Пока рушится мир

      «Армин Арлерт, я назначаю тебя пятнадцатым командором разведкорпуса… …кстати, Леви теперь твой подчинённый, пропесочь его как следует!»        Обрывки фраз, нервно брошенные Зоэ, доносятся до меня. Доносятся и, словно лезвия УПМ, рассекающие загривок титана, ранят моё, как бы сентиментально ни прозвучало, сердце.        Потеряю. Я потеряю её навсегда. В память о ней не останется ничего. Ничего, кроме тех воспоминаний, что будут храниться в ещё не угасших сердцах товарищей. Но я не товарищ, я мужчина, который поклялся посвятить своё сердце ей. Поставил её, Ханджи Зоэ, превыше долга перед Родиной.        Можете называть меня изменщиком. Можете отвести меня на эшафот или забросить прямиком в пасть титана. Можете пытать. Но я не откажусь от неё. Не откажусь и буду защищать так, как Эрен защищает нас.  — Эй, четырёхглазая, — я пытаюсь сказать это как можно более безэмоционально. Выходит плохо. Я прокашливаюсь.       Мы не смотрим друг на друга. Мы смотрим практически в никуда. Она в лицо смерти. Я в лицо жизни. Жизни без неё, а равно и жизни без нас. — Знаешь, Леви… — её голос дрожит. Она дрожит. Я чувствую это. — Думаю, что пришло моё время. Я хочу уйти красиво. Позволь мне, пожалуйста.        Я не могу заглянуть ей в глаза. Эти большие глаза, налитые безумием и отчаянием. Она не знает, что творит. Не знает, не знает, не знает!        Остановить. Остановить и не отпускать. Но кто я такой, чтобы останавливать её? Я даже не сделал Ханджи предложение. Решил, что как-нибудь подождёт. Закончится гул. И мы убежим, обоснуемся где-нибудь на материке. Арендуем, а со временем и выкупим домик. Или отстроим его самостоятельно. А потом… Мы никогда не говорили об этом. Мы в принципе старались избегать обсуждения будущего, ведь никто из нас не был уверен в завтрашнем дне.        Не говорили об этом, но точно думали. Каждый из нас думал об этом, но никогда не говорил вслух. Ребёнок… Непозволительная роскошь в нашем мире, особенно для военных. Поступая на службу, каждый понимал, что дети — это то, чего с высокой вероятностью у нас не будет. Мы посвятим свои сердца и жизни Родине.        Мы по умолчанию всячески старались предохраняться: конечно, если прерванный половой акт можно назвать качественным способом. Несмотря на это, каждый раз, когда Ханджи усыпала у меня на груди, я позволял себе хотя бы помечтать. Представить, какого это видеть, как растёт её живот. Как она неловко передвигается, с каждым месяцем становясь всё более неповоротливой. Как на свет появляется ребёнок.        Да, это эгоистично. Да, это идёт вразрез идеологии разведкорпуса, но… Но мы тоже хотим быть счастливыми. Хотим видеть улыбки не только на лицах мирных жителей, но и на лицах друг друга. Мы хотим посвятить свои сердца друг другу. — Посвяти… — чёртов ком застревает в горле и не даёт возможности закончить начатое, — своё сердце, — кулак касается её грудины.        Ханджи что-то говорит, но я уже не слышу. Пелена застилает мои глаза и уши. Обволакивает полностью. Она уходит, уходит. Она уйдёт и больше не вернётся. Никогда. Я никогда не коснусь её кожи, не поцелую, не вытру слёзы на щеках в моменты слабости. Никогда.  — Не м-могу… Не могу, не могу, не могу. Не позволю уйти вот так, — быстро бормочу я, разворачиваясь и выпуская тросы УПМ. Ветер смахивает слёзы.       Заслышав звук клинков, рассекающих воздух, Зоэ оборачивается и с удивлением смотрит на меня. Её глаза всё так же полны безумия и горечи. Она плачет. — Коротышка, не порти мой звёздный час! — собравшись с мыслями, выкрикивает она и, ускоряясь, несётся в сторону приближающегося титана. — Я твою альтруистичную задницу высеку, как только мы окажемся в той хреновине!  — А! Вот так, при всех?! — уже задорно кричит она. Несносная девка.        Воздух становится всё горячее. Чёрт, маневрировать с одним глазом и остатками пальцев не так то и просто. Ханджи… Как только ей удавалось рубить титанов, будучи лишённой одного глаза.        Рывок. Я выпускаю тросы в тело уродца, сделав финт, подлетаю к его загривку и рассекаю последний. Первый пошёл. Зоэ держится. Второй титан падает от её лезвий.        Момент, и я теряю её из виду. Сердце стремительно падает в пятки. Сильнейший грохот. В отдалении падает несколько титанов. Очкастая забралась в самое пекло. Сгорит… Сгорит, если я ничего не сделаю.        Я продвигаюсь к ней, попутно рассекая затылки колоссов. Жар. Жар окутывает с головой. Невыносимо. Я лихорадочно ищу взглядом Зоэ и одновременно с тем слежу за «лодкой». Боковым зрением я замечаю всполох. Огонь. Её плащ. — ХАНДЖИ! — из последних сил кричу я. — Успею, успею.        Крик. Крик, наполненный безнадёгой и смертью. 

 ***

— К-капитан! Капитан, держитесь! — протягивая руку, кричит Арлерт.  — Держите её!        Обессилено вваливаясь в салон так называемой «летающей лодки», я рвано пытаюсь восстановить дыхание. В носу до сих пор стоит запах палёных волос очкастой. Очкастой… Я поднимаю взгляд. Сердце замирает. Оно не ноет, его не разрывает на части, в него не врезаются сотни лезвий УПМ. Оно останавливается. В ушах стоит звон и крик. Её крик.        Я пытаюсь сказать хоть что-нибудь. Глаза застилает пелена.  — Д-ды, — кашель мешает произнести даже слог, — дышит?       Секунда, минута, час. Сколько проходит? Почему они молчат? Почему больше не суетятся? Почему оттаскивают её? К-куда..? — Нужны чистые тряпки, живо! Да хоть какие-нибудь, — обрывки фраз доносятся до меня довольно рассеянно. — Реакция на болевой шок.  — …много крови… Я н-не уверен, но, кажется, майор…  — Что кажется, Арлерт? Она дышит?! — уже не выдерживая, рявкаю я. Хладнокровие отходит на второй план.  — Майор Зоэ дышит, но…        Сердце словно реанимируют. Она жива. Моя Ханджи жива. Жива и будет жить.  — Что ж вы, блять, молчали?! — я приподнимаюсь на ноги и пытаюсь сконцентрировать зрение на очкастой.        Бездыханное тело и… алое пятно? Микаса, не теряя самообладания, настойчиво отгоняет пытающихся помочь солдат.  — П-почему? Откуда кровь? Её ведь ничем не ранило, — отирая здоровый глаз, сбивчиво шепчу я.        Перед глазами проскальзывает следующий кадр, когда разведчики наконец отступают от её тела: на Ханджи нет ни ремней обмундирования, ни… части штанов? Ком задерживается в горле. В голове проносится самое вероятное предположение.  — Она… — начинаю я. — Она была беременна, — в унисон произносит Микаса.        Она была беременна…