проклятие

«Судьба» никогда не бывает благосклонна к влюблённым. Во всяком случае та сила, которую принято в их мире называть «Судьбой». Та сила, что делает тебе подарок на шестнадцатилетие в виде сокровенного имени. Трей считал, что это вовсе не благословение небес, как было принято думать. Трей считал, что это — проклятие. Много ли людей испытывали то же, что и он? Отчаяние, бессилие, непонимание и обиду — когда на руке появляется непрошенное, чужое, незнакомое имя, вместо того, которое послужило бы тебе наградой за все бессонные ночи. Вместо того имени, которое ты заслужил и выстрадал, для которого сделал всё, что только было в твоих силах, за которое голову готов положить на плаху. «Судьба» только усмехнётся и занесёт топор. Тому, кто искренне любит, ждать вознаграждения не пристало. Трей знал, что это имя — не приговор. Соулмейты не обязательно становятся любовниками. Так просто случается как будто бы чаще всего. Образ соулмейтов-возлюбленных слишком часто мелькает в кино и книгах. Ведь есть же люди, связанные метками, к примеру, с членами своей семьи. Казалось бы, они должны служить примером того, что самая близкая душа должна быть тебе родственной, а не возлюбленной, но сталкиваются они зачастую только с непониманием и насмешками. Никто не принуждает соулмейтов быть влюблёнными, но этого от них ожидают. Смотрят странно на соулмейтов-друзей, не веря в их дружбу. Куда проще здесь тем, чьи запястья пусты — насколько они отвергаемы, настолько же свободны в своем выборе. Трей бы, пожалуй, тоже предпочёл совсем не иметь надписи. Весь последний год он только искал отговорки, узнавал статистику, лгал самому себе изощрённее любого лжеца. Он узнал, что изредка метки у людей могут не совпадать. Он узнал, что только 59% людей действительно состоят в любовных отношениях со своим соулмейтом. Он узнал, что в исключительных случаях метка может измениться или же у человека появится вторая. Трей всегда считал себя нормальным, самым обычным парнем, но именно теперь ему хотелось стать тем самым исключительным случаем. Даже если он уже знал, что его метка совпадает с меткой его соулмейта, потому что смог встретить его. Всё еще оставалась эта призрачная и слегка жестокая надежда на то, что у его возлюбленного проявится имя «Трей Кловер». И тогда они смогут быть вместе без путаницы, без препятствий. Наконец, он надеялся, что его собственная метка изменится или исчезнет. Конечно, на шестнадцатилетие Риддла его никто не пригласил. Узнать, чем же одарила его «судьба» получилось только после начала учебного года, когда Риддл тоже поступил в Колледж Ночного Ворона. — Ты ведь недавно получил метку? — улыбка Трея была расслабленной и дружелюбной. Он хорошо умел улыбаться, скрывая свою неприязнь, волнение, боль. Он отлично умел терпеть с этой улыбкой на лице. — Разве тебе не известно, что задавать вопросы о метке неприлично? — голос был Риддла строг, но лишь на мгновение. В следующий миг, когда он с робким звоном поставил чашку на блюдце, его лицо стало смущённым. — Но думаю… Тебе я могу сказать. Даже нет, тебе я должен это…показать. Да. Я и сам собирался это сделать. Сердце Трея пропустило удар, во рту пересохло. Всего на секунду, но он успел поверить, что его мечты стали реальностью. Всего на секунду боль в груди стала такой сладкой… И вдруг обернулась ледяными иглами, пронзающими насквозь. — Теня, значит… — он постарался произнести это даже немного радостно. — А у него тоже? Риддл кивнул. Стыдливый румянец на его щеках был лучше любого ответа и убийственнее, чем пуля в лоб. Риддл был так счастлив иметь этой имя, а Трей захлёбывался от горькой чёрной желчи, которую так сильно старался не выплеснуть наружу. Ему не хотелось мешать чужому счастью. Но разве это было справедливо? По отношению лично к Трею? Риддл мог получить какое угодно имя. Абсолютно любое, совершенно случайно выбранное из семи миллиардов людей на планете. Так почему он получил именно это? Получил того, кто делал всё так неправильно? Того, кто словно старался усугубить страдания Риддла, вместо того чтобы облегчить его ношу? Того…кого Трей с улыбкой называл «другом», а втайне, обманывая самого себя, ненавидел. Потому что давно уже понимал, что между ними Трей — третий лишний. Кловер уже и не помнил, когда они с Теней начали только притворяться друзьями. Как только встретили Риддла? Трей хорошо помнил тот день. Стоило только ему взглянуть в большие серые глаза, в которых отражалось жадное предвкушение наряду с неуверенностью, как он понял, что пропал. Что ничего важнее, чем этот мальчишка, в его жизни уже не будет. Вот только, яснее ясного — он не единственный в тот день понял это. И тогда их дружба с Теней стала только прикрытым соревнованием. А ведь им было лишь по восемь лет. Или, может быть, это случилось чуть позже. Когда их маленький обман обнаружили, и когда их сердца разбились вдребезги. Тогда Трей и Теня решили, что должны защищать Риддла. Только вот почему-то выбрали они для этого совершенно разные пути. Или, может быть, по-настоящему они стали врагами совсем недавно? В ту пору, когда детская наивная любовь превратилась в юношескую жажду. Когда каждый из их по-настоящему захотел стать тем единственным. Не просто быть рядом, но трепетно касаться лепестков своей капризной розы. Иметь наслаждение ранить руки о её шипы. Трею отчего-то казалось, что садовник из него лучше. Он не делал ничего, что навредило бы хрупкому цветку. Делал всё строго по инструкции, ни шагу в сторону, в страхе испортить что-нибудь. В этом не было ничего плохого, но…похоже, этого было недостаточно. Почему-то полить цветок чем-то странным и неправильным, рискуя убить его, оказалось тем самым верным решением, которое Трею не повторить и не понять. Как бы теперь он ни цеплялся за нелепые оправдания, исключения — они не помогут. Ведь им двоим никакие оправдания и условия не нужны. Они уже обрели всё, что искали. Искать утешения в объятиях своей родственной души было глупо и бессмысленно. Его соулмейт не смеялся — хотя так это и выглядело, как издёвка. Он страстно упивался страданием Трея, говоря, что это и есть настоящая «красота». Сперва Кловер решил, что они с его родственной душой в одной лодке. Рук, казалось, любит так же безответно кого-то далёкого, идеального, недостижимого, того, чья метка не совпадает с его. Казалось. То была лишь видимость, и Трею не понадобилось слишком много времени, чтобы понять — именно Рук и есть тот, кого любят безответно и беззаветно, с пустой надеждой на взаимность. А Рук… Рук любит всё вокруг себя настолько сильно, что, пожалуй, не любит никого. В том числе и того, кого «должен» любить — свою родственную душу. — Нет-нет, мой рыцарь роз, ты по-настоящему благословлён своим несчастьем, — щебетал Хант что-то невнятное, придерживая свою шляпу. — История счастливой любви красива, но скучна. Что может быть лучше драмы? — Жизнь тебе не театр, — Трей всё еще старался не быть грубым. Очень старался. — Неправда. Жизнь — это лучший из спектаклей! Жаль, не все актёры в нем хотят претендовать на главную роль. Кому-то нравится играть дерево. И Рук с улыбкой посмотрел на своего соулмейта. В его хитром прищуре — дерзкий намёк, неприкрытый укол. Трей чувствовал, как начинает злиться. — Что ты мне предлагаешь? Убить соперника, стать героем трагедии? — O-la-la, mon coeur! Какие интересные мысли, — рассмеялся охотник. — Неужто ты настолько отчаялся получить любовь своего Roi des Roses? — Можно и так сказать, — мрачно ответил Трей, ломая пополам несчастную сухую ветку. Слова Рука били прицельно. Как бы ни был он искусен в речах, в красивой и сладкой лжи, сейчас он избирал своим орудием неприкрытую правду. Сейчас, когда всё было уже потеряно, не хотелось даже торговаться, ища себе оправдания. Трею было тошно, а Руку — смешно.