Ночь выдалась оглушительно тихой. Даже стук собственного сердца казался слишком громким. Умоляло оставить всё в прошлом. Только прошлое никак не хотело оставлять его.
На другом боку сон так же не шёл. Через открытую дверь виднелся общий балкон с видом на море, которое отражало звезды. Среди тысячи небесных светил Байбл чувствовал себя малюсенькой песчинкой. Такой, что лучше затеряться где-то среди всех и сохранить своё внутреннее спокойствие, потому что так будет лучше. Не только ему, но и окружающим.
Глядя на волны, которые разбивались о берег недалеко от дома, Байбл вспомнил вечернюю молитву. Как он иссохшими губами, сидя на коленях перед иконой у кровати, просил простить за ссору с отцом. А душа ныла от обиды. Так сильно, что Христос бы, услышав его, непременно разозлился.
Как можно держать обиду на отца своего? На человека, подарившего жизнь, дом и хлеб с водой? Если бы не отец, Байбл бы не знал кому излагать свои переживания. Не открыл свой светлый путь.
Мимо его комнаты промелькнула фигура в рясе. Отец куда-то вышел, а Байбл спустил ноги на пол и неожиданно для себя потревожил сон лежащего там кота.
— Прости, Грей. — Парень длинными пальцами прошёлся по серой шерсти и встал с кровати, поправляя на себе безразмерную майку.
Нагнал отца только на лестнице, когда тот выходил на улицу. Свежесть ночи тут же омыла лицо, а ветер растрепал отросшие волосы в стороны. Прямо на бегу он нырнул в свои сланцы, чтобы не дать отцу уйти с поля зрения.
— Папа? — Байбл окликнул его, когда тот направлялся к пристани, куда каждый день прибывали верующие.
— Байбл, почему ты не спишь? — В голосе забота, а не холодная строгость.
Отец никогда не держал обид, за что парню всегда становилось стыдно. Иногда он даже думал, что не имеет права повышать голос и спорить.
Всё-таки в православном храме учили смирению, а оно должно идти об руку с послушанием. Байбл, по природе всегда спокойный и нелюдимый, удачно с этим справлялся, но иногда переходил черту.
Всё из-за маленького ребёнка, который сидел внутри и обижался на весь мир.
— Не спится. Куда ты идешь?
В своей чёрной рясе он практически сливался с темнотой, и лишь его поседевшая борода выделялась облаком. Слабый свет от дома позволил разглядеть лицо: на губах лёгкая улыбка, а в уголках глаз европейского разреза глубокие морщины. Почему-то хотелось обнять его и плакать, ещё раз умоляя о прощении. Тогда отец бы сказал лишь одну вещь: «Бог простит» и Байбл бы выдохнул с облегчением.
— Дядюшка Хон приезжает на исповедь. Целый день был сегодня занят, не успел на вечернюю службу.
— Можно с тобой?
Байбл любил разговорить с дядюшкой Хоном. Не раз тот заезжал с гостинцами из Краби и рассказами о туристах, которых успел повидать.
Однажды тот уезжал в Бангкок на несколько дней и после по приезде привёз ему статуэтку храма Ват Арун, который так сильно любила мама. Только вот побывать там в осознанном возрасте так и не удалось.
Теперь этот сувенир стоял на столе в комнате, а Байбл представлял, как крохотная фигурка мамы заходит туда и перед тем, как исчезнуть в дверях, оборачивается и улыбается ему.
А потом уходит навсегда.
Отец лишь кивнул на вопрос сына, и они вместе побрели к пристани. Шум волн становился всё ближе, а узкая дорожка посреди тропического леса вела к пляжу. Без единой души он казался ещё более умиротворенным, чем днём. И бесконечно одиноким.
Байбл любил делить одиночество вместе с пляжем. Море понимало его и успокаивало, а парень позволял этому месту жить в сердце.
К пристани причалил паром, а дядя Хон уже крепил трос. Увидев на пляже две фигуры, он махнул рукой в их сторону, а сам позвал кого-то с парома.
Байбл не ожидал, что дядя Хон привезёт ещё кого-то, да и отец об этом не говорил.
Вскоре на пристани появился молодой мужчина, примерно его возраста. Они шли вместе с дядей Хоном им с отцом навстречу и полы белой рубашки незнакомца трепал ветер, оголяя худощавый, но хорошо натренированный живот. Чёлка скрывала его лицо, когда они подошли поближе, но Байбл заметил свежие раны и неумело скрытый за слоем тонального крема фингал под глазом.
Видимо, он так долго смотрел, от чего парень криво ухмыльнулся и сам оценил его взглядом с головы до ног. Будто специально подольше задержавшись на черной майке, вырезы рукавов у которой открывали рёбра. Под таким взглядом сделалось некомфортно и Байбл отвёл взгляд, сосредоточившись на приветствии дядюшки Хона.
— Я так рад, что вы смогли меня принять, отец Даниэль. — Дядя широко улыбнулся и посмотрел на Байбла, который мялся рядом с отцом и старался всячески не обращать внимания на неожиданного гостя острова. — Это Билд. Извините, что не предупредил вас о его прибытии, но в последний момент я нашёл его одного на пристани. Он готов работать здесь волонтёром. Вам как раз же нужны работники.
Отец недоверчиво посмотрел на Билда, который постарался мягко улыбнуться, но почему-то в этом движении уголками губ было лишь желание понравиться. Будто бы он боялся, что сейчас его отсюда вышвырнут.
— Готов выполнять любую работу, за крышу над головой и миску пад-тай. — Теперь его улыбка приобрела более естественный вид, словно парень сам же оценил свой юмор.
— Как так вышло, что у тебя нет дома? Надеюсь, ты не привёл за собой грозовую тучу. — Вид у отца был строгий. Он явно напрягся, когда сам заметил потрепанное состояние незнакомца.
— Коллекторы. Вы же знаете, как это бывает, — пожал плечами Билд, а Байбл всё же решился снова посмотреть на него.
За распахнутой рубашкой скрывалось несколько гематом, руки тоже пострадали и все пестрели от ссадин и засохших ран. Правый уголок губ покраснел, но совсем не портил общее впечатление от лица: с правильными линиями аккуратного носа и ровных бровей даже все царапины и фингал не отвлекали от самого важного.
Глаза.
Билд улыбался, но во взгляде читался немой крик о помощи. Но стоило парню перевести взгляд на Байбла, как глаза начинали усмехаться и изучать его.
— У меня много волонтёров здесь, потерявших свой дом, — задумчиво произнёс отец, но не переставал разглядывать незнакомца. Взглядом зацепился за серьги в виде крохотных алмазиков. Вздохнул. — Как ты относишься к православной вере?
— Я уважаю любую веру, — серьёзно ответил Билд, даже не думая перекраивать тему разговора в анекдот. — Сам я не то, чтобы сильно верующий буддист, но не редко посещаю храмы и молюсь.
— Замечательно. У нас достаточно работы для тебя. — Лицо отца просветлело. Байбл знал, что достаточно ему услышать об уважении, то он впускал волонтёров в храм. — Меня зовут отец Даниэль, я священник в Храме. — Он перевёл взгляд на Байбла, который чувствовал себя некомфортно в компании незнакомца. К тому же, такого беззастенчивого. — Это мой сын Байбл и он проводит тебя в комнату, которую мы выделим тебе для жилья.
— Спасибо, Кхун. — Билд сложил ладони в благодарственном жесте «вай», на что отец снисходительно улыбнулся.
— Зови меня просто отец Даниэль.
Многие приезжие обращались к отцу с тайскими приветствиями и будучи русским, он ни разу не обижался, хотя настоятельно просил называть себя «отцом» в храме. Православная церковь и так была диковинка для всего Пхукета, а русский священник, живущий здесь на постоянной основе, всегда притягивал интерес. Туристы из России особенно часто бывали здесь, так как процент православия на тайское население был мизерным. Около пяти тысяч человек на семьдесят с лишним тысяч тайцев.
«Мы не одиноки в нашей вере» — повторял всё время отец, хотя Байбл не стремился искать себе союзников. Для него достаточно говорить с Христом через молитвы независимо от того, находится он наедине с собой или среди прихожан.
— Пусть займёт комнату на первом этаже, рядом с недавно прибывшими волонтёрами. И проследи, пожалуйста, чтобы Билду было комфортно. — Байбл лишь кивнул на слова отца, а их новый работник благодарно улыбнулся. — А пока мы с дядей Хоном пойдём на полунощницу.
Путь до дома им предстоял по той же самой дорожке, только отец и дядюшка свернули в другую сторону, а Байблу с Билдом предстояло продолжить идти вперёд.
Всё это время их полуночный гость шёл чуть позади, разглядывая красоты тропического леса, раскинувшегося по сторонам. Любой шорох и звук животного привлекал внимание новоприбывшего, от чего тот останавливался и прислушивался. Иногда даже что-то бормотал, как будто бы верил в духов леса.
Байблу лишь оставалось смиренно ждать, пока они смогут продолжить путь. И наконец-то на целую ночь избавиться от тягучей тишины, нарастающей между ними.
— Твой отец русский? — Как бы невзначай спросил Билд, когда они подошли к дому.
— Да, но долгое время жил в Америке.
На такие вопросы приходилось отвечать постоянно, и беда крылась в том, что обычно этим не заканчивалось. Многим становилось интересно о корнях отца, как он нашёл веру, как стал священником и почему решил проповедовать православие именно в Тайланде. И заключалась эта гора вопросов, стандартным: «А почему ты не буддист?».
Потому что Будда со мной не говорит.
Так бы он ответил, если бы не был тактичным и внимательным к чужим чувствам человеком.
Но ни одного подобного набившего оскомину вопроса, Байбл так и не услышал от Биу. От сердца сразу отлегло.
— Он у тебя клёвый, — протянул Билд, как-то по-особенному растягивая букву «ё».
От такого «комплимента» Байбл чуть ли не прыснул со смеху, но вовремя удержался, поэтому на лице застыла кривая улыбка. Парень улыбался вместе с ним, явно довольный произведённым впечатлением.
Уж умеет разрядить обстановку.
— Как-как, но так его ещё никто не называл.
— Не каждый захочет посреди ночи приютить побитого жизнью человека, — пожал плечами Билд, указывая широким взмахом рук на своё внешнее состояние. — Тем более такого.
Какого? Невероятно раскрепощенного?
Так и хотелось об этом спросить, но Байбл промолчал. Совсем не в его интересах сближаться с людьми. К тому же с простыми волонтёрами, приехавшими на остров. Лишняя трата слова «дружба» и разорванная впоследствии душа.
— Уж не разочаруй его. — Байбл криво улыбнулся и почувствовал, как трясутся пальцы.
Главный страх был озвучен. И при всём при этом, он продолжал думать только о хороших чертах своего родителя.
У отца слишком большое сердце для того, чтобы не приютить нуждающихся. Особенно, когда перед ним стоял парень, практически ровесник сыну, весь побитый и уставший, он не смог отказать. Даже если бы очень хотел. Будто бы чувствовал свою вину перед Байблом.
За смерть мамы.
* * *
Пот струился по лицу под ритмичные вдохи и выдохи.
Касание правой ногой песка.
Выдох. Перемещение на левую ногу.
Вдох. Снова правая нога.
Выдох. Левая.
Вдох.
Бегать по утрам, когда небо ещё не озарили первые солнечные лучи, являлось повседневным занятием Байбла. Именно за час до начала богослужения, он просыпался и наматывал круги по пляжу. Затем возвращался, принимал душ, облачался в стихарь и помогал отцу при открытии храма.
Будучи диаконом на Байбла возлагалось немало обязанностей. Таких, как следить за порядком в храме, помогать во время службы: держать священные книги, специальные подсвечники и в целом следить за поведением посещающих церковь. Поэтому пробежки по утрам бодрили и очищали его разум от ненужных мыслей.
Рассвет только-только занимался на небе малиновыми красками. Как закат, но только наоборот. Это явление очень завораживало Байбла. Напоминало, что всё возвращается из уже пережитого мгновения. Как из тьмы рождается свет. Из смерти — жизнь и наоборот.
Всё закономерно.
И иногда знание этого убивает.
Боль в мышцах умоляла о передышке, но Вичапас лишь ускорился, полностью погружаясь в музыку и в существующий момент. Мелодия заставляла жить. Дышать полной грудью и убеждаться, что всё не так плохо.
Даже если и существовали вещи, способные расстроить или разозлить Байбла, всё равно он возвращался к единению с собой. Открывал своё сердце, через которое с ним говорил Бог. И это лечило.
«Singing, Oh Lord keep me in the moment
Help me live with my eyes wide open
Cause I don't wanna miss what You have for me»
Джереми Кэмп будто бы знал его душевное состояние, раз зазвучала эта песня. Как раз под конец пробежки, когда Байбл, тяжело дыша, стоял напротив воды, ласкающей берег и наблюдал рассвет. Темнота окончательно раскололась окном света и казалось бы, сами ангелы прорубили дорогу на землю. Дарили свою благодать, от чего кожа на затылке покрывалась мурашками.
Вот она —
жизнь в моменте.
По возвращению домой отец уже готовился к открытию храма, оставив внешнюю уборку территории на Байбла. Вместе с батюшкой Лукой они обсуждали утреннее богослужение, которое должно было пройти не раньше шести утра. Некоторые рабочие уже проснулись и спешили на завтрак, а верующие еще хотели успеть поприсутствовать на службе.
— Байбл, сходи, разбуди Билда. Я назначил его в группу по прорубанию новой дрожки к пляжу. Он не должен сегодня опаздывать. Передай, чтобы обязательно подошёл ко мне, как соберётся. — Отец тут же нагнал его на пути к душу. — И сам поспеши. Вместе помолимся.
— Конечно, папа.
Как бы сильно не хотелось поскорее стянуть с себя прилипшую от пота майку и встать под прохладные капли воды, просьба отца должна быть исполнена. К тому же Байбл рассчитывал, что их нового волонтёра не придётся тащить волоком с кровати.
Едва он зашёл в комнату, то понял, как ошибался.
Билд спал на узкой кровати, скомкав белые простыни в сторону, прямо на крае полуупавшей подушки. Его даже не разбудил протяжный скрип открывающейся двери и проникающие звуки голосов снаружи. Всё так же спал, свесив правую ногу к полу, а рукой закрываясь от солнца. При всём при этом ещё сладко причмокивал губами, нежась в своём уютном мирке.
На голой спине цвели тёмные синяки. Один у плеча, два под лопатками и ещё один на пояснице. Хрупкое с виду тело выдерживало огромную боль. Даже худощавые коленки не остались без ссадин, будто каждый сантиметр кожи нёс свою отметину внешнего мира.
Вот она какая, реальность. Жестокая и голодная на людские души.
За пределами комнаты кипела жизнь и Байбл тут же очнулся, вспоминая, что времени у него осталось не так много. Пунктуальный во многих вещах, он никак не мог опоздать на службу, ведь это бы приравнивалось к оскорблению самого Иисуса Христа.
— Билд, подъем, на работу пора. — Парень потряс спящего за плечо, на что тот лишь отмахнулся свободной рукой, покоящейся на животе. — Ну же, вставай!
Трясти пришлось сильнее. Вслед послышалось протяжное мычание. Байбл уже хотел было потрясти сразу за оба плеча, как его руку перехватила чужая и прижала к груди, как мягкую игрушку. От неожиданности парень чуть не потерял равновесие, но вовремя приземлился коленом на матрац. Пружины жалобно скрипнули от лишнего веса. Свободной рукой Байбл оперся об изголовье кровати, практически нависая над лицом спящего волонтёра.
Во сне Билд поморщил свой аккуратный нос и медленно открыл глаза. Некоторое время волонтёр смотрел рассеянно, пытаясь сфокусировать взгляд на одной доступной точке: его лице. Наверняка от Вичапаса сейчас невероятно разило потом, что помогло так быстро разбудить этого засоню.
При такой близости Байбл смог разглядеть постепенно проходящий фингал, который наливался синим у уголка глаза, а далее оставлял неестественно жёлтый оттенок на коже.
С какой силой и ненавистью нужно бить, чтобы оставить такое?
Губы Билда тронула улыбка, когда он понял, кто находится перед ним. Тот же парень, на которого он вчера глазел из-за майки. К слову, на Байбле и сейчас была такая же, только дополняли образ уже не спортивки, а шорты. Голые ноги тоже не остались без чужого внимания.
Воспользовавшись моментом, Байбл освободил свою руку из ослабевшей хватки и отошел от кровати на пару шагов. И так уже получилось не очень красиво, когда пришлось разбудить парня таким образом. Хоть он и раздражал своими «сканирующими» взглядами, но в целом, исходя из вчерашнего короткого разговора, человеком он был неплохим.
— Билд, тебя отец зовет на работу. Сказал, как просн...
— Биу.
— Что? — Не понял Байбл, ощущая себя крайне неловко, топтавшись практически на пороге комнаты.
— Зови меня Биу. Билд — слишком официально. — Парень снова поморщил свой носик, а Байбл отметил про себя, как это движение придаёт ему особого шарма.
— Эм, Биу... — Заводить близкие знакомства совсем не было в его репертуаре, от чего чужое имя на языке непривычно горчило. — Как приведешь себя в порядок, зайди в храм. Мой отец хотел с тобой поговорить.
— Заметано. — Билд сел на кровати, скрестив ноги и растрепал рукой чёлку, которая уже и так отдельными прядями торчала в разные стороны. — Тебе бы тоже не помешал душ. Хотя бицепсы в поте у тебя огонь.
Неизвестно почему, в комнате стало невообразимо душно. Стоило бы расценить его слова за комплимент и сказать «спасибо», но Байбл тактично промолчал, якобы пропуская всё мимо ушей.
— У тебя десять минут от силы. Не опаздывай, — бросил напоследок Вичапас, даже не глядя в глаза парню и покинул комнату, закрыв за собой дверь.
В душ он шёл в смешанных чувствах.
«Сдались ему мои бицепсы» — крутилось в голове, пока Байбл вытирал мокрые волосы перед зеркалом. Это что, был намёк, чтобы он позвал Биу на пробежку? Ну уж нет, это личный каждодневный ритуал, который Вичапас привык проводить в одиночестве. И таким лежебокам, как «мистер аккуратный носик» оно не по силам.
Переодевшись в подрясник, Вичапас нырнул в черный стихарь, предварительно хорошенько затянув поручи. Посмотрев на свои плечи в отражении, на которые практически ложились длинные пряди волос, он одним движением собрал их в удобную шишку. Оставалось уложить на левое плечо орарь.
На грудь и спину укладывалась лента, являющаяся «ангельскими крыльями». Чёрная с золотым орнаментом крестов и виноградных лоз она имела особое значение, поэтому внутри всегда ощущался трепет. Уже наличие ораря говорило о готовности во всём подчинятся и незамедлительно исполнять волю Совершителя Таинств. Большая ответственность возлагалась на плечи диакона.
Достаточно лишь посмотреть в свои глаза через зеркало и в нём отражался Христос. Гордился тем, какой вклад Вичапас вносил в этот мир.
В храме Байбл становился к нему ещё ближе. Кожей чувствовал присутствие, когда отец воспевал молитвы. И небольшая заполненность храма позволяла погрузиться в свой личный диалог со Всевышним. Байбл открывал сердце, удерживая в руках Библию и благодарил за новый день.
Песнопения всегда велись на русском языке и исполнял их отец вместе с земляками, которых среди священнослужителей не так много. Вичапас старался выучить этот сложный язык, но пока что знал лишь ограниченный круг слов.
Его основным языком был английский. Даже не тайский, хотя, по сути, это родной язык Байбла. Жизнь в Америке и учёба в международной школе всё-таки поставили английский на первое место. Поэтому парень постоянно учился, пытаясь не забросить ни одного языка.
Русский — для понимания православной веры, тайский — для общения с коренными жителями, английский — для монолога с Богом.
Святые на иконах впитывали благодать от утренней службы, но все, как один, смотрели на Байбла. Давали своё напутствие. Вели за собой. Даже сейчас, если прислушаться, сквозь песнопения можно услышать их голоса. Тысячи голосов, очищающих душу.
Внимание привлекло движение у входа в храм. Сначала Байбл перевернул страницу Библии для отца, а затем поднял взгляд, где худощавая фигура, сложив руки в замок, стояла чуть поодаль от паствы.
Их взгляды пересеклись. Карие глаза встретились с такими же, только более светлыми. Они будто бы светились от произведённого впечатления.
Биу не разглядывал убранство храма. Не обращал своего внимания ни на отца Даниэля, ни на отца Луку.
Смотрел только на единственного диакона, который на мгновение почувствовал странное тепло у себя где-то в области груди.
И все святые разом тяжело вздохнули.
