Из огня да в полымя

      В глаза ударил свет.       Марисэ морщится. Правое ухо закололо болью от движения, в лопатке и предплечье начало горячо пульсировать.       — Va tutto bene, — говорит знакомый голос.       Марволо окончательно приходит в себя и сразу же вспоминает последние события. Покер, подвал. «Фейерверки и фанфары» на улице. Райли на заднем сидении вместе с телом Бекера. SMS от Джейсона. Выстрелил в спину, как вероломная крыса. Сучара неблагодарный.       Леопольд убирает фонарик, помогает перевернуться на спину и сесть. Под нос суют пластиковую миску, парня крутят рвотные позывы, однако внутренности совершенно пусты после тех мучений у Хойта. Потом накатывает жуткая слабость. Во рту сухо, в горле почему-то саднит.       — Это нормально, figlio, — успокаивает хирург и гладит по плечу, — нормально, скоро пройдёт. У тебя лопнула барабанная перепонка.       Марисэ удивлённо распахивает глаза. Сынок? Не послышалось? Во вторую руку вкладывают термос. Он ждёт увидеть шефа, однако видит Кенни, и от этого холодеет до самого нутра.       На предплечье и грудном отделе плотные белые бинты, пули вынули. В правом ухе ватка. Слева на сгибе локтя пластырь.       — Где Ваас? — спрашивает пациент требовательно и озирается по сторонам.       — Курю, — отвечает начальство снаружи.       Лео слышит громкий вздох облегчения. Хочет улыбнуться и делает это.       — В термосе чай, маленькими глотками пей, — объясняет он.       Наёмник нажимает на клапан и пьёт прямо так. Во рту становится горячо и сладко.       — Сколько времени прошло?       — Полтора дня.       Полтора дня? Нихуя себе. А ощущение такое, словно минут двадцать подремал. Бойся своих желаний и тому подобное.       На улице очень солнечно. Ваас заходит внутрь, из-за яркого света вокруг него образуется сияющий золотистый ореол. Глаза сделались влажными от этого зрелища. Марисэ трепещет.       — Теперь вздумал спящую красавицу из себя строить, — ворчит шеф с напускным недовольством. — Строитель хренов.       Становится необычайно хорошо. Легко и спокойно, будто целый оползень сошел с плеч.       Наёмник делает ещё пару глотков чая, закрывает клапан и закручивает крышку уже полулёжа.       Кенни желает выздоровления, Лео желает выздоровления, потом оба уходят: пират — на работу, а хирург — к другим раненым. Монтенегро опускается на стул, который до этого занимал его помощник, Марисэ хватает любовника за запястье и вздыхает с облегчением. Живой, тёплый. Ваас удостаивает его коротким прикосновением и гладит по тыльной стороне ладони, потом убирает руку. Но запястье не отнимает.       Марисэ разглядывает начальника на предмет травм. Тот выглядит целым, разве что поцарапан местами, — как вообще умудрился после взрыва? — и ещё на сгибе локтя одна маленькая точка, окружённая желтым синячком. Догадка вызывает шок и приступ нежности.       У Вааса, значит, тоже первая группа крови.       — Повышение надо?       Марволо по-идиотски лыбится, хочет сказать что-нибудь наивное. Отказываться глупо.       — В обязанности и права входит всё то же самое, только теперь можно выходить из лагеря без спроса.       Ух ты.       — Начальство останется то же?       Завитые ресницы щурятся, кажутся золотистыми.       — Твои ебучие вопросы...       — Мои ебучие вопросы.       Он и впрямь любит бесить Вааса. Продолжать их интрижку небезопасно, как держать хищника в квартире, а Марисэ продолжает. Бегает на ковёр к начальству или под начальство, это зависит от времени суток. Монтенегро днём вполне сдержан, особенно при свидетелях, только подъёбует от души, если таковая осталась после возвращения из ада. А вот ночью и утром, наедине, — совсем другое дело.       Марисэ выполняет команды ответственно, стремится к результату. Чувственен в постели, ласков, как домашний кот. И только снаружи красной двери уверен в себе, порою даже дерзок, но именно от этого Ваасу с ним интересно.       Марволо встал между ним и оружием Джейсона. Рванул без раздумий. Ваас думал, чтоб Броди от него закрыть, даже постыдно надеялся в глубине души, что предаст, — Белоснежка назвал его предателем раньше. Это обрадовало ещё глубже в глубинах. Еблан Джесси нихера дальше своего носа не видел, ну и спасибо ему за это. Дошли слухи, что сестра забеременела. Упс. Никакого свидания на троих, получается.       «Закрыл меня», — точит противный червь в груди и проводит параллель с тем, как Марисэ закрыл собой Белоснежку после операции. Ваас подарил Броди жизнь, а Цитра её забрала. И поебать. Рано или поздно кто-то из них двоих всё равно сделал бы это.       Наёмник (уже скорее пират) не считал его нуждающимся в защите, просто он был вот такой придурок. Всех лез закрывать, как вообще до сих пор жив остался, загадка. Червь ещё одну проводит параллель: между диким котёнком, кем он был вначале, и прирученной пантерой. Майкл Сильва, Марисэ Марволо — какая разница вообще? — мурчал одинаково звонко и тёрся усатой мордой о руку. Своя морда, кожаная, была гладко выбрита: Ваасу так нравится больше.       — Я хочу, чтобы ты кое-что сделал, Марисэ.       Тот любопытно навострил уши. Хотелось, конечно, посмотреть, но мешала повязка на глазах. Так даже интереснее...       — Говори…       Ваас сначала увлекает его в долгий поцелуй, от которого у наёмника размягчаются колени, потом прокладывает по щеке чуть влажную дорожку к уху. Обхватывает губами мочку, втягивает в рот, легонько прикусывает, заставив его вздрогнуть чуть ли не всем телом. Мало того, что уши и так одно из самых чувствительных мест на нём, так без зрения ощущения ещё острее.       — Встань на колени.       На колени, значит… Марисэ догадывается, для чего — но всё равно кивает и делает, как ему сказали. Волнение поднимается от груди вверх, застревает под горлом. Если гора не идёт к Магомету, то Магомет идёт к горе.       Некоторое время ничего не происходит, потом он чувствует на лице руку. Ваас погладил вдоль подбородка, провёл большим пальцем по губам. Марисэ приоткрывает рот, целуя его персты, слышит, как Ваас расстёгивает штаны второй рукой.       Да, всё он правильно догадался.       — Зрелище, конечно, — довольно вздыхают сверху и аж цокают языком от восторга, — на десятку.       Ну ещё бы. Марисэ приходится поверить, сам-то он видит почти нихуя. Не каждый день перед тобой стоит на коленях привлекательный наёмник с шилом в заднице и кротким нравом, когда дело доходит до секса, да, шеф?       К губам прикасается головка. Марволо вздрагивает от неожиданности, отстраняется. Рука с лица перемешается на плечо.       — Нужно пошаговое руководство? — вкрадчиво спрашивают сверху.       — Я…       Марисэ теряется. Хочет по привычке сказать, что не гей, потом понимает, какую глупость сморозит. Не гей, однако почему-то собирался отсосать конкретному мужику. Остановимся на бисексуальности, значит. Девушки — и Ваас Монтенегро. Ага. Очередная сделка с совестью.       — Что?       — Ничего…       Марисэ прикасается губами к головке, открывает рот шире. Облизывает языком вокруг. Непривычно, но не так и ужасно, правда? Вообще не ужасно, только неловко… Он вспоминает, как это делали его любовницы, вспоминает сцены из фильмов для взрослых. Разберётся. Втянется, так сказать.       Сверху шумно дышат. Марисэ облизывает уверенней, обсасывает член, как сладкий лёд на палочке, вбирая в рот, сколько позволяет стыд — или наоборот бесстыдство. Потом слышит нечто похожее на стон, поверх затылка опускается ладонь. Ваас толкается глубже, к горлу, и он даже позволяет, а потом сразу давится. Упирается ладонью в косую наружную, пират понимает без слов и отстраняется.       — Вечно ты хочешь всё и сразу…       — Научишься, — почти ласково произносят сверху.       Марисэ вспоминает кое-что. Трётся о ствол бритой щекой, проводит языком от головки до основания, прижимается губами к мошонке, целует, бережно прихватывая тонкую кожу губами, и слышит переполовиненный со стоном вздох. Потом возвращается к головке, вбирает в рот, сколько может, и двигает головой. Рука с затылка перемещается на шею, поглаживает.       — Как так получилось, что именно гетеросексуал оказался таким старательным членососом? — мурлычет Ваас довольно.       Голос идёт прямо из груди, с придыханием. У Марисэ самого от этого звука член каменеет, но он не отвлекается.       Старательным, значит? Это верно подмечено.       Марволо плотно обхватывает головку губами и медленно насаживается ртом. Повторяет так несколько раз, дразнит языком края венчика, трёт кончиком отверстие. Затем снова вбирает член в рот, втягивая щёки, пробует немного глубже, буквально пару секунд. Получается. До слуха доносится жутко довольная испанская матерщина, по голове похвально поглаживают.              Колени побаливают, челюсть скоро отвалится нахрен. Между верхних и нижних жевательных зубов вдруг расположились большие пальцы. Марисэ не понимает и по инерции пытается отстраниться, но его осторожно и уверенно придерживают.       — Чш, чш, чш, тихо, — шёпот.       Головкой толкнулись в горло раз, затем второй, по секунде. Марволо давится, закатывает глаза под повязкой, невольно сжимает зубы. Не зря пальцами страхуют.       — Расслабь горло, прелесть. Чуть-чуть.       Ваас ещё пару раз толкается тазом, задерживаясь дольше, горячее горло спазмируется вокруг него, бедняга клокочет и сминает в пальцах кожу.       — Всё, уже всё. Молодец. Хорошая работа.       Он ещё во время распития рома прощупал, что Марисэ тащится от похвалы, даже слишком сильно. Тот тратит несколько секунд, чтоб отдышаться, затем продолжает облизывать член, как мороженое в плюс пятьдесят. Старательно смачивает мокрым языком, не стесняется случайных звуков, руки не использует вообще. Пиздец какой-то, на ком-то учился, что ли? Ваас не понимает, откуда это берётся, а потом до него доходит: просто у Марисэ крышу рвёт. У него тоже.       Работничек взбирался вверх по рейтингу его удовольствий. Ваас осознал эту мысль и кончил ему в рот. Марволо скривился, прижал ладонь к губам — и проглотил без единой подсказки. Ёбнуться можно, честное слово. Как тогда с сигаретами, только лучше.       Монтенегро сорвал с него повязку, сунул под нос бутылку с водой. Глаза просто что-то с чем-то: смущённые, ошалелые, щас искры повалят. Марисэ полощет рот и пьёт, затем путешествует вверх по животу, сильно прижимаясь губами к коже, задевает своими звериными зубками рёбра, даже не кусает, а так, поскрёбывает, и щекочет чёлкой и ресницами. «Te adoro, te adoro, te adoro», — бормочет. Держится руками за Вааса, когда встаёт в полный рост, целует уже поверх шрама, лижет, как любвеобильный ретривер, скользит губами и шумно дышит, от этого зрелища синапсы вскипают в мозгу. Хитрец только что понял, от чего по-настоящему тащится шеф: когда к нему по-божески. В смысле, как к богу.       Марисэ думал, такое только девчонок пронимает, а к Ваасу Монтенегро применимо, оказывается, тоже.       Тот тянет в спальню, почти швыряет на кровать, жадный, как настоящий бизнесмен. Двадцать минут на перезарядку истекают незаметно... Марволо обхватывает руками и ногами, раскрывается навстречу, бери, сколько хочешь, хоть всего без остатка. Сладко стонет, жмурит ресницы, выгибается всем телом. Ему так сильно нравится член в жопе, что аж неприлично. Наёмник бесстыдно балдеет, закатывает глаза, насаживается сам. Монтенегро зажимает ему рот, второй рукой перекрывает подачу воздуха, тесно перехватив поперёк горла, и трахает со всей силы. Тело в его руках расслабляется полностью, любовник принимает властные толчки, задерживает дыхание, мычит и кончает без единого прикосновения к члену. Выгибается в руках, пульсирует вокруг. Когда обмякает всем телом, пират даёт вдохнуть воздуха.       Марисэ от такого просто с ума сходит. После истории с ножом он всегда начеку, только во время секса становится смертельно уязвимым, до того, что позволяет душить себя, когда трахают. Позволяет, потому что от адреналина мозг на части рвёт. Оргазм от этой жести особенно сильный, аж в глазах темнеет. Попробовал один раз — подсел на новый опиат.       Ваас трахается до жути хорошо. Как будто кто-то ему руководство выдал, где нажимать и как гладить, с подробной картой в придачу. Марисэ плавится под его ласками, зовёт по имени, теряет голову.       — Quiero ponerte en una jaula... — любовно цедят вслед за поцелуем. — Ты только мой, колобок.       Ваас говорит это совершенно серьёзно, потому что так думает. Марисэ распахивает глаза, красные губки приоткрыты от удивления.       Он и так в клетке: сидит и чирикает на жердочке. Когда заметят, что дверца открыта?       Повторяет заученные фразы. «Amigo», «Hermano». Иногда целыми предложениями: «Харош яйца мять, бля» и «В коромысле, нахуй». Смешной такой, думает, что незаметно. Бену даже радостно за начальника, хотя Сильва в его глазах выглядит скорее ребёнком, чем адекватным взрослым. Говорит умные вещи, а иногда вообще выдаст нечто не в рот ебись мудрое, что все вокруг аж заткнутся, — но из башки на мир таращились глаза юнца. Наверное, всё же не совсем юнца, стоит отдать ему должное: говнюк работает безупречно. «Но только почти», — всегда добавляет Бенсон мысленно.       Сыто щурится в особенно яркие дни, как отожравшийся на мясобойне кошак, лыбится, аж хочется врезать. Но не сильно. От зависти.       Как Лео и предсказывал, Рудольф остался инвалидом. Кресло ему смастерили, пришлось бухать только сидя и учить своим знаниям с нового роста. Стоять с палкой мог, а вот стоя работать — нет. Приспособился к колёсам, куда деваться. Или так, или голодать.       Стоило минутное удовольствие целой жизни в коляске? Пусть теперь каждый день помнит, что нельзя идти против Вааса Монтенегро, даже если тот чуть не сдох. Особенно в том, что Ваас считает своим.       … Марисэ тянется рукой в поясную сумку, достаёт что-то и напяливает на башку, становится похож на ребёнка в школьные каникулы. Защитная маска. Теперь ветер хотя бы не трёт наждачкой по глазам.       Во хитрожопый. Где взял только, на складе с сумками заложников порылся?       Что-то говорит — из-за шума лопастей не слышно. Ваас прислоняется ближе и подставляет ухо.       — Знаешь, по чему я больше всего скучаю? По ванной! — громче орёт подопечный и без предупреждения прыгает в изумрудную зелень.       Монтенегро смотрит с вертолёта на свою приманку, убеждается, что парашют любовника раскрылся, а затем ныряет следом за золотистым плавником.       Ваас ударил по сердцу наёмников и за пару недель пожрал остальные органы. Принялся порядки объяснять со страшно важным ебалом. Цеплялся, как рыболовецкими крючками, своими глазищами за двуликих, уводил на допрос, — они нередко сдавали таких же и всё равно не возвращались. В конце концов глаза больше никто не поднимал. Подчинёнными можно управлять любовью и страхом, но страх всегда вернее любви. Одна опухоль Рук Айленда пожрала другую, получается. Всего-то потребовалось объединиться с наглючей микробой.       Опухоль предлагает микробе ещё одно повышение. Спрашивает: «Хочешь Южным заведовать?»       Марисэ даже не раздумывает, уважительно и вежливо отказывается. Ему становится неудобно и в то же время очень тепло от такого доверия — от попытки его продемонстрировать. Ваас экспонирует привязанность по-своему, не говорит, а делает, — как настоящий лидер. Но это слишком широкий жест, Марволо чувствует, что не дорос его принять.       — Как же я тогда буду видеть тебя каждый день? — спрашивает он. — Лучше предложи Бену… Он и так завидует мне. А ещё заслуживает повышения гораздо больше, чем я. Правда, предложи ему. Я… не готов к такой ответственности.       Идея резонна. Монтенегро не сердится за отказ. Подозревал, что так и произойдёт.       Ваас выделяет Марисэ среди других, но не ставит на полку под стекло, не покрывает сахарной глазурью. Может и наорать, и двинуть. Только не принуждал его больше ни разу после той истории с тигром. Так и не извинился, да Марисэ от него и не ждал (самую малость ждал), но продемонстрировал другим способом, что понял: никогда не настаивал, если давали отказ.       … Ваас проводит мимо ловушек, клацает кнопкой на маленьком пульте — тяжелые ворота вздрагивают с гулом и металлическим визгом, а потом отворяются, как пасть.       Место интересное. По центру просторная грунтовая площадка, вокруг крупные здания. Одно полностью сгоревшее, остальные целые. Диваны просто под открытым небом, транспортировочные контейнеры, пальмы, просторная деревянная сцена с шестом, одна и вторая. В глаза бросаются огромные красные ворота с белым глазом по центру.       Вокруг тишина, как в гробу. Слышно даже то, как ветер шевелит пальмовые листья.       — Esta es mi isla, — знакомит Ваас.       Потом ловит непонимающий взгляд Марисэ. У него же всё — его остров.       — Личный.       Марволо понимающе кивает, мычит с тональностью, похожей на уважительную.       — Я здесь никогда не был, — говорит он. — А что, живописное место… Например, та сцена. Ты же не хочешь, чтобы я станцевал тебе?       — В другой раз станцуешь.       Остров и впрямь пуст, здесь только они двое. Марволо не совсем понимает, почему начальство привело его сюда. Ваас… выглядит настороженным.       Они идут вперёд, минуя диванчики и контейнеры. Наёмник разглядывает всё вокруг, вертит головой. Потом оказывается у тяжелых красных ворот. Командир снова щёлкает кнопкой, только уже другой, и они с гулкими клацающими звуками оживают, раздвигаясь в стороны.       Марисэ любопытно заглядывает внутрь. Там темно, не видно ни черта.       — Подожди здесь.       Марволо хочет спросить, что это всё значит, однако кивает. Ваас заходит внутрь и поворачивает налево, его шаги удаляются, шаркают по бетонному полу. Слышно, как он возится с чем-то, а потом вдруг испуганно ругается. Марисэ выхватывает пистолет, мчится на звук — мимо него на улицу пробегает лиса с маленьким лисёнком.       — Ваас!       Приватир шарит глазами по комнате, ищет пирата. Тот стоит за транспортным контейнером, освещённый тусклым светом, пробивающимся через грязные окна.       — Всё нормально, — поясняет он. — Прям в ебало прыгнула, не ожидал.       Марволо вздыхает с облегчением и прячет пистолет в кобуру. Затем видит просто чеширскую улыбку, довольную, как десяток контрабандистов, выхвативших особенно выгодную сделку.       — Выглядело так, будто ты беспокоился обо мне, — подмечает пират вслух.       Марисэ вспоминает свидание на лодке и думает поёрничать, что с Ваасом беспокоиться можно разве что о себе.       — Разумеется, — серьёзно признаёт он.       Правда далась очень легко, как вздох, как удар сердца. Начальство отворачивается, но Марисэ всё равно свидетельствует улыбку по ушам, потому что те немного приподнимаются.       Потом он обращает внимание на убранство вокруг. В углу валяются сложённые грудой разбитые автомобили. За транспортировочным контейнером, скрывающим две трети обзора, довольно обжитое место. Было. Сверху висят обесточенные струны гирлянд. По центру стоит диванчик, напротив него телевизор, кое-какая деревянная мебель. Под диваном ковёр, усыпанный шерстью, лисьим дерьмом, мелким мусором и пылью. Да и вообще, всё здесь покрыто пылью, даже разноцветные граффити, облепившие стены. Пылью — и засохшей кровью.       Что тут произошло вообще? Почему Ваас привёл его сюда?       Марисэ подходит и видит в шкафчике напротив шефа лисье гнездо, свитое из серой и рыжей шерсти и пуха. Странное же мама нашла место, чтобы окотиться.       — Я здесь умер, — вдруг говорит Ваас, — буквально.       Значит, вот где Джейсон боролся с ним. Вот где всё закончилось для него — и началось снова. Подготовился, постелил соломки. Или это Лео постелил?       Марволо делает ещё пару шагов к начальнику. Тот выпрямился, но остался стоять к нему спиной. Что сказать? Не каждый день с Марисэ делятся подобным. Он помялся, затем просто стёр оставшееся расстояние между ними и обнял пирата вокруг груди, прижался к его спине. Почувствовал руки, лёгшие крест-накрест поверх его рук. «Моё». «Твоё».       Ваас очень тактильный. Любит щупать и чтоб щупали его. Это раздражало бы, не будь Марисэ точно таким же, а может, даже и хуже.       — Тебе очень повезло с Лео.       — Я это и сам знаю, бля.       Голос звучит немного разочарованно, словно он ждал других слов. Марисэ напрягает извилины, в груди щемит. Правда лучше всего.       — Я очень рад, что он тебя вернул, — позволяет себе улыбку, — даже несмотря на то, что ты ебанько из красной книги.       Парень ойкает от тычка локтем. Ему позволительно иногда подъёбывать своего начальника, потому что тот подъёбывает вообще всё и вся. («Он тебе любую хуйню разрешит»).       Марисэ привязался к нему гораздо больше, чем собирался себе позволить. Он думает об этом с раздражением родителя, который предостерегал своё чадо, что вот, не иди туда, кирпич на голову упадёт. А кирпич и упал. Думает с раздражением — и со смирением. Пусть всё будет так, как оно того хочет. Эта новизна тоже интересна, увлекательна, Марисэ с любопытством наблюдает за самим собой и за Ваасом. Тот как будто действительно начал меняться после возвращения с того света.       — Слушай… можно у тебя кое-что спросить? Это очень интимный вопрос.       Ваас разворачивается в его объятиях. Смотрит и вопросительно приподнимает подбородок, не показывает, что напрягается — но глаза и брови выдают его.       — Как это ощущается? Ну… когда умираешь.       Ваас фыркает. Он-то думал, что Марисэ спросит… Неважно, что он думал.       — Страшно и темно, — просто отвечает пират. — И ни райских колокольчиков, ни адских котлов. Как электричество дёрнули.       Марволо гладит его по спине и плечам, смотрит ласково и нежно. Целует в щеку, в веко, задевает висок своими чудесными ресницами. Кошак.       … После прыжка с вертолёта Марисэ кое-как собирает парашют, рассыпавшийся по земле, потом валяется на лопатках и часто дышит, сняв защитную маску.       — Охуеть можно! — делится оценкой, лучезарный, как спелый кумкват.       Это значило «девять из десяти» на его языке, Ваас уже научился различать. «Просто ёбнуться можно!» — десять, а это — девять. У него просто почти так же. Потом Марисэ забирается сверху и неуклюже целуется, сдёргивает одежду и с себя, и с Вааса. Секс после прыжка с парашютом, да ещё и без резинки, — это уже прорыв шкалы до одиннадцати.       … О Сэме вспоминать грустно. После выходки Джейсона лидер пиратов поспешил отвезти подопечного к Лео, позабыв о мёртвом наёмнике. По возвращению на место Марволо не нашёл ни тела, ни машины. Ещё одну душу пожрал остров.       Марисэ пользуется повышением. Выходит из лагеря без спроса и плывёт к дому Эрнхардта. Ещё на подходе ясно, что тут произошло что-то ужасное. Всё разгромлено, разбито, нет ни одного целого окна, все двери сорваны с петель. Пол усыпан вещами и крошевом стекла. Теплица разграблена, беседка покосилась в сторону склона, от неё тянется засохший кровавый след. Не хочется представлять, что тут было.       Вход в пещеру завален камнями. Он заглядывает снизу, со стороны океана. Видно плохо, приходится подождать, пока глаза привыкнут. Тут всё разгромлено тоже.       Только катер стоит нетронутый.       Для него история Джейсона и его друзей заканчивается здесь. Марисэ не знает, куда тот полетел после попытки пристрелить его, что случилось потом — не желает узнавать. В пасть хищника за братом полез, а в качестве благодарности получил пулю в спину. Это дико злит сначала, а потом на смену злости приходят горечь и обида. Можно, конечно, спросить у Денниса, что произошло, однако видеть его нет ни малейшего желания; или у Эрнхардта, если бы тот не умер. Ещё одну душу пожрал остров.       Марисэ скучает по дому. Очень скучает по ванной, медиатеке и магазинам. Скучает по скрипу снега, хотя ненавидел зиму всю жизнь, скучает по друзьям и даже по психотерапевту.       — … Ну что, продолжишь работать на меня? — спросил Ваас в один из первых дней после смерти Хойта.       Как-то странно вообще у него всё. Сначала повышение предложил, теперь вот это спрашивал. Наверное, замаскировал таким образом, что пришелец с большой земли перешёл на новый уровень доверия.       Марисэ просто кивнул. Да, продолжит. Конечно, продолжит, если это условие, чтобы остаться. Эта мысль ощущается странно в контрасте с тоской по дому, однако встревает в очередь первой при ответе на вопрос. Значит, так и надо.        — Только одна просьба. Не заставляй меня заниматься пленниками, пожалуйста. Всё, что угодно, только не пленники и не возвраты. Я не хочу переступать эту черту.       От его руки пали десятки человек, Марисэ отчаянно надеется, что число не перевалило за сотню, потому что давно потерял счёт, но до глубины души его отвращает именно работорговля. На Рук нельзя без борьбы: либо ты, либо тебя; на Рук нельзя без парадоксов.       — А дважды пройтись кровавой метлой по моим аванпостам твою черту не пересекало? — спрашивает Ваас с ехидной ухмылкой. Вполне ожидаемо.       Марисэ просто повезло оказаться выше в пищевой цепочке, вот и всё. Он представляет себя ещё выше, на месте Вааса. Представляет себя стоящим снаружи бамбуковой клетки с пистолетом в руке. А внутри будет человек, которого надо продать — или убить, если не получилось продать. Его аж передёргивает.       — Ваас, ты не понимаешь…       — Да? Ну так объясни, бля, учёный.       Марволо пытается объяснить.       — Когда я убиваю, я делаю это… милосердно. Не смотри так, почти всегда. С теми, кто мне ничего не сделал. Мне не приносят удовольствия чужие страдания, я стараюсь действовать быстро. А торговля, ну… ну я же был на их месте... Я сам сидел в клетке, если ты вдруг забыл. Это… ужасно. Отвратительно! Я же родом из цивилизации, Ваас! Почему я должен объяснять такую элементарную вещь...       Шеф молчит. На лице нечитаемое выражение.       — Не хочу переступать эту черту, — глухо повторяет Марисэ. — Представь себя… Посмотри на это моими глазами. Я не прошу тебя самого прекратить. Я готов работать на тебя во всём, кроме работорговли.       Ваас говорит:       — А готов стать моим личным человеком, если я уступлю?       Готов подчиняться только мне, отчитываться только мне, быть на связи двадцать четыре на семь? Смотреть только на меня, думать только обо мне, видеть меня в своих снах, поклоняться мне, боготворить? Не отходить ни на шаг, в рот заглядывать, ловить каждое слово?       Марисэ морщит длинный нос, а затем кивает, как будто его попросили приготовить завтрак, а не душу продать. Просто не представляет, на что подписывается.       — Готов.