Сердце песчаной бури

Относительно спокойным выглядел Амен. Весь обратный путь до храма Тота он держал тяжёлое задумчивое молчание, придерживая под локоть медленно идущую оглушенную Эву. Изис, спрятав только волосы под тканью, плелась рядом, придерживая мать с другой стороны. Они дошли до покоев, временно выделенных эпистату в храме и уже оттуда послали одного из стражников, который оповестил Реммао, что две его ученицы вернулись и сейчас находятся в покоях эпистата, где их жизни и чести ничего не угрожает. Теперь Реммао не одолевало беспокойство за непутевую ученицу и ее не менее бедовую дочь, теперь его просто съедало любопытство. Причем здесь эпистат? Интуиция подсказывала, что «причём» здесь гораздо больше, чем Рем может себе представить. Амен сидел за столом, неторопливо постукивая пальцами по грубой поверхности. Эва притихла на стуле где-то в углу. И только одна Изис, казалось, была бодрой: она беспокойно шагала из стороны в сторону. Лицо, не сокрытое тканью, было подвижным: хмурились брови, нервно дёргались губы, словно в попытке что-то сказать. Эпистат следил за Изис и вскоре это бессмысленное мельтешение ему надоело. — Сядь. — устало прикрикнул он. Изис, ничуть не обидевшись, послушно села. Но даже сидя не могла не вертеться. Точно так же, совершенно неосознанно копируя жест Амена, она постучала пальцами по своей коленке. — Что делать-то будем? Ее вопрос остался без ответа. В углу тяжело вздохнула непривычно немногословная Эва. Амен только сейчас обратил внимание на то, что она по-прежнему прижимает руку к вспухшей щеке. Эпистат взглянул на нее — такую маленькую на его фоне, беззащитную, но упрямую и сильную. Сколько ей? Не больше двадцати, наверное. Сама ещё как ребенок. Злиться на нее отчего-то было невозможно, хотя порой очень хотелось. В сердце вдруг заворочалась жалость к этой бедовой языкастой девице. — Дай посмотрю. — вздохнул Амен, поднимаясь со своего места и подходя ближе к Эве. Он присел на корточки, чтобы их лица были на одном уровне, и прикоснулся к подбородку. Девушка дернулась и попыталась отвернуться. — То не стоит ваших забот, эпистат. Скоро все само пройдет. — Не будь строптивицей, Эвтида. Дай взглянуть. Не обижу. Прикосновение пальцев, способных держать тяжёлый меч, было на удивление нежным и почти невесомым. Амен легко пробежался по ее щеке, а потом чуть нахмурился. — Нос не сломан, зубы целы. — отчиталась Эвтида. — Вижу. Синяк будет. Оно тебе надо? — Переживу как-нибудь, — хмыкает она в ответ. Амен снова тяжело вздыхает, а потом встаёт и идёт к двери. — Упрямица, — выходит даже ласково, а не упрёком. Мужчина дёргает хлипкую дверь, едва не срывая ее с петель, и рявкает в темноту коридора: — Мне нужен лёд, сейчас же! Лёд находится через пару мгновений — его приносят стражники. В храме под землёй были помещения, где в прохладе вдали от солнечного света и зноя хранились молочные продукты и вино, а также лёд. Его Амен заматывает в кусок холщовой тряпицы и подаёт Эвтиде. Та берет с тихой благодарностью. Потом внимание эпистата обращается к Изис, которая разглядывает свои покрасневшие руки и сдирает с них сухую кожу. — А с тобой-то что? — А-а, — беспечно отмахивается Изис, — не переживай, от… Эпистат, кхм. Кожа чувствительная. Повредила. Амен кивает. Выходит в другую смежную комнату и выносит оттуда небольшой кувшин. Откупоривает его и протягивает Изис. Она принюхивается, а потом блаженно улыбается — Мирт и гранат. Помню этот запах с детства. Эпистат, стараясь скрыть возникшую неловкость, бормочет: — Намажь руки. Это масло мирта поможет унять раздражение кожи. Изис кивает и берет в одну руку кувшин, обхватывая глиняное тонкое горлышко. Капает на ладонь и на мгновение задумывается — в одной руке она держит кувшин, в другой у нее на ладони масло. И как теперь ей мазать руки? На помощь приходит Амен. Голос его по-прежнему недовольный, словно он делает великое одолжение, помогая ей. Но по правде говоря, в его тоне нет ни капли настоящей раздраженности: — Как дитя малое… Он отнимает у нее кувшин и ставит его на стол. Потом подходит к Изис и, склонившись, зачерпывая пальцами масло из ее ладони. — Переверни руки. Она послушно выполняет его просьбу. — Масло мирта обладает целебными свойствами… — мужские руки аккуратно касаются покрасневших костяшек. — Да-да, мне известно. Об этом ещё Гиппократ писал в своих трудах. — Умеешь читать? — Нет, безграмотной хожу. — весело фыркает Изис. — Не дерзи. Я задал вопрос. Эва молча наблюдает за ними. Есть в их взаимодействии что-то неуловимое родное и теплое — словно они знакомы издавна. Он терпеливо сносит ее дерзость, она — совсем не боится его жёсткости. Эве кажется, что Амен — хороший отец. Терпеливый, в меру строгий, но любящий и добрый, даже несмотря на свою внешнюю суровость. Она мотает головой. Что за мысли? Амен — отец ее детей? Помилуй ее Ра, да она же почти свыклась с этой мыслью… Эва снова искоса глядит на Амена. Его красота — специфичная, пугающая, но очень притягательная. Да и сам он — сплошное противоречие. Она до сих пор не может понять, что ее в будущем побудило связать себя узами брака с эпистатом и родить ему детей. Неужто любовь, о которой любят рассказывать в балладах бродячие певцы, действительно столь сильна? Разговор дочери и отца меж тем продолжался: — Умею. И читать, и писать, и языки знаю. — Какие? — Помимо родного? Греческий, арабский и латынь. Последний скорее понимаю, нежели говорю. — Образованная. — констатирует Амен и даже расщедривается на некое подобие одобрительной улыбки. — Вся в мать. И отца, конечно же. — хитро щурится Изис и тихо фыркает. Мужчина отводит взгляд. Ему неловко. Из дальнего угла вдруг неожиданно громко хмыкает Эва. Реакция эпистата ее забавляет — оказывается грозного охотника смутить проще простого. Амен это замечает. — Мы ещё об этом поговорим. — обещает он. Обещание звучит как угроза. — А что тут говорить? — вдруг подаёт голос Эва. — Вы похожи как две капли воды. Любой, кто взглянет на нее, сразу скажет, кто ее отец. — Зато характером она вся в тебя, — не остаётся в долгу Амен. — Такая же неугомонная и языкастая. — Помилуй, и с тобой у нее много общего! Они и сами не заметили, как перешли на «ты». Градус неуютности в помещении понизился. Эпистат дёрнул уголком губ. — А делать-то что будем? — снова привлекает к себе внимание Изис. — А как ты сюда попала? — интересуется Амен. — Сидела дома в библиотеке, читала, потом слышала, как налетела песчаная буря… И вот! Я здесь. «Ого, у него своя библиотека.» — отрешённо подумала Эва. Рассказ Изис… Звучал не совсем правдоподобно и как будто был состряпан на скорую руку. Обоим новоиспеченным родителям сразу стало понятно — дочь что-то не договаривает. — Ладно, — поняв, что такой разговор ночью вести бесполезно, Амен вздохнул. — Утром с этим разберемся. А сейчас — ложитесь спать. Эпистат делает приглашающий жест в сторону смежных покоев, где расположено большое ложе, на котором свободно могли разместиться три человека. Эва замечает, что в его жесте нет ни намека на какой-нибудь скрытый подтекст, и его порядочность отчего-то греет ей душу. Амен ведёт себя так, словно вжился в роль главы их маленькой «семьи». И хоть в предложении эпистата действительно нет ничего предрассудительного, однако Эва, поднимаясь со своего места, все же отказывает: — Нет, спасибо, но мы пойдем к себе. Что подумают люди, которые увидят меня утром, выходящую из твоих покоев? — Что подумают люди, которые увидят, что ты выходишь из моих покоев ночью? И крадешься, словно вор, к своим. — Меня никто не заметит! — Кроме моих стражников. Тебя действительно волнует людская молва? — Да, я порядочная девушка, и не хочу, чтобы обо мне думали… Всякое! — Пеклась бы о своей репутации — не ходила бы ночью по подворотням. — парирует Амен. — Я сразу сказала, что не жрица любви! Так они и стояли, буравя друг друга взглядами. Изис, почувствовав приближающуюся грозу, бесстрашно вклинилась между родителями. — Мам, пап, ну что вы как дети, в самом деле. И прошла мимо них к ложу, упав на него прямо посередине. — Я буду спать здесь. В общей комнате Дия, а я хочу хоть раз отдохнуть без тюрбана. Сказав это, Изис прикрыла глаза и тут же провалилась в дрёму. Эве ничего не оставалось, как лечь с другого края рядом с дочерью. Ночи в Египте бывали прохладными. Эва неуютно поежилась не то от нахождения в покоях эпистата, не то от сквозняка, гуляющего по полу. Придвинувшись ближе к дочери, шезму обняла себя руками, пытаясь согреться. Глаза постепенно наливались свинцом. Сквозь подступающий сон она ощутила, как мягкая ткань большого плаща укрывает ее, словно кокон. В воздухе тут же запахло миртом и гранатом. Изис, ворочась, придвинулась ближе, и Эва обняла ее, кладя светлую макушку дочери себе на плечо и накрывая плащом. Утренние лучи мягко скользнули по лицу Эвы. Все покои были словно укутаны персиковой утренней дымкой. Девушка едва разомкнула веки, как на периферии зрения заметила высокую фигуру эпистата. Мужчина стоял, прислонившись плечом к дверному косяку и с какой-то необычной, несвойственной ему нежной и мягкой улыбкой смотрел на спящих девушек. Заметив, что Эва проснулась, Амен шепнул: — Рано, поспи ещё. И шезму, словно его слова были заколдованными, вновь провалилась в привычный сон без сновидений. Потом ей казалось, что и эпистат, и его улыбка ей и вовсе приснились. Утро началось с интересного. — В Фивы вы не едете. — Это ещё почему? — в один голос воскликнули Эва и Изис. — Потому что я так сказал. — А мои друзья? — теперь уже восклицала одна только Эва. — Твои друзья едут. Писцы и лекари нам нужны в любом случае. — Тогда я еду с ними! — Нет. — Да. — Ты не можешь рисковать жизнью Изис. — А ты не можешь мне приказывать! Ты мне не отец и не супруг. — Второе — поправимо, — ухмыльнулся Амен. — Найдем жреца, пусть проведет обряд. А потом я с чистой совестью накажу тебе сидеть в Гермополе, а, возможно, отправлю в Мемфис. Будешь ждать меня там. — Анубиса тебе в жены, Амен, я еду в Фивы и точка! Если бы кто-нибудь пару дней назад сказал Эве, что она будет рваться в Фивы, а эпистат будет ее отговаривать, она бы сказала: «опохмелитесь!» Но правда была такова, что Эва рвалась в Фивы, а Амен из-за которого, стоит заметить, и начался весь этот сыр-бор, пытался ей помешать. Поездка в город, охваченный хворью, стала для девушки принципиальной. Во-первых, совесть не позволяла ей отсиживаться в стороне пока ее друзья действительно будут в опасности. А во-вторых… Ей все хотелось делать наперекор Амену. Даже если бы тот сказал, что прыгать с вершины пирамиды фараона Хеопса — опасно, Эва бы все равно пошла и прыгнула, лишь бы последнее слово в споре осталось за ней. Слава богам, что Амен был гораздо более благоразумным, чем Эва, а потому таких вещей не предлагал. Изис слушала родительский спор лишь краем уха. Такие споры были в их семье явлением довольно частым — но всегда безобидным. Спор обычно начинала мама, в шутку, подзадоривая отца, но, обладая пылким темпераментом, всегда вскоре заводилась сама. Амен, позволяя себе немного подразнить любимую супругу, уступал, мягко и спокойно, как прибрежная волна… Только если дело не касалось по-настоящему важных вещей. Тогда уже уступала Эва. Изис слушала все это с философским спокойствием, больше увлеченная едой, принесённой с кухни в покои эпистата безукоризненно безмолвными, но с большими любопытными глазами верными стражниками. Изис спокойно ела. Мать и отец ещё не подозревают, что последнее слово останется за ней. Достаточно было напустить на себя загадочного вида и сказать, что так важно для ее будущего. — Ты никуда не поедешь. — Амен подошёл к двери и встал перед ней, загораживая Эве проход. — Уйди с дороги. — А то что? — эпистат, пребывая на редкость в благодушном состоянии, откровенно веселился. Вместо ответа Эва подошла к нему и, взяв за руку, попыталась сдвинуть с места. С таким же успехом она могла бы толкать пирамиду. Амен не сдвинулся с места, лишь перехватил девушку за запястье, чтобы она не упала. Неожиданно отметил про себя, что у нее очень нежная кожа. — Не упади без чувств от усердия, строптивица. — Я упрямая, — пропыхтела Эва, — я своего добьюсь. — Упрямая, — согласился Амен. — Если нашей дочери досталась хотя бы половина твоего характера, то командовать ей непросто. Эва едва не упала, впервые услышав от эпистата фразу «наша дочь». Благо, он крепко ее держал. — Другая половина характера — твоя, отец. — поддакнула Изис. — Тогда командовать тем более невозможно. — заключил он, возвращая Эву в вертикальное положение. Эва ткнулась лбом в плечо эпистата пытаясь отдышаться и думая о том, как стремительно пошло развитие их отношений с появлением в этом времени Изис. Спор поутих. Изис почувствовала, что пора держать слово ей. — Мы едем в Фивы. — Еще одна неугомонная. — нахмурился Амен. — Отец, я ни в коем случае не перечу твоему слову и не ставлю под сомнение твой авторитет, просто… Нам действительно нужно быть там. Ты мне в будущем сказал, что это важно для вас с мамой. А мне дорого мое рождение. Эпистат долго и задумчиво смотрел на дочь, после чего спросил: — Я что-то ещё сказал тебе? — Присмотреться к Эйе. Амен кивнул, делая для себя какие-то одному известные выводы. — К нему я присматриваюсь последние несколько лет. — Кто такой Эйе? — поинтересовалась Эва. — Расскажу потом. А сейчас — идите собирайтесь. Видно такова воля богов, чтобы вы отправились в Фивы. — Ха! — победно воскликнула Эва, обрадовавшаяся, как ребенок. Потеснив не сопротивляющегося теперь эпистата, прошла к двери. — Я же говорила, что всегда добиваюсь своего! — Совсем дитя. — улыбнулся краешком губ Амен, стоило Эве выйти из его покоев. Следом за матерью, послав отцу благодарную улыбку, вышла и Изис.