Любовь божественному противоестественна

К роли пуджари Амрит Дубей готовился с самого детства, наблюдая за отцом, но не всегда понимал, почему тот способен настолько устать от, казалось бы, празднества. Пока сам не осознал, насколько связь с Великой Богиней может изматывать без должного контроля за энергией. Для этого с его семьёй и сотрудничает Рэйтан Вайш. Для простых людей его зовут так. Но для Дубеев нет ничего важнее помощи Махадевы. Пусть и никто из них никогда в этом не признается. На едва прошедшей Сарасвати-пудже Амрит прекрасно прочувствовал, что значит отсутствие этого немногословного и спокойного мужчины, которого обычно даже сразу и не видно за спиной пуджари. Тяжело. Один день полностью в постели, ещё несколько – с мигренью, что не даёт собраться и толкает на срывы в сторону подчинённых. Даже рядовое посещение калигхата даётся с трудом, однако... сегодня Амрит даже доволен собой. Он оправился. Он справился. И он в относительно радужном расположении духа заходит в собственный дом, мельком видя за углом длинные чёрные волосы. Неужели? Нет. Когда за волной кудрей появляются глупые глаза, то он понимает, что обознался. – Мадху, – приказным тоном бросает Амрит, остановившись посреди гостиной, – Приготовь мне ванну. Служанка, как никто иной, знает, что такое срывы юного господина, потому прячется на всякий случай. Она осторожно выходит из-за угла, потупив взгляд, и послушно кланяется. В эту же секунду интерес к ней пропадает. Но Мадху кланяется ещё раз, сцепив руки перед собой. – Господин... – бормочет она, не отрывая глаз от пола, – Вы просили сказать, если появится господин Вайш. Амрит вздёргивает бровь. Действительно, просил. Приказывал и требовал. – Он в библиотеке, – бурчит служанка под нос и продолжает кланяться. – В хранилище? – недоумённо переспрашивает Амрит. – Н-нет, – спешно исправляется Мадху, – В комнате, где любит отдыхать господин Риши Дубей. Господин Вайш... Он здесь. Внутренне Амрит холодеет. Раздражение качает его эмоции, как маятник. От удивления к злости. От злости – к смутной радости. Он отмахивается от служанки и устремляется к лестнице, с каждым шагом всё больше преисполняясь решимости. Всё же, Амрит долго это терпел. Не возражал, когда Махадева Рита-Шива перестал откликаться. Не трогал того, когда замечал едва ли не призрачный силуэт на улицах Калькутты, теряющийся среди обычных людей. Божественных дел ему не понять, но есть и земные. Дурга-пуджа не так далеко. К ней нужно готовиться, для неё необходима масса сложных ритуалов, но Рэйтан... Чёртов Махадева прохлаждается, страдая по дрянной британке уже которую неделю. Рита-Шива, должно быть, сошёл с ума. Словил какое-то божественное помутнение, раз действительно выбрал таскаться за девкой, наглой, везде лезущей. Глупой, вздорной, как и вся британская миссия. Как же хорошо, что все они уехали ещё в прошлом месяце. Однако пропажа Рэйтана следом не оставляет сомнений – тот умудрился привязаться. Да ещё и к кому? Амрит открывает дверь без стука, тут же заходя внутрь. Он не собирается расшаркиваться в собственном доме. И на секунду замирает, видя высокую фигуру, замершую у стола. Рэйтан стоит вполоборота, устремив взгляд в лежащую раскрытую книгу. Единым моментом он кажется таким... одиноким. Скоро ведь Маха-Шиваратри. Великая ночь Шивы. Пускай Амрит и верен лишь Тёмной Богине, но даже он понимает важность этого большого праздника в шиваизме, когда тысячи последователей понесут айвовые листья к статуям своего божества. А тот им, стало быть, не ответит. Как поступил и с Амритом Дубеем. Но Амрит – не простой человек, и не намерен это больше терпеть. Он ухмыляется. Подходит к Рэйтану, как бы невзначай задев того плечом, и принимается деловито листать лежащую на столе перед мужчиной книгу. – Ну что, всемогущий Рита-Шива, твоя девочка уехала от тебя в Лондон? Тон Амрита полон издёвки, наравне с неясным раздражением, царапающим под рёбрами. Рэйтан же прикладывает все усилия, чтобы не закатить глаза. В те редкие минуты, когда ему хочется побыть наедине с фантазиями наивных людей, оформленными в книжные переплёты, обязательно нужно появиться ему. Мальчишке, что мнит себя главой клана. Рэйтан поднимает книгу, пронося перед любопытным носом Амрита, и захлопывает в руке над собственным плечом. – Поговорить хотел о важном или воздух посотрясать? Амрит закатывает глаза, вальяжно усаживаясь на стол. Он смотрит на Рэйтана с наглым прищуром, будто интересуясь подсознательно, умеет ли тот выходить из себя. Или на такое он был способен лишь защищая много мнившую о себе девчонку, что так запросто его оставила, укатив на родину? Мысли об этом, о ней и о нём начинают злить ещё сильнее. – ...послушай-ка, Рэйтан. Амрит выделяет обращение, будто смакует, будто ставит на уровень с собой – простым смертным, ведь этот полубог порой любит зазнаваться. – О важном. Долго будешь над книжками торчать и в одиночестве прохлаждаться? У нас много дел. И твои... любовные печали никому не сдались. Оболочка человека с энергией бога обычно притупляет проявления чувств, но мысленно Рэйтан согласен. Человеческое в нём расшатывает незыблемые структуры, тяготясь к глупым рукописным сказаниям о любви. Амала такое любит. Любила. Рэйтан стоит настолько ровно и спокойно, что шевелится лишь рука, аккуратно положившая книгу обратно на стол, и в долю секунды с ловкостью оказавшаяся на подбородке кое-кого слишком зазнавшегося. Кого-то, кого пора научить смотреть снизу вверх, и пальцы сжимаются крепче, вздёргивая голову Амрита выше. Лицо Рэйтана непроницаемо. Люди говорят, что он спокоен... не человечески. – Будешь рассказывать мне о не сделанных делах? – говорит Рэйтан мягко и бесцветно, разве что его тёмные глаза слегка сужаются, – Или напомнить тебе, жрец, что работа твоя – почитать богов? Амрит лишь удивлённо распахивает глаза и выдыхает. На долю секунды ему становится жутко – и то ли дело в неосязаемой божественной силе, что и без особых стараний своего носителя ощущается всей кожей, то ли дело просто в непривычке. Рэйтан не похож на себя, пусть даже в этой мимолётной детали – Амрит его долго и хорошо знает. И уверен, глупая девчонка действительно задела этого нечеловека за нечто вполне человеческое. Тем не менее, очередная наглая улыбка снова ползёт по губам Амрита, сменяя секундный шок. Он дёргает головой, высвобождаясь из длинных пальцев, и для верности бьёт по ладони Рэйтана собственной, словно отмахиваясь от назойливой мухи. – Я свою работу знаю, а вот ты... Рита-Шива, – Амрит улыбается шире, почти оскалившись, – ...или как тебя лучше называть теперь? Вот ты, кажется, напрочь позабыл о своей работе. Амрит подаётся вперёд, ответно сужая глаза, и понижает голос до шёпота: – Бога обидела глупенькая человеческая девушка? Уму не постижимо, – ухмыльнувшись, Амрит продолжает с абсолютно нескрываемой издёвкой, – Я устрою особый прощальный ритуал по такому поводу! Рэйтан... Махадева Рита-Шива может и должен вернуться к своим делам. Поначалу это казалось простым, а привязанность к ветреной человеческой девушке была, что песчинка в пустыне. Но Рэйтан бродит по этой пустыне уже много дней, пока призывы Рита-Шивы от страждущих для него – лишь эхо на горизонте. Далёкое, неясное. Не такое, как Амрит Дубей, которого крайне сложно игнорировать, когда он того не желает. Слова сыпятся с его ярко очерченных губ, как цукаты на Дурга-пудже – щедро и непрерывным потоком. Половина пролетает мимо ушей. Амрит и сам, что муха. Но жужжит назойливо и цепляет то, чего не следовало бы. Одним движением Рэйтан опускает руку ниже и сжимает пальцы на чужом горле. Несильно, но так, чтобы мальчишка понял, что пора остановиться. В его тёмных, почти чёрных глазах под стать индийским ночам, Амрит видит, он точно видит проблеск чего-то... чего-то треснувшего. И Амрит не собирается гадать, кажется ему то или нет. Его улыбка и не думает никуда деваться, даже когда он чувствует на своей шее хватку холодных пальцев. Его абсолютно точно ведёт сейчас не в ту степь, кожу странно покалывает, не навязчиво, но слегка болезненно. Амриту нравится. Ему нравится понимать, что даже такие божества однажды падают со своих пьедесталов. Они точно не лучше Амрита, простого смертного, что всегда на своём устойчивом пьедестале. – Я даю тебе шанс, юный Дубей, – всё так же непроницаемо выговаривает Рэйтан, пока божественное в нём в скрытом возмущении солидарно с оторопью от дерзости такой букашки, – Я не слышал твоих слов сейчас. И мы вернёмся к делам, когда я закончу чтение. Хочется сжать горячую шею посильнее. Но человеческое тело столь хрупкое. Рэйтану ли не знать. И злить таких как он опасно. Подсознание Амрита начинает громко об этом предупреждать, но он только с усилием дёргается – и вовсе не назад, он и не думает освобождаться, лишь приближает своё лицо к чужому. Слишком близко. Будто силится рассмотреть в тёмных глазах нечто ещё. Нечто, что удовлетворит его любопытство, нечто неприкосновенное и далёкое. Когда-то очень давно, когда Рэйтан впервые стал замечать эту наглую ухмылку на лице наследника брахманов Калькутты, он словно перевернул внутри себя песочные часы терпения. Крупица за крупицей, от случая к случаю... У Рэйтана много терпения. У Шивы, бога войны и разрушений, его никогда и не было. Последние песчинки падают сквозь узкое стеклянное отверстие песочных часов. Амрит уже давно не дитя, но слишком привык, что на его выходки закрывает глаза даже родной отец. И глаза у юного Дубея под стать – синие, как Шива, когда люди решаются изобразить божество на фресках. Шива танцует в этих глазах свой разрушительный танец. Или же это Рэйтан видит в них лишь собственное отражение. – ...ты, Рэйтан, сейчас пойдёшь делать дела. Я, как глава семейства Дубей, не просто так потратил своё время, чтобы вернуться ни с чем. Пальцы Амрита цепляются за запястье Рэйтана, но скорее просто для виду, нежели в попытке освободиться. Его кожу покалывает новой странной, словно электрической, нет... божественной энергией. Будь Амрит простым человеком, уже бы пал ниц. Но он смело и с вызовом смотрит вперёд. – Давай, за дело. И выбрось свою девчонку из головы, да найди себе кого получше, раз любви в собственной древности вдруг возжелал. Рэйтан и не замечает, как воздух вокруг накаляется, а человеческие законы теряют свою силу. Как пряди его длинных волос плавно поднимаются вверх, будто под водой, а зрачки тёмных глаз в секунду поглощает яркий белый свет. Он сжимает пальцы ещё сильнее и нависает над Амритом, чувствуя, как под не человечески холодной рукой бьётся перекрытая горячая кровь, заставляя чужие щёки едва заметно краснеть. – Последний шанс, юный Дубей, – голос его всё так же спокоен, но усилен божественной вибрацией, что незримо потряхивает стены и книги на полках вдоль них, – Я предупреждаю в последний раз. В губах Амрита Дубея столько же молодости, жара и жизни, сколько и в... её губах. Его взгляд такой же бесстрашный. Вот только это не Амала Басу, что сбежала, как и её семья много лет назад. В Рэйтане много злости. Рита-Шива состоит из неё полностью, намереваясь переломить эту шею, если услышит ещё хоть одно дерзкое слово. — Невероятно. Амрит не контролирует внезапную даже для самого себя реплику, сорвавшуюся с приоткрытых губ, и в глазах его загорается нездоровый, лихорадочный блеск. Он почти ощущает на своём лице чужое дыхание, тело почти вздрагивает от глубокого нечеловеческого тона. Почти. Он не раз видел силу аватара Махадевы, но лицом к лицу, ещё и так близко... Так, что каждая вибрация ощутима кожей, пока ледяные пальцы сжимают крепче, и ладонь Амрита так же в ответ сжимает запястье Рэйтана. Так, что его тело, будто подчиняющееся неведомой силе, хочет сдаться. Послушно покориться, преклонить колени. А Рэйтану на мгновение хочется верить, что Амрит убедился. Что он поскалится, поогрызается, но убежит, как мелкая собачонка, поджав хвост. Однако Рэйтан знает брахманскую кровь Дубеев даже дольше, чем стоило бы. Те своенравны и всё норовят поставить себя наравне с богами. Сколько же это приносит проблем. Сколько же проблем приносит Амрит. И сейчас Амрит шумно вдыхает. Он всё ещё не простой человек, и с ним так просто даже божество не поступит. И всё же неясной природы жар и внезапная нехватка воздуха дают о себе знать. Амрит проводит кончиком языка по губам, чувствуя как адреналин растекается по венам вместе с этой странной энергетикой, как всё перемешивается с тихим, неизбежным страхом человека перед божественным... и ему нравится. И он хочет больше. Амрит цепляется в запястье уже обеими руками, но зрительный контакт держит, созерцая уже нечеловеческие глаза. И не отодвигается. Рэйтан почти слышит хруст его костей, намереваясь лишь слегка дёрнуть пальцами. Если он оборвёт эту жизнь... будет ли ему жаль? Но Амрит лишь с неизменной, но теперь вдруг дрогнувшей ухмылкой шипит: — Девчонке А-ма-ле, – он чеканит каждый слог, намеренно протягивая имя такой для него никчёмной, — Ты тоже так близко свою божественную силу показывал? Не будет. Рэйтану не будет жаль. Пока Амрит смеет произносить это имя с таким пренебрежением – не будет. Однако вместо краткого импульса свернуть шею Амрита, Рэйтан лишь сокращает расстояние между ними до упора, и мягко вжимается своими губами в его губы, что на первый взгляд кажется чем-то невинным. Если бы только не вал гнущей к земле энергии хаоса войны, который Рита-Шива пропускает через чужое тело, пока его язык скользит глубже в рот Амрита. Зачем он это делает? Зачем придаёт поцелуям с людьми столько значения? Зачем открыл для себя эти столь недолговечные, но потому и прекрасные чувства? Амрит мычит что-то нечленораздельное, полностью растворяясь... скорее, разбиваясь о неведанные ранее ощущения. Горячий язык Рэйтана двигается умело и ловко, и Амрит задыхается. От неожиданности, от горячности поцелуя, от силы, сковывающей волю и сознание. Собственная никчёмность Амрита так внезапно ощутима для него самого в этот момент. Но Амриту нравится. Он теряет любую мысль, любое дерзкое слово, он закрывает глаза и с жадностью, невиданной ранее, отвечает на поцелуй. Амрит не может найти ни единого объяснения происходящему, ведь оно не поддаётся законам человеческой логики – этим правят боги. Возможно, Рэйтан способен развоплотить Амрита в этот момент, но всего лишь обхватывает того второй рукой за пояс, плотнее прижимая к себе. Он держит, но может и сам... держится? Цепляется за что-то знакомое? Амрита охота уничтожить, но Рэйтан целует его так долго и настойчиво, что от давления божественной силы на том сам собой расстёгивается воротник, крючок за крючком, словно дорогая ткань одеяний не готова это выдержать. А сам Амрит, похоже, готов на всё, лишь бы не отступить ни на полшага. И Амрит почти благодарен, чувствуя, как тугой воротник освобождает горло, как ткань спадает с плеч сама собой. Почти – потому что хочет больше. Хочет, и дрожит от смутного страха, от силы, словно стягивающей тело тугими верёвками, но жмётся ближе, покоряясь рукам Рэйтана. Он знает — Рэйтан способен его убить в любую секунду, растоптать, переломать. И осознание этого лишь сильнее разгоняет кровь по жилам, бьёт по вискам; он словно ходит по лезвию ножа, но в обоих итогах будет рад. Дубеи всегда отличались неким безумством. А Рэйтану, похоже, такое вполне нравится. Амрит насильно, словно нехотя разрывает поцелуй, стараясь отдышаться; он смотрит на Рэйтана сквозь мутную поволоку в глазах, плохо скрывая страсть, неиспытываемую ранее. Ему горячо и душно, и под божественной силой он готов добровольно разлечься на столе. Но лишь отстраняется, упираясь на ладони, отставленные за спину, и его обнажённая грудь вздымается от шумного дыхания. Белая слепящая пелена спадает, когда Рэйтан вновь открывает глаза, чтобы насладиться картиной. Он наслаждается? Определённо. Махадева Рита-Шива любит разрушать то, что создали люди. Рэйтан Вайш любит искусство, ими созданное, а Амрит напоминает ему ожившую живопись, пока каким-то образом ещё шевелится. И даже выдаёт какие-то реакции. Как непросты эти Дубеи. Амрит всё же первый, кто с таким самоубийственным упорством цепляет за те струны, которые не следовало бы трогать. Амрит склоняет голову набок, позволяя прядям волос спадать на лицо, и старательно формулирует мысли, будто опьянённый божественной силой. — Что ж... — наконец, выдаёт он, — Это... тебе больше к лицу, чем печальное чтение лиричных стишков в память о стерве, что тебя бросила. Его язык быстрее его мыслей, и страх вновь закрадывается в гулко бьющееся сердце, но Амрит лишь смеётся, запрокинув голову, пока его дрожащие руки старательно принимаются за попытку избавиться от оставшейся одежды. Легко взмахнув рукой, словно дирижёр, Рэйтан заставляет верхнюю часть богатых одеяний сорваться с Амрита и опасть у стены, затем аккуратно кладёт ладонь на стол подле его бедра. Взмахом второй ладони он сносит со столешницы все лишние вещи, которые тут же с грохотом катятся по полу. – Ты не дитя, а изнеженный мальчишка... – цедит Рэйтан, пока вторая ладонь укладывается на голое плечо. У Амрита прекрасная кожа, чей цвет контрастирует с полубезумными от божественного экстаза глазами-сапфирами. Лёгким толчком Рэйтан без труда пригвождает его рукой к столу и нависает сверху теперь уже окончательно, его длинные волосы плавно сползают вдоль шеи вниз. – Тебе хоть ведомо, что такое чувства? – продолжает Рэйтан, ведя ладонью по груди Амрита, и на секунду замирает там, где отчётливо колотится тёплое человеческое сердце. – Тебе ведомо, Амрит Дубей, что такое любить? Вопросы эти звучат без надрыва, к которому Рэйтан успел привыкнуть. Ему интересно. При виде наглого, неугомонного и полуголого Амрита ему интересно, как тот ещё может. Потому Рэйтан подхватывает Амрита под колено и дёргает на себя, заставляя проехаться спиной по столешнице. В этот же миг он склоняется ниже, касаясь губами голой груди. Человеческая жизнь так скоротечна, что упрямо бьющийся источник энергии внутри Амрита всё не даёт покоя. Рэйтан целует его грудь всё настойчивее, проводя языком по одному из сосков и обводя тот по кругу. Амрита плавит, ведёт точно не туда — иначе он не понимает, почему с таким добровольным, с таким яростным желанием раздвигает ноги шире, восхищённо глядя снизу вверх на Рэйтана. Почему так вздрагивает и дёргается от каждого властного движения, закусывая губу, чтобы не сорваться на внезапный стон. И почему, всё же не стерпев, срывается от языка Рэйтана, продолжающего ловко скользить по оказывается, столь чувствительному соску. Вряд ли Амрит полагал, что сила богов способна на такое. Вряд ли он вообще когда думал о Рэйтане в таком ключе... Или? Как ещё может Амрит Дубей, кроме надменности и наглости? Этот вопрос не даёт Рэйтану покоя, пока его свободная рука отодвигает неподхваченное колено в сторону, а после давяще проводит по внутренней стороне бедра и смыкает пальцы меж разведённых ног. Пожалуй, лучше бы Амрит Дубей заслужил смерть. Но Рэйтан решает над ним ещё поиздеваться. Амрит шипит, несдержанно от желания, и злобно от замедленного осознания слов Рэйтана. Ведь полубог даже в такой момент умудряется философствовать и разглагольствовать. Но Амрит, внезапно для себя, в этот же самый момент ощущает неприятное покалывание в области груди, что портит все иные ощущения. И вовсе не физическое. Потому что ему кажется, что в низком голосе полубога сквозит боль... пусть прикрытая, или побеждённая, но всё же нечеловеческая. Амрит сгорает от желания. Он сгорает от ненависти. К этой девчонке, чьё имя больше произносить не намерен. Он облизывает горящие губы, и прогибается под новым движением, глотая новый стон. Собственное низменное желание губит, но нечто, что чуть сильнее, заставляет вдруг податься вперёд, приподняться, напрягая мышцы, и обхватить ладонями лицо Рэйтана. Он смотрит внимательно и неотрывно, намеренно игнорируя желание. – ...мне ведомо одно, – выдаёт Амрит серьёзно, – Ведомо, что ни одна смертная девчонка тебя не достойна, Махадева Рита-Шива. Рэйтан видит веру в этих глазах. Все яркие реакции, что раздёргивали до этого, не удивляют его так сильно, как искренность, простота и даже наивность, с которой Амрит Дубей обращается к божеству, будто готов его полностью понять. Ему понятны желания молодого Дубея, ведь о ночи с богами думают даже калипоклонники во время майтхуны, однако... сочувствие? В поцелуе Амрита столько откровенности, а в слова свои он так верит, что на секунду Рэйтан замирает. Амрит ухмыляется, но все его слова искренни. Без былой издёвки. И в собственные слова Амрит яро верит, притягивая Рэйтана ближе к себе, и вовлекая того в новый, не столь страстный, сколь боязненно-аккуратный поцелуй, почти сквозящий непривычной нежностью. Рэйтан позволяет чужим губам скользить по своим, приоткрывая рот, пока внутри плещется нечто ответное. Что готово вырваться не то нежностью, не то божественной яростью, однако в середине собственных метаний Рэйтан готов даже время остановить. Замкнуть на этой комнате, где Махадева Рита-Шива ощущает потребность снизойти до человеческих чувств вновь. Энергия выходит из-под контроля, пока Рэйтан целует в ответ, закрыв глаза слишком самозабвенно. В этом мальчишке ему чувствуется что-то большее, чем просто спесь. Амрит, как и всегда касательно своих мнений, говорит то, в чём уверен. И Рэйтан это чувствует: поверхностное желание принять в себя божество, а под ним – злость, ревность, нежность и даже... – Я верю тебе, Амрит Дубей, – оторвавшись от поцелуя, Рэйтан шепчет, но усиленный вибрациями звук его голоса пробирает Амрита насквозь, – Ведь в тебе веры не меньше. Так прими же меня. Амрит знает, чего хочет, но вряд ли готов получить. Однако Рэйтана это не останавливает, когда в мгновение по щелчку его пальцев чёрные одеяния растворяются в воздухе. Он проводит пальцами по щеке Амрита, неотрывно глядя в удивительно преданные глаза. Рэйтан Вайш позволяет себе слишком много человеческих чувств, и за это точно будет наказан. Последствия ощущаются уже, когда внутренняя сила норовит выйти из-под контроля. Он выпрямляется, и волосы вновь взлетают в воздух, а глаза наливаются белым светом. Он без одежды. Амрит без одежды. Ещё одна ненужная условность, отделяющая людей от богов. И хоть в чем-то всё естество Рэйтана сходится воедино. Теперь ему нужен лишь этот юноша, лежащий в поразительной готовности ко всему. Даже к тем ощущениям, о которых даже не догадывается. Рэйтан вновь придвигается ближе, и теперь ничто не мешает их коже соприкасаться, а телам – сплетаться. Взгляд его вновь обретает человечность, пока поднявшийся член упирается между упругих ягодиц. Все эмоции и мысли Амрита, и так едва уловимые для него самого до этого, теперь и вовсе расщепляются, когда он с неприкрытым восхищением рассматривает обнажённого полубога над собой. И когда впивается ногтями в поверхность стола, задержав дыхание в смутной готовности к чему-то... особенному. Возможно, Амрит к этому не готов. Но кто бы отказался от первого раза с божественной сущностью? Он ведь считает себя особенным по праву рождения. – Выдержи, Амрит Дубей, – выдыхает Рэйтан и со знанием дела берёт его под голые колени, подтаскивая на самый край стола. Одна из рук Рэйтана гладит живот Амрита, пальцы его проходятся по несдержанно по-юношески напряжённой плоти, пока Рэйтан не берётся за собственную. Ему нет необходимости различать женщин и мужчин, ведь божественная сила пропускает его внутрь безо всяких преград. Вязкая смазка выделяется непроизвольно, и член его постепенно и плавно входит. Амрит вскрикивает совсем несдержанно и неожиданно даже для себя, моментально зажав рот ладонью и устремляя взгляд вниз. Махадева не сдерживает потоки энергии, что едва способно выдержать человеческое тело, пока божеству настолько хорошо внутри него. Амрит обязательно выдержит. Он докажет, что он единственный достойный. Руки божества держут крепко, и вряд ли получится сбежать – а на долю секунды у Амрита мелькает именно такая мысль, когда помимо долгожданной, пронизывающей каждую клеточку тела и сознание божественной энергии, ощущается вполне человеческая и весьма непривычная боль. И именно в эту короткую секунду наваждение почти спадает, Амрит с ужасом заглядывает в глаза Рэйтана. Но молчит, лишь сдавленно скуля, чисто рефлекторно пытаясь расслабить мышцы заднего прохода, пока на глаза невольно накатывают слёзы. С человеческой точки зрения для Амрита это дикость, но с другой... с той, где секс это нечто большее, это слияние, это таинство, это... ритуал? И Амрит глубоко вдыхает, откидываясь обратно на стол, цепляясь пальцами за поверхность сильнее. Он точно справится. Вот только член у Рэйтана действительно большой. — достойно... божества, – хрипит Амрит, позволяя себе вымученную улыбку. И раздвигая ноги шире, не столь под влиянием сладострастных потоков неземной энергии, сколько под собственным, всё столь же ранее не знакомым желанием. – ...но только не нужно... Амрит шипит, дёрнувшись от становящимся всё более глубоким проникновения, но упорно продолжает шептать: – ...не нужно меня недооценивать. Не сдерживайся, Рита-Шива. Даже если бы Рэйтан вдруг попытался, то уже не смог бы себя оттащить прочь. Возможно, он сам себе наступает на горло и сам себе переходит дорогу, пока стремится уместить столько сил лишь на одно действие. Но Амрит его поражает. Не сколько своим необычным даром выдерживать натиск, сколько обычным, очень даже человеческим упрямством. Готовностью. Рэйтан вслушивается в его шёпот, пока юноша игнорирует боль. Пока... доверяет ему? Оттого собственное удовольствие от туго давящих на член стенок лишь усиливается. Божественная природа улавливает реакции чужого тела острее, чем это могут сделать люди. Боги в своих желаниях не менее несдержанны. Амрит прикусывает себя за язык, и сдавленно стонет, моментально ощущая пульсации энергетическую вперемешку с вполне себе человеческой, но отмахивается от мысли, что даже если он умрёт, то весьма интересно, и с готовностью и стремлением заглядывает в глубокие тёмные глаза. Рэйтан хватается за чужие бёдра, входя полностью и удовлетворённо выдыхая. Амрит Дубей даже сделал ему комплимент. И не побоялся ведь. Как хорошо, что боги Калькутты любят комплименты настолько, что облачают их в мантры. Рэйтан распаляется лишь сильнее, задирая чужие ноги выше. Они у Амрита удивительно красивые, особенно когда ложатся на плечи Рэйтана. Особенно когда Рита-Шива продолжает наклоняться вперёд, всё ближе к чужому лицу, отчасти искажённому, отчасти – блаженному. Жаль, что такой самозабвенный и талантливый жрец не принадлежит к шиваизму. – Не сдерживаться? – всё так же мягко переспрашивает Рэйтан, удерживая колени Амрита ладонями, чтобы те не соскальзывали, – Ты попросил об этом сам. Он начинает движения бёдрами так неожиданно, так отрывисто и резко, что где-то на первых глубоких толчках должен был разорвать несчастного Амрита, но теперь будто собственной энергией и страхует от потерь. Это не просто секс – это слияние, ведь иначе быть не может, и от яркой и искрящейся энергии Амрита прошибает уже самого Рэйтана. Так, что он заставляет тело под собой сложиться едва ли не вдвое, придавливая торсом сверху, широко разводя чужие ноги и давя их уже под коленями. Самоотдача Амрита толкает на безумные вещи, но и его юное тело тянет к себе так, что хочется проникнуть ещё глубже. Амрит не прячет своих стонов, и ему плевать, услышат это боги или люди, сейчас его волнуют лишь эти глаза. И эти движения в нарастающем темпе, что всё норовят разорвать изнутри и сломать тело пополам. Но оно выдержит. Амрит дрожит под Рэйтаном, и кусает губы самозабвенно, желая раствориться в этом божественном пороке, пока собственные стоны мешаются с болезненными всхлипами. Рэйтан взмахивает головой, откидывая волосы, и пристально ищет драгоценные глаза. – Ты великолепен... – в искреннем удовольствии улыбается уже опасное и воинственное божество. Короткая фраза Рэйтана внезапно распаляет лишь сильнее, словно притупляя боль. Амрит улыбается сквозь новые слёзы, и смотрит на полубога с восхищением, почти с обожанием, с целой гаммой тех неведомых богам чувств, но Амрит хочет – он уверен – Рэйтан способен это ощутить. Он хочет в это верить. И член Амрита болезненно жаждет прикосновений, но он лишь отмахивается от этого желания, только обеими руками цепляется за крепкие плечи, впивается ногтями, и сквозь очередную судорогу, пронзающую тело, движет бёдрами на встречу. Он игнорирует боль, слёзы и собственные желания, потому что всё превращается в единое стремление принести наслаждение Богу, заслужить его милость. На подкорке мозга это пугает Амрита, но мысль о том, сколько лет он знает Рэйтана, сколько лет тот был рядом, являясь чем-то недосягаемым, а потом... А потом появилась наглая девчонка. Думать о которой, особенно в такой момент, Амрит не имеет желания. И вдруг боится, что в этот же момент сам Рэйтан может о ней вспоминать. Пальцы Амрита путаются в длинных волосах Рэйтана, он проводит ладонью по его щеке; он рвётся навстречу с долей отчаяния, со стремлением что-то доказать... может, нечто большее, чем сам способен осознать. — Мм... Махадева, — на придыхании выстанывает Амрит, и путается в собственных мыслях, словно в полупьяном бреду, – ...я... я твой. Моё тело. И душа. Слышишь? Амрит не знает, что пытается этим сказать, снова сбивается на стон, и снова смотрит неотрывно и вожделенно. – Рэйтан... Рэйтан, слышишь? Меня. Используй меня... как заблагорассудится. Пылкие слова Амрита так не похожи на что-либо, виданное Рэйтаном за долгие годы жизни. Он повидал немало и влюблённых до безумия, и откровенных фанатиков, но ещё ни разу не видел такой самоотдачи, потому смотрит очень внимательно. Внимает каждому слову, пока сам невольно сбивается в дыхании, вбиваясь в тело Амрита. Амриту больно. Но глаза его полны безумной любви, отчего Рэйтану хочется сдавить его ещё сильнее. – Отчаянный... – Рэйтан слегка растягивает уголки губ, приближаясь к лицу Амрита вместе с новым грубым проникающим движением, – Мой. Пылающее тело этого мальчишки и его такой же пылкий характер захватывают Рэйтана, пока одна из его рук выпускает колено и закидывает ногу Амрита себе на спину. Он ведёт по вздымающейся груди, пальцы мягко оглаживают сосок. Похоже, это у Амрита Дубея – слабое место, и реакции его на фоне резких проникновений попросту бесценны для Рэйтана. Несдержанность и грубость резко контрастируют с неожиданной нежностью – Рэйтан всегда таким был, а Амриту было интересно размышлять каким он бывает с... ней. Он не позволит Рэйтану о ней вспоминать, не даст ей тревожить его нечеловеческое сердце. Никто не достоин. Он, Амрит, достоин. И он проводит языком по пересохшим губам, глотает слёзы и стоны, но с нежностью и покорностью. Тело Амрита горит от касаний Рэйтана, неведомая сила течёт по жилам, и вполне ве́домая боль не отступает, но по-прежнему игнорируется. Рэйтан едва ощутимо касается его губ, продолжает ласкать, сдвигает руку выше. Вновь кладёт на взмокшую шею и сжимает пальцы, придавливая Амрита затылком к столу. – Божество перед тобой, – шепчет Рита-Шива, на долю секунды сверкая глазами и сжимая столь хрупкую шею ещё сильнее, – Раздвинь ноги шире и впусти меня полностью. От собственных слов тело Рэйтана наполняется удовольствием, беря новый виток в наслаждении, когда он почти ложится поверх Амрита и ускоряет движения. Он требует всё больше самоотдачи и всё больше подчинения, не в силах оторваться от захватившего разум Амрита, чей особенно горячий и напряжённый член теперь скользит между их животами. Слова Махадевы звенят в ушах Амрита, ласкают не хуже его пальцев. Он шире раздвигает ноги, насколько позволяет положение и способности человеческого тела, что сейчас кажется особенно слабым. Амриту нравится эта слабость, нравится, что он сам в состоянии смотреть на кого-то так, как обычно смотрят на него самого. Хоть и вряд ли с таким же вожделением. Но Амрит и не бог, зато готов впустить в себя этого насколько возможно. Насколько позволит рассудок, тело и воля, которые он сам вручил без сожаления в пользование Рэйтану. Рэйтан увлечён настолько сильно, что не понимает, как может быть иначе. Будто Амрит создан для того, чтобы вот так вот сдаваться, просить и умолять, захлёбываясь в столь ярких... столь человеческих чувствах, от которых по коже бегут мурашки. Рэйтану ужасно это нравится. Он налюбоваться не может тем, как это тело, разум и даже душа покоряются, как падают все рубежи, и оттого собственное сознание сливается в их единую энергию. – Да, да, я... – Амрит стонет бессвязно, почти задыхаясь от хватки на горле и боли, от наслаждения, – Господин, я... Он осекается, прикусив язык – вставать вровень с простыми смертными всё ещё не желает, но новое грубое движение рушит карточный домик мыслей наравне с неожиданно ощутимой самопроизвольной лаской для собственного члена. — Господин, умоляю... Я... О чём? Он не знает. Но он хочет и готов. Амрит напрягает мышцы всего тела, улыбается почти безумно, неотрывно глядя во всепоглощающие глаза, и его перекрывает не просто оргазмом. Нечто выше, нечто больше и сокрушительно сильнее. Он мечется под сильным телом, содрогаясь непроизвольно, бессвязно скользит пальцами по мышцам руки Рэйтана, гладит крепкую грудь, вновь путается в длинных чёрных волосах, отчаянно царапает ногтями его плечи напоследок, и вздрагивает особенно крупно, выгибаясь на чёртовом столе. Этот выброс наверняка почувствуют все. Даже спящая Тёмная Мать, чей подопечный так неосторожно, но так самозабвенно отдаёт себя. И Махадева Рита-Шива даже готов его защитить, что бы ни случилось после. Утаскиваемый чужой несдержанностью, Рэйтан уже и не помнит, где они, с чего всё началось, и кто такая эта девушка, что пропадает из сознания, как песчинка на дне моря. Рэйтан рвётся вперёд всё сильнее, ведь тело под ним своенравно, но податливо, и собственный пик удовольствия наступает одновременно с Амритом. Иначе и быть не может. Не при таких обстоятельствах, когда их энергии – трескучая искрящаяся человеческая и сияющая ослепительная божественная – соединяются в нечто одно. Комнату заливает белым светом, стирая с глаз долой мебель, стены и границы между ними двумя. Рэйтан приоткрывает рот, силясь не отрывать взгляд от ярко-синих глаз, в которых застыло вожделение, и его прошибает от низа позвоночника и вверх, бьёт в голову чувство гигантского масштабного удовлетворения. Конечно же, тело Амрита едва способно это выдержать. Выпуская его горло, Рэйтан всё же не может отпустить это смелое человеческое дитя окончательно. Он вновь обхватывает пальцами подбородок Амрита и тянет ближе к себе. – Удовлетворить Шиву, порой, сложнее, чем Тёмную Мать... – шепчет он в приоткрытые губы с полуулыбкой, – Ты крайне талантлив, Амрит Дубей. И Рэйтан прижимается к его губам в коротком, но ласковом поцелуе, напоследок стремясь испить остатки чужой энергии. Он – первый, кто заполнил собой этого несдержанного юношу, и его семя разлито внутри, отчего вслед за физическим удовольствием постепенно приходит и моральное. — Господин, я... я так... рад, я... Амрит захлёбывается словами и мыслями, собственной и чужой, божественной энергией, его тело сводит судорогой, ослабевает, отдав слишком много сил. Но он отчаянно цепляется за Рэйтана как может – ногами, руками, взглядом. Будто боится, что тот сыграет на внезапной слабости, сам едко улыбнётся, бросит нечто про заслуженный урок и исчезнет. Нет. Амрит не позволит. Не после того, как раскрыл Рэйтану слишком потаённые уголки своей души, спрятанные даже от себя самого. — Рэйтан... Амрит шумно выдыхает, шепча в его губы, и вновь не находясь со словами. Он только отчаянно и настойчиво прижимается своими губами к губам Рэйтана, прося очередной поцелуй, почти требуя, беря самостоятельно. Аккуратно, но чувственно, с ещё не улёгшимся отчаянием. Его неожиданный страх поначалу непонятен Рэйтану, но всё новые эмоции отображаются и на лице Амрита, и во всех его движениях. Очаровательно, насколько в нём нет фальши, когда зацелованные губы тянутся к Рэйтану вновь, и тот благосклонно позволяет поцелую продлиться столько, сколько захочет этот юный и всё такой же отчаянный жрец чужого культа. Амрит, оказывается, способен не только раздражать своей самоуверенностью, но и очаровывать. Человеческие души... как же они удивительно верят, что могут всё, пока не окажутся в Тамас-Витале. Но слабость накатывает на Амрита новой волной, он расслабляет обессиленное тело, и сам себе напоминает не больше, чем тряпичную куклу. В любой иной ситуации это бы его разозлило вплоть до выплеска всех собственных тёмных сил, но сейчас... сейчас его не отпускает ощущение чего-то правильного и верного. Будто к этому он и стремился всю жизнь. — Знаешь, эти девушки, все, что у меня были... – вдруг шепчет Амрит на приливе откровенности, глядя куда-то в потолок, – Я их и впрямь не любил. Не видел смысла. Если любить, то однажды и навсегда... Не знаю, как у вас, божеств, устроено. Рэйтан позволяет не только удерживать себя, но и говорить. Он слушает, не отстраняясь и лишь оставив собственную ладонь лежать на истерзанной шее, пока выпускает из захвата чужое колено и прижимает поближе к себе. От Амрита Дубея редко дождёшься такой честности, и Рэйтан верит в каждое его слово. И со смутным протестом понимает, что внутренне откликается на нечто знакомое. Люди... Люди слишком верят, что их чувства продлятся навечно. Людям неведомо, как глубоки и продолжительны чувства божественные. Они восхищаются Шивой, разрушившим мир во имя потерянной любви. Но сам Рита-Шива не готов испытать это вновь. Амрит улыбается обессиленно, скосив взгляд на Рэйтана. Почти любуясь им. Словно прощаясь, словно пытаясь в себе и осознать нечто новое, и заведомо приготовиться к худшему. Ведь чем больше гаснет искрящаяся энергия, остатками текущая в жилах, тем сильнее на место встаёт рассудок. Амрит возжелал забраться слишком высоко. Падать после такого больно. Но именно сейчас, вопреки разуму и рассудку, он, кажется, готов впервые в жизни упасть. — ...сколько себя помню, наблюдал за тобой. Сначала за твоей силой, затем, когда подрос, за суждениями... Потом стал искать мотивы. А после стремился понять желания, мне неведомые. Не знаю, зачем, но, возможно, я... Амрит осекается, и вдруг смеётся, уставившись в потолок. Какая глупость. Какая наивность, ему не свойственная. Но в груди жжёт и режет без всякой потусторонней энергии. У него нет сил подняться, отдышаться или продолжить мысль, отсмеявшись, он безразлично выдаёт: — Дела... точно. Они всё ещё не сделают сами себя. Рэйтан мягко кивает и прикладывает ладонь к раскрасневшейся щеке Амрита. Медленно выходит из его тела, подхватывая свободной рукой под пояс, и плавно тянет на себя, вновь усаживая на столе. Пока пальцы ласково поглаживают мягкую кожу, Рэйтан всё неотрывно смотрит в эти глаза, и мир вокруг преобразуется. Появляется одежда, побросанные вещи взлетают обратно на стол, а волосы Махадевы чёрной гладкой змеёй собираются в хвост сами собой. Он слегка растягивает губы в абсолютно беззлобной ухмылке и говорит привычно располагающим тоном: – Юный Дубей... Ты только что признался мне в любви? Он отметает всю мишуру про дела, пытаясь выхватить в этих прекрасных глазах ответ. Но вскоре понимает, что ищет зря. Ответ там был всегда.