***
«Когда-то эти орхидеи убили ромуланского проконсула. Уверен, вы сможете найти им лучшее применение». Джулиан устало трёт переносицу. Послание Гарака, красочное и витиеватое, заканчивалось такими словами. К нему были приложены семена и советы по выращиванию эдозианских орхидей, в том числе подсказки, как ускорить их рост — «если вам захочется насладиться их красотой раньше положенного срока». Джулиан приказывает компьютеру выключить свет и откладывает письмо в сторону. Ему не хочется его видеть, ему не хочется о нём думать, ему вообще не хочется быть. Есть проблемы, за которые браться нет никакого желания и сил, и сейчас он пытается решить одну из них. Решить так, как сделал бы офицер Звёздного флота и гражданин Федерации, а не так, как подсказывает ему Гарак. Потому что после смерти Слоана он стал частью Секции 31, чтобы сделать её лучше, ближе к идеалам того государства, которое она должна защищать. Потому что не можешь победить — возглавь и измени. Потому что нельзя заражать кого-то смертельным вирусом, чтобы выиграть войну; нужно собрать достаточно информации, чтобы начались переговоры. Джулиан в это верит, повторяет себе, когда не знает, как поступить, напоминает, ради чего всё это затеял. Но иногда — иногда нельзя собрать информацию для переговоров, потому что их нет и не будет, потому что любая попытка сближения блокируется другой стороной, конфликт обостряется, время уходит, и командование начинает терять терпение. Файлы с планами, невысказанными ещё желаниями и хитростями противника, расчёты и прогнозы не оказываются в системах компьютеров сами по себе, как с ними это иногда бывает. Всё упирается в орионского корпоративного советника Катора, который отмахивается от любых предложений и мирных решений и настаивает на войне с Федерацией. И его слушает всё больше и больше людей — с обеих сторон. Наутро Джулиан аккуратно собирает семена орхидей, чтобы отправить их обратно с вежливым отказом и сухой благодарностью. Интересно, думает он мимоходом, были ли события из основной части письма чем-то, чем Гараку правда хотелось спустя поделиться два года после их последней встречи, или маскировкой для главного. Было ли для Гарака вообще что-то главнее Ордена? Сквозь горькую досаду непонятно на кого прорывается слабое любопытство: как орхидеи могли кого-то убить. Джулиан раздражён, что вообще об этом задумался, но упаковывать семена начинает ещё медленнее. Это просто интерес, убеждает он себя в конце концов. Гарак дал ему возможность разгадать одну из своих старых загадок, и он не может упустить такой шанс. Отправку семян по обратному адресу Джулиан решает отложить. Эдозианские орхидеи сами по себе абсолютно безвредны и представляют собой просто красивые и утончённые цветы. Это не зависит ни от почвы и климата, где они выращиваются, ни от удобрений и опылителей, но Джулиан продолжает искать. Это ещё и медицинский интерес — мало ли ему придётся лечить пациента, который от них пострадает. Нужно сразу понимать причину и последствия. Через неделю, когда он готов поверить, что Гарак просто собрал орхидеи в огромный букет и забил им ромуланского проконсула до смерти, приходит озарение: другой цветок. Что-то опасное, высаженное рядом, что сделало орхидеи опасными тоже. У Джулиана уходит день, чтобы посмотреть список растений, способных на такое, и найти Белую звезду ночи, или Звезду смерти. Безобидный на вид цветочек с Вулкана, встречающийся также на Ромулусе, распространяющий свои семена в поисках подходящей пары. Цветок, принимающий семена Звезды смерти, приобретает новые свойства — от совсем незначительных до смертельных для любого, кто вдохнёт его пыльцу. — Как эдозианские орхидеи, — произносит Джулиан вслух, откидываясь на спинку кресла и покачиваясь. Паззл сложился, и весь тот план, который подсознание бесконтрольно вырисовывало всю неделю, предстаёт перед ним во всех подробностях. Катору понравятся цветы, он посадит их рядом, потому что они будут хорошо смотреться вместе, они зацветут — и Катора больше не будет. Не будет популистских обещаний для орионцев и дерзких угроз Федерации; будут переговоры и компромисс. Будет найдено цивилизованное урегулирование конфликта, если он сейчас примет одно совершенно дикое решение. Джулиан накрывает ладонями лицо. Он очень устал. Когда эдозианские орхидеи и Белая звезда ночи отправляются к советнику Катору в разных посылках от двух не знакомых и друг с другом не связанных людей, Джулиан только думает отстранённо и холодно, будет ли Гарак когда-нибудь использовать этот ход против него.***
— Поздравляю, доктор. — Гарак улыбается своей обычной улыбкой, говорящей: «я простой портной, ничего больше». — С чем? — удивляется Джулиан вполне искренне. Несмотря на праздничную и торжественную атмосферу очередной дипломатической конференции с большим количеством представителей разных систем, в голове вертятся мысли совсем о другом (медицинский месячный отчёт, эксперимент в финальной стадии, неспокойная совесть). — Ну как же, с мирным договором с орионцами, конечно, — простосердечно поясняет Гарак. — Возьму на себя смелость от лица Кардассии выразить радость и облегчение, что альфа-квадрант избежал новой войны, и поблагодарить Федерацию за терпение и настойчивость в переговорах. Джулиан скашивает на него глаза, но понять, издевается ли Гарак, невозможно даже со всем его опытом. — Какой ценой это было достигнуто? — спрашивает он устало. Гарак удивлённо поднимает брови. — Высокую цену пришлось бы заплатить, если бы война всё же началась. Этого, однако, не случилось, и именно это мы негласно здесь празднуем. Джулиан едва сдерживает порыв уронить голову на скрещенные на столе руки. Когда заканчивается официальная часть и банкет, а официанты и уборщики уносят посуду и парочку перепивших дипломатов, Джулиан всё ещё сидит за столом. Выглядит, возможно, угрюмым и пьяным, но на деле трезв, просто вымотан, и мысли заняты этим дурацким отчётом. От помощи официанта отказывается и уходит сам. Пока медленно бредёт по коридору в сторону выданной на время конференции комнаты, откуда-то появляется Гарак. Джулиан не успевает заметить, когда он присоединился, но ничему не удивляется. Он сегодня вообще неприемлемо беспечен. — На удивление хорошо организованное мероприятие, — замечает Гарак бодро. — Ни таинственных убийств, ни грубых нарушений безопасности, ни подброшенных бомб… «Вы заставили меня это сделать!» — вертится обвинительное на языке у Джулиана, пока он слушает Гарака вполуха, но он ничего не говорит. Потому что, конечно, ни к чему его Гарак не принуждал. Он просто поделился новостями и прислал цветы, которые Джулиан мог посадить у себя на подоконнике. Он наслаждался бы ими, пока мир летел бы в пучину военного хаоса, и на душе у него точно так же скребли бы кошки, потому что он не сделал всё возможное, чтобы предотвратить это. Ничего хорошего для Джулиана не получается при любом раскладе, поэтому он ничего и не говорит. — Вы на удивление молчаливы, мой друг, — говорит Гарак и добавляет в свою улыбку капельку обеспокоенности. — Что-то случилось? — Вы знаете, что случилось, — отвечает Джулиан. — Вы говорили о цене, о том, что, начнись война, мир дорого бы нам обошёлся, будто он дёшево дался сейчас. — Дорогой доктор… — начинает Гарак терпеливо, но Джулиан перебивает: — Что насчёт Катора? Для него это тоже был лёгкий мир? — Смерть советника — печальное событие, но мир изменчив и продолжает жить… — Бросьте, — просит Джулиан устало. — Вы прекрасно знаете, что я имею в виду. Гарак вздыхает и с воздухом выпускает всё притворство. Улыбка исчезает тоже. Становится почти ощутимо холоднее, и появляется желание куда-то спрятаться. — Не в коридоре, Джулиан, — просит Гарак тихо и уводит в свою комнату, защищённую, вероятно, чуть больше, чем от всего. Там Джулиан наконец может упасть на мягкий диван, уронить голову на руки, закрыть глаза и резко выдохнуть с намерением никогда больше не вдыхать. — Я хотел делать всё по-другому, — глухо говорит он куда-то в свои колени. Гарак не отвечает. Его вообще не слышно, и местоположение его выдаёт только негромкий писк репликатора. Гарак ставит перед Джулианом чашку горячего таркелианского чая, который он пить не хочет, но тепло и запах успокаивают достаточно, чтобы поднять голову и сесть ровно. — Я пытался делать по-другому, — повторяет Джулиан. — Да, действия Секции 31 выходили за рамки протоколов, но я находил те пути, которые не требовали пыток и убийств. — И у вас получалось это куда лучше и дольше, чем у кого-либо другого на вашем месте, — замечает Гарак. Улыбка почти незаметной тенью скользит по губам, но глаза остаются серьёзными. Джулиану мерещится в них какое-то ещё чувство, но он не задерживает на них взгляд. — Это не имеет значения теперь. — Я повторю то, что сказал вам ранее сегодня: имеет значение то, что вы предотвратили войну и спасли миллионы жизней. — С помощью убийства. — Джулиан откладывает свои докторские очки и надавливает на переносицу. — Я тщательно спланировал убийство противника, и я не могу этому радоваться или оправдать это. Я должен был найти другой способ. — Такие решения никогда не бывают правильными, но они необходимы, — негромко говорит Гарак, и Джулиан наконец решается посмотреть ему в глаза дольше секунды. Это сочувствие — в его взгляде. Неожиданное и искреннее. Джулиан не знает, как с ним быть, а Гарак продолжает: — Вы хороший доктор и выше всего ставите жизни людей, вы не смогли бы поступить по-другому. И разве не вы советовали когда-то капитану Сиско сдаться Доминиону, чтобы избежать огромных жертв? Джулиан хмыкает и хмурится от воспоминания. — Он даже не стал рассматривать эту идею и оказался прав. Интересно, что бы он сказал обо всём этом? Уголок губ Гарака приподнимается презрительно, но он тут же возвращает лицу нейтральное выражение. — Если вам удобнее договариваться с совестью через капитана Сиско, то я должен вас предупредить, что и он не был безгрешен. — Вы про убийство ромуланского сенатора и вступление Ромулуса в войну? — Джулиан коротко усмехается на одобрительный взгляд Гарака, довольного его осведомлённостью. — Убийство не было частью его плана, и если бы он знал, что вы задумали, то никогда бы на это не согласился. — Вы так думаете? Джулиан досадливо отворачивается. Он не знает, что думает об этом случае, кроме того, что думает о нём много: действительно ли Сиско бы отказался, нашёл бы он другой способ, что сделал бы сам Джулиан. Тогда, во время войны с Доминионом, он испытал бы однозначное отвращение к самой идее. Сейчас — Джулиан не знает. Возможно, он разработал бы похожий план сам. Это сходство мышления с Гараком иногда вызывает у него усмешку, иногда — тревогу; сейчас же ему только хочется спросить: — Хотел бы я знать, думаете ли вы так же часто, как и я, что могло бы быть, сложись наша жизнь по-другому. Гарак сначала удивлённо приподнимает брови, потом понимающе улыбается: «мне знакомы все ваши чувства, так что вы можете мне их доверить». — Каждый день, мой дорогой доктор, каждый день, — отвечает он убеждённо. — Я был бы садовником, как мой названый отец, выращивал бы цветы в секторе Тарлак и передавал бы свои знания своему сыну или своей дочери. Кардассии очень не хватает сейчас цветов и опытного садовника. По тому, как спокойно Гарак это говорит и как непривычно улыбается одними глазами, Джулиан понимает, что он с ним честен. Будто только сейчас, после всех своих неправильных решений, он по-настоящему заслужил понимание и общение на равных. Мысль одновременно успокаивающая и неуютная. Джулиан запрещает себе задумываться, выйдут ли они из этой комнаты живыми после всех этих откровений, и делится своим: — Я был бы простым врачом, не спал бы ночами только из-за сложных экспериментов, и это, конечно, не нравилось бы Эзри. — Джулиан улыбается мечтательно, по-мальчишески. — Я думаю, мы бы поженились. — Так причиной вашего расставания стало ваше решение присоединиться к Секции 31? — уточняет Гарак мягко. — Я не говорил ей этого, но да, — Джулиан, задумавшись, тянется к кружке и пьёт остывший чай, всё ещё на удивление приятный. — У нас были мелкие разногласия, которые я намеренно не стал решать, и мы расстались. Я не мог бы ей врать каждый день о том, что делаю, и я точно не мог бы ей рассказать. — Поэтому вы выбрали солгать один раз и спасти вас обоих от целой жизни во лжи, — подсказывает Гарак. Джулиан морщится. — Я понял, о чём вы, не продолжайте. Может быть, это тоже не было правильным решением. Кто знает, она могла бы поддержать меня, и мне не пришлось бы… — Джулиан смотрит на Гарака почти извиняющимся взглядом. Чувствует себя простым кадетом и вынужденно добавляет: — Знаю, вы последний, кому я должен изливать душу, но это первый и, возможно единственный мой разговор о том, что я делаю. — Я никогда не хотел такой жизни для вас, — говорит Гарак с прежней сбивающей с толку серьёзностью и простотой. Джулиан по привычке ищет в его словах двойное дно и теряется, не находя его. — Вы не заслужили этого одиночества. — Как не заслуживали и вы, — с готовностью отзывается Джулиан. Гарак улыбается снисходительно. — Вы не знаете, сколько всего я сделал за свою, скажем так, карьеру. Я заслужил что-то куда страшнее одиночества, особенно по вашим стандартам. Джулиан качает головой, и улыбка тёплая и немного насмешливая против воли расцветает на его губах. — Я догадываюсь о многом. И всё же я не могу вас осуждать. Признаться, мне всё ещё не хватает наших ланчей. — О, мы многое могли бы обсудить, — смеётся Гарак и, подавшись вперёд, накрывает прохладной ладонью руку Джулиана. Доверительно сообщает: — Например, я всегда знал, что в вас это есть, что вы приспособлены для такой работы. Джулиан фыркает. — Всё, что до появления Слоана связывало меня с тайными службами, — голороманы у Кварка, и вы были невысокого о них мнения. — Но я говорил не о них, — многозначительно улыбается Гарак. — Стоит только вспомнить, какой способ вы выбрали, чтобы донести до меня информацию о ваших ко мне чувствах. Джулиан закатывает глаза и пытается отнекиваться, но всё равно краснеет, немного, на скулах. Этот разговор должен был состояться больше десяти лет назад, и, так как он так и не состоялся, Джулиан посчитал тему закрытой и недостойной упоминания. Точно не сейчас. Точно не сегодня. — По каким-то причинам вы решили не говорить мне лично, что считаете меня привлекательным, поэтому рассказали обо всём лейтенанту Дакс, которая разнесла весть по всей станции. Элегантный и довольно изобретательный план. Джулиан возвращает самообладание и смотрит Гараку прямо в глаза, выдерживая его весёлый насмешливый взгляд и то, что за ним кроется. — Я подумал, если каждый на станции будет об этом знать, то вы и подавно. Хотел посмотреть на реакцию. Если бы эти слухи вам не понравились, можно было бы просто решить, что это чья-то шутка. Гарак довольно кивает. Джулиан тем временем сжимает в ответ его пальцы на своей ладони, чтобы не убрал руки после следующего вопроса. Если они забрались так далеко в прошлое в выяснении отношений, нужно идти до конца и избавляться от всех секретов. — Но вы так ничего и не сказали об этом, никак не дали понять, что до вас эти слухи дошли. Это стало одним из самых больших моих «что если бы». Что, если бы я заговорил сам и заставил бы дать вас какой-то ответ, что вы могли бы сказать, как бы себя повели и почему, чёрт возьми, ничего не сделали? — Ничего бы не получилось, — заверяет Гарак с обычной улыбкой, которую Джулиан читает уж слишком легко. На него накатывает ребяческая обида на события больше, чем десятилетней давности, и он спрашивает с чуть большим пылом, чем следовало бы: — Откуда вы знаете? Гарак вздыхает и отводит глаза и слабо шевелит рукой, пытаясь её убрать. С удивлением смотрит на их переплетённые пальцы, будто и не заметил, как это случилось. — Я постараюсь объяснить, но это непросто. — Даже спустя столько времени? Гарак улыбается: «вы даже не приблизились к истинной сути вещей, но уже хотите их упростить». Джулиан вздыхает и готовится терпеливо слушать. Едва ли это уже важно сейчас, но, может быть, тогда его «что если бы» станет чуть меньше. — Вы помните имплант, который помогли извлечь из моего мозга? Когда в его работе начали появляться сбои и я переставал контролировать себя, я сказал вам, что я вас ненавижу. Это было не совсем то, что я имел в виду, и даже тогда я это частично осознавал. Я ненавидел себя, но это очень тревожная мысль, и, когда появляется потребность её выразить, проще направить это чувство на кого-то другого. Вы пытались помочь, я был уверен, что этого не заслуживаю. Когда вы несколько лет спустя признались мне в любви через станционные сплетни, я считал, что не заслуживаю и её тоже. Любви вообще и вашей тем более. — Гарак… — Джулиан сжимает его пальцы чуть крепче, но Гарак поднимает свободную руку, прося тишины. На его лице застывает честнейшая улыбка, с которой он обычно преподносит ложь, потому что сейчас это единственный способ скрыть честность. — Вы хотели бы услышать все причины, и я намерен полностью удовлетворить ваше любопытство в этот раз. Вы справедливо за многое на меня обижены и заслужили хотя бы некоторых объяснений. Этот же имплант несколько лет превращал весь негативный физический опыт в удовольствие. Всё, от холода на станции до ударов в драке, превращалось в наслаждение. Легко начать путать одно с другим, и даже когда вы сумели избавить меня от импланта и холод стад холодом, а боль — болью, я не смог считать удовольствие тем, чем оно на самом деле было. Я успел привыкнуть к тому, что на самом деле оно означает что-то другое. Я не хотел бы путать и вас, искать скрытый смысл в каждом вашем жесте и прикосновении. — Гарак улыбается улыбкой, подводящей разговоры к концу. — Я знаю, что вы бы сказали, если бы услышали всё это тогда, вы бы отмахнулись и отправились бы искать решение, но нельзя вылечить человека от самого себя. Вам нужен был кто-то моложе, проще. Джулиан даже не знает, с какого конца начать это оспаривать. Хочется надеть докторские очки и серьёзно смотреть сквозь них. «Что если бы» становится просто огромным, а когда Джулиан понимает, что обе причины были препятствиями, а не основанием для отказа, у него начинает болеть голова. Но он улыбается — тоже как-то не совсем честно, и Гарак, замечая это, копирует улыбку в ответ. — Что ж, благодарю за объяснение, — Джулиан убирает руку и разминает затёкшую шею. — Уже поздно, я думаю, мне пора. — Надеюсь, я ничем не обидел вас, доктор, — учтиво говорит Гарак, вставая вслед за ним и провожая до двери. — Что вы, ничуть. — Джулиан вымучивает из себя широкую улыбку и огонёк в глазах. — Было приятно вновь с вами встретиться. — Взаимно. — Гарак слегка кланяется, когда двери разъезжаются в стороны с тихим шипением. Джулиан уже делает шаг в коридор, когда неожиданная мысль приходит в голову. Мысль вызвана головной болью и гигантским давящим «если бы», и разговором, по которым он в своей частичной профессиональной изоляции изголодался. И, кажется, ещё знакомо пахнет таркелианским чаем. Не дав себе времени подумать, Джулиан спрашивает: — Не могли бы вы прислать мне ещё эдозианских орхидей, исключительно для личного пользования? Мне бы также очень пригодился ваш опыт и советы в ухаживании за ними. Секунду Гарак выглядит озадаченным, пока не расплывается в улыбке. И судя по тому, что Джулиан её раньше не видел, улыбка эта искренняя. — Конечно, доктор. С удовольствием.