***
Пробуждение было слишком тихим. Слишком спокойным. Уилбур бы даже обрадовался, если бы открыл глаза с утра в своём доме, а не спальне криминального авторитета под сгущающийся вечер. Воспоминания навалились, и юноша глухо, тихо завыл в подушку. Уил хотел бы поговорить с мужчиной как можно скорее, чтобы более не мучать себя, но у него были свои планы — Карл, принёсший еду, любезно оповестил, что Большой Кью будет говорить лишь через пару часов, а до того момента Уилбуру следует отдыхать. Может, юноше и хотелось как-то это ускорить, но со словом авторитета едва ли можно спорить. Поэтому Уилбур лишь смиренно приступил к не то ужину, не то завтраку, вспоминая, как сильно он голоден. Когда он покончил с едой, и уже ставшее привычным лицо Карла снова появилось в дверном проёме, Уил почти мгновенно поднялся на ноги. Он шёл в кабинет с помесью тревоги и надежды. Он был готов почти на всё, лишь бы только получить шанс на спокойствие. Вновь вошёл в кабинет юноша всё также осторожно, но словно менее боязливо. Большой Кью, точно так же как и вчера, сидел на своём месте, разбирался в бумагах, и что-то невнятное бурчал себе под нос. Вот только Сапнапа, на этот раз устроившегося на диване, можно было даже и не заметить с первого взгляда. Карл закрыл за Уилбуром дверь, и тот рефлекторно шагнул к хозяину дома, почувствовав лёгкий толчок в спину. Его спутник тем временем плюхнулся на диван рядом с Сапнапом и всем телом облокотился на того. — Ах, ты уже проснулся, дорогой, — поприветствовал его авторитет — довольно странное приветствие для позднего вечера, когда уже стемнело, да и через пару часов надо было идти спать снова, но мужчина совершенно не был смущён этим фактом — затем отложил бумаги в сторону и сложил перед собой руки в замок. — Присаживайся. Это странное обращение лишь подкрепило смятение, но юноша решил не задавать лишних вопросов — кто знает, какие у таких людей причуды. Так что Уил лишь коротко кивнул и сел напротив. — Пора бы нам уже поговорить и о твоей оплате. А беру я, ну, скажем так: не мало. Но для начала я хотел бы задать пару вопросов. Как именно ты хотел бы скрыться от властей? Уехать из страны, или просто залечь на дно? И знаешь ли ты, куда именно подался твой старший брат? Уилбур хотел было сказать, что предпочёл бы уехать и как можно скорее, но, как бы ни хотелось оторвать себя от семьи, волнение за младшего всë ещë было сильно. Он посвятил почти всю свою жизнь Томми, и какое-то интуитивное братское чувство подсказывало, что ему тоже нужна помощь. Да и… отец тоже не был последним человеком в жизни Уила. Как бы не хотелось его ненавидеть. — Думаю, пока залечь на дно, — наконец, медленно произнёс юноша, будто боясь назвать неправильный ответ на экзамене. — А что с моим братом… Я не знаю. Он ушёл ночью, и никто из нас не видел этого. — Хорошо, я тебя услышал, — быстро сказал Большой Кью, только Уилбур успел закончить свою мысль. Затем он быстро стукнул по столу ручкой и, как по команде, Сапнап и Карл подскочили со своего места. Карл переместился к двери, облокотившись на неё, а Сапнап опасно приблизился к креслу Уилбура. Их босс в это время что-то достал из стола, но не представлялось возможным увидеть, что это было. — У меня есть решение твоей проблемы. Вот только оплачивать тебе придётся далеко не деньгами. Юноша мгновенно напрягся, приготовившись вскочить. Его голос предательски дрогнул, показывая страх: — Ч-что вы имеете в виду?.. Хозяин дома неспешно поднялся со своего места, покручивая в руках металлический ошейник, всё с той же золотой уточкой. Только на этом ошейнике, она уже не летела, а сидела со сложенными крыльями. С внутренней стороны поблёскивали шипы. — Тебе нужна защита не от кого-то, а от самого Дрима, птенчик, — насколько бы нежно мужчина не пытался произнести это, всё равно звучало до чёртиков жутко. — Вот уж я знаю, что это тот ещё подонок. Да каждый в этой комнате это подтвердит! А такую высокую цену, возможно оплатить только… особым образом. Вид жутковатого ошейника и слова авторитета вызвали холодные мурашки по спине и почти животный ужас, и Уилбур рывком вскочил на ноги. Он хотел было рвануться, однако мало того, что не имел понятия куда, так ещë и Большой Кью оказался на порядок быстрее — прежде чем юноша успел что-либо предпринять, авторитет уже схватил со своего стола шприц и бросил его Сапнапу в руки. Он ловко поймал тот и болезненно сжал плечо Уила — холодная игла пронзила шею, вызывая резкую дрожь, мороз на коже и жар под ней. Когда металл также быстро вынули, Уил в первые мгновения, всё ещё полный адреналина, вновь задёргался, но хватка Сапнапа была мёртвой, вызывая лишь болезненный сдавленный стон. А затем всё словно окуталось туманом. Прошло не так много времени, когда юноша ощутил слабость в конечностях. Не получалось уже резко дёргаться, да что уж там — Уилбур с трудом держал глаза открытыми, всё превратилось в мешанину из цветов и силуэтов. В голове не было даже внятных мыслей, лишь белый шум с отголосками слов вокруг. Большой Кью с нескрываемым удовольствием наблюдал за тщетной борьбой Уилбура. Он прекрасно знал, что Сапнап имел большой опыт в усмирении любого рода людей. И такому парню, как Уил, даже в сознании было не справиться с его силой. Когда туман во взгляде стал отчëтлив, подключился и Карл. Он взял ошейник из рук авторитета, и на удивление осторожно надел его на горло Уилбура, предварительно потрогав его пока ещё нежную кожу в столь уязвимом месте. Между ней и шипами оставалось ещё большое расстояние, но если кто-то дёрнет за ошейник, они немедленно вопьются в плоть, а при использовании силы и вовсе разорвут до крови. Носить это будет неудобно, даже слишком, но у Уилбура больше не было выбора. Все привыкали к подобному дополнению, и он ничем не отличался от других — привыкнет. Карл убедился в том, что замок держал крепко, и золотая уточка — знак того, что юноша теперь полностью принадлежал Большому Кью — была на месте, после чего удовлетворённо кивнул. Авторитет расплылся в широкой улыбке, больше походившей на злобный оскал. — Прекрасно, — всё тем же сладко-противным голосом протянул он. Он вышел из-за своего стола и поднял голову Уилбура за подбородок, заглянув в его туманные глаза. Юноша хотел бы разобрать его слова, но те слышались словно сквозь толстую вату. — Давайте, мальчики, связывайте его и в машину. Пусть сразу начнёт привыкать к своей новой жизни. Эти холодные иголочки на шее и самодовольное лицо Большого Кью были последним, что Уилбур запомнил. А потом было темно. И глухо.***
Сознание продолжало плыть, но в какой-то момент Уилбур осознал, что что-то чувствует. И что он видит темноту перед глазами. Он чувствовал тяжесть собственного, на удивление, холодного тела, туман в голове, до сих пор горящую точку на шее и боль, сводившую запястья. Он чувствовал болезненную пульсацию в голове, что эхом раздавалась в висках, и налитые свинцом веки, что было так тяжело поднять. Но пришлось постараться. Здесь был лёгкий полумрак, не мешавший, впрочем, различить дорого отделанное помещение — это было понятно даже по потолку, который был первым, что удалось увидеть. Уилбур рефлекторно дёрнул — на деле, лишь лениво шевельнул, всё же сил до сих пор особо не было — рукой, осознавая, что ладони он едва-едва чувствует, пока запястья резко свело тупой болью, заставившей поморщиться. До проснувшегося сознания поздно дошло, что он понятия не имеет, где находится. А ещё — поздно вспомнилось, что было перед пробуждением. Только сейчас Уил опасливо скосил взгляд сначала наверх, видя собственные туго привязанные руки, а затем вниз, понимая, отчего ему так холодно: из одежды на нëм была лишь грубо расстëргнутая и распахнутая рубашка. А ещё встречаясь взглядом с Большим Кью, отчего в горле встрял тугой ком, заставивший Уилбура шумно сглотнуть. — Добро пожаловать, назад, птенчик, — сладенько произнёс мужчина, поднимаясь с дорогущего кресла, но это обращение становилось лишь противнее с каждым разом; Уилбура аж передëрнуло. — Полагаю, сейчас ты абсолютно ничего не понимаешь. Не переживай, я всё тебе объясню. Авторитет медленно подошёл к Уилбуру, и также неторопливо пробежался пальцами от его груди до паха, с упоением чувствуя напряжение чужого тела. Подойдя к изголовью, одной рукой он опëрся на кровать, а другой бесцеремонно схватил юношу за ошейник и потянул на себя — не достаточно сильно, чтобы разорвать кожу, но достаточно, чтобы вызвать неприятнейшие болевые ощущения, от которых Уилбуру пришлось рефлекторно податься вперëд, лишь бы не чувствовать, казалось, сотню ледяных иголок в шее. — Во-первых, запомни, хороший мой, этот ошейник — твой способ избежать легавых. Пока ты носишь его, это значит, что ты полностью принадлежишь мне, и только мне. Как и все остальные сучки в этом месте. Только у меня есть ключ от замка, поэтому не советую даже пытаться поднимать на меня руку, не говоря даже о том, чтобы пытаться убить меня. У меня есть глаза во всём районе моего влияния, и даже за его пределами; если попытаешься сбежать, тебя немедленно вернут владельцу. А если попадёшься ментам, то в тюрьмах ошейники нарочно не снимают, чтобы другие заключённые знали, где искать бесплатную дырку. — Заметив мелькнувшую на лице собеседника помесь из отвращения и страха, авторитет состроил наигранно-успокаивающий тон: — Но ты не переживай, у меня с Дримом приятные отношения, пусть и исключено деловые; мы не нарушаем свои же правила, в частности — мы не забираем чужие игрушки. — Криминал наклонился настолько близко к лицу Уилбура, что между ними оставалась меньше сантиметра, и томно выдохнул: — Всё ли понятно, птенчик? Юноша слегка отодвинул голову, когда холодную кожу обожгло чужим дыханием. Кажется, сам Уилбур почти не дышал, пока смотрел на Большого Кью и вслушивался в его слова, стараясь продраться к смыслу сквозь остатки тумана и головную боль. Но, понимая всё больше, он всё больше жалел, что вообще очнулся. Зачем он вообще ввязался в это, почему наивно подумал, будто это будет хорошей идеей?! Что заставило его на единый миг посчитать, что такой человек будет помогать ему? Даже сдаться Дриму сейчас казалось идеей более привлекательной, чем тот путь, что он бессознательно выбрал, сунувшись к авторитету. Сердце замерло вместе с Уилбуром, поднявшим глаза прямо к глазам мужчины, а затем он тяжело нахмурился и на выдохе прошипел: — Подонок. — Ты сейчас не в том положении, чтобы показывать характер, сладенький, — с нотами извращëнного удовлетворения прошипел Большой Кью, беря с тумбы кляп, напоминающий лошадиную уздечку, и грубо заткнув им рот Уилбура, туго затягивая ремешок у него на затылке. — Теперь посмотрим, что ты из себя представляешь. Рука криминального авторитета пробежала от ключиц до паха, пуская по коже мурашки, от которых юноша под ним сильно вздрогнул. Уил отвернул голову, сильно жмурясь — ему совершенно не хотелось ещë и видеть, что этот извращенец собирался делать с ним. Уилбур отчëтливо почувствовал, когда на торс опустился ощутимый вес. Грубая рука слишком уж нежно обхватила его щëку, поворачивая голову. Авторитет цокнул языком. — Ну, птенчик, ты что, боишься? — Большой палец погладил юношу по щеке. — Не волнуйся, с тобой я буду нежен. Уил смог лишь протестующе замычать, пока Большой Кью сместился чуть пониже. — Дай угадаю, это твой первый опыт? — Он обхватил пальцами чужой член. — О, будь ты девушкой, это бы заставило меня остановиться. Не подумай, никаких особых предпочтений — просто первый раз девственниц можно продать дороже. Нетронутый товар все любят. Авторитет мерзко рассмеялся, его рука непроизвольно сжалась сильнее, и Уилбур сильно вздрогнул, сжимая кляп зубами. — Жаль, что к тебе это не относится. Да и… — Мужчина вдруг распластался на чужом теле, пододвигаясь к самому уху и томно выдыхая: — Не буду лукавить, ты мне особенно понравился. Поэтому не надейся, что отделаешься легко — я хочу выжать из этой ночи максимум, мой хороший. А затем всё словно окуталось туманом. Вернее — так это желал запомнить разум Уила. Он жмурился, отворачивался, запрокидывал голову и извивался настолько, насколько ему позволяли связанные конечности и чужой вес на себе, лишь бы не видеть ничего. Ещё и слабость отхлынула далеко не сразу — и разгорячённое, раздраконенное и слишком, слишком чувствительное тело ярко реагировало на каждое прикосновение, особенно когда они были нарочито-лёгкими, провоцирующими мурашки. Ход времени потерялся почти сразу — юноша под дулом револьвера бы не сказал, сколько длился этот сущий ад, сколько раз его тело достигало пиковой точки напряжения вопреки его желаниям, и сколько раз авторитет сам получал оргазм, разливая жар в и на чужом теле. Если бы он мог, Уил бы кричал, почти бы умолял прекратить это, готов был бы на всё, лишь бы его оставили в покое, лишь бы прекратили бесцеремонно лапать каждый участок кожи, будто это шёлковая ткань на продажу, а не живое тело. К моменту, когда изо рта почти вырвали кляп — настолько сильно Уилбур вцепился в него зубами — юноша окончательно потерялся. Его стеклянный взгляд смотрел на всё и ни на что одновременно, в голове не было ни единой мысли, только жутко пульсирующая боль ниже пояса, отдающая словно бы куда-то в позвоночник; покалывание в местах жадных засосов и нещадных укусов, дрожь в каждой мышце и помесь из стыдливого жара и холодных слёз на лице. И это была лишь первая ночь из многих.