***
— ...дождь сверху льёт, и он говорит, типа, чё ты так смотришь на меня? и вот так язык выплёвывает на землю, а у меня, ну, глаза по два рубля, а он улыбается, как ни в чём ни бывало, — рассказывает эл сидящим перед ним полукругом обитателям цеха. у него в руках металлическая кружка с коньяком, у кирилла, сидящего между долгополовым и малым в том же полукруге в одеяле, такая же металлическая кружка, но с горячим чаем и мёдом. он от шока всё ещё не отошёл, молчал и периодически дëргался разными частям тела, а гиперактивных любопытных саньков и лизу от него полотенцем прежде отгоняла ксюша, занятая теперь сочувственным покачиванием головы. в одной из комнат второго этажа, более-менее чистой, сейчас зашивали вову, прогнавшего из помещения всех посторонних. на полу в углу общей комнаты стояла спортивная сумка, которую бухаров разворошил, ещё сидя на заднем сидении чёрной бмв, и обнаружил там внушительную сумму денег и сверху насмешливую записку «на похороны». «на хуёхороны», — дразнится и смеётся вова, потом насыпает на бумажку табака, скручивает и скуривает прямо в машине. часть денег бухаров оставил им с гусейновым — всё-таки его похоронные, чё уж тут, имеет право, — остальные сказал поделить между теми, кто живёт в цехе. — ну вовчик, ну артист! это ж надо было додуматься, — подаёт голос лёха после того, как эл замолчал, окончив свой рассказ и отпивая из кружки. — во-во! — соглашается серёга, — по этому случаю предлагаю выпить, так сказать, за его здоровье... — тебе лишь бы набухаться, — качает головой и закатывает глаза яся, чем вызывает смешок у младших. — ничего не набухаться! это ж не пьянки ради, а лечения для! от ста грамм ещё никто не умирал, — оправдывается орлов, взмахивая руками. — это смотря куда сто грамм принимать, — учтиво замечает квашонкин, ухмыляясь по-дурацки. долгополов прыскает, сразу поняв, в чём шутка, и пихает локтём селегея. он слабо улыбается, потому что разморило от тёплого чая и приключившегося с ним стресса, но шутка ему понравилась, возьмёт на вооружение. гусейнов о чём-то толкует с шамутило, активно жестикулируя, серёга вступает в дружескую перепалку с лёхой, угрожая поножовщиной, а со второго этажа спускается руслан, сообщая, что пациент зашит, жив и пока что требует тишины и покоя. «каждый человек рождается дважды. второй раз люди рождаются когда чувствуют себя нужным в правильном месте», — говорила кириллу мама ещё пару лет назад. он её слова запомнил, и сейчас был твёрдо уверен, что недавно родился во второй раз.***
в целях конспирации окна в цеху занавешиваются покрывалами и простынями, на случай, если кто-то захочет посмотреть на жизнь внутри и обнаружит там целого и относительно здорового бухарова. было обговорено, что ещё неделю все сидят, где сидели, вова восстанавливается более-менее, после чего все разъезжаются и разбегаются кто куда. очевидно, что теперь потенциальным неприятелям было известно место жительства их разномастной компании, что не было самым безопасным фактом. с тоской всю следующую неделю все делили свои пожитки и договаривались, кто где и с кем будет жить, а главное — куда теперь деть младших. квашонкин почти сразу же ответственно заявил, что заберёт под крыло долгополова, и, если тот захочет, то ещё и малого с собой прихватит, чего он, конечно же, сразу захотел. лизу и льва решили пристроить к ксюше, ясе и вере, кирилла к себе в коммуналку заберут шамутило и ильин, бодян будет жить с гавриловым и халитовым. неделя сборов проходит очень быстро. жильё находится через знакомых знакомых, бабушек и тёть, в разных городах разных концов страны, и вещи пакуются не менее стремительно. девушек с лизой-варей и львом отправляют в дорогу до электрички за город первыми под строгим сопровождением. перед отъездом все плакали и обнимались, обещая писать друг другу письма и звонить, когда выдастся свободный час. потом уезжал в соседний город серëга, за ним на поезд в нижний новгород торопились дима, руслан и даня. после них в питер к родственникам ехали ваня, лёша и кирилл, с которыми делить коммуналку будет другой лёха и два санька-неразлучника. последними, проводив всех, уезжали эл с вовой, как и хотели — за границу, под строгой секретностью. прежде чем уехать, серёга им вручил бутылку водки, ксюша — вязаный лёгкий платок, а лёха подарил губную гармошку и самую прилично выглядящую кожанку. всё это можно было, конечно же, купить по дороге или вообще где угодно, но ценность они имели не столько номинальную, сколько какую-то неощутимую, так что бухаров прячет всё это добро на самое дно сумки и рюкзака. перед тем, как окончательно сесть по машинам и уехать, кирилл осматривает комнату младших, ставшей за короткое время самой родной. теперь там пусто — все свои плакаты забрал лев, картины были у лизы, диски с играми уехали с сашами, и вся раскиданная по поверхностям одежда бодяна теперь была собрана по коробкам и ехала в поезде. селегей спускается в общую комнату, убедившись, что ничего не забыл, и тоже осматривается. долгополов спорил с малым о том, кто повезёт в ногах книжки, а кто проигрыватель с пластинками. один саша настаивал на своей персоне, так как другой бы просто сломался под весом коробок, хотя бы пока нëс их до автомобиля, а другой уверял, что всё он довезёт, а вот ты, санёк, распиздяй, и всё поломаешь, упадёшь ещё на коробку с пластинками где-нибудь по дороге. кирилл улыбается, смотря на них. ему с ними ещё жить хуй пойми сколько, эта брань уже приелась где-то под сердцем, казалось, разлучи их, и случится ядерный взрыв. — эй, — слышит селегей из-за спины и оборачивается. бухаров мягкой поступью приближается и ласково улыбается, — ну, ты как? — могло быть и лучше, — невесело усмехается кирилл, покачав головой. квашонкин разрешает конфликт саньков простым быдланским "завалитесь оба, заебали". — не хочу уезжать. — брось, ты едешь в ленинград, не на урал же, — вова хмыкает, потом поправляет сам себя. — ну, в питер, в смысле. ты понял. — понял, — соглашается селегей, чувствуя вдруг, как тикает время. скоро отъезжать на вокзал, иначе придётся ехать верхом на хромой кобыле и лёхе квашонкине. — начнёшь новую жизнь, найдёшь себе кого-нибудь классного, всё у тебя хорошо будет, отвечаю, — бухаров подбадривающе пихает его локтём в бок. — тем более не один едешь, с ними не соскучишься. — кирюх, нам пора уже! — кричит из дверей гаража квашонкин, отодвигаясь в сторону для того, чтобы долгополов гордо пронёс в багажник тяжёлую коробку с граммофоном. — иду, две минуты! — кричит в ответ кирилл. — ой, я тебе забыл кое-что отдать, — спохватывается вова, сначала собираясь убежать наверх в одиночку, потом позвав кирилла с собой. они входят в бывшую в прошлом комнату эла и вовы. уезжают завтра, но спортивные сумки с одеждой уже стояли у выхода. бухаров что-то ищет в полумраке, на столе находит запечатанный конверт, издаёт короткое "о!" и протягивает селегею. — на случай, если будешь чувствовать себя плохо. — распечатаю прямо сейчас, — улыбается уголком губ кирилл, принимая конверт и мельком рассматривая. чем-то плотно набит, скорее всего, письмами или открытками. — э, не-е-ет, — тянет вова, тоже улыбаясь. — это тогда, когда прям совсем всё плохо будет, а сейчас ты на пороге чего-то нового, понимаешь? — понимаю, — опять соглашается кирилл. ничего он не понимает, а зачем-то всё равно соглашается. бухаров вздыхает с тяжестью на сердце и протягивает руки. селегей делает робкий шаг и обнимает его, прижимаясь щекой к его шее. вова его гладит по спине, не прощаясь, а как бы говоря "до свидания". кирилл думает о том, что они ещё совсем не скоро увидятся, и решается на очень отчаянный поступок. он отрывается от чужой шеи, смотрит в глаза напротив и вдруг целует бухарова в щёку, мгновенно осознавая глупость своих действий. за его спиной нараспашку открыта дверь, не дай бог кто увидит такое, и пиши пропало. — дурак ты, кирюх, — качает головой вова, браня его почти что ласково, по-матерински. — хотелось бы сказать, чтоб ты всю эту чушь с влюблённостью оставил где-нибудь и забыл, но я по себе знаю, как это тяжело бывает. — чего? — селегей краснеет до кончиков ушей. вова теперь так непозволительно близко, что будь кирилл чуть-чуть смелее – подался бы вперёд и смог бы коснуться его губ. — я тоже тот ещё дурак, но не думай, что я такой слепой, — бухаров мимически показывает, что ему очень жаль, что селегей в него влюбился. ещё пару секунд они смотрят друг на друга, потом вова опять притягивает кирилла к себе. понимает, что время утекает через пальцы песком, но сжимает его в объятиях и целует в висок. нельзя так издеваться над чувственным мальчишеским сердцем, давая надежду и сразу же отнимая, но вова тоже привязался, вова не любит его романтически, вова полюбил его так, как любят младшего брата или сына, которого нужно опекать и спасать из всяких неприятностей. сердце щемит и в уголках глаз собираются тёплые слёзы, которые бухаров спешит оставить при себе до тех пор, пока не останется сам с собой. ещё раз они прощаются в гараже. вове нельзя на улицу, он, как бы, мёртв, поэтому и в этот раз он остаётся наблюдать и ждать. кирилл прижимает к себе уже помятый конверт и уже почти садится в машину, но малой с заднего сиденья девятки предлагает выбежать и попрощаться с теми, из-за кого они здесь нашли друг друга, и нельзя не согласиться. к бухарову, опирающемуся о деревянный дверной проём, подбегают два саши и кирилл, облепляя со всех сторон. кирилл сказал уже всё, что хотел сказать, а саши наперебой щебечут слова благодарности, едва не прыгают от радости предстоящей поездки и просят им писать почаще. вова их накрывает сверху руками и сдерживает ком в горле, говоря, что они все похожи на котят. шамутило, пытающийся до этого впихнуть в под отказ забитые жигули гитару ильина, умиляется этой картине и толкает гусейнова в бок. бухаров шмыгает носом и отправляет их всех к элу, мол, не только я тут виновник торжества. тот сначала руки вскидывает вверх, сдаваясь, но малого с долгополовым не всегда может остановить даже крик квашонкина, поэтому они и на эла налетают, как голуби на хлеб. селегей вопрошающе смотрит на гусейнова, но тот закатывает глаза и подзывает к себе жестом, мол, просто подойди сюда. и кирилл подходит, кажется, в первый раз вообще прикасаясь к элу. в это время из своей девятки вылезает лёха и наигранно недовольно спрашивает, почему его не позвали на массовые объятия, и в следующие секунды эл оказывается в кольце множества рук, когда подходят все без исключения, уже не помнящие, что вообще-то нужно спешить на рейс. и, отправив всех рассаживаться, квашонкин остаётся ещё на минуту рядом с гусейновым и бухаровым, пока кто-то опять бранится и дерётся за места в салоне. — лёх, обещай, что будешь беречь мелких, — просит вова, сложив руки на груди. — да не вопрос, братан, — растягивает губы в ухмылке лёша. — а вы берегите друг друга, и про нас не забывайте. — ой, тебя забудешь, — закатывает глаза эл, улыбаясь, и хлопает его по плечу. — всё, давай, а то там сейчас саньки друг другу глотки перегрызут. — обещайте, что будете по мне скучать! — кричит квашонкин, по-прежнему улыбаясь, уже сев в машину и высовываясь из окна. — мы будем очень по тебе скучать! — смеётся бухаров, крича вдогонку уезжающей прочь из гаража девятке. лёши сигналят несколько раз, выруливая на дорогу, посыпанную щебёнкой, а из-за тонированных окон ладошками машут младшие. — мы будем очень по тебе скучать... — задумчиво произносит себе под нос вова, кутаясь в олимпийку и провожая взглядом удаляющиеся красные огоньки габаритных фар. рядом встаёт эл и кладёт ладонь на его плечо, немного сжимая. они переглядываются друг с другом в оглушительной тишине.мы обязательно встретимся, слышишь меня? прости. там, куда я ухожу — весна, я знаю, ты сможешь меня найти.