«Я с ним на сцену выхожу»

Казалось, тишину, что обухом ударила по ушам после испуганного крика Оли, можно было порезать ножом. Взгляды присутствующих метнулись к Князеву, выискивая следы призрака за его спиной. Андрей, прижимая к груди гитару, побледнел и скосил взгляд в сторону зеркала. Рядом с ним, в отражении четко виднелся Миша, напряженный и сжавшийся под испуганными взглядами родных. Брови его свелись к переносице, выдавая внутренние переживания. Послышался глухой смешок. Юрий Михайлович тяжело поднялся со стула, опираясь на обеденный стол. Он медленно подошел к Горшеневой и встал рядом, со скептическим выражением вглядываясь в отражение. Через мгновение, резко выдохнув, он поднес руку к глазам, и чуть надавив на них, открыл снова, прищурившись. Лицо его тут же вытянулось, брови взметнулись к короткому ежику волос, а рот приоткрылся. — Не может такого быть. Тань, взгляни, а, — мужчина поманил рукой женщину. — я на старости лет уже своего покойного ребенка вижу, черт возьми. — Юр? — Татьяна Ивановна, резво подскочив, взяла мужа за руку и перевела взволнованный взгляд на отражение. Перед ее глазами проступали очертания старшего сына, словно на старой пленке, постепенно проявляясь. — Господи… Неужели это… Мишенька? Татьяна Ивановна, схватившись за сердце, медленно опустилась на стоящую рядом табуретку и прикрыла глаза, пытаясь успокоить громко стучавшее сердце. Послышались несмелые, тяжелые шаги, в тот же миг тихий вскрик Оли и приглушенное «Твою ж» Юрия Михайловича. Внезапно плечи матери окатило могильным холодом, и женщина, почувствовав робкое прикосновение, покачнулась вперед, утыкаясь носом в чужое плечо. Вдохнув такой родной, уже забытый запах, она распахнула глаза и встретилась взглядом с карими, такими глубокими, что утонуть в них было проще простого. Глаза ребенка мать узнает из тысячи. — Мишенька, это ты? Неужели и в правду… Но как? — беспорядочно шаря руками по крепким плечам, нежно прикасаясь к любимому лицу сына, Татьяна Ивановна чувствовала, как к горлу подступает тугой камок, а в груди разливается, казалось, забытое тепло и счастье. — Мусь, тут я пока. Мне шанс дали. Попрощаться надо, понимаешь, да? До полуночи время еще есть, — Горшок не замечал слез, которые скопились в уголках его глаз. Жадно всматриваясь в лицо матери, он пытался запомнить каждую черточку, каждую морщинку. — вставай, мусь. Давай. Горшенев поднялся и крепко обнял женщину, утыкаясь в ее макушку и закрывая глаза. Его сердце стучало так громко и отчетливо, что должно было уже выпрыгнуть, проломить грудную клетку. Через силу разорвав объятия, призрак перевел взгляд на отца и стоящую рядом Олю. — Мишутка… — Горшенева во все глаза смотрела на покойного мужа, не в силах поверить в происходящее. — Миша, — она медленно подошла к мужу и, дотронувшись до его щеки, выдохнула, — Боже мой… — Я всего лишь твой муж, Оленька, — хриплый, грудной смех разнесся по кухне, окончательно рассеивая повисшее напряжение и заставляя всех присутствующих улыбнуться. — а где моя Сашка, м? Миша взял дочь на руки, чуть подбросив в воздухе и тут же прижав к себе. Девочка звонко рассмеялась, окончательно сбросив с себя оковы сна. Она протянула ручки к отцу, ярко улыбаясь и всем своим видом показывая любовь к родному человеку и то, насколько сильно она соскучилась по нему за те несколько дней тишины дома. Маленькая семья стояла практически вплотную, обнявшись и не замечая ничего вокруг. Они не знали, сколько прошло времени. Несколько секунд? Вечность? В этот светлый момент не было никакой разницы. Они были вместе. В последний раз. Леша, до этого тихо сидевший за столом, приглушенно кашлянул, обращая внимание на себя. — Леха, — тепло улыбнувшись, Миша оторвался от Оли и Саши, напоследок поцеловав дочь в лоб и подошел к брату. — ты что-то постарел, е-мое! — Да пошел ты, — Горшенев-младший беззлобно рассмеялся и ударил брата по плечу. — Е-мое, какая силища! Вы только на него посмотрите, — в глазах Миши виднелись огоньки озорства и счастья. — иди сюда. Горшок притянул брата к себе, заключая в крепкие, возможно последние объятия. Послышался приглушенный шепот: — В полночь, да? Как Золушка прям. — Иди нахуй, братец, — с улыбкой прошептав в ответ, Горшок оторвался от младшего и, не удержавшись, поднес руку к чужим волосам, растрепав их. — следи за ними здесь, а. А я оттуда смотреть буду, понимаешь, да? *** — Уходишь, Дюх? — Миша подошел к Князеву, наблюдая за тем, как тот завязывает гады. — пять минут до полуночи, может до конца останешься? Все ушли, е-мое. Муся с отцом тоже решили спать лечь, больно им. Вторая смерть, понимаешь, да? — Горшенев горько усмехнулся и облокотился на стену, скрещивая руки на груди. — Мих, нормально всё будет. Переживаешь что-ли? — Андрей разогнулся и положил руку на плечо друга, усмехнувшись. — или один боишься остаться? Горшок резко перевел взгляд на Князя и тот осекся на полуслове, тут же понимая всю суть сказанного им. Карие глаза напротив были покрыты болью, какой-то затаенной горечью и въевшейся печалью, до сих пор хранившейся в глубине души. Сердце Андрея предательски сжалось, начиная работать быстрее. Казалось, оно стучало настолько громко, что выдавало мужчину с потрохами. Миша определенно должен был услышать его. «Блять. Не вовремя переживаешь, Андрей» — Миш, прости дурака. Не хотел, — мужчина взял чужую ладонь в свою, чуть сжимая ее. — я останусь. Кивнув, Горшенев развернулся и прошел на кухню, сразу подхватывая на руки гитару и садясь на табуретку. — Ну, каковы Ваши пожелания, сударь? — Миха усмехнулся и резко осекся, замолчав, — последняя песня, Дюш. Давай что-нибудь нормальное, е-мое! — «Воспоминания», — Андрей опустился на соседний стул и заглянул другу в глаза, пытаясь уловить реакцию. — сможешь? Горшок ссутулился, прикрывая глаза. Он надеялся растянуть этот момент, на каком-то другом уровне уже зная, каким будет выбор Князева для последнего раза. В одно мгновение неподъемный груз тоски и печали свалился на него, сжимая душу и сердце, не оставляя надежды на то, что он сможет «пережить» полночь. — Смогу. Тихий перебор струн разорвал воцарившуюся на миг тишину, в который раз погружая обоих в их общий, родной мир. В мир, который они возводили двадцать с лишним лет, собирая его из обоюдных эмоций и страхов. Каждая песня, каждая история отражает обоюдные переживания, которые они делили на двоих, справляясь вместе. — Дремлет за горой мрачный замок мой, Душу мучает порой царящий в нём покой. Я своих фантазий страждущий герой, А любви моей живой все образы со мной. Глубокий голос во второй раз окутал комнату, погружая Андрея в свои чары, заставляя слушать и вспоминать все, что с ними было. — Я часто вижу страх в смотрящих на меня глазах, Им суждено уснуть в моих стенах, застыть в моих мирах. Но сердце от любви горит, моя душа болит, И восковых фигур прекрасен вид — Покой везде царит! Мелодию проигрыша прервал звук боя часов. Полночь. Горшенев, почувствовав, как постепенно перестает осязать инструмент в своих руках, подорвался с места. Он быстро положил гитару на стол и повернулся к Князеву, с болью смотря на друга. — Кажется, все, е-мое. — Блять, Миш. Андрей поддался вперед, обнимая Горшка в последний раз и стараясь запомнить этот момент, выжигая на внутренней стороне век, отпечатывая в памяти навсегда. Крепкие ледяные руки обхватили Князя поперек спины, еще больше прижимая к себе. Холод чужого тела был настолько правильным, приятно обжигая, что разрывать объятия казалось чем-то ужасным. Будто умрет все вокруг, если отпустить друг друга. В этот миг два разных сердца слились воедино, начиная биться, как одно. Часы стихли. Теперь лишь тихое тиканье разбавляло давящую тишину. Одно сердце билось за двоих.