Bertie Bott's

      Это определенно выше моих сил, но я всё равно усердно пытаюсь выучить необходимую лекцию до завтрашнего утра, пока мое тотальное неумение концентрироваться просто отнимает драгоценное время. Устраиваюсь поудобнее на диване, подмяв под себя любимую подушку, и снова устремляю уставший взгляд в строки.       Мерлин, ну за что мне такой отвратительный почерк? Будто флоббер-червь писал. Сухие губы почти дрожат, пока я читаю записи, а неразборчивые буквы начинают походить на какие-то крючки. Вот блеск! Первые страницы предательски быстро забываются, стоит только начать учить следующие — просто беспроигрышная стратегия зубрежки. Щурю глаза и вздыхаю, массируя пульсирующие виски, а тихий треск камина в гостиной делает мои веки тяжелее..       Я вытаскиваю подушку из-под спины и совершаю непростительное, как выражается Гаррет, деяние: ложусь с чистой совестью на бок, кладя под голову свободную руку, и меня конкретно начинает штормить. Мысли об учебе провоцируют страшную тошноту, и я опускаю тетрадь. И мне легчает почти сразу. Удивительно, правда?       Думаю и признаю, что у меня несварение. Так бывает, когда днем ты хорошо проводишь время, а ночью страдаешь. Несовместимые вещи, как рыба и молоко. Гаррет сегодня выдал умную мысль на уроке Эзопа Шарпа, что для него удивительно. Я-то думала, мозги Уизли в метраже кабинета зельеварения вообще не работают.       «— Я все вижу, Гадючка, — горячо шепнул на ухо Уизли, отвлекаясь от помешивания. — Ты сейчас капающими слюнями наше зелье испортишь, прекрати так пялиться на Мракса.       Что-то в моей голове оглушительно лопнуло, только непонятно: сосуд или вся нервная система. Не успела я и слова выбросить в ответ, Гаррет едко продолжил:       — Не дуйся, тебе не идёт.       И кому из нас не повезло больше: мне с таким дружком дурачком или ему со мной? Потому что я была готова прямо при учителе намотать на кулак рыжие волосы и окунуть его головой в зелье. За всё хорошее, как говорится.       — Еще громче скажи, на кого я пялюсь, — паника во мне поднималась стремительно, как суп в кастрюле, который забыли снять с плиты, но я старалась вести себя адекватно как можно дольше. — Не все же услышали.       <i>— Без проблем, — Гаррет не сразу опознал в моих глазах полыхающее пламя обиды.       Профилактический щелбан мгновенно остудил моего друга, и Гаррет от неожиданности чуть не начал икать, прикладывая ладонь к горящему лбу. Без проблем, говоришь? Про меня забыл?       — Рот закрой, а то пикси туда залетит.       Да, щелбаны у меня получались всегда отменные. «Талант» — говорил папа, а сам раздавал такие, что однажды от одного из них мой младший брат чуть звезды на потолке не увидел. Но у мамы всё-таки выходило эффектнее. Она, в отличие от отца, действовала исподтишка: ловила момент, когда не ждешь от нее подлости, а потом появлялась из ниоткуда и как давала звонкую затрещину!       Именно поэтому Гаррету со мной в этом виде спорта не тягаться. Да, я не очень хорошо разбираюсь в некоторых дисциплинах, зато рука у меня до сих пор остаётся тяжелой даже без волшебной палочки.       — Зейн, ты дура? Больно! — проглатывая разочарование, пробубнил себе под нос Уизли. — Я же пошутил!       — Ага, молодец, больше так не шути, — я взлохматила волосы на его голове, будто извиняясь: да, возможно перестаралась. — И не испытывай мое терпение, я серьезно.       — Сама виновата, Гадючка, — его бурчание действовало мне на нервы. — Я вообще-то о тебе забочусь. Стараюсь, веселю тебя, пока ты ничего не делаешь, а просто страдаешь по…       Я пригрозила Гаррету кулаком, возвращаясь дежурно помешать наше несчастное зельице. Надо на что-то отвлечься и крайне срочно.       — И изнываешь…       Стиснула зубы, буравя взглядом первую попавшуюся спину перед собой. Сдавленный смешок Гаррета меня смутил, и я резко подняла глаза, замечая сначала зеленый капюшон, и только потом усыпанную родинками шею сокурсника-слизеринца.       Сто раз пожалела, что сморозила на распределении про свои никому не нужные амбиции. Сама себя наказала, честное слово, а теперь делю с Оминисом уже два года одно общежитие и испытываю пубертат в семнадцать лет. Звучит как глупый анекдот моего поддатого папы, но кто же знал, что все будет настолько грустно?       — По Мраксу... — закончил мысль Гаррет, и мой взгляд начал уползать назад.       Мэрлин милостивый, свела судьба с чистокровными, а мне мучаться. Один более молчаливый, а у второго язык в рот не засовывается.       — Будешь дальше бездействовать, я тебя за ручку как маленькую к нему отведу. Хватит зевать и упускать шансы!       — Он же мой друг, Гаррет. Какие у меня шансы?       — Гринвоу, Уизли, довольно шептаться! Занимайтесь лучше зельем, а то я уже устал вам отработки назначать!       От замечания профессора мы с Гарретом немного подостыли, продолжая чахнуть над вонючим котлом. Появившийся искрящийся дымок от нашего ядерного варева свидетельствовал о том, что пора забрасывать толченные листья меллорна.       — Шанс есть у всех, моя милая Гадючка, — активно растирая сушеные листочки, бурчал Уизли. — Но ты очевидно по лёгким путям не идёшь. Я помешивала зелье, следя одновременно и за огнём, и за спиной Мракса. В горле пересохло, хотелось пить. Но поблизости была только ампулка с ядом гадюки. Даже иронично. Фыркнула, убавляя огонёк под котлом. Оминис тоже с чем-то активно возился, наверно, нарезал корни. Я с тоской перевела взгляд обратно на зелёную жижу в нашем котле и поморщилась.       — Знаю, вы очень близки, но… Не могла попроще кого-то выбрать?       — А ты помолчать не мог бы? — слегка раздражённо парировала я, толкая друга в плечо. — Нам пора уже листья добавлять.       Гаррет заулыбался от уха до уха, приближаясь к котлу со ступкой в руках. Мэрлинова борода, надеюсь, я правильно вспомнила порядок добавления ингредиентов. Во всяком случае, друг мне очевидно доверял, набирая в руку добротную горсть порошка из листьев. На поверхности варева опять начали лопаться пузыри, и я занервничала.       — В любом случае не мне тебя судить, Зейн. Первая любовь всегда кажется по-особенному волшебной. И мы не выбираем, в кого влюбляться, — Гаррет бесстыдно подмигнул, занося руку над бурлящим зельем. — Да и тянет к нему не просто так. Он же Мракс, а ты гадю…       — Аккуратнее, Гаррет!       Меня оглушила ударная волна взрыва, и я инстинктивно вытянула руки вперёд закрывая лицо. В кабинете ученики взволнованно зашептались, сразу поворачиваясь к нам. Когда я пришла в себя, Гаррет стоял неподвижно и стеклянным взглядом рассматривал опустевший котелок. Зелье бахнуло с такой мощью, что испарилось за считанные секунды. Карма нас настигла в виде тотальной неудачи, звонких смешков от однокурсников и рассерженного профессора.       — Минус десять очков с Гриффиндора и Слизерина, — Шарп с жалостью рассматривал раскиданное на полу оборудование. Школьное имущество, чтоб его… — Гринвоу и Уизли, завтра жду вас перед уроками на отработке.»       Мой смешок разрезает тишину гостиной, а я лежу и глупо улыбаюсь, вспоминая своего рыжего конопатого друга. Как он сейчас интересно, жук стоумовый? Страдает как и я? Ну я на него посмотрю завтра, специально отправлю Гаррета отвечать Шарпу передо мной, чтобы он там все целые котлы взорвал, а меня заставили отвечать устно.       Кусаю себя за губу и отвожу взгляд от потолка, когда в голове снова звенит комариным писком голос Гаррета. Шансы есть у всех? Хватит бездействовать? Гадючку тянет к Мраксу? Гениально, нарочно не придумаешь! В груди копошится колючая обида, потому что я снова избегаю мыслей о своих же чувствах и лишь надеюсь на то, что мой факир уже спит, потому что единственное, на что у меня есть какие-никакие шансы, это вытерпеть пытку в виде разбора собственного почерка.       Когда я замечаю, что уже успела прошерстить за эти полчаса половину тетради, сразу прикрываю глаза. На пару минут, честно, потом опять продолжу. Зеленые обои в гостиной меня убаюкивают против воли. Кажется, материал усваивается лучше после отдыха?       Я проснусь, я точно проснусь через десять минут.       Тело наполняет приятная усталость, и в поисках удобного места я переворачиваюсь на другой бок, в этот раз лицом к спинке дивана. Около камина всегда тепло и уютно — намного лучше, чем в моей мрачной спальне.       Что снилось, не помню. Кажется, опять мой улыбчивый любитель навести суету в кабинете Шарпа. От чего проснулась, тоже не помню, но первое, на что наткнулся взгляд, это нераспакованная упаковка конфет Бёрти Боттс, лежащая на столике перед диваном. Где-то там же моя помятая тетрадь валяется. Я морщусь, потому что нос мне чешет чей-то длинный волос, а обслюнявленный капюшон слизеринской мантии слишком приторно пахнет лавандой. Громко зеваю, меняя лежачее положение на сидячее, и мой позвоночник пораженно хрустит. Вот оно, последствие бесконечных кувырков на щебне и земле. Состояние моей прически и школьной формы уже не волнуют, ведь тем, кто принес эти конфеты и сел на диван, был Оминис.       — Извини, что разбудил, — коротко начинает разговор он, практически невесомо проводя пальцами по страницам книги.— Не думал, что тут кто-то отдыхал.       — Нет, я не спала, я… Пыталась лекции выучить.       — Я почитаю тут перед сном, — признается он внезапно, закидывая ногу на ногу. О, Мэрлин, я надеялась, он уже скрылся в своей спальне. — Ты не против?       — Нет… Конечно, нет, — тянусь рукой к столу, хватаясь за ненавистную лекционную тетрадь. Она шуршит, мятые страницы липнут друг к другу, но я отчаянно пытаюсь сконцентрироваться на чем-то, кроме своего сбившегося дыхания.       Читает он вслух, но одними губами, и я его почти не слышу. Может, и к лучшему. Лениво раскрываю тетрадку наобум посередине, совсем не там, где записан рецепт кровоостанавливающего зелья, и щурюсь, пытаясь разобрать свой куриный почерк. Удачно спотыкаюсь о рецепт амортенции и резко перелистываю страницу, чуть её не порвав.       — А что ты читаешь? — неожиданно срывается с губ.       Оминис устало вздыхает, бережно перелистывая учебник и снова касается пальцами абсолютно размытых для меня строк.       — Главу по истории магии, — ого, как многословно!       — А… Понятно.       Решаю помолчать и снова напрячь голову в ожидании, когда информация со страниц книги перекочует ко мне в мозги. Почему за два года обучения я до сих пор ничего не слышала про заклинания быстрого усвоения информации? Почему ещё никто не додумался такое придумать?       Кажется, я знаю, чем мы с Гарретом будем заниматься ближайший месяц в выручай-комнате. С меня — прямые руки и старые тетради, а с него — жертва. Заставлю рыжика варить зелье быстрого запоминания лекций. Ингредиенты: вода, страницы тетрадей и щепотка соли для вкуса. Если рванет, что с Гарретом вполне возможно, я успею наколдовать защитный купол.       — А ты что учишь? — интересуется хриплым голосом Оминис.       — Угадай, — смотрю на свой корявый почерк.       — Рецепт кровоостанавливающего для отработки, — легко догадывается он. — Почему оно у вас взорвалось сегодня? — спрашивает осторожно, прекрасно понимая, что я опять пожму плечами, позабыв, что для него этот жест абсолютно ничего не значит.       — Потому что напортачили с алгоритмом. Это раз, — отвечаю без охоты. — Два: довели до кипения зелье перед добавлением листьев меллорна. Три: мы просто весь урок отвлекались на разговоры и, вероятно, где-то ещё допустили ошибку. Но для тебя эта причина не звучит, как что-то удивительное, да?       — Вы так громко жужжали, что было сложно не заметить вашу увлеченность разговором, — от его обезоруживающей улыбки я вдруг забываю, как отличать букву «О» от «А».       Мэрлин милостивый… И что он там услышал?       — За что ты дала ему…?       — …щелбан? — быстро соображаю я. — Рот открывал не по делу, вот и получил.       Оминис виртуозно распознает ложь в голосах людей, а в моем это ему удаётся делать за считанные секунды, поэтому я действую по проверенной тактике: умолчать — не значит солгать. Оминис обычно прекрасно понимает, какие темы в разговоре я предпочитаю сворачивать, и не настаивает.       — Учи, — строго обращается ко мне он. — Это зелье действительно сложное. Тебе стоит хорошо вызубрить рецепт, пока есть время до отбоя.       Накрывая колени своей мантией, почти успокаиваюсь. Кажется, я бросила её где-то на кресле у окна, когда вернулась с занятий. Как Оминис вообще нашел её? По запаху узнал что ли?       Оминис возвращается к чтению, а я — к проведению экзекуций над бедной тетрадкой. Когда профессор Шарп в последний раз сравнил ее с туалетной бумагой, я даже не обиделась, честно. По зельеварению у меня самая плохая успеваемость из всех предметов, и я не имею ни малейшего представления, что мной двигало, когда я выбрала эту дисциплину для сдачи на ЖАБА.       Почти стону от бессилия, скатываясь по дивану вниз. Это бесполезно. Оминис на первый взгляд даже не реагирует, полностью концентрируясь на учебе. Как же я завидую его светлым мозгам.       — Учи, Зейн, — Мракс хмурит брови, пока я хнычу как капризный ребенок. — Я не смогу читать, если ты продолжишь так валяться.       Он не видит, как медленно я разлагаюсь рядом с ним на диване, но все равно щурит глаза, будто пытается присмотреться. Мандрагорин корень, мне нужно зеркало! А ещё прямо сегодня я выброшу пузырек с маслом лаванды. У меня на него точно какая-то кожная реакция.       — И чем я тебе мешаю? — бурчу я, поправляя мантию на ногах.       Видела бы меня мама… Рядом с парнем в таком позорном виде, наверно, заплакала бы. А брат посмеялся бы. К слову, я испытываю сейчас такие же эмоции и желания, но не из-за Оминиса. А из-за проклятого зельеварения!       — Ничем. Но мне хочется, чтобы ты сидела рядом со мной, а не на другом конце дивана.       То ли мое сердце вопит, то ли голодный желудок, не знаю, но слюну проглотить предательски не получается, она застревает в глотке. Кажется, я даже моргаю слишком громко, потому что сердце тарабанит в ушах, а глаза жадно цепляются за спокойное лицо Оминиса.       — Сразу бы сказал.       Принять человеческую сидячую позу с первого раза на самом деле сложно. Позвонки хрустят, и я прикрываю глаза, спихивая ногами надоедливую мантию на пол. Через секунду мы с Оминисом робко двигаемся друг к другу и застываем, когда мои штаны от трения с поверхностью дивана издают страшный протяжный скрип, схожий по звуку с… Я мгновенно краснею вся. И мой опухший нос теперь наверняка не так заметен. Хотя какая Оминису вообще разница до моей аллергии?       — Буду учить рядом с тобой, — в сотый раз изламываю корешок тетрадки, раскрывая на нужной странице.       Так, кровоостанавливающее зелье, значит?       Оминис и без того смущённый невесомо проводит ладонью по дивану рядом с моей ногой и случайно касается меня. Слабо хмурится, когда я сдавленно выдыхаю и кусаю нижнюю губу изнутри. Легонько. Чтобы привести себя в чувство.       Только не убирай руку, не убирай.       — Спасибо, — удовлетворённо бурчит он, снова утыкаясь в учебник.       В голове шумит кровь, пока пытаюсь сфокусировать взгляд на записях, но получается так же безуспешно, как сегодняшнее задание на уроке зельеварения. Взгляд сам собой соскакивает со скучных схем, наспех зарисованных размытыми чернилами, на бледные ладони с проявляющимися розовыми костяшками.       Мэрлин милостивый…       Для приготовления кровоостанавливающего зелья нужны следующие ингредиенты: высушенные листья меллорна, яд гадюки в количестве строго три капли, кровь быка…       Оминис перелистывает страницу учебника.       В любом зелье главное основа. Перед добавлением ингредиентов нужно довести до восьмидесяти градусов воду...       Рука парня ползет выше, задевая пальцем мой кармашек на брюках. Я замираю, но никак не реагирую.       Нельзя позволить крови быка свернуться. Добавляем корни мандрагоры и тщательно мешаем раствор по часовой стрелке…       Сердце выпрыгивает из груди. Я не могу, просто не могу нормально учить, пока кое-кто с самодовольной ухмылкой трогает меня за… Ногу!       После изменения цвета зелья на зелёный, сразу добавляем листья меллорна, ни в коем случае нельзя допускать кипения на этом этапе.       И три восклицательных жирных знака, на которые я, кажется, потратила почти весь пузырек с чернилами. Видимо, важная заметка была, которую мы с Гарретом решили проигнорировать.       Оминис читает так тихо, что даже в тягучем молчании гостиной его почти не слышно, поглаживает мое бедро сквозь толстый слой форменных брюк. Треск камина и пульсирующая кровь в ушах перебивают шелест страниц, взгляд цепляется за уши Оминиса и его щеку, и я забываю, как читаются вообще все буквы.       Завтра Шарп повесит мое тело над потолком, если я не отработаю зелье на оценку минимум «Превосходно», потому что другого он не ждёт от бестолковых учеников вроде меня, решивших, что им по силам сдать Зельеварение на ЖАБА. А ещё я напрочь забываю слова Сэллоу о том, что считать количество родинок у Оминиса неприлично.       Голова разрывается пополам. Мне так неловко делать замечание Оминису, но с другой стороны, я не хочу, чтобы он убирал руку. В прошлом учебном году мне посчастливилось в полной мере изучить язык тела у Оминиса и осознать, как много для него значат любые касания.       Оминис будто чувствует моё смятение и сам убирает ладонь. Прижимая учебник, молча тянется мерцающим красным огоньком к коробочке Бёрти Боттс. Мои губы дёргаются в улыбке. Люблю эти сладости.       Оминис снова распрямляет плечи, раскрывая с хрустом упаковку разноцветных драже. Я наблюдаю за этим почти самозабвенно, окончательно позабыв про тетрадь. Серьезно, как тут сделать предпочтение нудным записям, когда Оминис уже закатал рукав до локтя?       Вроде бы каждый продуктивно занимается своим делом: Мракс читает учебник и облизывает на пробу драже, я считаю родинки на его руке... От очередной Бёрти Боттс сочно жёлтого цвета он морщится и выплёвывает её себе на руку, зажмуривая глаза. Я с беспокойством смотрю на Оминиса, и неловко спрашиваю, двигаясь ближе:       — Лимонная попалась?       — Да, — Оминис так забавно морщит нос, что я не сдерживаю улыбку. — Отвратительная на вкус. Хотя на пробе казалась не такой кислой.       — Тебе ещё повезло. Гаррету вот попалась однажды со вкусом козявки из носа.       Оминиса мои слова заметно смущают, и он прикрывает глаза. Мандрагорин корень, вот надо было мне это ляпнуть вслух?       — Можно я… Возьму одну?       Он сначала кивает головой, а потом чуть не запинается:       — Да, конечно. Это было невежливо с моей стороны — не предложить тебе первой.       Я ничего не отвечаю, юрко вытаскивая из коробки первую попавшуюся фасолинку Бёрти Боттс и, даже не взглянув на нее, сразу тащу в рот. Кажется, она была белой. Язык оповещает желудок об угрозе всего за секунду, и горло сразу сдавливает спазм, как у кошки, которая отчаянно пытается опорожнить желудок от шерсти.       Оминис двигается ближе, трогает меня за плечи, находит спину, а потом хлопает ладонью так щедро, что перед глазами меркнет.       — Ты в порядке? — обеспокоенно шепчет почти у уха, а я вытираю тыльной стороной ладони слюни на губах.       Уже тошнотворный для меня запах лаванды остается где-то там на полу, на моей скинутой помятой школьной мантии. Здесь и сейчас я чувствую нотки цитруса и шлейф одеколона Оминиса. Блеск от лимонной конфеты всё еще выделялся на его бледной губе, но он не знает о том, как сильно бьется мое сердце в сжигающем дотла желании прикоснуться и стереть эту гадость.       Оминис выглядит смущенным моим долгим молчанием, я шумно выдыхаю через рот. Не отодвигаюсь.       — Да попалась со вкусом тухлой рыбы. Та еще мерзость, — честно признаюсь я, вызывая на строгом ныне лице парня неуверенную улыбку. Мое сердце гулко шумит, стучит по ребрам, образует на скелете трещины и просится наружу.       Я не позволяю себе отводить взгляд от его глаз. Он не видит этого. Но точно, совершенно точно чувствует, потому что один уголок его рта дергается вверх, когда Оминис прячет кисть руки в коробке Бёрти Боттс.       Голова пульсирует от волнующих меня мыслей. Я неотрывно наблюдаю за тем, как Оминис дразняще медленно ковыряется в упаковке с драже, по всей видимости, пытаясь задействовать всю свою удачу и интуицию, чтобы с первого раза достать что-то вкусненькое.       — Мы с Гарретом очень любим играть в одну игру… — внезапно выдаю я; Оминис прекращает шуршание коробкой и прислушивается. — Каждые выходные скидываемся вместе деньгами и бегаем в Хогсмид за одной коробкой Бёрти Боттс, а потом съедаем ее вместе: каждый выбирает по очереди одну конфету. У кого больше попалось вкусных, тот выигрывает.       — Ты с Гарретом? — внезапно и строго переспрашивает Оминис.       — Да, говорю же, ему почему-то постоянно попадаются невкусные.       — И в чем смысл этой игры тогда? — расширяет глаза Оминис, поворачивая голову в мою сторону, ожидая подробного ответа на свой логичный вопрос. Я справедливо киваю. Зачем? Не знаю.       — Это просто забавно, — пожимаю плечами я, Оминис хмурит брови. — Нельзя облизывать или по-другому пробовать конфеты. Ты не знаешь, с каким вкусом придётся съесть.       Оминис молчит, направив свой стеклянный взгляд прямо на меня. Я притягиваю колени к подбородку и жду от друга согласия на эту авантюру, прекрасно зная, что через минуту он пробурчит, что готов к этому.       Оминис криво улыбается и, внезапно наклоняясь блестящими губами к моему лицу, шепчет:       — Давай тогда тоже сыграем, — запах лимона сводит с ума. — Уверен, что одержу победу. Что полагается… Победителю?       Мои легкие стягивает тугая веревка, не позволяя воздуху проникнуть внутрь. Подозрительно часто в разговорах со мной у Оминиса начинает просыпаться так называемая «слизеринская натура». И сейчас тоже. Он опять ждет от меня ответа, щекоча дыханием мой наверняка красный до безобразия нос.       — Могу сказать, что получает проигравший, но тебе такие условия точно не понравятся.       Пальцы зудят, и я тихо усмехаюсь, вспоминая красное пятно на лбу Гаррета. А ему определенно идет красный цвет. Не зря же эта страшная шляпа отправила рыжика в Гриффиндор!       — Хорошо, я тебя понял, — шумно выдыхает Оминис, отправляя драже себе в рот. Он тщательно жует ее, забавно надувая щеки, и громко проглатывает.       Я терпеливо жду его реакции, и впервые за все наше знакомство улыбка на лице Оминиса не вызывает у меня положительных эмоций. Спортивный интерес и погоня за победой не дают мне возможности спокойно смириться с тем фактом, что Оминис отбирает у меня первенство.       — Поняла, поняла, что-то вкусное попалось, да? — обиженно фыркаю я, засовывая по-хозяйски руку в коробку Бёрти Боттс.       — Да, мята.       Мои пальцы сразу хватаются за одну единственную конфетку, которую я сразу отправляю в рот и чуть не плачу от разочарования. Это была брокколи. Кажется, варенная.       Я уже говорила, что удача — моё второе имя, нет?       — Ну и ну… — Оминис снова хлопает по спине, будто это поможет избавиться от неприятного привкуса во рту. Игра началась с сокрушительных один — ноль для меня. Ничего, это только начало! Легенда Хогвартса Гринвоу не из тех, кто просто так сдаётся! — Всё в порядке?       — Да, почти…       Оминис усмехается, быстро выбирая для себя фасолинку. На его губах всё никак не угасает победная улыбка. Мандрагорин корень! Он серьёзно что ли?       — Клубничный джем.       — Да ну тебя! Ты шутишь? — вздыхаю измученно я, а Оминис нахально смеётся мне в щеку, когда я наклоняюсь за новой конфеткой.       Мэрлин милостивый, помоги, пожалуйста, помоги мне! Между пальцами перекатываю ярко-розовое драже, и никак не могу решиться положить его в рот. Оминис не сводит с меня взгляда блеклых глаз, и отчего-то мне кажется, что даже сейчас, без палочки в руке, он отлично чувствует каждое движение и улавливает любой неровный вздох.       Жар, скопившийся в сердце, обжигает кожу под блузкой, растекается к рукам, нетерпеливо просится коснуться чьей-то бледной ладони. И быстро утихает, когда я чувствую на своем языке скопившуюся горечь.       Я сглатываю, когда Оминис притягивает меня к себе, заставляя почти прижаться бедром к его, опалить судорожным выдохом его бледную щеку. Теплая рука поглаживает спину заботливо, и я, почувствовав на самом корне языка кислоту, слишком поздно понимаю, какой именно вкус мне попался.       — Бу-эээ, какая же мерзость! — Оминис бесстыдно и звонко смеётся, пока я вытираю язык о рукава блузки, наплевав, на приличия. — Фу-фу-фу, носок Гаррета мне в рот! Что за проклятье такое?!       В непозволительной близости чувствую, как от смеха дёргается грудь Оминиса, а я просто пытаюсь освободить свой рот от этой напасти. Мне так плохо и так смешно одновременно, что живот начинает сводить спазмами. А когда я случайно хрюкаю, Мракс краснеет не в силах сдерживаться и почти задыхается от хохота.       — У меня сейчас пупок развяжется, мамочки… — из глаз текут слезы, а лицо горит от широкой улыбки. — Нужна передышка. Ух, как давно мне рвотная не попадалась!       Вытираю ладонью лицо. Оминис все ещё ухмыляется, крайне избирательно ковыряясь рукой в упаковке Бёрти Боттс.       — Знаешь, что? Мне кажется, ты где-то жульничаешь, — неожиданно хрипло спрашиваю я, тыкая влажным пальцем Оминису в щеку. — Точно ведь. Почему тебе хорошие попадаются, а мне нет? Давай усложним правила игры?       — Так боишься проиграть мне?       Рука Оминиса с моей спины плавно перетекает на плечо, и парень резко и без какого-либо предупреждения дёргает меня ещё ближе к себе, выбивая из моих лёгких последний воздух. Если он почувствует мое нездоровое сердцебиение, будет… Неловко.       — А мы разве на что-то играли? — колко отвечаю я прямо в лицо Оминису.       — Нет, — его губы дёргаются в улыбке, и я застываю. — К сожалению, нет.       Мэрлин милостивый, лучше бы я в спальне учила рецепт зелья.       — Новые правила игры, — облизнув нижнюю губу, бормочу я. — Я буду выбирать конфеты тебе, а ты мне. Так как теперь твоя очередь, открывай рот, птичка летит!       Мой руке сразу попадается соблазнительная зелёная фасолинка с белыми вкраплениями. Я аккуратно подношу драже к губам Оминиса, и он быстро перехватывает мою руку, не позволяет даже двинуться.       «— Он же мой друг, Гаррет.»       Коленки трясутся, когда Оминис плавно пододвигает мои пальцы с Бёрти Боттс ближе к своим губам. Обессиленной рукой я заставляю себя протолкнуть сладость ему в рот. Кусаю губы, когда коробочка Бёрти Боттс падает с его ног, рассыпая пёстрые драже на полу.       — Яблоко, — произносит обжигающим шепотом.       И мои пальцы уже горят. Кружится голова, и я не в силах больше пропускать каждый жизненно важный вздох. Оминис терпеливо ждёт от меня хоть какого-нибудь слова, но я дрожу всем телом, ощущая давление руки друга на своём бедре.       — Твои любимые? — голос предательски затихает под конец. Облизываю сухие губы и не нахожу смелости отодвинуться, даже когда Оминис плавно возвращает руки.       — Да, верно. Мои любимые.       Я смотрю на рассыпанные конфетки Бёрти Боттс, и сердце скручивается от обиды, как старая тряпка: тоже трещит и почти рвётся. Оминис со свойственным ему непоколебимым спокойствием осматривает бардак на полу и слабо морщится. Мерцающий красный огонек на кончике его палочки постепенно тускнеет.       — Полагаю, — показывая в голосе все свое разочарование, бормочет он, — игру придется продолжить чуть позже?       Заламывая пальцы на руках, я только и смотрю на свою измятую тетрадь, прекрасно представляя, как всю ночь мне придется обниматься с ней под одеялом, готовясь к завтрашней отработке.       Ведь из-за Оминиса я забыла вообще всё, что учила весь вечер.