Пылающие сердца

В Конохе было пасмурно и мерзляво, и дождь лил четвёртый день кряду. Остаться бы дома, да долг не позволял. В больнице ждали пациенты, а после — мучившаяся в бреду малышка Харуми. Болезнь ожидаемо не отступала, а скорее, наоборот, медленно затягивала всё глубже и глубже. Слишком сильно было истощение. Путь с работы до квартала Учиха, лежавший узенькими и малолюдными улочками, вызывал давно утонувшие в памяти болезненные воспоминания. И оттого Сакура пыталась преодолеть его каждый день как можно быстрее. Когда-то давно она, совсем молодая, юная и наивно-счастливая, бегала по нему, стремясь провести лишнюю свободную минуту с любимым между учёбой и тренировками. Таилась и оглядывалась, чтобы никому не попасться на глаза. Смеялась, если ему удавалось встретить её на полпути. А, кинувшись в объятия, поднимала маску АНБУ и целовала. Так просто было быть влюблённой в безымянного капитана АНБУ, и так невозможно оказалось стать возлюбленной старшего сына главы клана Учиха. Хотя по молодости они оба, конечно, считали, что всё преодолеют — и косые взгляды клана, и протесты семьи, и недовольство Хокаге. Но как же! Вековым устоям не впервой было ломать любовь. И кто они с Итачи были такими, чтобы тягаться? Наследнику клана не полагалось жениться на безродной девушке. Дети должны были наследовать сильные гены и Кеккё Генкай. Насмешкой судьбы родилась Харуми. Принцесса, которой было уготовлено судьбой стать красивым приложением к какому-нибудь мужчине. Ни должного объёма чакры, ни здоровья, — только прелестная и чарующая красота да проницательный и не по годам развитый интеллект. Ещё даже век назад Харуми бы спрятали за стенами главного дома и сгнобили бы в тенях помещений без окон. Позор клана — наследница без силы. Теперь же к таким детям относились чуть более снисходительно. В случае Харуми не последнюю роль сыграло чувство уважения и страха перед её отцом, считавшимся одним из сильнейших шиноби деревни. Редко кто даже за глаза отпускал насмешливые комментарии. Сакура быстро спустилась по лестнице вниз и вышла к главному дому клана. Губы не покидала грустная усмешка. Сердце сжималось, а душа стремилась прочь. Одно нахождение здесь воскрешало в груди тоску и щемящую горечь. У двери она не застыла, а, постучав, без спросу зашла. Нервозность делала из неё ту ещё сучку. Движения казались рваными. Пальцы подрагивали от желания во что-нибудь вцепиться — просто чтобы успокоиться. Стены дома давили. Как и в предыдущие дни, её никто не встретил. Микото, виноватая за состояние внучки и откровенно недолюбливавшая Сакуру, держалась подальше и не выходила со своей стороны дома на радость их обеих. Поднявшись наверх, Сакура остановилась в дверях комнаты малышки. Девочка заметно похудела — щёки впали, а под глазами пролегли синяки. Воздух в комнате был свежий. За состоянием маленькой наследницы семейства следили, хотя едва ли могли его значительно улучшить. Никто не мог. Даже сама Сакура. Хотя в неумелости или непрофессиональности обвинить её было нельзя. Опустившись на колени, она молча опустила ладонь на лоб Харуми. Кожа была горячей. — Жарко, — плаксиво и тяжело неожиданно на выдохе произнесла та. Рука Сакуры дёрнулась, а по телу пробежала дрожь. — Хочу пить, — со всхлипом продолжила девочка. Длинные чёрные ресницы встрепенулись и затуманенный болезнью взгляд тёмных и глубоких глаз обратился на Сакуру. И она застыла как загипнотизированная от сковывавшей внутринности боли. Душа кровоточила вскрывшимися застарелыми ранами. У малышки Харуми были его глаза. Вне всякого сомнения. Даже у чёрного были оттенки. Столько лет избегать этого ребёнка, чтобы так глупо оступиться. — Пить, — повторила Харуми. Сакура тряхнула головой и подскочила за графином. — Сейчас, детка, — пробормотала она. В руках появился лёгкий нервный тремор, а взгляд то и дело возвращался к следящей за ней девочке. В том, как она на неё смотрела, не было ни злости, ни испуга — только доверие. В том, как потянулась руками за стаканом и опёрлась спинкой, чтобы подняться, о её ладонь — открытость. До боли прикусив губу, Сакура наблюдала за слабыми маленькими глотками. В памяти воскрешались все самые паскудные и мерзкие воспоминания. Как она проклинала этого ребёнка, когда узнала, что Изуми беременна. Как плакала ночами в подушку, мечтая, чтобы произошло чудо, и он не родился. Как взяла отпуск на предполагаемую дату родов Изуми Учиха. Как ненавидела ту ночь на дежурстве, когда беременную жену её некогда любимого мужчины экстренно привезли в больницу на восьмом месяце. И как едва сдерживала слёзы, держа в руках новорождённую орущую девочку. Как рыдала и рвала на себе волосы, когда Изуми не пережила ту проклятую ночь. И хотела свести счёты с жизнью, не способная забыть все произнесённые проклятья. Сакура Харуно, самая талантливая ученица Пятой Хокаге, не смогла спасти жену главы клана Итачи Учиха. Сакура Харуно, бывшая Итачи Учиха, не смогла спасти его жену и мать его ребёнка. В глазах людей это выглядело так. Цунаде-шишо считала, что если бы не Сакура, погибла бы и недоношенная Харуми. Как бы оно было на самом деле, знали одни лишь боги. Но забыть свои горечь, боль и ненависть Сакура не могла. И оттого смотреть в доверчивые глазки малышки Харуми было ещё тяжелее. — Вы врач? — напившись, спросила Харуми. — Ага, — пробормотала Сакура. — И вы меня вылечите? Дядя Саске говорит, что да. Голос девочки был слаб и тих, но в теле ещё теплилась жизнь. Сакура вымученно улыбнулась: — Конечно. И, проклиная себя, возвела молитвы богам. Лишь бы Итачи успел. — Тебе надо поспать, — сказала она. — Если хочешь поправиться, закрывай глазки. А я попробую сделать что-нибудь, чтобы тебе спокойнее спалось этой ночью. Произнося это, Сакура с ужасом и болью слушала, как нежно звучал её собственный голос. Она вообще не хотела знать этого ребёнка никогда. Никогда не видеть. Но взгляд Харуми покорял и подчинял, и вызывал все самые тёплые чувства. Когда-то она задумывалась о том, как бы выглядел ребёнок Итачи — и теперь видела воочию. Харуми Учиха была крошечным ангелочком, тихим и открытым. Ненавидеть её не получалось и даже казалось чем-то постыдно-низким. — А как вас зовут, врач-сан? — спросила Харуми. — Сакура, — лаконично ответила она. Девочка взгляда не отвела и только лишь слегка подняла брови. — Как дух, который меня оберегает, получается. Фраза больно и неожиданно уколола. Харуми не заметила пробежавшей по телу Сакуры дрожи и слабо пролепетала: — Папа говорил, что Сакура — дух ветра и весенних цветов, лёгкий, парящий и игривый. И что когда я родилась, он определённо точно выходил меня встретить. — Ну… — выдавила Сакура. Голос охрип. — Раз папа говорил, значит, так и было. Не стоило говорить бедняжке, что, скорее всего, дух был злобным и мерзким порождением тьмы, и лучше бы он в ту ночь не появлялся вовсе. — Значит, я точно поправлюсь, — пролепетала девочка спокойно и закрыла глаза. — Конечно поправишься. О другом Сакура и думать не хотела. Ладони охватило зелёное свечение чакры. Взяв своё дыхание и разум под контроль, Сакура старалась вложить в это маленькое обессиленное тело как можно больше сил. Накопленные года опыта помогали слабо. Перед Харуми она снова чувствовала себя несмышлённой студенткой, только ступившей на путь медика. И только когда дыхание малышки выровнялось, а со впавших щёк отступил румянец, Сакура отдёрнула руки. В комнате, как и на улице, уже стемнело. Свет луны проникал через стекло окон. В доме было обманчиво тихо. Словно никого не было и вовсе. Сакура знала — это просто все ждут, когда она уйдёт. Сакура Харуно была достаточно хороша, чтобы доверить ей жизнь наследницы клана, но недостаточно, чтобы с ней здороваться. Микото Учиха не любила её. За то, что посмела бросить вызов судьбе. Посмела полюбить её сына, который никогда не должен был ей принадлежать. В конце концов, Изуми была Микото более понятна и близка. Она была такой же. Своей. Понаблюдав некоторое время за спящей Харуми, Сакура встала и на ватных ногах покинула дом. В дверях ей поклонилась горничная. Сакура на автомате кивнула в ответ. До своей квартирки рядом с больницей она брела медленно. Мысли безжизненно ворочались в голове. В душе царила сумятица. Было одновременно больно, стыдно и страшно. Сакура не знала, что взаправду должна была чувствовать. * * * — Если сделать переливание по этой технике, должно сработать, — сказала хмурая Цунаде, передавая Сакуре запечатанный свиток. — Изучи и скажи, справишься ли самостоятельно. Не самая лёгкая вещь. Я сама использовала её лишь несколько раз. Покрутив в руках свиток, Сакура кивнула. Выбора у неё не было, придётся разобраться. В конце концов, не маленькая. Шёл седьмой день болезни Харуми. Предыдущей ночью её разбудил Саске — малышке стало резко хуже. До рассвета не смыкая глаз Сакура просидела рядом с футоном Харуми. — Есть новости, когда вернётся Итачи? — спросила она перед уходом на работу у застывшего в дверях Саске. — В течение двух дней должен. Двух дней у Харуми могло не быть. Слова повисли в воздухе, но Саске и сам всё понимал. — Я вернусь после работы, — сказала она тогда и ушла, чувствуя себя вымотавшейся и бесконечно беспомощной. В сущности всё, что оставалось — это ждать и надеяться, что детский организм протянет ещё немного и не сдастся раньше времени. — Не ожидала я от Микото такой глупости, конечно, — задумчиво протянула Пятая Хокаге. Сакура повела плечом. Зря не ожидали. Горделивость, присущая Учихам, могла и не на такое подтолкнуть. Смириться с тем, что единственная внучка никогда не станет шиноби? Возможно, на это была бы неспособна и сама Изуми. Внешняя мягкость и податливость этих женщин обманывали впечатление. — Отправляйся-ка ты к девочке, — подумав, произнесла Цунаде. — Нам не нужны проблемы в клане Учиха. Проблемы не нужны Конохе, а разбираться ей. Сакуре тоже не нужны были проблемы с Учихами. Но всё, что ей оставалось, это послушно сказать «да» и отправляться выполнять приказ. Так рано её не ждали. В гостиной Сакура столкнулась с Микото. Женщина, заметно постаревшая после внезапной кончины мужа, коротко кивнула ей в знак приветствия. — Харуми спит, — сказала она таким тоном, словно после этих слов Сакуре следовало развернуться и покинуть дом. Словно в её услугах не нуждались. Оставив босоножки у входа, Сакура молча прошла мимо — к лестнице. Раньше Микото была вежливее. Когда Сакура приходила в этот дом как подруга и сокомандница Саске, она и вовсе казалась ангельски доброй женщиной по сравнению с её собственной эмоциональной и импульсивной матерью. — Харуно-сан, — последовал за ней навязчиво-мягкий голос. А раньше она была просто «Сакурой». До того, как они с Итачи пришли просить разрешения пожениться. — Не разговаривайте со мной, — остановившись, резко ответила Сакура. — И не подходите ко мне. Вы сделали для Харуми всё, что могли. Вряд ли я справлюсь хуже. Голос её натянуто дрожал. Сакуре было мерзко. Даже будучи одной из самых сильных куноичи деревни, она всё ещё ощущала на себе ледяной и холодный взгляд чёрных глаз Микото. Часть её всё ещё чувствовала себя одинокой и потерянной в этом доме. Песчинкой. Недостаточно достойной. «Ты никогда не станешь своей, — сказала ей семь лет назад Микото Учиха. — Всегда будешь белой вороной. Клан не примет тебя». И Сакура запомнила это навсегда. И ещё сильнее запомнила, как многозначительно промолчал Итачи. Как сжались его челюсти и остекленел взгляд. Как напряглись предплечья. Он тогда не сказал и слова в её защиту, и Сакура знала причину: не в привычках Итачи было лгать. — Ты не можешь не понимать, почему я это сделала, — внезапно произнесла Микото твёрдо и упрямо. Словно пытаясь оправдаться. — Ваши причины не оправдают возможных последствий. Мне всё равно, — сказала Сакура. — Это не мой ребёнок и не моя семья. А ваш сын вряд ли вас поблагодарит за убийство дочери. — Тебя за убийство Изуми он не тронул. Выверенный укол достиг своей цели, но не проколол внешнее самообладание. Внутренне желая взвыть и уничтожить ледяную жестокость на красивом лице Микото, Сакура только повела плечом: — Я не убивала её. Развернувшись, Сакура начала подниматься по лестнице. — Но и не спасла. — Врачи не боги, — ответила она, скрываясь в коридоре второго этажа. Спорить с обозлённой женщиной смысла не было. Закончилось бы истерикой или смертоубийством. Дрожь от накатывающих воспоминаний всегда возрождала в душе страх, вину и ощущение собственной неполноценности. Скрывшись в комнате Харуми, Сакура тяжело прислонилась к стене и дрожащей рукой заправила выпавшие пряди за уши. На лбу выступил пот. Прошло столько лет, а она никак не могла отпустить и жить дальше. Сморгнув слёзы от жалости к себе, она опустилась с краю на футон. Харуми тяжело и прерывисто дышала. Трясущейся рукой с зелёной чакрой Сакура за несколько минут сняла приступ. Когда дыхание девочки вернулось в норму, Сакура устало уронила голову на колени. Итачи должен успеть. Она отказывалась взваливать на себя вину ещё и за смерть этого ребёнка. Достаточно было её матери. * * * Харуми тряслась от холода, не в силах согреться даже под двумя пуховыми одеялами. Тёмные глаза обессиленно скользили по комнате. Последние несколько часов Сакура запрещала ей спать, пытаясь развлекать разговорами. Детский организм настолько ослаб, что она боялась, что в следующий раз Харуми просто не проснётся. — Сакура-сан, — оборвала её девочка на рассказе. — Можете обнять меня? Пожалуйста? Сакура запнулась на полуслове. — Когда я болею, папа всегда ложится рядом и обнимает меня. — Папа скоро вернётся, детка, — старательно сглатывая подступившие на глаза слёзы, выдавила Сакура. — Обнимет тебя, и ты поправишься. — Конечно, — согласилась Харуми и несмело продолжила: — Но пока, может быть, вы?.. Одинокая маленькая девочка, никому не нужная в большом и угрюмом доме — вот как выглядел этот ребёнок. Её опекали все, но никто кроме отца по-настоящему не любил. Чаще всего заглядывал Саске, но его уровень заботы не превышал справки о здоровье и изучающего взгляда. Харуми даже не выглядела как обычный пятилетний ребёнок. Сдержанная, вежливая, не говорящая несдержанных глупостей и не задающая странных вопросов. Сакура в её возрасте была совсем другой. Возможно, зажатой и неуверенной в себе, но всё же любопытной и… ребёнком, что ли? Учихи и их выдержанность, чтоб им всем гореть в огне. Сердце Сакуры не выдержало. Она никогда не обладала ни выдержкой, ни жёсткостью. Забравшись под одеяло, Сакура устроилась на подушках и замерла, когда под боком зашевелилось, прижимаясь ближе, маленькое тельце. То, что она делала — непрофессионально. Чертовски непрофессионально. И в другой бы ситуации, с другим бы ребёнком Сакура бы так не поступила. Утешила бы, улыбнулась, но не более того. Глупое сердце. Больное сострадание. — А сложно стать врачом? — тихонечно спросила Харуми. — Нужно много учить и много тренироваться, — в тон ей, полушёпотом ответила Сакура. — А что? — Ну… может быть, моей чакры хватит на ирьёниндзютсу? Может быть, не так там много надо? Чтобы Учиха — да во врачи? Сакура улыбнулась уголком губ. Микото была бы в ужасе. — Вряд ли, детка. Меж бровей Харуми пролегла морщинка от того, как она глубоко и задумчиво нахмурилась. — Чем-то же мне заниматься надо, — глубокомысленно произнесла девочка. — А папа что говорит? — спросила Сакура, попутно укоряя себя за любопытство. Ей должно было быть всё равно. Не её семья, не её ребёнок, не её муж. Харуми снова нахмурилась. — Папа говорит, что ему всё равно, кем я стану. Главное, чтобы была счастливой. Улыбка тронула губы. Другого от Итачи она и не ожидала. — Но папе легко говорить. Он — сильный шиноби, и его все боятся. Я тоже хочу… — Чтобы тебя боялись? — тихо засмеялась Сакура. — Поверь, ничего приятного в этом нет. Меня вот многие опасаются, я очень страшна в гневе! Но иногда я бы с удовольствием поменялась местами с кем-нибудь милым и добрым. Милых любят. Малышка фыркнула и удобнее устроила голову на плече Сакуры. — Не хочу быть милой. — А зря, — сказала Сакура и спустя несколько минут молчания ущипнула Харуми за бок. — Не спи. — Не сплю. Но вопреки всем намерениям спустя полчаса и Сакура, и Харуми спали. На улицу опустились вечерние сумерки, а потом пришла ночь.