Развод

      Сидеть перед кабинетом УЗИ — страшное дело, но куда страшнее осознавать, что ты в нескольких месяцах от звания родителя, а в паспорте цифра едва ли перевалила за двадцать. У Матвеева холодеют руки и тремор, кажется, не прекращается с момента дегустации тестов на беременность. Дима скупил несколько видов, чтобы наверняка, и все они предательски маячили двумя полосками, омегу доводя до истерического смеха. О том, что Матвеев делал тест — Олег не знает. О том, что Шепс может стать папой — тоже. Дима кусает нижнюю губу и нервничает еще больше: они знакомы чуть больше года, даже не успев закончить учебу. Они вдвоем только начали жить. И такое внезапное стечение обстоятельств сильно ударит по их привычной стабильности. Матвеев признается сам себе: он не готов стать отцом, и если у самого такие смешанные чувства, то кто знает, как отреагирует на такую «новость» Шепс. Удивляться беременности довольно глупо — они часто срывались и контрацепцию пускали на волю судьбы: в прошлый раз прокатило и в этот раз пронесет. Не пронесло. Не прокатило. Дима колупает загнувшийся листочек у карты и хочет провалиться сквозь землю с приближением его очереди. Олег стабильно маячит в мессенджере и Диме хочется взвыть от того, что в такой щепетильный момент он не смог сказать альфе правду, ссылаясь на плановый обязательный осмотр. От слова «плановый» Матвееву хочется истерически засмеяться — рожать в двадцать два с хвостиком в его планы не входило. Когда подходит минута славы Матвеева, то дезориентация в пространстве накрывает омегу с головой: сориентироваться, в какой стороне раздеваться, а в какой раздвигать ноги на адском кресле — задача оказывается непосильная. Слова смешиваются в кашу и к несвязной речи прибавляется стук сердца в глотке. «Только бы пронесло». Дима сжимает пальцы в кулаки во время осмотра и не менее сильно сжимает веки: до всполохов перед глазами и впечатавшихся полумесяцев на ладонях от ногтей. Молется всем богам одновременно, потому что кто знает, у кого 4G на на всю мощность ловит, а кто сегодня «вне зоны действия сети». Но монотонный голос гинеколога и заключение звучит как смертный приговор. «Беременный. Три недели». У Димы мгновенно застревает ком в горле. Эти «три недели» ехидством бесовским в голове бесконечным потоком крутится, и у Матвеева улыбка на лице сумасшедшая такая расплывается, что врачу непонятно: радуется так будущий папа или сейчас разорвётся от боли душевной. Матвеев одевается на автомате, документы складываются в одну кучу, которую разбирать совершенно не хочется. Равно как и не хочется разбирать указания гинеколога о том, что нужно встать на учет, потому что он беременный. Омега кивает на автомате, но в голове ничего, кроме белого шума и отсутствия понимания дальнейших действий. Дима как обухом по голове битый проходит в туалет поликлиники, закрывается на щеколду и хочет сползти на грязный кафель, обняв колени руками, рыдая так сильно, чтобы на мольбу о помощи прибежал психотерапевт из соседнего корпуса. Новая реальность в голове не умещается. Не умещается то, что у Матвеева уже три недели как беременность и вроде как внутри что-то развивается. Не умещается и то, как это обновление драйверов приподнести Шепсу? Ведь если Олег не будет рад, придется экстренно искать деньги на аборт. Возможно, брать кредит под космический процент. Гинеколог заверил, что: «лучше не надо, но если нет выхода, времени осталось считанные дни». И Матвееву тошно по всем фронтам. И как надо было так проебаться? Домой Матвеев возвращается уже тогда, когда Олег ушел на вечернюю подработку, и в распоряжении омеги прибавилось ещё пару часов перед серьёзным разговором. В ванной Дима на автомате прощупывает, где этот пол миллиметровый сгусток черт знает чего располагается, и как вообще он докатился до жизни такой. Пока Матвеев в кипятке себя отмачивает, ему дважды хочется заплакать и трижды решительно, прямо в лоб сообщить Олегу: «ты в меня кончил, вот теперь сам разбирайся». Матвеев из душа выходит решительным. Решительно заваривает чай. Решительно сам с собой поносит Олега Шепса и решительно ходит по кухне из угла в угол, вышагивая несколько десятков шагов из дневной нормы. Но когда в замочную скважину вставляется ключ, оповещая о приходе Олега, вся решительность сходит на нет. Мания собирает вещички, канув в небытиë, а в расплох застают лишь одну медлительную депрессию, которая все что может, это дать Диме неконтролируемый поток слез. Матвеев держится изо всех сил, моргая, вздернув голову к потолку и усиленно делает вид, что все в порядке. — Дим? Олег в дверном проеме появляется уставший, с голосом хриплым, синяками под глаза растрепанными волосами. От Шепса за километр разит желанием уснуть на ближайшую вечность и Матвееву так горько портить Олегу состояние, что на глаза слезы наворачиваются автоматически. Невероятно тяжело стать разочарованием того, кого любишь. Дима в подоконник цепляется чуть не ногтями, усевшись на него с краю и собирается с мыслями, как перед казнью. — Олег, сядь. Шепс как струна напрягается и глаза шире становятся раза в два. У него в голове информация о плановом осмотре здоровья и Димино «сядь, Олег» совмещается в такие околесицы, что гугл пожмет Шепсу руку. Альфа останавливается между «рак» и «я умру примерно вчера», поэтому ладони потеют мгновенно. Также мгновенно начинает дёргаться глаз. — Да не тяни ты кота за яйца, ну. — За своими яйцами лучше бы следил. — Чего? — Я беременный, блять, — Матвеев выпаливает это так скоро и так неподготовлено, что начинает бояться сам себя. Олег в это время косплеит стикер с котом на бесконечной загрузке, потому что пустое лицо альфы никак иначе не объяснить. Шепс моргает раз, моргает два, ни слова не произнося и не шевелится абсолютно, а Диме хочется провалиться под землю. — Я сейчас правильно услышал, да? — Шепс прокашливается и взгляд растерянный поднимает на омегу. Матвеев поджимает губы, стараясь чувство вины задушить голыми руками: — Я беременный. От тебя. И три, — Дима от нервов в речи запинается и уверенность снова рассыпается на атомы. — Врач сказал, что три недели уже, будто бы. Олег поднимается с табуретки шумно и на негнущихся ногах подходит к Матвееву: Дима в глаза не смотрит, уверенный в том, что теперь перед ними стоит задача на кредит. Или перед одним только Матвеевым эта задача. И так в мыслях теряется, что шугается, когда Шепс оседает на колени, всхлипывает и ладонями обнимает бедра омеги, носом утыкаясь в плоский живот. До Димы доходит, что Олег плачет, когда собственная футболка намокает, а Шепс вцепляется в Матвеева так, словно вот-вот утонет и омега — единственное спасение. У Димы от такого в носу щиплет и он пальцы в волосы впутывает, оттягивает слегка, чтобы в глаза любимые посмотреть и сам всхлипывает. Невыносимо. — Олеж, милый, — у самого голос дрожит так отвратительно, что тембр как у пятиклассника становится, а Шепс как собака, предано вцепляется и чуть живот не готов вылизывать, скуля и поджимая хвост. — Ну ты чего? Олег, блин, ну хватит. Я сейчас сам разревусь, зачем ты так… Блять. У Матвеева подбородок дрожать начинает и слезы сбегают по щекам. Дима их зло по коже растирает, потому что не хотел плакать. Он сильный мальчик, но Олег выбивает его из равновесия. Шепс голову поднимает, взглядом тяжелым одаривая, а у Матвеева на этот взгляд щемит сердце. — Я так ребенка хотел, — Олег звучит так болезненно, так отчаянно, что Дима сам взвыть побитой собакой готов: сколько же пришлось пройти Шепсу, чтобы быть таким обессиленным. — Ты даже представить себе не можешь, как я хочу семью. И тут ты, я просто… Я мечтать о таком не мог. Точнее, мог только мечтать. — Олежа, — у Димы ком в горле от душевной боли и омега пальцами очерчивает скулы Шепса, нежность всю отдавая альфе. — Ты будешь папой, слышишь? Хорошим папой, Олеж. Шепс руки на спину Матвееву пристраивает, на талии сцепляя и щекой упирается в живот, тем самым сообщая: ластиться не перестану, колени не жалко. — Ты сам-то хочешь? — Олег будто чувствует шквал противоречий внутри черепной коробки возлюбленного и этим попадает точно в цель. А Матвеев не видит смысла что-то скрывать. — Я, я не готов пиздец, — Дима пальцы в волосах Олега путает и выдает все, что лежит на сердце. — Я же младше тебя и это такой шок для меня. В голове не умещается, что я буду через восемь с чем-то месяцев рожать. Это ж с ума сойти. — А ты будешь рожать? — Шепс бубнит куда-то в футболку, успокаиваясь от нервных перегрузок окончательно. Матвеев закатывает глаза: — Нет блять, буду как слон несколько лет вынашивать. Олег смеется и вдохами-выдохами щекочет. — И че вот ты ржешь-то? — Дима показательно массировать голову Шепсу перестает и руки на груди складывает. У них тут шекспировские драмы, а этот ржёт. — Ты невыносимый, ты знал об этом? — от Олега счастьем разит за километр, но это не значит, что на него не стоит обижаться. Издеватель. И бык осеменитель. А ещё ржёт как конь. Надо же было связаться с парнокопытным. Тельцы эти, тьфу их. — На себя лучше посмотри, осеменитель. — Раз уж я на коленях, Дим, — Матвеев одолжение делает и взглядом его коротким одаривает. — Выходи за меня. — Естественно, — Дима ладонь Шепсу протягивает и тот переплетает с ним пальцы. — Должен же я как-то с тебя алименты выбивать. — Да эй. — Цыц, — Дима кладет указательный палец Олегу на губы, расплываясь в улыбке. — Мне нельзя нервничать. И у нас будет Марк, это не обсуждается. — Да ты! — Не. Обсуждается. Начало семейной жизни положено.

/end of flashback/

Первое, по чему проходятся новшества в доме бывших супругов — это многострадальная кухня. Бытовую технику буквально приходится делить на двоих и делить так усиленно, что каждый завтрак у Олега невольно дергается глаз. Шепс привычно разбивает над раскаленной сковородкой пару яиц, силясь не ткнуть носом в эту самую сковородку. Альфа никогда не отличался способностью вставать рано утром без единого промедления и кружочков перед глазами. Встает он всегда из рук вон плохо, заводя будильники через каждые пять-десять минут, и только в душе частично приводит себя в чувства. А теперь к внезапной холостяцкой жизни прибавилась функция приготовления завтрака. Кухня у них средних хрущевских размеров и развернуться там двоим за готовкой над двумя разными блюдами весьма проблематично. Олег каменным изваянием стоит над плитой, колдуя с яйцами и несколькими кусками колбасы под мерное шипение масла, а Дима сжимает зубы, потому что Шепс откровенно мешает. Достать продукты из холодильника — ладно, взять посуду из навесного шкафчика — ладно, но когда доходит до того, что Матвееву нужна плита, нервный тик чувствуется, кажется, во всех мышцах лица. — Ты скоро кукарекать будешь с таким рационом, — Матвеев с неизменным ехидством окидывает взглядом импровизированный завтрак Олега. Шепс изо всех сил старается на омегу не реагировать и усиленно следит за шкворчащим желтком на сковородке. Матвеев стоит с туркой для кофе в руке и методично ждет минуту, надеясь, что копошения Олега закончатся быстро. Но Шепс не заканчивает ни через минуту, ни через две и это начинает бесить. — Ты там сдох что ли? — Матвеев со стуком ставит сахарницу на стол, туда же не менее звонко ставит многострадальную турку и взгляд отводит от спины бывшего, потому что хочется очень сильно хлопнуть по хребтине. — Отъебись, — Олег бурчит себе под нос и ковыряется лопаточкой, скребя о тефлоновое покрытие. Дима понимает — дело труба и не знает даже, то ли беситься, то ли смеяться. — Ну давай еще, спали нахрен весь омлет и займи кухню еще на сто часов, — Матвеев подходит к плите и толкает бывшего плечом, забирая из рук деревянную лопаточку. — Уйди нахрен отсюда, рукожопый. На сковородке завтрак Олега безмолвно просит пощады: яйца сжарились настолько, что белок вместе с желтком в двух шагах от яичного порошка, колбаса скрутилась и сморщилась, а белок, который пытался выжить, намертво прилип к антипригарному покрытию. Дима вздыхает и пораскинув мыслями пару секунд, без сомнения кидает сковородку вместе с содержимым в раковину, выуживая из шкафчика новую. Керамическую, чтоб наверняка. Олег молча стоит позади омеги, следя за манипуляциями мужа, а когда видит такое пренебрежительное отношение к его кулинарным навыкам, то не сдерживается от возмущенного «эй». Дима челюсти сжимает и крышечку от бутылки растительного масла откручивает. Спокойствие, только спокойствие. — Иди и отскребай свое искусство, — Матвеев кивает в сторону раковины и ждет, пока сковородка прокалится. — Может посуду еще можно спасти. — А жрать я что должен? — Шепс возмущается, но покорно берет в руки моющее, принимая поражение. — Ты реально придурок, — Дима смотрит на Олега, как на умалишенного пару-тройку секунд, а после тянется к упаковке яиц, надеясь на шепсову дедукцию. — Еще положил себе с гулькин нос, а то я не знаю, сколько ты обычно съедаешь. Олег пытается что-то сказать, но Матвеев грозно помахивает в воздухе деревянной лопаточкой, поэтому Шепс проглатывает буквы на полуслове. — Ешь нормально и не выебывайся. Олега немного гложет чувство вины и немного скребет когтями совесть. Поэтому он в унисон скребет пригарь жесткой стороной губки: — Спасибо. — Да не за что. Когда завтрак готов, а Олег с содой, солью и моющим средством геройски спас сковородку, бывшие едят удивительно мирно на одной территории, и в целом довольно молчаливо проводят начало дня. Марк спит в своей комнате, удостоившийся чести выспаться сегодня на славу: каша сыну на плите доваривется без проишествий и Дима, наконец, расслабляется, позволяя терпкому запаху кофе и ранних солнечных лучей обволакивать тело, подобно патоке. Телефон вибрирует, оповещая о сообщении и Дима хмурится. Если пишет Чери, то Матвеев кинет его в черный список без промедления. Писать с утра омеге — смерти подобно и если Влад не умирает, то Дима его прибьет самостоятельно. Но сообщение оказывается с неизвестного номера и размеренная патока приторным комком застревает в глотке. «Доброго времени суток, Дмитрий. Увидела ваша обявление об обмене на две однокомнатные. Это еще актуально?» Олег на внезапную смену настроения омеги хмурится: — Все в порядке? Матвеев смотрит на чат в ватсапе, на Олега, на собственные татуированные пальцы, на стол, который они вместе покупали в Икее и не знает, что чувствует и должен ли чувствовать вообще. Матвеев кладёт телефон экраном вниз, словно это спасет его от принятия решений и постукивает по столу ногтями пару-тройку раз, прежде чем сформулировать новости для бывшего мужа. — У нас, — Дима проходится подушечкой пальца по сколу на керамической кружке, стараясь на Шепса не смотреть. — Нам только что по объявлению ответили. Насчёт обмена, — Дима поднимает голову с полной уверенностью во взгляде. — Полагаю, захотят посмотреть квартиру в ближайшее время и если получится, — Матвеев запинается на полуслове. Неужели так просто можно развестись? — Если получится, то мы сможем разъехаться. Олег поджимает губы, но во взгляде серо-голубых глаз тот же безликий холод, который нельзя никак проанализировать. Шепс стал нечитаемым, закрытым и молчаливым. Кто знает, что творится в его голове на самом деле. Матвеев знает, что Олег согласится с любим его решением, на что получает подтверждение через несколько секунд: — Круто, нам давно пора жить отдельно друг от друга. Голос Шепса бесцветный и Матвеев начинает раздражаться вновь. Как Олегу может быть так всё равно? Дима отвлекается на кашу и посуду, отправляя Шепса будить сына. Механические действия должны утихомирить бурю внутри, правда же? Когда Олег выруливает из-за стола, а Матвеев сцеживает на губку моющее, то зачем-то кидает в спину уходящему Шепсу: — Марк останется со мной. Альфа на несколько секунд замирает, а после расплывается в своем фирменном волчьем оскале: — Ну разумеется. Я слишком хуевый для роли отца. У Олега глаза стеклянные словно. Отблеск в них такой искуственный, что Дима не хочет считывать посыл «точка-тире-точка». Они все решили. Им ответили на объявление об обмене и будет лучше, если они расстанутся так. Очага не осталось, лишь тлеющее пепелище. Им просто нечего спасать. Через короткое время Олег будит сына, а Матвеев останется наедине со своими мыслями, отдаленно звучащим из детской: «пап-а-а, ну покатай!» и посудой, к которой Дима так и не притронулся, замерев с губкой в руке на несколько продолжительных минут.