***
Вечер пятницы начался у них не так как планировалось — вернее, кончился не тем, что можно было ожидать: Мадлен едва сумела вырваться из хватки настойчивого мужчины и в слезах покинула рабочий офис на ходу набирая номер Сонхва. Тот взял трубку сразу же и, менее, чем через пять минут, на парковку у её офиса въехал серебристый Hyundai Santa Fe. Обеспокоенный её тоном и всхлипами в разговоре по телефону Сонхва молниеносно покинул автомобиль, шагнув навстречу и с плохо-скрываемой тревогой всматриваясь в лицо Мадлен. Она тут же нырнула в его объятья, радуясь тому, что он первым делом позволяет ей выплакать первый страх и обрести спокойствие в своих руках. Десять минут спустя, по дороге домой, Мадлен, сидя на переднем сидении его машины, укутанная в его пиджак, хранящий аромат его парфюма и со стаканчиком его кофе (который он видимо успел взять раньше, чем получил её звонок), всё-таки выдавила из себя, что с ней случилось. Сонхва нахмурил брови, пока слушал её рассказ о давно проявлявшем себя настырном поклоннике, который сегодня впервые позволил себе больше, чем просто словесные грязные инсинуации. Он никак не выразил своё недовольство, кроме как через чуть раздутые ноздри и внимательный пристальный взгляд, который выцепил красноватые следы чужих пальцев на её запястье. Однако Мадлен по сведённым на переносице бровям и проступившим на щеках желвакам, когда мужчина на мгновения позволил себе стиснуть челюсти, поняла насколько тот взбешён. Через несколько мгновений Сонхва аккуратно переложил одну руку с руля ближе к её ладони: пальцы их сами собой переплелись на несколько минут, и Мадлен почувствовала, как ей передалась прохлада его кожи, его спокойствие и уверенность, и слёзы на её щеках высохли. Сонхва буквально подсознательно ощутил, что ей стало немногим лучше, и мягко-ненастойчиво разорвал их контакт, выхватывая телефон из кармана брюк и парой тычков по сенсорному экрану, набрал номер, поднося гаджет к уху. Не нужно быть гением — Мадлен и так знала, кому он звонит. Уже по приезде домой, когда они вдвоём с Сонхва поднялись в уютную трёхкомнатную квартиру, их встретил взвинченный донельзя Юнхо. Сонхва жестом остановил поток готовой извергнуться речи и вопросов, бесколебательно намекая, что Мадлен сначала следует умыться. Юнхо недовольно покосился на хёна, но возражать под тяжёлым взглядом не рискнул. Мужчины отправились на кухню, ставить чай, пока Мадлен принимала горячий душ, смывая с себя стресс прошедшего дня. И, когда она зашла на кухню, они, наконец, могли обсудить произошедшее. — Этот урод... — услышав историю целиком Юнхо едва ли не взревел от бешенства; лицо его исказилось праведным гневом, а на шее и руках вздулись рельефно вены. — Что?!! — Юнхо, манеры! — тут же леденящим тоном осадил лучшего друга Сонхва. — И прекрати повышать голос — ты пугаешь её. Юнхо поморщился, но тон сбавил, всё же ядовито огрызнувшись. — В гробу я видел твоё "манеры", хён! — он нахмурился, стискивая руки в кулаки, до характерного хруста костяшек. — Этот выблядок посмел тронуть её против её воли. Гнилой глист... — Юнхо ещё понизил голос, неприязненно скривился, но от остальной ругани воздержался, прорычав сквозь зубы: — … ещё и своим социальным положением воспользовался... — Юнни, он исполнительный директор компании... — Да, хоть господь-бог. Вертел я его, его блядскую компашку престарелых извратов и его должность на... — Юнхо в запале бы продолжил — с него бы сталось, однако Сонхва оборвал его громким и твёрдым, как упавшая гранитная плита, голосом: — Юнхо, манеры. — ледяной тон чуть отрезвлял, однако по горящему огнями гнева взгляду Юнхо стало понятно, что он ситуацию просто так не оставит; что и подтвердили его следующие слова. — Короче, я этому недоноску такое на его морде исполню — мама родная не узнает. — процедил он сквозь зубы. — Юнни, это незаконно, это же преступление! — взволновалась Мадлен, чуть подскакивая с места, и с беспокойством глядя на кипятящегося мужчину. — Нельзя его бить! Сонхва отговори его! — она по привычке обернулась к самому рассудительному участнику их трио, который сидел за столом мрачнее тучи, скрестив руки в замок и упершись в них носом и подбородком. Красивые глаза цвета срубленной древесины тиса взметнулись к расстроенному встревоженному лицу Мадлен, и ей на миг почудилось, будто на неё смотрел затаившийся в подземном логове дракон, готовящий страшную месть. Голос Сонхва — низкий, бархатистый, глубокий, как старый жёлоб в заброшенной шахте, — сравнение лишь упрочил. — В обычной ситуации, я был бы против насилия. Но боюсь, после того, как он... — взгляд тёмных как ночная мгла глаз метнулся к её запястью, на котором уже проступили красноватые отметины чужих цепких пальцев. — … осмелился нарушить твоё личное пространство, госпожа... — Сонхва, чуть расширив ноздри, бесшумно вдохнул воздух, явно подбирая слова, чтобы не напугать её, при этом было очевидно, что кипящую магму его злости по температуре не превзошёл бы ни один вулкан. — Я полностью солидарен в своих эмоциях с Юнхо. С разницей лишь в том, что я бы предпочёл, чтобы не только "родная мама его не узнала", но, чтобы и весь остальной мир тоже считал его... пропавшим без вести. — на губах его на миг зазмеилась крохотная ядовитая ухмылка. — Звучит, как мёд для ушей. — низкий рык Юнхо, с удовольствием ответившего старшему, был подобен рыку предвкушающего торжество тигру, и вызвал внутри отнюдь не страх, а истому. Мадлен очередной раз думала, насколько всё же непохожими были два её любовника — Сонхва и Юнхо были противоположны друг другу, кажется, во всём. Однако кое в чём они всё же сходились и, даже, готовы были идти на компромиссы — этим "кое-чем" стала она. Юнхо был огненным всполохом — взрывной, яркий, бенгальский тигр, крадущийся по ночным джунглям. Сильный, решительный, до головокружения храбрый, он покорял Мадлен волевым характером, крепким плечом, которое он всегда готов был предоставить, и пламенеющим в его жилах желанием защитить её от любых невзгод и порвать на части её обидчиков. Да, Юнхо часто бывал несдержанным; он не видел смысла скрывать свои чувства и эмоции; и всегда прямо говорил, что думает, и его запальчивость часто приводила к конфликтам, однако… Мадлен подкупала его открытость и честность. Она знала, что Юнхо никогда ей не солжёт и всегда поддержит. А если она где-то будет не права, — он всегда укажет ей на её ошибку. И если Юнхо был первой и последней зарёй дня, угасающего и грядущего, то Сонхва был лунной ночью, самой тёмной и тихой в любой из месяцев. Всегда спокойный, хладнокровный, сдержанный и рассудительный, Сонхва казался посеребрённым светом полной луны гагатовым драконом, чьи бескрайние чёрные крылья могли укрыть всё небо над безмолвным в час полночи миром. Сонхва всегда был деликатен и внимателен к её чувствам, всегда выражался с осторожностью, подбирая слова: Мадлен иной раз не могла понять, что таилось на уме у этого вечно-невозмутимого, мудрого и всепобеждающего мужчины — он казалось мог предугадать и предвидеть всё, ибо логические цепочки в его голове щёлкали звеньями, вставая в единую линию, ведущую к выводу, составлялись столь быстро, что она не успевала за ходом его размышлений. Сонхва был загадкой, и Мадлен была околдована этой загадкой, одурманена желанием разгадать его. Первое время она вообще была удивлена тем, как двое столь непохожих мужчин взволновали её одновременно, и что не менее важно — как она сумела взволновать их? Юнхо и Сонхва были красивыми, умными и весьма успешными парнями — такие блистают везде, где ни появятся: Мадлен на их фоне была скромной блёклой тенью. Но то было на первый весьма невнимательный взгляд. Мадлен была красивой девушкой — просто она не любила "выставлять" свою красоту напоказ: ей не нравились открытые и облегающие костюмы, платья и юбки она тихо ненавидела, и более всего на свете обожала обычные джинсы, свободный оверсайз-свитер стиля поздних восьмидесятых в США и парки неброских цветов. Единственными яркими пятнами её образов всегда были тканевые модные кеды любимой марки "Converse", серёжки (потому что пирсинга в ушах у неё было предостаточно), в основном — в левом ухе, и, Сонхва, — не то шутя, не то всерьёз, — упоминал её большие глаза цвета морской волны. А ещё — предмет любви лично Юнхо — рыжие волнистые волосы, которые Мадлен бесхитростно собирала в пышную недлинную косу, едва достающую ей до лопаток и чаще уложенную на левое плечо. Сонхва как-то раз признался ей, что полюбил её за то, что она не пользовалась сослагательным наклонением. Значение этой пространной фразы Медлен поняла значительно позже. Она действительно никогда не рассуждала об их необычных отношениях на троих в духе: "а что если бы..?" — Мадлен наслаждалась комфортом, берегла счастливые воспоминания и старалась, чтобы их стало как можно больше. Да они трое были необычными — каждый из них был яркой и экстраординарной личностью сам по себе, но вместе… они становились чем-то бо́льшим. — Мадлен, предлагаю лёгкий ужин и, если хочешь, посмотрим вместе какой-нибудь фильм, — из размышлений её вывел мягкий голос Сонхва. Они вдвоём с Юнхо смотрели на неё, ожидая ответа. Мадлен кивнула, соглашаясь и думая, что после ужина сделает всё возможное, чтобы фильм они сегодня не досмотрели. Так и случилось. Сидя на диване между двумя мужчинами, на пятнадцатой минуте общего просмотра фильма, Мадлен провела кончиками пальцев по предплечью Юнхо, нежно очерчивая ноготками сильные мышцы и ведя линию к плечу. Юнхо моментально перевёл взгляд с телеэкрана, где гениальный детектив по полочкам раскладывал улики на месте преступления, на неё: он верно расценил её лукавую полуулыбку, и только бросил молниеносный взгляд в сторону всё ещё внимательно наблюдавшего за действием на экране Сонхва. Подхватив её игру, Юнхо мягко посмотрел из-под ресниц, опуская крепкую ладонь на её бедро, и игриво пробежался пальцами по покрывшейся мурашками коже до самой кромки коротких пижамных шорт. Мадлен прикусила губу, неловко поглядывая в сторону Сонхва и чуть ёрзая на месте: старший в их трио был слишком увлечён детективом и его пространными объяснениями, совершенно не обращая внимания на творящиеся у него под носом игры. Пальцы Юнхо дерзко двинулись под ткань шорт, сжимая и лаская чувствительную кожу на внутренней стороне бёдер: он чуть наклонился к ней, обжигая горячим дыханием часть скулы и щеки, пока не… — Мне уже следует выражать возмущение? Мадлен вздрогнула от бархатистого вкрадчивого голоса, удивлённо ахнув, и моментально покраснела под тяжёлым изучающим взглядом Сонхва. — К чему возмущение, когда ты можешь просто присоединиться, хён? — хмыкнул Юнхо сбоку от неё, не думая перестать орудовать рукой под её шортами. Сонхва сощурился, из-за чего тёмные выразительные глаза заблестели, кажется, лишь отчётливее, и одним по-кошачьи грациозным движением подсел ближе к оцепеневшей Мадлен: она и не думала возражать, молча переводя взгляд с одного любовника на другого. Сонхва мягко огладил её щёку, неспешно поворачивая за подбородок к себе и незамедлительно приникая к дрогнувшим губам в тёплом пока что только целомудренном поцелуе; по опыту Мадлен знала, что скоро он невинным быть перестанет. Она ахнула, нарушая гармоничное перебирание губ друг друга, когда футболку на её лопатках резво оттянули вниз, чтобы оставить на позвоночнике мокрый поцелуй и собственнический укус: Юнхо не любил, когда о нём хоть на мгновение забывали. Мадлен приподнялась, одной рукой обнимая Сонхва за шею, вплетая пальцы в шелковистые волосы на его затылке, чтобы вновь одарить поцелуем, но прогнулась навстречу также чуть приподнявшемуся Юнхо, чтобы он мог по-хозяйски притереться растущим возбуждением к её попке. Второй рукой она скользнула к низу его футболки, раздражённо поддевая ту, чтобы можно было огладить крепкие отчётливо проступавшие шесть кубиков идеально проработанного пресса и… нырнуть ниже, к более интересным пространствам. Сонхва сам разорвал связь их губ, отпуская её подбородок, и Мадлен тут же повернулась, чтобы на полпути встретить влажные пухлые губы довольно рыкнувшего Юнхо. Две прохладные ладони ненастойчиво опустились на её стройную талию, окольцовывая, нежно оглаживая и заползая под футболку явно в намёке на снятие ненужного сейчас предмета гардероба. Вторая пара рук, уже горячих, решительно распустила узелок на её шортах, ныряя под ткань и одновременно со стискиванием аппетитных половинок её подтянутой попки, стянула элемент пижамы к её коленям. Мадлен поворачивалась то к одному мужчине, то к другому в попытках получить все чувственные причитавшиеся ей поцелуи: в этот раз ласки были уже не поверхностными и заигрывающими — теперь их охватило глубоким желанием, они сплетались языками, игриво пробегались по зубному ряду партнёрши, нежно оглаживали друг друга в мокрых играх. Страсть разгоралась, пламенея меж ними тремя, обнимая их и принимая в свой омут: Мадлен чудилось, будто в комнате стало неиллюзорно жарче, от приятных касаний и взаимных ласок у неё кружилась голова… Выстрел, прозвучавший с экрана так и не выключенного телевизора, будто немного отрезвил их, в тоже время становясь сигналом к их личной гонке за удовольствием. Мадлен встала, мягко высвобождаясь из плена двух своих любовников: она чуть прогнулась, искушая и лишь подливая масла в огонь, пока нарочито неспешно искала пульт на журнальном столике перед ними и выключала уже никого не интересовавшее кино. После она поочерёдно перешагнула собравшиеся на лодыжках шорты с нижним бельём, дабы избавиться от них и самостоятельно стянула через голову футболку, оставаясь полностью обнажённой. Финальным аккордом Мадлен стянула резинку с пышной неаккуратной косы, которую она небрежно заплела после принятого накануне душа. Медленно с изяществом развернувшись, Мадлен столкнулась сразу с двумя вожделеющими её взглядами: Сонхва и Юнхо не двигались с мест, смотрели с огнём в глазах, но пока ничего не предпринимали. Под их взглядами, скользящими вдоль всего её тела не хотелось прикрыться: Мадлен не ощущала смущение, — лишь возбуждение, когда их потемневшие глаза пробегались от её ступней и тонких лодыжек к фарфоровым коленкам и сочным бёдрам, и выше к стройной гибкой талии, чуть подкаченному животику, к округлостям пышного бюста, ключицам и к её зардевшемуся лицу… Мадлен было приятно до несдерживаемой улыбки, потому что во взглядах мужчин читалась не только желание обладать ею одномоментно — Сонхва и Юнхо созерцали её. Им нравилась она такой, какой была — не с идеальной пугающе-тонкой осиной талией, а с чуть более плавным изгибом, потому что пару раз в месяц она позволяла себе шоколадное мороженое вечерком в их компании, а времени на тренажерный зал из-за загруженного графика не хватало. И им также нравились её коленки дурацкой формы и с застаревшими шрамами от подростковых соревнований на скейтбордах и роликах. И Мадлен было хорошо до одури от этой мысли — что им нужна была Она, а не идеальный кукольный образ, стерилизованный под блестящую обёртку. Потому что, если Юнхо и Сонхва, в её глазах бывшие самыми лучшими, готовы были напоминать ей, что она для них самая замечательная, желанная и любимая, то Мадлен думала с всё большей решимостью, что когда-нибудь — да, возможно, скоро — она сможет полюбить себя сама. — Вы не могли бы..? — Мадлен игриво вскинула уголками губ в очаровательной улыбке с ямочками на щеках и, сложив ладонь лодочкой, намекающе покачала ею вверх-вниз. Сонхва и Юнхо, как завороженные, молча покорно поднялись на ноги. — И футболки, — шепнула Мадлен, чуть сощурив свои изумрудные, тоже стремительно темневшие глаза, и лукаво склонила голову набок. Они переглянулись между собой, почти одновременно стягивая с себя указанную одежду: Юнхо не раздумывая бросил к ногам, Сонхва перекинул через подлокотник дивана. Мадлен, не сводя взгляда с них обоих, медленно опустилась на колени. Это было бы забавно, если бы не возбуждало так сильно — наблюдать, как Сонхва синхронно с Юнхо сощуривается: взгляды их стали острее, чернее, явно более… жаждущими. Но у Мадлен и у самой был алчный интерес в происходящем: полноценный секс втроём у них был нечасто, а уж такой опыт и вовсе — был впервые. Сердце стучало в груди набатом, когда Мадлен одновременно подцепила боксеры парней и потянула ненужную ткань вниз, обнажая их обоих. Она успела оставить тягучий поцелуй на напрягшемся прессе Сонхва, и длинным поцелуем мазнула мимо пупка Юнхо, прикусывая его тазовую косточку и заставляя его сдавленно простонать, в сладостной муке сведя брови к переносице, прежде чем опустить взгляд. Мадлен нескромно облизнулась в предвкушении, полыхающим взором изучая два твёрдых горячих члена: она протянула к ним обоим ладони, обхватывая, окольцевала пальчиками, проводя вверх-вниз по всей длине, наслаждалась размерами... После наклонилась сама, вскинув дерзкий взгляд и посмотрев им обоим прямо в глаза: Сонхва не смог сдержать свистящего вдоха, а Юнхо коротко шикнул, когда Мадлен высунула язык и прикоснулась к двум влажным головкам одновременно. После, она сразу же наклонила голову, по очереди вбирая их в рот: у Сонхва был более длинный член, но чуть меньше в объёме, и Мадлен покраснела от мысли, что сумела сразу же погрузить его наполовину, даже не поперхнувшись. У Юнхо был чуть короче, но всё равно весьма длинный и ещё — крупный: Мадлен, вдохнув заранее, погрузила его сразу по основание, уткнувшись носом в короткие волосы на лобке, и чуть не застонала, представив себе, как он будет ощущаться внизу. Она выпустила горячую влажную от слюны и проступившего прекума плоть изо рта, чтобы тут же начать посасывать головку губами. Мадлен старательно ласкала поочерёдно пульсирующие во рту стволы, языком обводила каждую чуть выпуклую вену: она была предельно аккуратной, чтобы даже случайно не использовать зубы, и, пользуясь случаем, услышать пару уже вполне отчётливых ахов от мужчин, когда кончиком язычка дерзко теребила щёлочку уретры. Пальцами она игралась с тяжёлыми яичками то одного, то другого. Руки обоих её любовников осторожно придерживали её за затылок, пальцы зарывались в шёлк рыжих волос, пока то Юнхо, то Сонхва с тихими шелестящими стонами толкались ей в рот. Мадлен чувствовала внизу в промежности тупую пульсацию: она почти текла от возбуждения, из-за чего всё её бельё повлажнело. Чтобы немного унять зуд, ей пришлось стиснуть бёдра и поёрзать на месте, однако отвлекаться от своего занятия она не пожелала: два горящих чёрных как бездны взгляда взирали на неё с вожделением. Сильные обнажённые тела её любовников восхитительно напрягались: сухой рельеф проявлялся под бледной кожей стройного Сонхва, а под более загорелой смуглой кожей крепкого Юнхо перекатывались очертания мощных мышц. Мадлен жадно вбирала в себя то одно, то второе мужское достоинство: резкие покачивания головой и заглатывания сменялись на возбуждающие до крайности игры языка лишь с головками, когда она нарочно чуть громче причмокивала, чтобы показать, как наслаждается процессом. Первым не выдержал Юнхо. Чертыхнувшись, он резко перехватил рукой горячую пульсирующую плоть, сжимая себя у основания. — Полагаю, игр уже хватит, — Сонхва безмятежно глянул на лучшего друга из-под ресниц, пока Мадлен продолжила пальцами скользить по его члену; иногда ей хотелось проверить, где конкретно кончался самоконтроль Сонхва. Потому что пока что его самоконтроль казался ей безграничным — возбуждение Сонхва можно было заметить только по его лихорадочно-горевшим глазам и понизившемуся на несколько тонов голосу, приобретшему потрясающую хрипотцу. — Госпожа. Тело изошлось на крупную приятную дрожь, когда Сонхва обратился к ней, посмотрев из-под ресниц: притворно мягкая невозмутимая улыбка, но всепоглощающая чернота в красивых выразительных глазах. Хватка руки на её затылке стала твёрже, усилилась, когда пальцы стиснули пряди, натягивая — у Мадлен мурашки топлёной волной невероятно приятного ощущения потекли по задней стороне шеи, вынуждая крохотные бесцветные волоски подняться. — Тебе нужно приподняться и лечь на диван, — речь Сонхва оставалась спокойной и размеренной, однако интонации; они словно говорили ей "сделай как он говорит, сделай, ты будешь купаться в удовольствии, отказ недопустим, отказ страшнейшее из разочарований". Мадлен послушно поднялась и почти неуклюже — если бы не своевременно подставленная рука Сонхва — опустилась на диван: колени болели от неудобного положения, и она заметила это лишь сейчас. Юнхо шагнул ближе к Сонхва: он смерил старшего чуть подначивающим взглядом, вскидывая бровь и шально ухмыльнулся. Сонхва вернул ему ответный диковатый взгляд, прежде чем оба взора обратились к Мадлен: она попыталась было робко приподняться на локтях, однако хён махнул рукой, показывая, что это совершенно ни к чему. Юнхо наклонился, целуя её и мягко поглаживая по шее, а потом опустился на колени. Сонхва мазнул по её губам, сразу же следом за ним, огладил упавшей рукой её талию, подвздошную косточку и… тоже встал на колени напротив её разведённых в стороны ног. Мадлен вспыхнула, осознавая в каком виде перед ними находится: молодая разгорячённая девушка, чьи стройные ноги широко расставлены, на внутренней стороне бёдер поблёскивает смазка, её промежность вся влажная от возбуждения, к половым губам прилила кровь и створки их слегка раскрыты, подобно не до конца распустившемуся бутону, в сердцевину которого уже можно заглянуть. Она тяжело дышит, и её упругая грудь с торчащими от возбуждения ягодами сосков быстро вздымается и опускается, щёки и скулы её пламенеют алым равно смущением и возбуждением, а глаза сверкают двумя полыхающими угольками безудержной похоти и вожделения… Мадлен попыталась было дёрнуться, однако с писком вынуждена была остаться на месте: дрогнувшие ноги за колени удержали две мужские руки, Сонхва ладонью толкнул её назад и заставил прижаться лопатками к спинке софы. Юнхо радостно улыбнулся, как чертёнок облизываясь, и пальцами второй руки огладил бок и бедро. Под двумя одинаково прожигающими её взглядами, сердце Мадлен сорвалось на совсем сумасшедший темп, а дыхание окончательно сбилось, когда сразу два языка витиевато коснулись её внизу. Она запрокинула голову, зажмурилась, в сладкой муке сведя брови на переносице, укусила костяшку большого пальца и облегчённо застонала не в силах справиться с нахлынувшим удовольствием. Мадлен ощущала, что словно плавится от двух подвижных гибких языков: то один, то другой ныряли в раскрытую дырочку, скользили в её влагалище, массируя чувствительные стеночки, толкались вперёд-назад, имитируя то, что ждало её дальше. Мадлен успела приоткрыть глаза, чтобы из-под ресниц увидеть, как Сонхва и Юнхо оставили на внутренней стороне её бёдер — по разные стороны — мокрые поцелуи. Последний, очень в своём духе, прикусил кожу, заставляя её ахнуть. Однако затем раздался шорох — один из них пересел выше, прикасаясь к её округлым грудям, а второй продолжил скользить языком вдоль её половых губ. Мадлен ощутила, как горячие крепкие руки Юнхо стиснули её бюст: соски чуть сжали меж большими и указательными пальцами, чтобы потереть чувствительные вершинки. Она успела на миг открыть глаза, когда вновь оказалась в плену его губ, погружаясь в пылкий бесстыдный поцелуй — игру на оголённых инстинктах. Мадлен распахнула рот в шоке, сбиваясь с танца языков, когда Сонхва обхватил губами набухшую горошину клитора, всасывая и теребя её языком, а в мокрую истекающую смазкой дырочку толкнулись длинные изящные пальцы, сразу начиная двигаться. И стоило Мадлен подумать, что она оказалась на вершине блаженства, как двое её любовников, чуткие до реакций дрожащего в неге возбуждения женского тела, нашли общий ритм: одновременные ласки груди и поскальзывания и надавливания на стеночки сжимающегося в подступающих спазмах наслаждения лона доводили её до исступления. Ей было слишком много, разом всего — их губ, рук, пальцев, жара их тел, — однако в то же время Мадлен хотелось плакать от того, что их было непозволительно мало — да, она выигрывала теперь в этой гонке за удовольствием, но какой ценой? Ни один из них двоих ещё не был в ней. Мадлен заскулила в поцелуй с Юнхо, укладывая повлажневшую ладонь на его щёку, чтобы ощутить напрягшиеся желваки под гладкой кожей: пальцы второй руки сами собой вплелись в волосы Сонхва, неосознанно придвигая его ближе — судя по влажным причмокиваниям и ускорившимся движениям, он против не был. Наслаждение накатывало волнами, живот напрягался, Мадлен поджимала пальцы и пыталась ёрзать, однако её удерживали разом две руки, и мужчины игнорировали её всхлипы и безмолвные невербальные мольбы о большем, кажется, и правда вознамерившись довести сладостную пытку до конца. Большая горячая ладонь опустилась на её горло, чуть сдавливая: Мадлен хрипло простонала на последнем вдохе, наслаждаясь проступившей ярче эйфорией от лёгкого кислородного голодания. Её мочки уха коснулись ухмыльнувшиеся пухлые губы, а сильные пальцы второй руки Юнхо массировали её грудь, поочерёдно выкручивая соски и посылая импульсы в низ живота, где трудились, кажется, не знавшие усталости пальцы Сонхва… В какой-то миг он чуть согнул пальцы и Мадлен инстинктивно вскинула бёдра навстречу его лицу, вскрикнув. Реакция Сонхва последовала незамедлительно: найдя ту самую точку, в которой концентрировалось всё её удовольствие, он тут же чуть усилил нажим и скорость, а губы и язык плотным вибрирующим вакуумом обхватили её клитор. Предел Мадлен оказался в паре мгновений — Юнхо сжал пальцы на её шее чуть сильнее, оставляя её без новой порции воздуха, куснул её за сосок, а второй выкрутил рукой, — и она с громким стоном кончила под ними, содрогаясь, погребённая в полыхающем море самого яркого из оргазмов. Пришла в себя она только секунд через десять, когда горячие пальцы аккуратно коснулись её щеки. Тяжело дыша Мадлен раскрыла заслезившиеся глаза: над ней навис довольный как Чеширский кот Юнхо. Отголоски мощного оргазма всё ещё пульсировали в каждой её конечности, поэтому Мадлен не сразу сумела совладать с тем неподатливым напитанным удовольствием кулем, в который она превратилась: однако, когда она наконец, смогла поднять дрожащую руку, она коснулась щеки Юнхо, вынуждая его приникнуть к ней и пересохшими губами поцеловала его. Сильная рука помассировала её лодыжку, икру и поднялась к бедру, на миг оставаясь там: Мадлен поспешно обернулась ко второму своему любовнику. Сонхва ласково улыбнулся ей, оттирая ладонь всё ещё блестевшие уголки губ — его игривый взгляд заставил её вспыхнуть от смущения и новой волны возбуждения. Она уже знала, чего хочет дальше — потому что если ты зашёл так далеко, как никогда в жизни, то нужно брать всё, что можешь и хочешь. Чтобы не пожалеть. Чтобы понимать, что человеческая жизнь — короткая как вспышка, и лишь тебе выбирать, какой или чего вспышкой, она будет. Мадлен сейчас хотела, чтобы её жизнь стала вспышкой глубокого и необъятного удовольствия — столь сильного, чтобы приятное замирало на грани с мучительно-болезненным. Она робко потянулась к влажным пальцам Сонхва, поднимая его руку к своему лицу: между костяшек длинных красивых пальцев протянулись тонкие прозрачно-беловатые ниточки её смазки… За миг до того, как она это сделала, Сонхва понял, что она хотела — и улыбка исчезла с его лица так, словно её и не было. Он застыл величественным изваянием, не смея шевельнуться, покорённый её чарами, пока Мадлен, высунув игривый влажный язычок, начала слизывать любовные соки с его пальцев. Она нарочно делала это неспешно, заставляя его сжать челюсти и тяжело сглатывать: ноздри Сонхва чуть раздулись от участившегося дыхания, а в чёрных морионовых безднах глаз пробудилось, наконец, что-то первобытно-дикое, неудержимое… Желание. Жажда. Голый импульс, бьющий прямо в черепную коробку и не оставляющий ничего кроме одной мысли. Эта мысль вспыхнула в них троих почти одновременно. Закончив с пальцами, Мадлен напоследок аккуратно лизнула подушечку среднего — самого длинного из них — зная, что Сонхва хватит фантазии представить иное. Горячие пальцы перехватили её за подбородок, вынуждая разорвать контакт взглядов: Юнхо впечатался в её рот безжалостным голодным поцелуем. — Я сдохну, если мы сейчас не… — хрипло прорычал было он, но предложение не закончил. Сонхва тоже поднялся с пола, чуть прикусывая припухшие губы, и вдруг усмехнувшись коротким жестом показал Юнхо, чтобы тот помог Мадлен перевернуться: она с радостью подчинилась, ведомая бережными руками. Оказавшись в коленно-локтевой позе, на мягком диване, Мадлен ощутила, как Юнхо вжался в неё сзади, придерживая член у основания для удобства: он несколько раз провёл головкой вверх-вниз вдоль её половых губ размазывая смазку и слюну для облегчения проникновения. Мадлен в предвкушении первого толчка закусила губу, нависая над бёдрами Сонхва, и окинула его потемневшими от страсти глазами. Сонхва улыбнулся ей уголком губ, поддаваясь вперёд: Мадлен ахнула от ощущения заполненности, когда Юнхо одним сильным волевым движением вошёл в неё, растягивая тугие стенки лона. Она прикрыла глаза, чувствуя невесомые ласковые поцелуи на своих дрожащих веках — от мягкости и благодарного восхищения Сонхва по отношению к ней, она всхлипнула, ощущая тягучую неописуемую смесь возбуждающей горячей страсти в костре самых непристойных и откровенных желаний и щемящее сердце чувство полной всепоглощающей любви к ним двоим. Прогибаясь в пояснице, чтобы Юнхо удобнее обхватил её за талию и выбрал нужный ему угол, Мадлен поспешно наклонилась к твёрдому горячему члену Сонхва, который пока что оставался без внимания. Она широким мазком языка провела мокрую линию от основания до головки, облизав ту словно леденец. Сонхва протянул руку, мягко касаясь пальцами её щеки: Мадлен в ответ тут же потёрлась о его ладонь, прикрыв глаза, а затем легонько куснула подушечку большого пальца. Воздух в комнате стал вязким, наполнился тихими сдавленными стонами и запахом возбуждения. Рот Мадлен методично заскользил вверх-вниз, а пальцы, обхватив член Сонхва плотным кольцом, плавно следовали за припухшими губами. Юнхо сзади взял мощный неторопливый пока что темп, вонзаясь в её влагалище слитными пробирающими до мурашек движениями. Мадлен стоило немалых усилий не терять контроля, когда кончиком носа она периодически касалась гладко-выбритого лобка Сонхва, хотя стоны её лишь добавляли пикантности процессу: они вибрировали в горле, дополнительно стимулируя стоящую плоть хёна. — В тебе так тесно… — меж глухих стонов пробормотал Юнхо дрогнувшим голосом, когда очередной раз насадил её на себя; горячие пальцы впечатались в мякоть ягодиц, сдавливая и принося ещё больше наслаждения. Мадлен благодарно, как кошка выгнулась, едва ли не замурчав, однако тонкие пальцы прошлись от основания вверх по члену Сонхва: большой палец надавил на уздечку. Сонхва чуть дрогнул, что-то тихо прошипев, но от шума крови в ушах и липкой горячей пульсации внизу живота, Мадлен не разобрала, однако его расширенные от вожделения зрачки, его частое сбивчивое дыхание, его твёрдый горячий член — всё это пробуждало в Мадлен что-то тёмное, что дремало глубоко в дальних уголках её разума, где-то под слоем "одобряемого обществом" наравне с инстинктами. Она чуть усмехнулась и повторила движение несколько раз, а затем принялась подушечками пальцев массировать основание головки. Юнхо позади неё ускорился, перейдя на таранящий её лоно грубый быстрый темп, явно стремясь приблизиться к вершине блаженства. Их предел был уже близок. Мадлен едва-едва уловила момент, когда дыхание Сонхва стало тяжелее и медленнее, его живот и бёдра напряглись, член окаменел и запульсировал у неё во рту… Всё закончилось в единый миг, когда потрясающе яркий оргазм накрыл Мадлен. Сонхва отстранился, освобождая её рот и позволяя ей громко-несдержанно простонать, а Юнхо свистяще выдохнув, резко вышел из неё, чертыхаясь и несколько раз сжав собственный член у основания, вновь наполняя и покидая её дрожащее слабеющее тело, чтобы продлить пик её удовольствия. Момент, когда Мадлен оказалась у Юнхо на бёдрах, она пропустила, воспринимая реальность несколько размыто: всё ещё возбуждённый Сонхва отошёл к тумбе, чтобы плеснуть себе глоток воды из графина, а она слилась в страстном танце с возобновившим толчки Юнхо. Они целовались и целовались, пока он под новонайденным углом поддавался тазом навстречу каждому её движению: Мадлен объезжала его, как норовистого жеребца, бёдрами крутила восьмёрки, срывая с губ несдержанные ругательства и хриплые стоны на грани рыка. Они сталкивались языками, теряя ухмылки в страстных мокрых поцелуях, Юнхо жадно сминал её ягодицы, наверняка намереваясь оставить ей пару "напоминаний" о хорошо-проведённом вечере, а Мадлен в отместку чуть надавливала ноготками на крепкие плечи… Жар в её промежности всё скапливался и скапливался, стекая в изнывающее лоно и в какую-то минуту обратился нестерпимым зудом. Мадлен не выдержала, отчаяннее насаживаясь на охнувшего от такого напора Юнхо, зажмурившегося в удовольствии, а затем резко замерла полувыкрикнув-полупризнавшись: — Я хочу вас… обоих. Юнхо застыл в мгновение ока нелепым изваянием, широко распахивая глаза, а в следующий миг крупно сглотнул, и в глазах его появилась редкая, но такая щемящая душу нежность. Он бросил короткий взгляд ей за спину. Сонхва нахмурился, уловив, как две пары возбуждённых глаз уставились на него, тут же обрубил идею на корню и смерил Юнхо предупреждающим взглядом. — Исключено. — отрезал он твёрдым непререкаемым голосом. — Первый анальный секс требует долгой подготовки, моральной и физич… — Это не первый! — поспешно перебила его Мадлен, отчаянно зажмурившись и покраснев, и, прежде, чем шок двоих мужчин помешал бы ей окончательно растерять храбрость, протараторив созналась: — Я хотела сказать… это не первый мой опыт… Я уже пробовала… — окончание фразы она уже почти полузадушенно выдохнула: — … с игрушками… я представляла вас… — Мадлен, чёрт! — она с вмиг запунцовевшими щеками ощутила, как всё ещё находящаяся внутри неё крупная плоть Юнхо содрогнулась, пока парень уткнулся лбом ей в плечо, хрипло простонав. — Так что мы можем… — запнувшись она всё же добавила, приняв решение идти до конца: — … мы можем продолжить втроём, Сонхва. Потому что я могу принять вас двоих. Мадлен обернулась к нему глядя слезящимися от возбуждения глазами. Юнхо, придерживавший её за талию тоже перевёл взгляд на хёна: теперь они вдвоём лишь глядели на него, ожидая решения. И дабы не оставить ему ни шанса… — Она хочет, хён, — в дело вступила мягкость в голосе Юнхо, которой он в обращении к кому бы-то ни было практически не пользовался. — Мы нужны ей. — Пожалуйста, Сонхва… — прошептала Мадлен, закусывая губу и качнула тазом, подливая масла в чан желания. Юнхо быстро сориентировался, включившись в её игру и двинув бёдрами ей навстречу томительно неспешно, чтобы продлить дрожь обнажённого сгорающего в страсти женского тела в своих руках. — Она просит, хён. — продолжил Юнхо змеем искусителем и позволяя себе на миг перевести одурманенный взгляд на лицо Мадлен. — Я вижу. — бархатистый всё же зарокотавший голос прервал их спектакль, вынуждая обоих участников возмутительной интриги, вновь шустро обернуться в сторону старшего в ожидании. Сонхва покачал головой, но всё же приблизился к ним двоим. — Хорошо. — он послал Мадлен мягкую полуулыбку, которую иные бы совсем не заметили, однако она, уже наученная ловить крохотные осколки истинных эмоций Сонхва, только приподнявшись коснулась подбородка мужчины, оставляя влажный благодарный поцелуй под нижней челюстью, как он любил. — Однако, — привлёк Сонхва сразу два заблестевших взгляда. — Если тебе будет больно или неприятно, или некомфортно, Мадлен, ты сразу же нам скажешь, и мы прекратим. — Хорошо, Сонхва. — она тут же кивнула, как послушная девочка. И пока Сонхва отошёл к тумбочке, чтобы достать всё необходимое им, Юнхо чуть наклонился к ней. — Мы не собираемся обижать тебя, Мадлен. — шепнул он ей на ушко с краткой усмешкой, оглаживая её талию и сжимая соблазнительные ягодицы. — Хён, как обычно, излишне драматизирует. Сонхва вернулся с флаконом лубриканта, и чёрные раскосые глаза его блестели от хищного интереса и желания: у Мадлен сердце зашлось в груди в лихорадочном темпе, когда он оказался за её спиной. Она ожидала этого, однако, когда горячая крепкая грудь прижалась к её лопаткам, она всё равно тихо простонала, пальцами сжимая крепкие плечи Юнхо и умоляюще поглядев на него. Глаза Юнхо в кошачьем сумасводящем прищуре посылали волны жара по её и так горящему телу, а лисья коварная ухмылка, появившаяся на всегда открытом по-детски добром лице, заставила пикантные искорки заплетаться в набирающем обороты танце внизу её живота. Мадлен вздохнула, не из страха, а из волнения и предвкушения, потянулась к губам Юнхо, обещавшим ей забвение: под ложечкой засосало, и она понимала, что ей нужно было отвлечься. Пальцы Сонхва, смазанные в лубриканте, мягко коснулись колечка сфинктера и погладили напряжённо-сжавшиеся мышцы. — Тебе нужно расслабиться, госпожа… — вибрирующий, неузнаваемо-низкий и глубокий голос вызвал внутри новый прилив истомы. Мадлен постаралась последовать совету, сосредоточившись на пальцах Юнхо, теперь заласкавших её грудь: он не переходил на клитор и промежность, чтобы не мешать действиям хёна, но делал всё, чтобы ей было комфортно. Сонхва протолкнул первый палец, добавляя больше лубриканта: Мадлен чуть поморщилась от непривычных ощущений. Боли из-за предыдущего опыта она не ощущала, но натяжение мышц из-за вторжения было. Юнхо заметил это и, всё-таки поймав взгляд Сонхва, с одобрения хёна, опустился на колени. Мадлен ахнула, выставив вперёд руки и попыталась было отстранить его, однако пухлые губы уже нашли её половые губы, втягивая кожицу внутрь: у Мадлен всё поплыло перед глазами на мгновения, когда Юнхо затеребил влажную дырочку, а после вертляво затанцевал вокруг клитора, стимулируя чувствительный комочек и вынуждая её бёдра неконтролируемо сжаться. И пока Сонхва отвоевывал место для второго и третьего пальцев, разрабатывая неподатливый проход для себя, Юнхо с упоением игрался язычком в её лоне… — Мадлен, я вхожу, — шепнули ей на ухо. Мадлен расслышала звук раскрываемой обёртки: Сонхва раскатал презерватив вдоль члена и приставил головку к её анусу. Медленно вошёл на треть и покинул её тело, потом на половину, и ещё раз, и ещё, и всё это… пока Юнхо продолжал ласкать её языком и постепенно подключая пальцы, которые массировали вход в её влагалище. Мадлен могла лишь тихо стонать от нежного, но неумолимого ритма, и стискивать пальцами крепкие плечи Юнхо, опираясь на них. Её рыжие распущенные волосы липли к мокрой от пота коже и слегка завивались, загадочно поблёскивая: они скрывали её горящие щёки, особенно когда она наклонила голову вниз. Мадлен поперхнулась вдохом, когда чёрные затуманенные чистой похотью глаза дерзко стрельнули горящим вызывающим взглядом ей в лицо: поколебавшись всего мгновение, Мадлен решительно развела бёдра шире, самостоятельно насаживаясь на язык одного мужчины, пока в ней уже находился член другого. Сонхва за её спиной что-то одобрительно хмыкнул, однако отреагировать ни один из них не успел: Юнхо отодвинулся от её промежности и меж кончиком его высунутого языка и её клитором протянулась тонкая призрачная ниточка смазки. Миг, — и она порвалась, исчезая… Сонхва скользнул в её тело на полную длину и Мадлен с опозданием простонала… поняв, что сумела наконец полностью его принять. Находясь погружённым в ней, Сонхва прижался прохладными губами к основанию её шеи, оставляя на коже призрак довольной похвальной ухмылки. Он медленно и плавно покинул её тело, и в тоже мгновение, поднявшийся Юнхо одним толчком вошёл в её влагалище: Мадлен ахнула и задрожала от смены наполненности и не менее приятных ощущений. Они плотнее окружили её и сменяя друг друга задвигались: едва один покидал её тело, как второй тут же погружался с другой стороны. Это было похоже на сумасшествие. Мадлен задыхалась между ними, терялась меж двух пар ласкающих её рук, двух пар влажных требовательных губ, плавилась, чувствуя сразу два горячих тела, зажимавших её между. Неожиданно хаотичные ласки прекратились: они оба замедлились, отбрасывая в сторону попытки поиграть или подлить ещё больше лавы желания. Пальцы Сонхва мягко погладили чувствительный комочек нервов, и Мадлен застонала от сильной пульсации, которая из её чресл метнулась в низ живота — ей было настолько хорошо, настолько приятно, что она терялась: пульсировали они в ней или же это она вокруг них? В едином наитивном ритме Сонхва и Юнхо впервые проникли в её тело синхронно, толкнувшись каждый по самое основание — миг, когда они оказались на диване, а она на их бёдрах стёрся из памяти... Мадлен ахнула, распахнутыми невидящими глазами уставившись в потолок: удовольствие было настолько осязаемым, настолько сильным, что её впервые охватила паника, что она не выдержит его. Чувствительная плоть сходила с ума импульсами желания и наслаждения, и Мадлен было до одури, до головокружения приятно. Она всхлипнула, попытавшись раздвинуть дрожащие бёдра сильнее, чтобы свести и без того плотный контакт к максимуму. — Я... Не могу..! Я... — она застонала и завсхлипывала, задохнувшись, когда раскалённо-горячие влажноватые пальцы Юнхо ловко кручёным движением сжали и огладили гиперчувствительные соски. — Мадлен... Всё будет хорошо... — хриплый голос Сонхва раздался словно из-за слоя плотной ваты; кровь шумела и билась в висках, когда прохладные губы прикоснулись к её пылающей мочке уха, неосознанно лаская и успокаивая. — Доверься нам... Бархатистый звенящий возбуждением голос Сонхва убеждал не хуже тёмных наполненных бездной страстного желания глаз Юнхо, который посмотрел на неё снизу-вверх горящим взором. И Мадлен доверилась, вновь застонав, когда их бёдра под ней зажили своей жизнью, точечно одновременно и прицельно двинувшись: два объёмных твёрдых члена заполнили её сразу с двух сторон, растягивая влажные упругие стенки и посылая мучительно-приятные вибрации по заведённому телу. Они напирали на узкую стенку, ощущая бездну дополнительного тёмно-порочного удовольствия от чувства их соседства. Плавный медленный темп-покачивание сменился на более быстрый, с глубокими проникновениями: их тела, скованные страстью и жаждой удовольствия, стремительно набирались жара. Влажная от испарины кожа скользила под пальцами. Мадлен запрокидывала голову, непрерывно стонала, успевая меж стонами лишь глотать изредка раскалённый воздух: её возносило на небеса, а она падала вниз, нанизываемая и растягиваемая, и ей чудилось словно небеса возносились в ней. Они перешли на какой-то сумасшедший темп, всё ускоряясь и ускоряясь: в её промежности всё хлюпало от количества смазки, пока два члена вколачивались в её жаждущее истекающее нутро с неприличными влажными звуками, а бёдра Сонхва и Юнхо ударялись о её тело… Чьи-то пальцы вновь нашли жемчужину клитора меж её створок, растирая чувствительный от ласк узелок, чьи-то руки стиснули грудь, сжимая соски: Мадлен закатила глаза, ощущая, что ещё чуть-чуть — и она взорвётся. Взорвётся в танце со звёздами, и пусть будет проклят далёкий космос, уже мерцавший под её веками — в тот миг она готова была умереть от наслаждения, если это значит, что она навеки сольётся с ними втроём… Мадлен запрокинула руку, вцепляясь пальцами в волосы на затылке Сонхва, а второй упёрлась в грудь Юнхо, и это стало крайней точкой для неё. Мощные толчки сердца под раскрытой ладонью, оглушающая пульсация сквозь чужую грудь к её позвоночнику и её собственный сгусток мышц, бьющийся в перекрестье рёбер — это стало кульминацией, когда ей почудилось, что они забились в унисон. Мадлен вскрикнула и содрогнулась: мышцы внутри неё начали хаотично сжиматься, пока тело ломало в оглушительно-сладкой волне взрывающегося в каждом уголке каждой клеточки оргазма. Сонхва и Юнхо ощутив её пик удовольствия кончили почти синхронно через миг после: Юнхо с рыком втиснулся в её влагалище по основание, склонив голову к плечу и вгрызшись в него несильным укусом. Сонхва повторил укус по другую сторону шеи, со стоном стиснув половинки её задницы. Некоторое время после этого они только тяжело дышали, находясь где-то в прострации — где-то далеко, даже не в квартире и не в этом мире. Как они приходили в себя, Мадлен помнила смутно: она чувствовала, как они плавно и очень осторожно покинули её тело, как кто-то — Юнхо или Сонхва — отнёс её на их общую кинг-сайз постель. Её деликатно обтёрли, укрыли простынёй, а позже с обеих сторон к её быстро-остывавшему телу прижались две горячие фигуры, не позволяя даже подумать о том, чтобы замёрзнуть. И вот, стоило Мадлен смежить веки, как она очутилась в прекрасном мире.***
Солнечный свет океаном лился с безоблачных лазурных небес, зелёные просторы холмов, покрытые высокими неведомыми деревьями — изумрудные пышные кроны на белоснежных изящных стволах чередовались с огромными малиновыми и оранжевыми грибами. Дорожки, посыпанные золотистым мягким песком, змеились множеством ручейков, сплетаясь в единую сеть и спускаясь с вершин холмов скрывались в рощах, выныривая на маленьких мощёных белыми камнями площадях, вкруг которых были выстроены небольшие скопления удивительных домов: деревянные резные проёмы с арками, колоннами, контрфорсами и изящными крошечными окнами, будто росли из стволов местных лесов. Свежий ветер доносил запахи множества цветов, сладость летней медовой росы и пение многочисленных диких птиц, пролетая мимо и играясь с её не подвязанными прядями волос. Мадлен обнаружила себя спешащей к монументальному светло-золотистому храму: мимо прохладного смешливого ручья, задорно журчащего и несущего свои воды куда-то вглубь неведомого таинственного мира. Она слышала тихий голос поющей женщины, подобный голосу ангела: невидимая певица звала её под купол храма — под его своды — манила её тайной, которую обещала раскрыть. Мадлен бежала навстречу, подбирая полы воздушной многослойной юбки — сверкающее платье на ней было произведением искусства столь тонкого, что оно казалось недоступным людям, как и браслеты с крохотными осколками драгоценных камней, оплетавшие её руки. Мадлен не видела себя в зеркало, однако ощущала на волосах диадему с тончайшей фатой из хрустальных нитей, чувствовала тяжесть неведомого овального кулона на груди и прохладу ожерелья на шее. Она бежала к храму, и никого не встречала на своём пути — лишь ветер шептал ей на ухо поспешить, подгоняя по пути вдоль опасной дороги на вершину холма. И когда Мадлен преодолела ступени у входа в храм, она, откуда-то ведая про тайный ход в залу, юркнула за маленькую дверцу и из лазурно-зелёного свежего мира разнотравья оказалась в тёмном узком проходе: однако чернота, ослепившая её, не напугала Мадлен — она вновь неизвестно откуда наизусть знала местные коридоры и уже через несколько минут выбежала в толпу храмовых служителей, всех обряженных в закрытые накидки. Те стояли, молча вскинув головы, покрытые капюшонами и смотрели ввысь; песня стихла, словно её и не было. И Мадлен тоже подняла голову, посмотреть куда были направлены их взгляды. Это было окно — огромное око, собранное из разноцветных небольших фрагментов, — сквозь которые единым потоком света смотрело солнце. Необъятный витраж, чьи края терялись во мраке под сводами собора, изображал чуткую и проникновенную картину: двое смеживших веки юношей — один, чей стан обёрнут в багряно-золочёном атласе, будто обнятый сотнями крошечных пламенных язычков, второй — чьи чёрные волосы бескрайним веером рассыпались по его плечам и скрывали фигуру, раздрабливаясь на осколки — изумрудные, лазуритовые, сапфировые, тёмно-оливковые, бледно-хризопразовые... У одного лицо ясное, будто солнца в ладони зачерпнули, у второго лик точно фарфоровый полумесяц, посеребрённый и будто не живой вовсе... Меж двумя диаметрально разными юношами дремала вся разодетая в лиловые сиренево-нежные сумерки дева — невинное безмятежное лицо, волны пышных волос: её ресницы и губы казались даже подрагивали от потоков ослепительного света. Мадлен смотрела завороженно, будто околдованная: многоцветные блики, яркими пятнами скользили по её лицу, не пачкая, но раскрашивая и подсвечивая кожу — рисуя. Быть может свет — и есть душа, ведь, как человек может иначе её ощутить, если не в нём? Стоя под витражом в соборе, Мадлен ощущала себя пустой куклой — тусклым телом, на котором сейчас на миг проступила душа: вот спрячется солнце за тучи, скроется, и нет её вовсе... Только пустая бездумная оболочка, влачащая бренное однообразное существование изо дня в день год за годом, истлевая всё больше и больше, пока вконец не рассыплется в ничто... В абсолютную пустоту. А свет рождался из этой пустоты. Поразительно было стоять там и смотреть на свет — такой одинаковый, но вмиг становящийся иным, стоило ему пройти сквозь осколок стекла, такой пустой — не сделанный ни из металла, ни из камня, ни из кислоты — явленный из ничего и в то же время имеющий вес и направление. Мадлен думала об этом: о том, что свет — проводник для человека. Что не все органы чувств равноценны. Лишить человека света — и он уже не будет знать о внешнем мире ничего: можно ли пощупать гору? услышать горизонт? узнать красоту цветущего сада по единственному листику? Нет. Свет не просто дарил жизнь и раскрашивал окружающий мир. Свет в каком-то из сакральных смыслов в голове Мадлен, стоявшей и слезящимися глазами смотрящей на витраж в соборе, и был этим миром. Этом было так красиво и ощущалось как реальность — Мадлен даже могла почувствовать солнечное тепло на коже или едва заметный запах ладана, витавший вокруг. Она стояла там, в разноцветных танцующих лучах света, будто пронизанная самим ясным потоком, — крошечная как песчинка, но в тоже время великая. Мадлен смутно помнила, что дальше произошло: отчётливо она видела, как цельный витраж разбился на крошечные цветные стёклышки, уничтожая безмятежную картину и поселяя в душе тревогу. Сверкающий водопад, как в замедленной съёмке, обрушился вниз, и Мадлен по привычке зажмурилась, прикрывая лицо руками: где-то глубоко внутри она сознавала, что была во сне, но не могла противиться своему телу — инстинкт избежать боли всегда сильнее разума… Дальше она открыла глаза и увидела его перед собой — фрагмент витража, часть картины: в ней сохранились лишь спящие лица двух юношей и девушки. Осколок был достаточно крупный, около сорока сантиметров в длину и почти столько же в высоту. Мадлен не помнила, как этот фрагмент витража оказался у неё в руках, как оказался в сумке, неведомо как материализовавшейся у неё на плече. Она помнила лишь жутковатые чёрно-лиловые тени в балахонах и масках, и серые руки этих существ, тянущиеся к ней, и то, что ей нужно было бежать. И Мадлен снилось, что она бежала прочь от храма, вниз, по узкой дорожке-колее, змеевинкой обхватывавшей крупную фигуру холма: её ноги спотыкались о мелкие камни, поскальзываясь на влажных ошмётках мха, она могла упасть с огромной высоты в любой миг, но каждый раз встречный ветер, стремящийся противоборственно ей наверх, спасал её из лап рвущейся за нею бездны. Она пересекла верёвочный мост и, даже не оборачиваясь, отчётливо осознала — тот разрушился за её спиной. Устремившись сквозь лесную чащу, она не почувствовала ни усталости, ни боли от царапин, которые должны были оставить хлеставшие её по голеням, по плечам, по бёдрам и рукам, ветви. Она бежала не разбирая дороги — прочь-прочь от храма, от высокого холма, в безымянную долину, навстречу неведомо чему… Когда чаща леса наконец расступилась перед нею, выпуская из плена деревьев на травянистый небольшой лужок, Мадлен замедлила шаг, на гудящих ногах добредая до железнодорожных путей — рельсы были спрятаны чуть дальше, а возле них шла небольшая тропка, ведущая к миниатюрной станции с навесом и двумя одинокими лавочками. Мадлен полной грудью вдохнула пестрящий запахами цветов тяжёлый воздух разнотравья и побрела к пустующему перрону, придерживая сумку: от её восхитительного тонкого наряда из ткани, подобной крыльям фейри, остались лишь изорванные лохмотья, однако Мадлен даже сквозь хрупкую призму сна ощущала сколь неважен и зыбок был её образ внутри этого мира предрассветных теней и последнего вздоха ночи, и потому ничего не стала делать, дабы хоть немного улучшить состояние её одежд. Единственное, что странным неведомым образом имело значение — это осколок витража в водной подушке в суме, чья лямка была перекинута через плечико Мадлен. Взойдя на перрон, Мадлен доковыляла до ближайшей к ней лавочки и, опустившись на неё, запрокинув голову и смежив веки, устало выдохнула. Внезапно прозвучавший рядом старческий голос разрушил мирную идиллию, вынуждая резко раскрыть глаза и обратить свой взор на неприметного старичка с тростью — Мадлен могла поклясться, что ещё мгновение назад на станции она была одна. — Вы вовремя. — Для чего? — не поняла Мадлен. — Чтобы успеть к Меморарию. — последовал размытый ответ. Спросить кто такой загадочный "Меморарий" она не успела — раздался долгий гудок приближающегося локомотива. Без стука колёс поезд приближался, и Мадлен, вначале не ожидавшая ничего особенного, невольно выпрямилась… в шоке запрокидывая голову, когда в лазурной вышине над холмом неподалёку показалось гигантское призрачное дерево, подобное баобабу: своей кроной синеватый мираж подпирал доселе безоблачные небеса. — Вы видите его?! — поражённо вопросила Мадлен, оборачиваясь к старичку. — Огромное дерево!.. Вы тоже видите его?!! Старичок невозмутимо хмыкнул себе в усы, тоже не сводя взгляда с миража древа на фоне неба. — Порой посылке требуются годы, чтобы быть доставленной ровно в срок и многое успевает произойти… — донеслось до неё тихое бормотание, которое она списала на галлюцинацию. Поезд приближался тем временем, и наконец, Мадлен сумела увидеть, как из темноты прохода-тоннеля, укрытого лианами и небольшими кустарниками остролиста, чьи побеги пробивались в каменной уничтоженной безжалостным временем кладке, показался локомотив, будто сошедший со страниц какого-нибудь атласа про выдуманные стим-панковские машины. Латунные трубы и шестерни обнажённого механизма, приведённого в ход изобретения неизвестного гения, быстро двигались ей навстречу. Что было поразительно — Мадлен по-прежнему слышала шелест деревьев и щебетание птиц неподалёку, но не было стука колёс. — А вот и он. — произнёс дедушка сбоку от неё, как ни в чём не бывало. Поезд замедлял свой ход, явно тормозя у платформы. Мимо завороженной Мадлен проехал совсем небольшой первый вагон*, а за ним смешной гусеничкой потянулись смешные тыковки-камеры на высоких металлических подставках: когда состав замедлился, ей выпал шанс подробнее рассмотреть их. То, что казалось вагончиками, на деле было капсулами хранения, походившими на шарообразные контейнеры из напоминавшего латунь металла с тёплым рыжеватым блеском и окошками-иллюминаторами, позволявшими заглянуть внутрь. Вблизи никакого дерева-призрака не наблюдалось. Поезд остановился, и прямо перед Мадлен с филигранной точность оказалась пустующая загадочно мерцавшая капсула. Мадлен помялась немного, но всё же робко протянула руку к позолоченной рамке стеклянного "иллюминатора", чтобы открыть окошко капсулы. Взглянув на бархатистую подушку, Мадлен нерешительно потянулась к сумке, болтавшейся у её бедра: она извлекла осколок витража изнутри и замерла ненадолго, последний раз им любуясь. Она всё ещё не знала, почему, но знала, что фрагмент очень ценный. Наконец, сморгнув неведомо откуда-появившиеся слёзы, она вытянула руки, укладывая витраж на красную ткань. Мазнув по алому бархату кончиками пальцев, Мадлен сглотнула и медленно потянулась к дверце "иллюминатора", чтобы закрыть капсулу. Стоило замочку на рамке щёлкнуть, как поезд тут же выпустил большую белую струю стремительно развеявшегося пара в воздух, и состав неспешно-чинно тронулся с места. Мадлен молча провожала уходящий всё дальше локомотив долгим взглядом, с удивлением замечая, что как только последний вагончик и сам хвостик поезда скрылись в тумане, как в небе вновь появился размытый силуэт синеватого баобаба. Это вызвало улыбку на её лице и внезапный интерес. — Извините, а вы случайно не знаете, когда поставка будет доставлена? — спросила Мадлен обернувшись… да так и застыла на месте. На платформе она была в одиночестве. А потом Мадлен проснулась, тут же позабыв про чудесный удивительный сон из-за их утренних шалостей…***
После того, как они по очереди сходили в душ, все трое направились в просторную светлую кухню-гостиную, в этот поздне-утренний час залитую ярким солнечным светом. Сонхва принялся за завтрак, разлив по чашкам предварительно терпкий зелёный чай: Юнхо и Мадлен рядочком уселись за стол, потягивая горячий листовой отвар и наблюдая за поваром, нацепившим фартук с милыми дракончиками. Сонхва взялся за нехитрый омлет, решив добавить в него всего понемногу из того, что осталось с их скромного сытного ужина: рис с карри, несколько слайсов бекона, нарезанную зелень в виде укропа, петрушки и молодого зелёного лучка, добавил спаржевой фасоли, предварительно её нарезав, и, высыпав по частям весь гарнир на скороду, принялся обжаривать. Занявшись разбиванием перепелиных яиц и взбалтыванием их, Сонхва отстранённо спросил, будто интересуясь погодой: — Мадлен, — она мгновенно перевела на него вопросительный взгляд и тут же поперхнулась чаем. — Ты когда-нибудь подумывала о замужестве? — Сто баллов за деликатность, но вопрос стоящий. — прокомментировал Юнхо, иронично усмехнувшись. Подняв голову и заметив шокированное выражение лица Мадлен, Сонхва торопливо исправился. — Я не предлагаю тебе выйти замуж за кого-то из нас. — он смерил утвердительным успокаивающим взором её, выдыхающую от облегчения и тут же заставляя её вновь закашляться от смущения: — Я и Юнхо, мы имеем ввиду, что ты можешь выйти за нас обоих — в мире пусть и мало стран, фиксирующих подобные браки, однако... — подытоживая продолжил было он, как Мадлен поспешно вскочив и зажмурившись выкрикнула: — Нет! В кухне ненадолго повисло молчание, нарушаемое лишь прерывистым тяжёлым дыханием Мадлен, которое та силилась успокоить. Юнхо и Сонхва терпеливо наблюдали за ней и не вмешивались. Мадлен вновь села на место и, сжав футболку на груди, подняла на парней виноватый взгляд. — Ты не хочешь? — Сонхва мягко полувопросил-полупостановил, желая самим тоном показать, что он они не давят на неё и всё в порядке. — Мы не станем тебя заставлять. — подал голос Юнхо, доверительно заглядывая в глаза. — Это было предложение — так что просто откажись если не хочешь. — тут же утвердил он, прихлёбывая из чашки. — И ты можешь не говорить почему — мы в любом случае будем рядом и будем защищать тебя от того выродка любыми способами. — он прищурился и очень злобно ухмыльнулся, очевидно представляя себе не меньше чем кровавую расправу над обидчиком Мадлен. Мадлен слегка взволнованно оглядела его лицо и уже прижала было руку к груди, чтобы с беспокойством отговорить Юнхо от его затеи, как Сонхва поспешил её успокоить: — Юнхо хотел сказать "любыми легальными способами", госпожа. — Сонхва как обычно выравнивал гармонию между ними, распуская волны спокойствия и уверенности. — Мы оба неравнодушны... — снова аккуратно подбирая слова, он вдруг запнулся, опустив на миг взгляд, а потом сделал то, что бывало чрезвычайно редко — признался открыто и прямо, не выбирая обтекаемых щадящих формулировок. — Мы любим тебя, если быть откровенным. — взгляд глаза в глаза, уверенный, непоколебимый, и у Мадлен в горле пересохло от силы и глубины чувств, что позволил себе выразить этот вечно-сдержанный и осторожный мужчина. — Так что твои безопасность и комфорт для нас первостепенны. Мадлен вздохнула, щёки её запунцовели, а зелёные глаза, из-за отразившихся в них осколков солнечного света, заблестели ещё ярче, вспыхнув зеленью ранней весны. — Дело не в том, что не хочу... — смущённо пробормотала она. — Тебе не нужно себя принуждать. — Сонхва отвернулся к плите, разливая омлет по сковороде и начиная перемешивать его с гарниром. — Я не принуждаю. — поспешно высказалась Мадлен, вдруг решительно поднимая взгляд на немного растерянного Юнхо и недоумённо обернувшегося Сонхва. — Мне... — под двумя внимательными взглядами она всё же стушевалась, понимая, что делать признание вот так открыто и честно, ей очень неловко, но продолжила: — … тоже вы оба очень нравитесь. Нравитесь настолько, что я не смогла бы между вами двумя выбрать, даже если бы попросили. Я люблю тебя, Сонхва, и люблю тебя, Юнни. — она посмотрела на одного и второго мужчину, которые единовременно задержали дыхание, чтобы после этого на их лицах появились улыбки счастья и облегчения. — Такими, какие вы есть. — Тогда почему "нет"? — Юнхо тут же нахмурился, посмотрев на неё с подозревающим прищуром. — Ну... — Мадлен опустила взгляд в чашку, в волнении взбалтывая остатки чая на дне. — Просто это странно... Что подумают окружающие? — робко спросила она, поднимая взор на Юнхо. — Ой, да хер с ними! — тут же взорвался он. — Как осуждать и сплетничать — так это первым делом! — Юнхо сделал вид, что игнорирует неодобрительный взгляд Сонхва, разделявшего омлет на порции в три тарелки. — Забей на этих крыс, пусть устраивают возню в своих норах, а если попытаются тебе что-то... — под совсем колючим предупреждающим взглядом хёна, он всё же повёл плечами и выбрал более цензурный вариант окончания фразы. — … не то ляпнуть — я их рожами асфальт за домом протру. Сонхва возвёл глаза к потолку вздыхая, но в итоге ничего не сказал, взяв обе тарелки с омлетом в руки и перенёс их на стол. Мадлен улыбнулась им обоим, показывая, что теперь она в порядке. — Я обдумаю ваше… ваши предложения, — он смутилась, но глаза её сияли, когда она быстро пробормотала это и выскочила из-за стола за приборами. — Однако сейчас я просто… хочу, чтобы мы жили вместе. Взяв с сушилки их керамические хаси, Мадлен подхватила тарелку с горячим тостами-треугольничками и принесла их, пока Сонхва сервировал стол, выставляя из холодильника мисочку с томатным соусом, отдельно-сложенный в округлую глубокую чашку, нарезанный, маринованный имбирь, пиалу со сливочным соусом, а также относил последнюю тарелку с омлетом для себя. Они вместе уселись за стол и, пожелав друг другу приятного аппетита, принялись за вкуснейший завтрак. Похрустывая тостами и наслаждаясь кусочками поджаристого бекона с нежным взбитым омлетом, они периодически начинали беседу, обсуждая бытовые мелочи и как проведут выходные, перемежая пылкие разговоры и смешки с уютной тишиной, в которой все трое принимались активнее за трапезу. Чайник снова вскипел, оповещая об этом коротким мелодичным перезвоном: Сонхва встал, заваривая на этот раз чёрный ароматный чай с бергамотом и лепестками василька. Мадлен попросила его добавить высушенную цедру лимона, и по кухне расплылся горячий разнообразный аромат, тонко-заигравший с обонянием. Юнхо усадил девушку обратно, заверив, что посуду вымоет сам: он действительно шустро управился, пока Мадлен убирала плошки с остатками соусов и имбиря обратно в холодильник. После они сели пить чай с нехитрым десертом — Сонхва купил недавно коробку очень вкусного рахат-лукума с разными орехами. Плавно зашёл разговор о том, чтобы ненадолго покинуть страну: Мадлен всё-таки согласилась уехать в оплачиваемый отпуск и даже смирилась с тем, что работать она теперь будет у Сонхва в фирме. Горячий чай, двое любимых мужчин и солнечная погода разморили её, и она, окончательно умиротворённая, слушала варианты стран, куда можно съездить. Сонхва закономерно предлагал штаты, подразумевая, что солнечная погода и морское побережье лечат любые тревоги, а интересные яркие на достопримечательности города южной части континента будут развлекать их остальное время. Юнхо склонялся не то к Индии, не к Кубе — ему хотелось "экзотики и приключений". Однако, когда они вдвоём с Сонхва так и не сумели договориться, Юнхо тыкнул в первую вспомнившуюся ему страну "с высокими горами и водопадами". — Поедем в эту... как её? — он нахмурился и тут же закончил: — В Швецию. — В Швейцарию. — одновременно прозвучало со стороны Мадлен и Сонхва. Юнхо закатив глаза, коротко простонал, вкладывая в этот жест как можно больше драматизма. — Один хер. — коротко заявил он после. Мадлен улыбнулась ему, смеживая веки и мягко укладывая голову на его крепкое плечо, которое Юнхо тут же постарался приопустить, чтобы ей было комфортно. Сонхва очередной раз неодобрительно покачал головой на несдержанность лучшего друга, однако видя их по-солнечному летнюю ласковую идиллию, промолчал. В конце концов эти спокойствие, тишина и уверенность в завтрашнем дне, пока каждому из них троих в их прочном союзе было комфортно и уютно, были важнее всего.