Пульс в твоих тонких венах, Кровь в твоем хрупком сердце. Где любовь, а где страх, Где правда, где ложь, ответь мне, Ответь мне, ответь мне!
От аромата роз кружится голова. Я чувствую, как запах тугими спиралями ввинчивается мне прямо в голову. Кровь лепестков на зелёном полотне сада бьёт по глазам, а от раскалённой земли поднимается дрожащее марево. Хочется побыстрее спрятаться в тёмную прохладу восточных спален, забросив все государственные дела на сегодня. — Анариетта, ты в порядке? — участливо спрашивает Сианна, беря мою руку в свою. Руки у сестры холодные с чуть подрагивающими кончиками пальцев, а меня бросает в пот, и стоять на ногах уже просто невозможно. — Да что-то голова немного закружилась, тебе не кажется, что розы сегодня пахнут слишком сильно? Сианна пожимает плечами и благородно предлагает мне локоть, чтобы я могла опереться. Она — это часть моего детства, часть того, что составляет меня саму. И поэтому я просто не могу допустить мысли, что было бы, если бы в ночь Кровавой Луны её у меня забрали. Я давно простила ей попытку переворота, убийство моих подданных, выпустила из-под стражи. Место Сильвии-Анны — рядом со мной, а не за толстыми стенами дворцовых темниц. Тем более что я явственно вижу, что она просто запуталась и теперь сожалеет о содеянном и годах разлуки не меньше меня. — Как хорошо, что ты рядом, — вновь не сдержав чувств, произношу я. Сианна сдержанно улыбается в ответ. Её чёрные волосы бросают нежные узорчатые тени на тонкие скулы. А в уголках голубых глаз можно заметить «лапки» первых морщинок. Сколько лет у нас отняли и такую уж высокую цену пришлось отдать за воссоединение? Благородная и, наверное, правильная часть меня приказывает не думать подобным образом, ведь разве я не в ответе за жизни своих подданных? Но взбалмашная и своевольная моя половина уверяет, что ничего на свете нет ценнее семьи, княжеской чести и счастливой улыбки близких людей. А кроме того, разве должны правители идти на поводу у шантажистов? Что за вздор! Если каждый проходимец будет помыкать княгиней, как хочет, что останется от Туссента? — Ваша милость, посланник из Нильфгаарда уже здесь. Он ждёт вашей аудиенции, — сообщает появившийся лакей, прерывая мои мысленные угрызения совести. — Уже… — иду, хочу ответить я, но слишком отчётливо понимаю, что не могу сделать и шагу. — Сианна, будь так любезна… — Встретить посланника? — сестра понимает меня с полуслова, как когда-то в детстве. — Да, пожалуйста. А вечером я увижусь с ним сама. Лязгнув металлическим набойками на сапогах, появляется Дамьен и заботливо предлагает проводить до спальни, подавая руку. Я с наслаждением опираюсь на неё и предвкушаю спасительный сон.* * *
Подушка такая мягкая, я трусь о неё щекой, едва проснувшись, испытывая лёгкое блаженство. Мне кажется, боль ушла, осталась лишь небольшая слабость. В комнате уже не слишком темно, серый свет льётся из окон в преддверии рассвета. Краем глаза я замечаю размытую тень — кто-то стоит там, безмолвный и строгий, стоит и смотрит на меня сквозь стеклянную преграду. Я резко распахиваю глаза, но никого больше не вижу. Если там кто и был, он пропал бесследно, рассыпался в предрассветной дымке, растворился туманом. То ли туманом, то ли светом луны… Мне стыдно: сама того не желая, я проспала остаток дня и всю ночь. Не удосужившись встретиться с человеком от Императора. Как неудобно. Я уже представляю себе ехидную улыбку моего кузена и его неодобрительное покашливание. Вместе со слугами, зашедшими в комнату будить, кормить и одевать меня, вплывает и Сианна. Синий шёлк тянется по паркету и едва успевает за стремительностью её походки, красиво оттеняя голубые глаза, делая их более выразительными. Она выглядит так… по-княжески. — Ты всё ещё спишь? — она секунду вглядывается в рассвет за окном, словно видит то же, что и я мгновение назад, качает головой и поворачивается ко мне с улыбкой. — Встаю, — покорно отвечаю я, скидывая ноги с кровати. — Вот, выпей лимонной воды, — Сианна берёт бокал с подноса служанки и протягивает мне. Блики дрожат в хрустальных гранях, заставляя любоваться на них. — Помогает для пищеварения. Я так же молча выпиваю воды, пытаюсь встать. Резко кружится голова, а в глазах темнеет… Я улыбаюсь через силу, сухая кожа губ натягивается и прорывается в нескольких местах, доставляя новую едва ощутимую боль. Я облизываю их и усилием воли заставлю себя подняться, едва вновь не падая в руки служанок. Но я не могу остаться в кровати, ведь там, в тёмных кабинетах, обшитых деревом, и глухих залах меня ждут мои поданные и тысячи нерешённых вопросов. — Это случится сегодня? — спрашивает Сианна, затаив дыхание. Её обычно строгие губы чуть приоткрыааются в предвкушении. — Да, сегодня мы наконец можем начать приготовления к восстановлению тебя в княжеском титуле. — Спасибо, боже! — эмоционально восклицает Сильвия-Анна и её глаза вспыхивают искренней радостью и торжеством.* * *
— Эй, кто здесь? Тот, кто прячется за кустами, дёргается вперёд, шумя, словно медведь в валежнике. Слабость всё ещё окутывает моё тело, но я просто больше не могу сидеть на месте. Охрана, придворные дамы — позади. Мне нечем дышать, неделя в Боклере выдалась удушающе жаркой, поэтому я приказываю им всем не приближаться. Дамьен пытается перечить мне, но, как всегда, это ему не сходит с рук. Они все там — за поворотом живой изгороди. Я слышу, как они тихонько переговариваются. — Всего лишь я, княгиня. Из живой изгороди шагает высокий господин. Медные пряжки его камзола тускло отливают в свете заходящего солнца. В волосах — седые прядки, высокий благородный лоб и мрачный, исподлобья взгляд. — Детлафф? — имя мнимого аристократа само всплывает в голове. — Эй!.. Я пытаюсь позвать стражу, но жёсткая ладонь уже закрыла мой рот. Рука прохладная, и меня пробирает дрожь от такого тесного и опасного соседства. — Не зови их, княгиня. Дай сказать… — звуки его низкого голоса завораживают. Я медленно и неуверенно киваю. В голове непривычно бу́хает, что никто не имеет права приказывать княгине Туссента, но одновременно с этим появляется светлая мысль, что и в самом деле разумнее промолчать. — Ты жив? — спрашиваю я, чувствуя, как начинает закипать гнев. — Этот… ведьмак! Он клялся, что убил тебя. — Никто не способен убить высшего вампира, кроме высшего вампира, — спокойно отвечает Детлафф, снова оказываясь передо мной. Вот тут бы мне и закричать, но он так быстр, что остается только молча смириться с тем, что если он захочет — мне конец. — Но как же?.. Ведь вампир, Регис… Ведьмак сказал, что тот помог убить тебя! Обманщик! — Нет, подожди княгиня. Жестоко было требовать от моего названного брата, чтобы он добил меня. Хотя, не спорю, мне, да и ему, должно быть, тогда эта идея казалась неимоверно привлекательной — окончить все страдания раз и навсегда. Он просто не смог, не вини его за это, княгиня. Я должен был уйти — обещал Регису — обратно в Назаир или ещё дальше. Но я не мог отказать себе в желании увидеть её еще раз, убедиться, что во мне больше не осталось ни крупицы чувств. Мне незачем спрашивать, кого он хотел увидеть. Сианна. С неожиданно кольнувшей завистью я спрашиваю себя: любил ли меня кто-нибудь так же сильно, что готов бы был из-за меня сравнять город с землёй. Хотя, едва ли это любовь. Зависимость, страсть, ярость… — И как? — все же против воли вырывается у меня. — Сианна — словно пепел, въевшийся в кожу… Яростный зимний ветер… Дикий зверь, вцепившийся в плоть моего сердца, — он медленно выдыхает, словно устыдившись мыслей, высказанных вслух. — Впрочем, я пришёл сюда не за тем, чтобы бередить старые раны. А чтобы сказать: ты умираешь, княгиня. — Ты угрожаешь мне? — О нет, в этот раз я тут совершенно ни при чём, — Детлафф хмурится. — Это она, твоя сестра. Сильвия-Анна. Он искривляет губы, словно смакует на языке чужое, высокородное имя. Ренаведд — разбойница с холодными глазами, Рена — страстная любовница, Сильвия-Анна — отвергнутая княжеская дочь, Сианна — женщина, кинувшая на чашу весов всё и вся. Всех, кто её любил. И даже… меня? — Не всё ли тебе равно, Детлафф? — Всё равно… — эхом откликается тот, сильнее хмурясь. — Я просто пытаюсь понять. Княгиня, объясни мне… — Что объяснить? — Как вы, люди, можете быть так жестоки к тем, кто вас любит, доверяет? Я не понимаю… — Почему я вообще должна верить твоим бредням? — истерично вскрикиваю я, и тут же захожусь в надрыном кашле. Детлафф вглядывается в поворот живой изгороди, но моя свита не слышит или же не решается приблизиться. Тогда рваным жестом он достаёт из многочисленных карманов своего сюртука батистовый платок и отдаёт мне. На белой ткани остаются красные пятнышки крови. — Видишь? — он кивает в сторону платка головой, яростно раздувая ноздри. — Мне… жаль тебя, княгиня. Ты такая же, как я — ослеплённая чувствами любви к человеку, который вовсе этого не достоин. К чудовищу. — Да как ты смеешь! — вновь вырывается у меня. Забывшись, я комкаю злополучный платок и выкрикиваю: — Стража! Эй, стража! — Что такое, ваша милость? — врывается в тенистый закуток Дамьен. Но Детлаффа уже нет. Растворился красным туманом прямо на моих глазах, оставив после себя лишь неизбывное чувство вязущей тревоги.* * *
Голова словно налита свинцом, так и норовит бухнуться вниз на стол. Я опасливо отодвигаю подальше резную чернильницу и тяжёлую малахитовую подставку под писчие принадлежности, оставляя перед собой только тонко выделанный пергамент, лежащий на красной торжественной папке. На секунду задумываюсь, прежде чем поставить подпись над бумагами, восстанавливающими княжеский титул моей сестры, и всё-таки ставлю перо назад. Подхожу к окну, забранному тяжёлыми портьерами. Там, далеко внизу, виднеются алые крыши Боклера. Алые, как вампирья не-любовь. Как капли крови, оставшиеся на белом батисте. Внезапно решившись, я звоню в колокольчик, призывая мою верную кастеляншу, умеющую хранить тайны и способную выполнять деликатные поручения. Слова Детлаффа против воли заронили во мне семена подозрения, и мне просто необходимо подтверждение их беспочвенности. Я должна быть уверена, что между мной и Сианной больше нет места злобе и предательству. Нагретые солнцем крыши вновь притягивают к себе взгляд, а потом всё кружи́тся и падает в пропасть, а из этой пропасти несётся тяжёлый мужской смех.* * *
— Человек свободен. Настолько свободен, что волен выбирать, кем ему быть: хорошим другом или предателем, подчинённым или угнетателем, слабым или безжалостным. Моя сестра выбрала этот путь: она так долго была окружена враждебностью и темнотой, что тьма оставила в ней неизгладимый отпечаток. Детлафф стоит в тени балкона. Полная луна вычерчивает его высокие скулы и открытый лоб. Незваным гостем он снова приходит ко мне в ночи, но я даже рада его приходу. — То, что нельзя изменить, не следует оплакивать, — жестоко выговаривает он. — Мне жаль… — Вот ещё! Катись ты со своей жалостью, — я разжимаю пальцы, и флакончик с прозрачной жидкостью летит вниз, пока не достигает поверхности и не разбивается звонко, разгоняя на секунду мрачную тишину ночи. С неба царственно взирает луна, ввергая всё в меланхоличный полусон. Может, я и в самом деле сплю? Вот даже мой гость не отбрасывает тени. Я проснусь, а мама сидит у моей постели и удивляется, как можно так долго не просыпаться, уже и завтрак подали. Детлафф хмыкает и опирается на перила балкона рядом со мной, напоминая о реальности. Почти касается моего локтя рукавом своего сюртука. Это тесное соседство ускоряет мой пульс. На дне сундука, поставленного в комнату Сианны, был запрятан флакончик с ядом, теперь продемонстрированный мне. Кажется, мне не больно. В моей жизни было так много предательств — охладевший муж, неверный любовник, теперь ещё сестра-изменница, — впору уже привыкнуть. Может быть, дело во мне? — Поцелуй меня, как целовал её, — тихо прошу я, не поворачивая головы. Тихо, так, что если бы он захотел, мог бы сделать вид, что не услышал. Детлафф поворачивает ко мне голову, смотрит серьёзно, без тени насмешки, а в лице не дрогнет ни единый мускул. — Как её — я не смогу целовать никого, — после долгого молчания отвечает он, не отрывая от моего лица внимательного взгляда. Он медленно скользит по нему, и мне остаётся лишь надеяться, что он не пытается отыскать в нём черты моей сестры. Глупо было подаваться порыву. Впрочем, всё равно. Я не могу сдержать разочарованный вздох, отворачиваюсь и смотрю вниз, продолжая вглядываться в темноту внизу. — Но хочешь, я поцелую тебя так, как целовал бы только тебя, княгиня? Он легко касается моей щеки подушечками пальцев, рождая опасливый холодок между лопаток. Руки у него ледяные, но я заставляю себя не концентрировать на этом внимания. Очерчивает скулу и легко поворачивает моё лицо к себе. Глухая тишина потрясения поглощает ночь. Его губы тоже обжигающе холодны. Касаются моих легко, совсем целомудренно, а потом он резко сгребает меня, зубы натыкаются на зубы и тонкая кожа моих губ легко надрывается. Опьяненно, то ли от сдерживаемой до этого страсти, то ли от запаха крови, он прижимает меня ещё теснее, ещё ближе, широкие ладони с враз заострившимися длинными когтями ведут по спине, рождая на коже новый сонм мурашек. Он чуть посасывает раненую губу, и остаётся лишь надеяться, что он сможет вовремя остановится. И он останавливается — делает резкий шаг назад, будто и не было ничего. А потом и вовсе оставляет меня наедине с собой и безумно колотящимся сердцем, растворяясь ночным видением.* * *
— Ты этого хотел, так ведь? — спрашиваю я пустоту, смотря на ещё пахнущий древесиной эшафот, едва сдерживая слезы. Впереди вздымается и бултыхает людская толпа, пришедшая посмотреть, как казнят монстра. — Я хочу только забыть её, не знать, не думать… — с хрустом сжимает ладони Детлафф. Я верно почувствовала его появление по типичному уже холодку, пробегающему по спине — тревога глупой добычи, потерявшей бдительность и подпускающей зверя непозволительно близко. — Не любить, — подхватываю я, и слезы всё-таки прорываются. Обжигающе горячие скатываются они по щекам. На площадь выводят преступницу — мою неугомонную сестру, дочь Чёрного Солнца. — Не плачь княгиня, — Детлафф подходит совсем близко и успокаивающе дотрагивается до моих волос. — Она не заслуживает твоих слез. — Никто не заслуживает, — легко соглашаюсь я, пряча лицо в ладони. — Дамьен! Дамьен, останови это! Я всё придумала: пусть её свезут в Дун Тыне — замок, оставшийся без хозяина по её безжалостной милости. Она будет узница. Но она будет жива, жива, и кто знает— она раскается? Я прощу? Хватит лгать себе, Аннариета, будь мужественной! Она никогда не раскается, как не раскаялся мой муж, Раймунд, как не раскаялась баронесса Ники, затащившая в свою постель Лютика. Сколько ещё подлых и лживых людей мне надо встретить, чтобы до меня наконец дошло!* * *
— Ты уверена, что не пожалеешь, княгиня? — Настоящая любовь милосердна. Разве Бестии из Боклера дано это понять? Сильвия-Анна — моя сестра, и я всё ещё люблю её, несмотря ни на что. Детлафф вновь маячит в темноте спальни. Свежий ночной ветер развевает шторы за его спиной, делая их в ночи похожими на огромные силуэты тёмных чудовищ. — Тогда любовь глупа. — Никто и не отрицает. Поцелуй меня, Детлафф, — приказываю я, легко скидывая ноги на пол и нашаривая в полумраке шелковые туфли. Пусть и мне достанется капелька этой глупости. — А потом… А потом делай что хочешь: иди в Назаир, чини игрушки, танцуй с бруксой. Катись отсюда и никогда не возвращайся! Я смотрю на него вызывающе, ожидая от него сама не знаю чего, хмелея от своей смелости и словно бы осязаемой опасности, исходящей от моего гостя. Детлафф медленно подходит ближе и ближе, стучат набойки его сапогов, хрустит кожа сюртука. Он подает мне руку, помогая подняться с постели. И лишь кружева ночной рубашки да тонкая кожа отделяют вампира от моего неистово колотящегося сердца. — Делай что хочешь? — спрашивает Детлафф мне прямо в губы. — А что если я хочу обладать тобой? Его светлые глаза пронзают меня насквозь, заставляя дрожать то ли от желания, то ли от холода. Он подхватывает меня на руки и впивается в губы жадным поцелуем. Делает нетвердые шаги к балкону, пока не натыкается на высокие перила, а затем подсаживает меня на них, тут же устраиваясь меж моих разведанных коленей. Земля так далеко под стенами дворца, что одно это ощущение опасности может вскружить голову. По его распахнутому взгляду недоверчивых глаз, на дне которых мне чудится робкая надежда, я понимаю — если я вдруг сорвусь, он обязательно меня поймает. Он скидывает свой сюртук, продолжая придерживать меня то одной то другой рукой, а потом вновь возвращается к моим губам. На нем остается ещё камзол и рубашка и ещё, наверное, немыслимое количество разделяющей нас одежды. — Ну так оставайся. Оставайся рядом, Детлафф, и никогда, никогда не предавай меня!