Подозрения и оправдания

Костя лукавит, когда на камеру, перед аудиторией огромной, говорит, слова чётко выговаривая, что видит в Диме себя. Честно, руку на грудь кладёт — не себе причём, Диме, — и говорит, что соврал там, в студии. Ну слишком неживой взгляд был у мальчишки. Стеклянный. Костя не спрашивает про причины, не спрашивает, что Дима чувствовал там, на том испытании, после которого вернулся разломанным на части — что даже таблетки его белые, маленькие, что со стороны можно и за витаминки принять, не помогаю, — но видит, что об этом Матвеев и не станет говорить. С ним. Возможно стал бы, не будь Гецати тогда, сколько уже там лет назад, настолько предвзятым, не переломай он веру мальчишечью в себя изначально. Но сейчас реальность такова, что они с Шепсом на улице курили и говорили об этом и Дима выглядел хуже гораздо, чем в те моменты, когда он отпиздить его хотел, когда от земли оторвал и замахнулся. Но и думать об этом Костя не может перестать. Олега там не было, но с ним поделились как минимум двое, значит он в курсе более-менее, значит нашёл слова, от которых Дима затягивал третью и докуривал до фильтра, когда на тонких сигаретах — и странно ведь, что не ржал никто над ним, не обзывал девчонкой, — уже кровь показалась. Стоп. Кровь? Костя глаза трёт, смотрит внимательнее, но тут к компании Александр присоединяется, говорит что-то быстрое и Дима окурок выбрасывает, а языком по губам бледным ведёт и Костя видит, даже со своего места, на приличном расстоянии, кровь слизывает. Значит просто губа треснула. А он напридумывал придурок. И смеётся сам над собой — разве у Матвеева могут быть реальные проблемы? Но были же попытки суицида. Мысли лихорадочные голову долбят ещё несколько дней после. Он дал Дима нехилый такой аванс в виде первой десяточки от себя на проекте. Он просто хотел поддержать, что ли? Порыв тогда был такой, вот он и поставил и сказал тогда много лишнего. А сейчас в глаза напротив заглядывает. И Дима смотрит прямо, открыто, устало так, едва веки приоткрыв. — Что ты принимаешь? — у Кости все вопросы подобны обвинениям, а слова ранят больнее тысячи ножей, которые воткнула ему в спину бывшая жена, когда они развелись. Небезосновательно, знает Костя, но всё равно обидно. До жути и так, ну, по-детски знаете. От этого, он наверное, и цепляет Диму в сущности. — Антидепрессанты. Матвееву ответить не в лом, он достаёт смятый рецепт из внутреннего кармана, вместе с ним баночку, на половину пустую уже и Костя цепляется в них, читает и хмурится. Спросить хочется ещё о многом, но Дима качает головой, опережает. — Попыток больше не было. Но есть кое-что, отчего я вернулся к ним. — Рецепт свежий. — Я не хочу проблем, Константин. Ни с законом, ни со здоровьем. Я, знаешь ли, вырос из того возраста, когда проблемы свои решить не мог. Сейчас страюсь. — Тебя били? — Костя тему переводит внезапно и Дима даже на месте застывает, глаза его в одну точку устремляются, прежде чем голова сама собой дёргается. Положительно. И сердце Кости обрывается, в пятки уходит, или как там говорится красиво. В общем руки он от Димы убирает довольно быстро и тот поправляет свою одежду. Его это не волнует как будто больше ни капли, он на другое внимание обращает, на зеркало рукой машет, до сознания целовека перед собой пытается достучаться, пока разумом его опять бесы не завладели. — Защиту на себя поставь. Или обратись к тому, кому доверишь это. Тебя же изнутри сжирают, давно уже. — Ты видишь их? — Сейчас нет, но видел тогда. Знаешь, когда мы курили с тобой, и ты избить меня хотел. Тогда вот. И разговор в тупик заходит, молчание затягивается, разливается, как будто чай в кружки, и остывает со временем. Дима закрывает глаза, Костя просто смотрит в стол и не моргает. Осознать никак не может. Ни принять, ни опровергнуть не может, чувствует себя глупо, как будто его носом в свои же ошибки ткнули. И это до боли неприятно ранит, наносит порезы ножевые в самое сердце. Костя как будто кровью истекает, умирает на глазах Димы, пока тот вдруг не поднимается. — Извини, я задержался. — Да. Вызови такси что ли. Костя отмирает, встаёт, пальцы сжимает на запястье, пока Дима долго смотрит в глаза и чуть кивает. Контакт, кажется налаживается, строится и мосты позади горят адским пламенем. Они вдвоём на прощание говорят несколько слов и расходятся, уверенные, что это конец. То ли их вражды глупой, безосновательной. То ли начало совсем чего-то нового, что логике никакой не поддаётся.