Пойдём, мне нужно поговорить о важном! Суй Чжоу тяжело вздохнул. И что это такое важное, о чëм при домашних не скажешь? Сидели, в кои-то веки ужинали спокойно… — Я же ем, — попытался протестовать он, но Тан Фань не унимался, тянул его за рукав, и пришлось в конце концов за ним идти. Дун-эр, ко всему привыкшая в этом доме, только посмотрела вслед любопытным взглядом, и забрала себе всю морковь. Тан Юй и вовсе ничего не заметила: подкладывала сыну овощи, уговаривая есть. Помощи тут ждать не от кого! — Ты понял что-то про хранилище льда? — Суй Чжоу вошëл за Тан Фанем в его комнаты, но не успел закрыть дверь, как Тан Фань подскочил, дрожащими руками задвинул засов, захлопнул все окна. — Да. Нет. Про лёд потом, — Тан Фань схватил его за плечи, подтолкнул к ложу и сел рядом, вплотную, словно места не было. — Я… хочу того же, что было в Юньхэ, — громко заявил он, глядя перед собой и комкая полы халата на коленях. — Если ты против, разумеется, я не заговорю об этом снова! Суй Чжоу тяжело вздохнул. А. Так вот он про что. Это беготня в женском платье его на такие мысли натолкнула, что ли? — Почему сейчас? Ты ещë не поправился, весь худой и серый… Тан Фань вскочил: ноздри раздуваются, губы поджаты. — Не нравлюсь тебе? Ну конечно, куда мужлану понять утончëнную красоту учëного! Суй Чжоу потянул его обратно. Он оказался к такому разговору совсем не готов, но какие-то слова подобрать надо было. — Я хотел сказать, что тебе надо больше есть и меньше волноваться. Что на тебя нашло вдруг? Тан Фань успокоился немного, съëжился. — Я был при смерти, и о многом думал. Например, о том, что я столького в жизни не испытал, а ты — человек, которого я… которому я могу доверять. Я думал об этом… в Юньхэ тоже. Суй Чжоу тяжело вздохнул. То, что было в Юньхэ… Их жизни тогда висели на волоске. Той ночью они стояли, склонясь над картой города, и Тан Фань то и дело потирал шею, наливавшуюся синим после того, как Суй Чжоу его чуть не задушил. Ни страха в нëм не было, ни сомнений, — стремление распутать дело поглотило всë. — Нужно перетянуть Ма Линя на нашу сторону, — Суй Чжоу не уверен был, что затея выгорит, но всë упиралось в этого человека. — Я тоже об этом подумал, — Тан Фань бросил наконец жевать яйцо, которое вообще-то надо было к синякам прикладывать. — Но это деликатный вопрос. Будем действовать по ситуации. По ситуации! Суй Чжоу терпеть не мог такую неопределённость. — Чем дольше тут остаëшься, тем опаснее. Тан Фань его суровым тоном не впечатлился. — Этих типов нужно разоблачить любой ценой, — он опустил глаза. — Поэтому… Если со мной что-то случится, по крайней мере, один человек будет знать правду — ты. Суй Чжоу затолкал ему в рот остатки яйца, чтоб заткнулся и не говорил глупостей. — Ничего с тобой не случится. Вместе в Юньхэ приехали, вместе и уедем. Тан Фань обиженно надулся — как же, не оценили его геройства! Но Суй Чжоу было наплевать. — Если за это время ничего с Ма Линем не добьëшься, ради твоей же безопасности в дело вступаю я. — Суй Гуанчуань! — Тан Фань даже с набитым ртом умудрялся болтать. — Не решай за меня, понял?! Но Суй Чжоу только отмахнулся, уходя… Отмахнëшься от него, как же. Тан Фань догнал его в коридоре, схватил за запястье. — И вообще, Суй Гуанчуань! Ты так и не рассказал мне о своих кошмарах! Ненасытный человек. Всë-то ему надо знать… Но потому и магистрат хороший. — Это не то, о чëм рассказывают перед сном, — ответил Суй Чжоу, таща его за запястье в спальню. Если этому сумасшедшему не напомнить, он так и не ляжет, а потом будет зевать весь день. — Но если тебя это мучает, мы должны найти способ помочь! — Нет такого способа. Они со мной навсегда. Ну о чëм он мог рассказать? О вони мертвечины и выпущенных кишок? О железном привкусе крови во рту? Или, может, о страхе и злости, что сплелись внутри колючим клубком, не разорвать? Тан Фань понятия обо всëм этом не имеет никакого, ничем он не поможет. Все мертвы. Все, кого называл друзьями, все, на кого ворчал за раздражающие привычки, все, от кого старался держаться подальше и все, кого уважал. Никого больше нет. Он, Суй Чжоу, один. Вокруг тьма, а во тьме — враги. Смерть занесла меч, и за бешеным стуком крови в ушах не различить шагов… Он тяжело сел на изящную господскую кровать, низко склонил голову, стараясь дышать глубоко, спокойно, как советовал лекарь. Вот так… Тан Фань бесшумно уселся рядом, неловко положил руку ему на плечо. Тëплое, живое касание, не тяжесть мëртвого тела. Суй Чжоу выпрямился, потрепал его по руке. — Я вижу сны про то, как служил на границе и чуть не погиб, — коротко ответил он, глядя в обеспокоенное, милое личико. Меньше всего ему хотелось расстраивать Тан Фаня, мало ли у бедолаги других забот! — А я… иногда вижу кошмары про то, как меня здесь убивают, — неожиданно признался Тан Фань. — Я не боюсь смерти, но не хочу умирать. Ещё рано. И всë равно ты не можешь за меня ре… — Смерть не спрашивает, хочешь ты или нет. Она просто приходит, — Суй Чжоу выдохнул. Привкус крови пропал, но появилось такое же навязчивое желание утешить Тан Фаня. Жуньцин не воин, не нужно ему думать постоянно о смерти. Правда, как будто не слишком он и огорчался: вдруг улыбнулся и несмело коснулся щеки Суй Чжоу кончиками пальцев. С чего это? — У меня на лице что-то? — Нет. — Тан Фань посерьëзнел, не сводя с него взгляда. — Когда я просыпаюсь после дурных снов, я думаю… что есть вещи, которых я ещё не выяснил в этой жизни. У тебя такого не бывает? — Не бывает. Все эти рассказы о желании жить, после того как спасся из смертельной опасности… Каков бред. Суй Чжоу чувствовал только тоску и опустошение. — Жаль. Так вот… — Тан Фань придвинулся ближе. — Я хотел выяснить кое-что про тебя. Касание его губ было нежным, как шëлк, дыхание сладким, конфету он что ли успел съесть... Длинные ресницы пощекотали кожу, тëплые пальцы мимолëтно огладили щëки… И от этого разжалась вдруг ледяная хватка на сердце. Та ночь далеко, а настоящее — вот оно. Тан Фань отстранился, улыбнулся застенчиво. — Вот как. Значит, усы всë-таки не колются. Суй Чжоу понятия не имел, что происходит сейчас с его лицом. Но, верно, что-то забавное, потому что Тан Фань быстро облизнул губы и отвернулся, пряча улыбку. — Всë, можешь идти… — он попытался вернуть надменный тон, но голос сломался. И отчего-то Суй Чжоу этого достало. Он схватил Тан Фаня за узкие плечи, развернул к себе. — Не колются, значит? А так? Он не был искусен в поцелуях, не очень-то интересовался этой наукой, но Тан Фань был ещë хуже: понятия не имел, что делать, сначала крепко сжимал губы, и Суй Чжоу уж подумал отпустить его, но тут этот чертëнок запустил пальцы ему в волосы, — пришлось куснуть его понежнее за нижнюю губу, чтоб понял, открыл рот. — Язык?!. — успел он возмутиться, оттолкнув Суй Чжоу на мгновение. — Так это и делается, — проворчал Суй Чжоу, прижав его к кровати всем весом. Голова шла кругом от того, как давно у него ничего подобного не было, какой сладкий Жуньцин на вкус, будто карамель, какой внезапно стал покорный. Ослабел, только постанывал-попискивал тихонько, и ëрзал, потираясь о его колено. Слюны многовато, ничего не понимает, но такой жадный… словно проглотить готов как то варëное яйцо… Но вдруг острый кулак ударил его в плечо, отталкивая. Тан Фань сел, красный, растрëпанный. — Стой! — просипел он, хватаясь за грудь. — Я же… я же так задохнусь! — А? — Суй Чжоу утëр мокрый рот. — Ты что, не дышал? — Как бы… как бы я мог?! Мы же целовались! — Тан Фань сверкнул на него глазами как на идиота. — Так дышал бы носом. Он покраснел ещë сильнее. — Поцелуй должен захватывать дух! Если я стану сопеть, будет неэстетично! Суй Чжоу только головой покачал. Слово-то какое выбрал, посмотрите на него. Ему стало тошно от собственной глупости: зачем вообще поддался? От Тан Фаня человеческого обращения не жди, он в своём мире витает. Пора бы уже привыкнуть, да только… зачем он тогда целовал так нежно и улыбался? — Ты сам не знаешь, как должно быть, а книжки пишешь, — Суй Чжоу поднялся, пригладил волосы. — Ложись спать. Он не запомнил ответа, зато запомнил, что в ту ночь кошмаров больше не было. А теперь Тан Фаню, значит, того же надо, и готов от ужина оторвать ради своих хотений. Ну-ну… Он наверное слишком долго молчал, потому что Тан Фань это молчание растолковал по-своему. — Хватит, уходи! — потребовал он. — Я не дурак и всё понимаю. Ты увидел меня в женской одежде, тебе стало противно… Нет, наверное, тебе с самого начала было противно, поэтому ты и обращаешься всегда со мной так грубо! И зацеловал меня тогда, только чтобы поиздеваться — у меня потом вокруг рта вся кожа была красная от твоих усищ! Тут бы и вправду уйти, пока он не остынет, но Суй Чжоу не мог с места сдвинуться. Пусть Тан Фань был капризный, как ребёнок, любому будет больно, когда его молча отвергают. К тому же… не хотел Суй Чжоу его отвергать. Живут вместе, едят вместе, жизнью рискуют вместе… только и осталось, что ложе разделить. Да и, если начистоту, кто милее Тан Фаня, когда он открывает сердце, когда сражается за справедливость или пробует что-то вкусное? Глаза так и сверкают, а эта улыбка… все его белые мышиные зубки напоказ. — Если тебе не понравилось со мной целоваться, чего просишь тогда? — Суй Чжоу поманил его ближе. — Иди сюда. Только в этот раз дыши, не хочу тебя убить случайно. Он не хорош был в таких разговорах, но Тан Фань, видно, привык к нему: просиял и налетел тут же, звонко чмокнув в губы. — Я не требую прямо сейчас! — провозгласил он, хотя по горящим глазам понятно было — требует. И Суй Чжоу покорился: начал целовать медленно, едва касаясь губами губ, погладил гладко причёсанный затылок, белую шею, забрался пальцами под ворот. Тан Фань поёжился от щекотки, фыркнул, обдав тёплым дыханием его лицо. — Ты можешь в этот раз не засовывать язык мне в рот? — вдруг попросил он, уткнувшись носом в щёку Суй Чжоу. — А что, не понравилось? — на самом деле именно это Суй Чжоу и собирался сделать. Понять, что ему нравится, пососать кончик его розового языка, пока Жуньцин стонет и ёрзает, трëтся об него как тогда… Самому разобраться, что приятно, а что нет, ведь в последний раз с кем-то нежничал ещë до армии, совсем всë забыл. — Мне понравилось, но это… — Тан Фань взглянул исподлобья, жалобно сложив брови домиком. — Это слишком будоражит. Разжигает страсть. Суй Чжоу совсем запутался. — Да, разжигает, — согласился он. — И что? — Как это, что? А потом как быть? Не станем же мы… Суй Чжоу пожал плечами. Чего греха таить, после Юньхэ он всерьëз об этом задумывался. Самому, правда, стало смешно, когда представил, как за этим сумасшедшим ухаживает, будто за юной госпожой, но есть же и другие способы двум мужчинам договориться. — Почему нет? Ты мне приятен, магистрат Тан. Если и я приятен тебе… Тан Фань тяжело вздохнул, надулся. — Не так я представлял потерю невинности. Но не вижу смысла ждать дольше. Хорошо, можешь засунуть язык мне в рот, посмотрим, куда это нас заведëт! Суй Чжоу молча проглотил эту тираду. Что ещë ему оставалось? Но вот слова про невинность запомнил. Значит, Жуньцин ни с кем и никогда… Нужно быть с ним поласковее, чтоб не напугать. Он решил, что все мысли из этой слишком умной головëнки вытрясет, и дал волю рукам: огладил тонкую талию и узкое бедро, мимоходом потискав зад, маленький и тощий, за что немедленно получил коленом по рëбрам. Если б такой удар мог его остановить! Он приник губами к белой, солëной шее Жуньцина, покусывая легонько, пальцами пробрался за слои одежды, легонько сжал напрягшийся сосок. Тан Фань издал сдавленный всхлип. — Что… что ты делаешь?! Я не женщина… Суй Чжоу осторожно опустил его на кровать, снова поцеловал алый, обиженно искривлëнный рот, лизнул верхнюю, смешно вывернутую губу. — Не нравится? — он стиснул сосок опять, чуть сильнее. Оттянул немного. Новый всхлип зазвучал совсем уж жалобно. — Это странно… В ответ Суй Чжоу снова заткнул его рот поцелуем, но руку убрал. У него была другая цель: бугорок под штанами Жуньцина. Спешить было некуда: легонько погладить по всей длине, немного сжать, запоминая, в какой миг стоны становятся совсем несчастными. Осторожно, наощупь открыть головку, оставить так, чтобы нежная кожа тëрлась о промокшую ткань… — Гуанчуань… — слабо позвал Жуньцин, весь красный, с несчастнейшим лицом, будто сейчас заплачет от того, что задразнили. Мокрый рот жалобно приоткрыт, взгляд затуманился. — Пожалуйста, пусти… потом я сам… Суй Чжоу нехотя убрал руку. — Зачем тебе делать это самому, а? — Потому что я не хочу испачкать одежду — это… это во-первых. — Тан Фань нервно облизнул губы. — Во-вторых, я должен буду вернуть любезность, а я не слишком хорошо умею… тебе может не понравиться. И мне может не понравиться трогать тебя. Вернее, я уверен, что мне понравится, но ничего нельзя исключать. Суй Чжоу закатил глаза. Нравится же этому малахольному всë усложнять! Руки у него были мягкие, нежные, да и не может мужчина не уметь обращаться с янским корнем, это же не меч и не копьë! — Не нужно мне возвращать никакой любезности. Я хочу, чтобы тебе было хорошо, вот и ласкаю тебя. Чтоб тебе сегодня спалось лучше. Со своими желаниями он уж как-нибудь справится, всего дел: сплюнуть на ладонь да полистать альбом с весенними рисунками, представляя, с каким звуком плоть шлëпает о плоть, как нежно стонут юноши, которых раз за разом неутомимые любовники насаживают на… — Ах, вот как, — Тан Фань вскочил вдруг, одёрнул ворот. — Да, конечно, об этом я не подумал. Мужчина заботится о том, чтобы любовнику или любовнице было хорошо, разумеется, это правильно. Поэтому уходи. — Что?! — Суй Чжоу подумал, что ослышался. Да как работает голова у этого чокнутого? Что он опять задумал? — Уходи, уходи, достаточно на сегодня! — Тан Фань подтолкнул его к дверям, убрал засов. — Я должен всë это обдумать! Суй Чжоу закатил глаза, но подчинился. Если Жуньцин что-то решил, его не сбить с пути. Нечего было надеяться на продолжение. Ясно как день: Тан Фань слишком стесняется, чтоб довериться чужим рукам, а он, Суй Чжоу, не из тех, кто умеет соблазнять и успокаивать. Будь на его месте кто-то вроде Ван Чжи… Он представил, как коварный евнух заманивает Жуньцина в своë логово, подпаивает… и его передëрнуло. Евнухи славились жестокостью: неспособные обычным способом получить удовольствие, издевались над жертвами. Такому, как Ван Чжи, достало бы злобности связать Жуньцина и выпороть просто для забавы. «Нет. Что за бред, — оборвал он сам себя. — Ван Чжи слишком его ценит и мучить не будет». Да и нечего притворяться: это он, Суй Чжоу, сейчас с удовольствием перегнул бы самодура Тан Фаня через колено, и отшлëпал как следует по голой тощей заднице, не слушая нытья. Рукой, конечно… Этого образа ему хватило, даже весенние картинки не понадобились. *** Неделя выдалась такая суматошная, что Суй Чжоу совсем забыл об их с Тан Фанем неудаче. Не до весенних забав ему было: список погибших товарищей лежал на столе, как приговор, банда похитителей льда принесла столько бед, что сил оставалось лишь на то, чтоб вымыться да лечь спать. И естественно, поспать ему не дали. Войдя в спальню, он даже не удивился, увидев сидящего на кровати Тан Фаня, закутанного в одеяло по самую шею. Ну конечно, какой уж тут отдых в этом доме. У кровати горела всего одна свеча, и лица Тан Фаня он как следует разглядеть не мог, видел только блестящие глаза, да край зарумянившейся щеки. — Ты где так долго пропадал? Я тут едва не уснул! Суй Чжоу вздохнул, лëг в постель, как был, в одних нижних штанах, и движением бедра сдвинул Тан Фаня к стенке — выбирайся как хочешь, — повернулся спиной. — Так спи. Я этим и собираюсь заняться. Он надеялся, что после горячей бадьи кошмары отступят, но по опыту знал: если слишком устать, они всегда тут как тут. Не нужен ему здесь человек, которого можно задушить спросонья. Тан Фань завозился, укрывая его одеялом, и вдруг обнял, прижался голой, горячей грудью и животом к спине. С Суй Чжоу мигом весь сон слетел, сердце пустилось вскачь. Что этот малахольный опять выдумал?! — Ты можешь расслабиться как следует, я всë сделаю сам, — заявил «малахольный», всем своим крошечным весом подталкивая его лечь на живот. — Что это ты сделаешь сам? Эй! — Суй Чжоу оттолкнул его, сел. Сон испарился окончательно. — Не волнуйся, наш доктор Пэй мне всё разъяснил! — Тан Фань достал из-за подголовья какую-то склянку, помахал у него перед носом. — Я понял, что мои знания о том, как доставить удовольствие мужчине, ограничиваются… мной же. И расспросил Пэя. Он подробно мне всë показал на рисунках и на том жëлтом початке с зëрнами. У Суй Чжоу голова пошла кругом, но он сдержался, не выкинул это недоразумение из постели. — И что ты собрался делать? — терпеливо спросил он. Тан Фань просиял. — Теперь я знаю про одну точку внутри. Если нашарить еë пальцем и как следует помассировать, будет и приятно, и полезно для здоровья. А уж если помассировать еë янским корнем, то и вовсе можно на вершину блаженства мужчину вознести, себя при этом не обидев. Давай-давай, ложись! Я тобой займусь. — С чего мне? — Суй Чжоу оттолкнул его руку. — Ты хоть понимаешь, что это не просто массаж? — Понимаю. — Тан Фань действительно был серьëзен. — В прошлый раз ты хотел доставить мне удовольствие, чтобы я лучше спал. Но ты же кошмарами мучаешься, я тоже хочу сделать тебе приятное!. Если есть способ лучше, чем поцелуи, отчего бы… не попробовать? Он выглядел решительным и… грустным немного? Впервые, должно быть, набрался храбрости о таком заговорить. «Моя жалость меня же в могилу сведëт», — угрюмо подумал Суй Чжоу, потянул Жуньцина к себе. — Я сегодня просто собирался поспать. Но если хочешь, оставайся. Тан Фаню бы понять намëк и устроиться рядом тихонечко, но он вместо этого улëгся на Суй Чжоу, как на кушетку, поцеловал в губы, раз, второй. Старательно так, будто щенок, вылизывающий хозяина. Суй Чжоу не удержался, фыркнул, обнимая его… и понял, что на его Жуньцине вовсе никакой одежды нет. Ну и ну, с чего такое бесстыдство? Тоже Пэй посоветовал? — Что это ты смеëшься? — прошептал Тан Фань. Его дыхание сделалось тяжелее, Суй Чжоу животом чувствовал отвердевший янский корень. — Ты слишком спешишь. Наклонись. В кои-то веки Тан Фань послушался. Интересно, как бы этот успех из постели в обычную жизнь перенести? — Приоткрой рот, немного. И просто отвечай. Делай то же, что я. На этот раз они целовались медленно, Суй Чжоу забыл даже, где он и с кем. Мелькнула мысль, что брак дело неплохое: когда в конце дня родного человека заключаешь в объятия, вдыхаешь запах сандала и мяты, что может быть лучше? Спина у Жуньцина узкая, кожа нежная, волосы на теле едва пробиваются — всë равно что гладить и ласкать ароматный персик. А пальцы у него проворные: добрался-таки до мужского естества… Суй Чжоу подавился стоном. Вот это что ли Пэй ему на початке показал? Что можно вот так то стискивать сильнее, то ослаблять хватку, то потирать головку, то сжимать основание… Тан Фань хихикнул ему на ухо, приподнялся на локте. — Что это за взгляд такой? Ты призрака увидел? — спросил он, сияя от удовольствия. Суй Чжоу отвернулся, пытаясь наскоро совладать с лицом. — Я не герой-любовник, — сказал он, слишком усталый, чтобы придумывать что-то достойное. На границе-то это легко: договорились, молча всё сделали, разошлись, а тут ведь нужно приложить старания. — У меня нет времени на ухаживания и походы в бордель. Я… не привык к тому, что меня трогают вот так. — Я тоже, — легко согласился Тан Фань, уткнулся подбородком ему в грудь, поглядывая снизу вверх. — Но это же ты. Честно говоря, я до этого никого не трогал, и меня не трогал никто. Но с тобой готов всё попробовать, я же знаю, что ты не посмеешь меня обидеть. Суй Чжоу не сдержался, потянул гуань из его волос, растрепал всю причёску. — Я и не хочу тебя обижать, — серьёзно ответил он, любуясь довольной улыбкой своего Жуньцина, даже потискал его маленькие розовые уши обеими руками. — Но и куртуазной любви от меня не… — О, перестань, — Тан Фань отмахнулся. — Я знаю, что ты меня любишь. Правда, жаль, что ты редко и мало это показываешь, но я великодушный человек и всегда прощаю тебя, бирюка. Суй Чжоу спешно отпустил его уши, поборов желание выкрутить их посильнее. Хотел сказать, что никакой любви между ними нет… и не смог. В груди разлилось какое-то дурацкое тепло. Его Жуньцин проницательный. Всё понял раньше него самого. И как теперь ответить? Может, надо прочитать какие-нибудь стихи по случаю? Подарить что-нибудь значимое? — Я буду готовить для тебя чаще, — сказал он первое, что в голову пришло. Тан Фань расплылся в довольнейшей улыбке и нырнул под одеяло. Суй Чжоу даже буркнуть ничего не успел, как влажный рот накрыл его мужское естество, мягкие пальцы нежно стиснули мошонку. — Ты… это не обязательно… Он нашарил макушку Тан Фаня, желая его отодвинуть, но вместо этого лишь погладил, — так вдруг руки ослабели. Ведь с другой стороны… почему не позволить ему? Даже если он не умеет, кажется, ему нравится… — С зубами осторожнее, — пробормотал Суй Чжоу, откинувшись на изголовье. Тан Фань немедленно высунулся из-под одеяла, как недовольный сурок из норы. — Я осторожен! Нечего было отращивать такую дубину, — он облизнул губы. — Интересно… никакого вкуса, всё равно что сосать палец. Я ожидал другого. — Будет тебе другое, если продолжишь в том же духе, — Суй Чжоу закрыл глаза. Когда хорошо, зачем лишние слова? Пусть в ласках Тан Фань был неумел, больше пускал слюну и причмокивал, но вот в пальцах у него сноровка была: перебирал, мял, надавливал легонько, и теперь уж черëд Суй Чжоу пришëл ëрзать, особенно когда один скользкий палец проник в… в южные врата, за ним второй, и… Он не сдержался, выгнулся, то ли от удовольствия, то ли уходя от прикосновения, и Тан Фань сдавленно пискнул, ткнувшись носом во влажные жëсткие волосы в паху. Суй Чжоу в ужасе почувствовал, как мужское естество, словно в шëлковые ножны, вошло одним движением… О, Небо. Тан Фань медленно, осторожно высвободился, кашлянул, но не убрал пальцы. — Ох… — только и прошептал он, потирая горло. И не успел Суй Чжоу извиниться, как он вновь опустил голову, вновь нажал на заветную точку в глубине, расслабляя одновременно горло, принимая внутрь… подавился немного… Суй Чжоу чувствовал, как слюна течëт по мошонке щекочущей струйкой… и не придумал ничего лучше, чем податься назад, бесстыдно насаживаясь на пальцы, и снова вверх, плавно, глубоко… Суй Гуанчуань, никогда не позволявший себе ни жадности, ни разврата, посмотрите на него. Чтоб хоть как-то удержаться, не растаять, как карамель на солнце, он схватился за резное изголовье, но это не помогло, тело двигалось само по себе, стоны и проклятия вырывались, как бы он ни пытался сдержаться. Когда уже голова у него пошла кругом, Тан Фань наконец сдался, с причмокиванием выпустил янский корень изо рта. — Гуанчуань, пожалуйста, — серëзно попросил он, высвободив и пальцы. — Закинь ногу мне на плечо. Или повернись на живот. Я… ужасно не хочу тебя отпускать! Суй Чжоу молча притянул его к себе. У него не было желания говорить, объяснять, отказываться. Просто впился губами в мокрый, покрасневший рот, откинулся на спину, утягивая за собой Тан Фаня, прижимая теснее. — Так не отпускай, — хрипло сказал он, глядя в глаза своего Жуньцина. И тот понял: затаил дыхание, заëрзал бëдрами, пристраиваясь… Это было не хуже, чем пальцами. Чуть больнее… но Суй Чжоу о себе не думал, потому что Тан Фань зажмурился изо всех сил, задрожал, будто сейчас заплачет. Нехорошо ему, что ли? — О… — вдруг выдохнул он. — О, Гуанчуань… Вместо ответа Суй Чжоу обеими руками взял его за маленький зад, мягкий, как пампушка, и притиснул ближе, так, что янский корень вошëл до конца, бархатистые яички коснулись влажной кожи. Тан Фань всхлипнул обиженно, двинул бëдрами на пробу, не открывая глаз, и в конце вновь Суй Чжоу не сдержался, притянул его к себе быстро и резко. Лишь теперь Тан Фань очнулся, и принялся двигать бëдрами сам, неуклюже, сбиваясь с ритма. — О, Гуанчуань… — вот и всë, чего от него можно было добиться. Суй Чжоу, впрочем, было не до разговоров: он все остатки внимания сосредоточил на том, чтоб дышать глубоко и правильно, продлевая удовольствие. Пальцами, конечно, было приятно… но теперь мужское естество заполняло его, давило на нужную точку постоянно, никуда не деться… — Плавно, плавно… — прохрипел он. — Не дëргайся… Тан Фань кивнул, беспомощно закусив губу, и попробовал двигаться иначе, упëрся в грудь Суй Чжоу, легонько задевая кончиками пальцев соски. Суй Чжоу, всë ещë тискавший его за зад, чувствовал, как мышцы напрягаются под пальцами. Жуньцин… старается ради него… Эта мысль вдруг довела его. Он схватился рукой за свой янский корень, яростно дëргая и сжимая, ругаясь отборной солдатской руганью, пока белые капли не полетели на грудь, на живот… Наверное он слишком сильно сжал Тан Фаня внутри, потому что тот захныкал совсем уж беспомощно, задрожал. — Гуанчуань, я… я не могу сдержаться… — пожаловался он, судорожно дыша, весь алый, как пион. — Само выплëскивается… — Хорошо… — устало пробормотал Суй Чжоу. Всë тело стало слишком чувствительным, ему это не нравилось. Он мягко отстранил Тан Фаня, мимоходом заметив белесую клейкую ниточку, тянувшуюся от его янского корня. Кто б мог подумать, что в таком доходяге столько семени! Тан Фань упал рядом, уткнулся лицом в покрывало, тяжело дыша. — Гуанчуань! — жалобно позвал он. — Теперь я голоден. Слишком много ци ушло из моего тела! У Суй Чжоу не было сил даже глаза закатить. Всё его существо охватила ленивая истома, никогда такого не было после соития. Словно каждую мышцу промяли как следует… — Там, на столе, печенье, — пробормотал он. Хотел ещë попросить взять из-за ширмы мокрую тряпицу, но сон взял своë. *** В этот раз никаких кошмаров не было: голова, верно, стала слишком пустая. Приснилось, что он лежит на ароматном цветочном лугу под липой, тëплый ветерок щекочет лицо. Где-то вдалеке шумит лагерь, ржут лошади, звенит молот кузнеца, и всë мирно вокруг, потому что они возвращаются домой, стоит только реку перейти, и степь сменится родными полями, даже птицы запоют иначе. Он улыбнулся во сне, но тут же ветер бросил прямо в нос какую-то пыльцу, и снова… Суй Чжоу открыл глаза, недовольно потëр лицо, и понял, что никакая это не пыльца была. Это Тан Фань, нависнув над ним, грыз печенье, умильно глядя. — Проснулся, Гуанчуань? Суй Чжоу тяжело вздохнул, стряхнул с себя крошки. — В постели печенье ешь? А как спать потом? Выметайся! — Хорошо, хорошо! — Тан Фань с трудом проглотил последний сухой кусочек и довольно облизнулся. — Я не хотел тебя будить. Но раз ты не спишь… забыл тебе сказать. Суй Чжоу откинулся на подголовье, устало закрыл глаза. — Ну что? Тан Фань наклонился к самому его уху, его дыхание пахло сладким миндалëм и корицей. — Суй Гуанчуань… — прошептал он, невероятно довольный, будто пакость какую-то задумал. — Я тоже тебя люблю.