Династия

      Её манера полёта отличалась от всего, ранее виденного Эймондом. Нет в этом уверенного контроля, свойственного Рейнире. Нет в этом нетерпеливой весёлости, сопровождавшей каждый полёт Эйгона. И в её движениях нет ни капли напряжения, проявлявшегося у Хелейны. Эйра летает легко, радостно, не раздумывая над движениями и не теряя разума от высоты и ощущения всесилия.       Она не использует хлыст, отказавшись от него как от предмета не только жестокого, но и на её взгляд совершенно бесполезного. Едва ли драконья кожа восприимчива к подобным ударам, а вот девичья рука к его тяжести — вполне. Даже к поводьям Эйра относится прохладно, используя их лениво, едва ощутимо касаясь драконьей шеи. Дай ей волю, вообще бы не прикасалась к ним. Боги, да Эймонд с трудом сумел уговорить её сделать новое седло для Среброкрылой, которое Эйра упорно называла исключительно помехой, годящейся лишь для того, чтобы невовремя ломаться.       Нет, для управления драконом ей не нужны были какие-то механизмы и хитрости. Эйра как будто бы общалась со своим зверем с помощью мыслей, сливаясь с разумом драконицы, чувствуя каждое движение мышцы, предвидя силу размаха крыльев и перемены настроения Среброкрылой. Было ли то заслугой племянницы или дракона, сложно сказать.       Когда-то этот зверь принадлежал королеве Алисанне, женщине чуткой и мудрой, совершившей полёт на Север. Могла ли она обучить Среброкрылую настраиваться на своего всадника? Вполне. Могла ли Эйра, унаследовавшая кровь Деймона и Рейниры, с лёгкостью управляться со старой и дважды одичавшей драконицей? Разумеется.       И пусть племянница всё ещё не могла тягаться с Эймондом в воздухе, но её умению с лёгкостью увести дракона в любую сторону за считанные секунды даже он может позавидовать. Король позволяет Среброкрылой поравняться с ним и с улыбкой на лице наблюдает, как Эйра раскидывает руки в стороны, а затем, неведомо каким образом, направляет своего дракона вверх, плавно и бесконечно красиво. Не держась ни за поводья, ни за седло, используя лишь баланс собственного тела. А затем описывает дугу в воздухе, как будто пытаясь зайти к Вхагар с другого бока. Будто подразнивая.       Его драконица издаёт утробное рычание, но терпеливо сносит мельтешение сородича поблизости. Как удачно, что он научился укрощать строптивый нрав своего зверя. Оказывается, для того чтобы покорить дракона, нужно самому быть драконом. Не позволять волнению и панике объять разум, иметь стальную волю и огонь в крови. Всему этому Эйре ещё предстоит научиться, и он с удовольствием станет ей наставником на этом пути.       Решив поиграть с заносчивой племянницей, осмелившейся столь бесцеремонно дразнить его, Эймонд заставляет Вхагар резко уйти влево и вниз, ловя лицом хлёсткие порывы воздуха. Совсем не больно, будто так и должно быть. Здесь, на высоте, нет места ни боли, ни дискомфорту, ни сомнениям. Даже самые ледяные порывы ветра или слепящее единственный глаз солнце не могут помешать Эймонду оставаться владыкой неба, и он правда чувствует себя богом. Быть может, у Неведомого действительно его лицо?       Он оборачивается, желая узреть уязвлённое лицо Эйры. Рассмотреть его, конечно же, не получится на такой высоте, да ещё и с одним глазом. Но никто не мешает его разуму дорисовать подрагивающие губы и нахмуренные брови племянницы, не способной сравняться с ним в искусстве полёта. Однако, Эйра не собирается так легко сдаваться. Среброкрылая довольно быстрая, но из-за разницы в размерах ей трудно тягаться с Вхагар. Зато зверь королевы куда маневреннее. Чем его супруга сейчас бессовестно пользуется, направляя Среброкрылую чуть ли не ёрзать под крыльями его дракона. Раззадоренный, Эймонд думает о том, как заставит потом племянницу также ёрзать от его касаний. Доведёт до того, что она будет плакать, умоляя его наконец-то подарить ей желанное наслаждение. Что он с удовольствием и сделает, причём не один раз.       Всё же, она и правда была талантливой ученицей. Что в постели, что верхом на драконе. На всех драконах.       Эймонд решает, что пора бы уже снижаться. Срок у Эйры такой, что находиться в воздухе длительное время довольно рискованно. Подав знак рукой, он направляет Вхагар в сторону Драконьего Логова, пока племянница начинает кружить над Красным Замком.       Ещё один безусловный талант Эйры заключается в умении приземляться где угодно: будь то внутренний двор или же приглянувшаяся в Королевском Лесу полянка. Ловкая девочка, ничего не скажешь. В отличие от той же леди Рейны, которая часами красуется вокруг столицы, силясь посадить своего мелкого зверя на огромной территории Драконьего Логова. Получается, кстати, не всегда с первого раза.       Приземляясь, Эймонд поднимает в воздух клубы пыли и мелких камней. Вхагар издаёт грозное и утробное рычание, словно обозначая своё главенствующее положение. Было бы ещё перед кем, она единственная драконица, обитающая сейчас в Логове. Король спокоен за неё, едва ли сыщется безумец, что рискнёт напасть на этого зверя. А если и сыщется, то станет вкусным обедом.       Вхагар догнала в размерах Балериона, её можно было бы считать гордостью дома Таргариенов. Вот только Эймонд прекрасно понимал, что её легендарный собрат умер приблизительно в этом же возрасте. Да, дракон Завоевателя получил больше травм, его полёт в Древнюю Валирию окончился трагедией, и всё же не так много надежды, что Вхагар намного переживёт его. Эймонд поддерживал её постоянными полётами и необходимостью иногда самой добывать себе пищу, но понимал, что грядущая война станет для неё скорее всего последней. Вряд ли кто-то из его сыновей оседлает эту драконицу.       Кожаные перчатки уберегают его ладони от новых мозолей, когда он спускается по верёвочной лестнице вниз. Эймонд мог бы обойтись и без них, но предпочитает сохранять кожу на руках мягкой. Ведь Эйре настолько нравятся его касания, что она льнёт к нему как кошка. Было бы жестоко царапать её нежную плоть огрубевшими ладонями. По телу пробегает дрожь от воспоминаний, как плотно её губы обхватывают пальцы Эймонда. Ему определённо надо поторопиться в замок.       Благо, его прекрасный вороной конь ждёт здесь, под чутким присмотром сира Лейгуда и сира Коббса. Запрыгнув в седло, Эймонд направляется в сторону замка, не утруждая себя оглядываться через плечо. Это проблема стражи поспевать за ним. Нападения он не боится, меч при нём и пользоваться он им до сих пор не разучился.       Эймонд вспоминает отца, слабого и немощного. Вот уж кому точно нужна была стража. Хотя, надо отдать Визерису должное, в моменты гнева тот становился грозным и хватался за любимый кинжал, держа его крепко вмиг перестававшей дрожать рукой. И всё же, отец был слабым. Слабым королём и слабым мужчиной, развязавшим войну своей невнятной политикой в вопросе престолонаследия. Эймонд не повторит его ошибок. Не хочет повторять.       Рёв Среброкрылой оглушает улицы Королевской Гавани, заставляя прохожих оглядываться и начинать возносить молитвы Семерым. Это неспроста: зверь Эйры обычно довольно спокойна и редко показывает характер. Неужто что-то стряслось? Подняв коня с быстрой рыси на галоп и слегка приподнявшись над седлом, Эймонд мчится в Красный Замок. Судя по звуку копыт, бьющихся об асфальт, его спутники нисколько от него не отстают.       Когда он въезжает во внутренний двор, то сразу же замечает отсутствие супруги. Это странно, обычно Эйра дожидается его после совместных полётов. Среброкрылая, раскинув крылья в стороны, издаёт пронзительное рычание в сторону неба. Слава Семерым, огнём не дышит. Спешившись, Эймонд хватает за локоть первого попавшегося на глаз пажа:       — Где королева?       Тот бездумно глядит на него в ответ и открывает рот, будто рыба, выброшенная на берег. Немой, что ли? Судя по невнятному бормотанию и бессвязному перебору слов, просто тупой. Без лишних угрызений совести, Эймонд бьёт парнишку кулаком в челюсть, отправляя отдыхать на землю. В следящий раз будет расторопнее.       Решительной походкой король идёт к воротам, когда навстречу ему выбегает Руфус Болтон. Волосы его растрепались, пара прядей прилипли ко лбу, а белый плащ запутался и мешал рыцарю передвигаться, поэтому тот придерживал его рукой. И продолжал бежать, несмотря на наличие тяжёлых доспехов.       — Ваше величество! Королева Эйра рожает.       Эймонд сперва думает, что это шутка. Как это рожает? Она же только вот недавно…       Наливала ему вино, робко улыбаясь.       Краснела, поймав на себе слишком пронзительный взгляд.       Непонимающе глядела на него на пиру, приуроченному ко Дню Девы, пока он накрывал её трепетные уста целомудренным поцелуем.       Испуганно вжималась в кресло, боясь того, что он учинит над ней расправу после бойни в Драконьем Логове.       Ёрзала на его коленях, заставляя кровь закипать, пока Эймонд учил её взрослым поцелуям, глубоким и мокрым.       Скакала верхом, нагоняя его, во время охоты. Её не влекла добыча, но Эйра была счастлива от скорости, посылая коня быстрым галопом.       Благодарно улыбалась ему, когда он вытирал окровавленный меч о складки её чёрно-красного платья.       Томно дышала, пока его губы ласкали заднюю поверхность её коленей, а кончики пальцев гладили бёдра.       Хмурилась и сжималась, пока он лишал её девственности.       Напрягалась всем телом и жалобно скулила, задыхаясь от подаренных им наслаждений.       Тяжело опускалась перед ним на колени, положив руки на округлившийся живот, чтобы распустить шнуровку на бриджах…       Ох! Точно.       — Где?       — Что «где»? — хлопает глазами Болтон.       Эймонд с трудом сдерживает от желания ударить ещё и его. Но тогда он рискует лишиться последнего здравомыслящего собеседника. Так что король сжимает зубы, делает глубокий вдох и на выдохе едва не рычит рыцарю в лицо:       — Где рожает?!       — В своих покоях, — недоумённо отвечает Руфус, словно Эймонд спросил его что-то настолько же очевидное, как местонахождение солнца. Что в принципе соответствует действительности, но признавать этого король конечно же не будет.       Коротко кивнув, он бросается в сторону покоев жены, внутренне молясь, чтобы всё прошло хорошо. У него не было каких-то волнений относительно беременности Эйры, она казалась девушкой сильной и здоровой, но теперь, когда она оказалась на родильном ложе, страх подкрался к тайным закоулкам души Эймонда. Вдруг она повторит судьбу королевы Кассандры?       Он представляет её, изящную и бледную, посреди окровавленных простыней, с потухшим взором тёмно-фиолетовых глаз. На лицо опустилась длань смерти, стирая его черты, превращая в маску, лишённую чувств и эмоций. Его хрупкая, ласковая девочка с колючей улыбкой.       Пекло, только не она! Не его красивая, жестокая и смелая племянница! Не его ловкая Эйра. Не его любимая женщина. Эймонд сумел пережить утрату Кассандры, блядство, он большую часть родственников пережил, но такого он не выдержит! Ни один мужчина не сможет справиться с подобной потерей…       Возле дверей её покоев суетятся слуги, поочерёдно таская то тазы с водой, то простыни, то хрен разберёт что ещё, но явно важное для родов. Несколько придворных дам, включая Сиреллу Ланнистер, вытягивают шеи в надежде начать видеть сквозь стены и узреть, кого же родит их королева. Долгожданных наследников или неугодных девчонок? Седьмое Пекло, как же Эймонду сейчас насрать, кто родится у его жены, лишь бы она пережила это. Лишь бы справилась и не истекла кровью или не погибла от боли, вызванной тем, что ребёнок не может покинуть её лоно. Пальцы подрагивают, Эймонд сжимает кулаки в надежде справиться с внутренним напряжением.       Он уже собирается войти в покои Эйры, как навстречу ему выбегает Великий Мейстер Манкан. Именно выбегает, а не выходит или степенно вышагивает, как это обычно бывает. Ох, блядь, хоть бы он не начал своё очередное: «А ведь я предупреждал».       «А ведь я предупреждал, государь, что королеве не следует нарушать покой и покидать пределы замка, пока она не разрешится от бремени».       «А ведь я предупреждал, что роды могут застать женщину в самый неподходящий момент. Что такое, королева решила всё же снизойти до нас и отказалась от идеи рожать прямо в воздухе?!».       «А ведь я предупреждал, что такое времяпровождение может привести к преждевременным родам!».       Решив, что лучшая тактика в его случае, это нападение, Эймонд в два шага сокращает расстояние между собой и Манканом и обрушивает на него суровый, не предвещающий ничего доброго, взгляд, как будто это непосредственно мейстер виновен в том, что Эйра мучается на родильном ложе.       — Мой король, — короткий поклон, расшаркивания сейчас ни к чему, — роды уже начались. Пока всё идёт хорошо, причин волноваться нет.       Сзади раздаётся топот, грохот металлических пластин и сбившееся дыхание. Руфус Болтон, судя по всему, бегом поднимался по ступеням Красного Замка. Не сбавляя темпа, он ровняется с Эймондом и Великим Мейстером и, давясь воздухом, будто утопающий, бесхитростно спрашивает:       — Кто родился?       Ещё один вздох. Медленный выдох. Эймонд уже собирается открыть рот, чтобы высказать своё мнение об умственных способностях рыцаря, как к их небольшой процессии решают присоединиться ещё двое любопытствующих.       Ци едва на месте не подпрыгивает, придерживая полы своего причудливого и-тийского одеяния, расшитого золотыми нитями. Единственное, что удерживает Мастера над Шептунами от излишней прыти, так это вынужденно неспешная походка Тиланда Ланнистера. Всё же меж ними была определённая солидарность, не позволяющая Ци бежать впереди слепого Десницы.       Стоит этим двоим приблизиться на достаточное расстояние, как Манкан решает донести писаную истину сразу же до всех собравшихся:       — Роды могут занять от нескольких часов до пары дней. И нет, пока у королевы никто не родился. Могу сказать, что всё идёт весьма неплохо, и её величество держится. На этом всё. Я буду неподалёку, если понадоблюсь, повитухи дадут мне об этом знать.       — А разве вы не должны принимать непосредственное участие? — рубит с плеча Руфус Болтон.       — Только в случае необходимости. Женщинам спокойнее, когда их окружают другие женщины в столь важный час. Да и повитухи опытные.       Манкан уже собирается вернуться в приёмные покои королевы, чтобы выжидать своего часа, но его останавливает тяжёлая рука короля, падающая на старческое плечо. Единственный глаз Эймонда потемнел, а губы сжались почти невидимую полоску:       — Если что-то пойдёт не так, клянусь, Великий Мейстер, я вырву тебе сердце и скормлю его Вхагар, пока ты ещё будешь дышать.       Зловещее шипение сквозь зубы отнюдь не пугает Манкана. Напротив, на лице последнего появляется какое-то неожиданное веселье, а голос пронизан саркастическим злорадством:       — Не успеете, мой король. Её величество королева Эйра уже пообещала скормить меня по кусочкам Среброкрылой.

***

      Эймонд меряет шагами комнату, думая о том, что его долг — находиться сейчас подле жены. Однако от исполнения этого долга его останавливают три вещи. Первая, страх. Он понятия не имеет, чем это всё закончится. Вторая, ощущение собственной бесполезности. Эймонд знает о родах примерно ничего, и Мейстер Манкан убедил, что его пребывание в покоях королевы станет скорее помехой для неё. Третья, собравшаяся вокруг компания, официальной целью которой было поддержать короля в трудную минуту, а реальной — любопытство, смешанное с волнением. А ведь такие переживания и правда объединяют.       Лорд Тиланд восседает в кресле и всеми силами изображает безмятежность. Получается плохо. Подрагивающие пальцы, без конца гладящие подлокотники кресла, выдают Десницу с головой. Ему страшно, он старается вести себя беспристрастно, но не может перестать волноваться о королеве Эйре. Всё же, Эймонду не показалось.       Тиланд привязался к Эйре Таргариен. Более того, он глубоко и искренне переживал о её судьбе. Пекло, да Эймонд бы ничуть не удивился, узнав, что его Десница неведомо каким образом предаётся самоудовлетворению, представляя голос, запах, шелест одежды своей королевы. Впору бы ревновать, да как-то не выходит.       Дабы хоть как-то успокоить человека, который сейчас должен был успокаивать его самого, Эймонд наливает Ланнистеру вина и вручает чашу прямо в руки. Может, хоть так пальцы, унизанные драгоценными кольцами, перестанут мучать несчастное кресло.       Ци, напротив, сохраняет поразительное спокойствие, справляясь с любопытством весьма интересным способом. Он глотает ароматный дым из длинной и-тийской трубки, соединённой со стеклянным сосудом, и выпускает причудливые колечки в воздух, наполняя покои расслабляющим ароматом и полупрозрачным туманом.       Эта штуковина, показавшаяся Эймонду сперва апогеем человеческой праздности и глупости, на деле оказалась весьма занятной. Вдыхать благоухающий дым из неё, напоминающий смесь трав и фруктов, было делом расслабляющим и, чего греха таить, приятным. Да и запах, в отличие от излюбленной трубки Мастера над Шептунами, получался весьма вкусным. Эймонд всерьёз подумывал обзавестись такой же штуковиной, но всё же пока откинул эту идею в сторону. Мало ли, что за травы там намешаны и какое влияние оказывают на организм. Однако он был благодарен Мастеру над Шептунами, которому удавалось не только самому сохранять спокойствие, но ещё и делиться им с окружающими.       А вот Руфус Болтон даже не пытался скрыть своего волнения, граничащего со страхом. Посмотришь со стороны, и решишь, что это у северянина жена рожает. Он сидел на кресле в самом углу комнаты, успев сменить доспехи на более комфортную одежду, и рассматривал содержимое своего кубка.       Руфусу было трудно смириться с тем, что его не оставили сторожить покои королевы в столь важный час, он всеми силами рвался служить ей верой и правдой. Но Эймонд лично настоял, чтобы рыцарь не только приставил кого-то другого следить за безопасностью королевы, но и не вздумал появляться возле её комнаты, пока она не разрешится от бремени. Потому что сам северянин либо свалился бы в обморок от раздавшегося из-за дверей слишком громкого, по его мнению, крика, либо ворвался бы в покои Эйры оказывать ей непосредственную помощь. Ещё бы бегать заставил в надежде, что это поспособствует появлению на свет здорового потомства.       — Руфус, друг мой, это вино, а не яд. Выпейте уже и успокойтесь, — нравоучительствует единственный спокойный человек в этой комнате.       — Благодарю, лорд Ци. Только я не люблю вино.       — Так я не прошу вас его любить. Лишь выпить.       Болтон хмыкает и делает глоток арборского. Морщится, но пьёт снова. Складывается ощущение, что ему не изысканного вина налили, а горького лекарства, от которого сводит рот. Но Руфус проявляет недюжинную стойкость и осушает примерно половину чаши.       Довольно хмыкнув, Мастер над Шептунами подходит к нему, заботливо поднося стеклянный сосуд.       — А теперь курите.       Вытянутая трубка оказывается в руках рыцаря. Тот разглядывает её и так, и эдак, но в конце концов сдаётся и подносит к губам. Делает вдох и тут же выпускает струйку дыма в воздух. Боги, почему это так красиво выглядит и навевает приятную сонливость?       — Не так, мой друг. Вдохните дым глубже, прямо в лёгкие. А уж потом выдыхайте.       Болтон силится повторить и заходится в кашле. Эймонд мысленно торжествует, поскольку сам сумел справиться с подобным порывом, сделав первую… как там сказал Ци? Затяжку? В общем, почувствовав першение в груди и горле, сменившееся приятным головокружением. В отличие от вина, эта и-тийская диковинка не вызывала тяжести и сонливости, лишь расслабляла разум. Удобно.       — Знаете, что забавно, — Тиланд Ланнистер оживает и решает развлечь их компанию беседой, — что наш и-тийский друг мог бы всех нас сейчас убить, пользуясь моментом. Сперва напоить вином, усыпив бдительность, а потом отравить с помощью своих трав, настоянных на воде.       Эймонд мысленно оценивает расстояния до Мастера над Шептунами. Вонзить клинок в горло успеет. А вот позвать на помощь… Тем более, что всё внимание двора и мейстеров приковано сейчас к королеве… Это вряд ли. Не станет рисковать её жизнью.       Странно, что ему удаётся рассуждать об этом с таким равнодушием. То ли не видит в Ци реальной угрозы, то ли не боится смерти. По крайней мере своей.       — Друг мой, убивать короля столь грязным способом было бы низко. И глупо. Стража прикончит меня, стоит мне покинуть эти покои. И это есё при лутсем раскладе. При худсем это сделает королева Эйра.       Точно. Скормит по кусочкам Среброкрылой. Лёгкая улыбка, мелькнувшая на лице Эймонда, сменяется новой волной беспокойной печали. Что ж, попытка отвлечься была удачной, но недолгой.       Они вновь думают об Эйре. Руфус обеспокоенно и напряжённо, словно бы готовясь выхватить меч и пойти карать всех обидчиков государыни. Тиланд нервно, кусая губы и делая небольшие глотки вина, не способные утешить его напоминанием, что это жизнь, и нужно быть готовым ко всему. Ци с затаённым интересом, складывается ощущение, что он мысленно просчитывает возможные варианты развития сюжета и способы извлечь из них выгоду. А Эймонд упирается взглядом в окно, делая вид, что рассматривает пейзаж. Скрытый ночной тьмой, и что? Ему, может, по нраву безлунное небо.       — Ваша милость, милорды, а не желаете ли сделать ставки?       Что?! Эймонд оборачивается и смотрит на Ци, будто тот только что признался в заговоре с целью самому занять Железный Трон. Остальные собравшиеся также пребывают в недоумении от предложения и-тийца. Тот же выглядит совершенно расслабленным, будто бы сказал нечто само собой разумеющееся.       — Милорд, мне послышалось?       Голос Эймонда пропитан явной угрозой. И непонятно, будет ли разумным пойти на попятную или же стоять на своём, уповая вызвать у короля хоть тень уважения и быть вознаграждённым быстрой смертью. Ци выбирает второе.       — Ваше велисество, на востоке это обыкновенное дело. Сделать ставку, родится мальсик или девоська. А в слуцае королевы Эйры всё есё интереснее. Это могут быть два мальсика, две девоськи или мальсик и девоська. Я, кстати, ставлю на последнее!       Убить или покалечить? Если убьёт, нужно будет искать нового Мастера над Шептунами. А если отрезать ногу или руку, что не сильно повлияет на способность Ци исполнять свои обязанности, то и-тиец может затаить злобу и начать плести интриги. Хотя можно отрезать ногу и выслать на Стену, там вечно людей не хватает. Пока Эймонд размышляет, что желает его душа, Тиланд Ланнистер решает огорошить всех присутствующих в этой комнате:       — Девочки. Я готов сделать ставку, что у королевы родятся две дочери. Такие же прекрасные, как и их мать.       Это что, шутка какая-то?! Его Десница решает поиграть в предсказания?! Да и откуда он может знать, насколько прекрасна Эйра. Видит в ней призрак Рейниры?       — Я тогда ставлю на мальчиков!       Руфус-то куда лезет? У него вроде как присутствовали и честь, и здравый рассудок, и желание жить. Да и пристрастия к азартным играм не наблюдалось. Это что, так ароматный дым из стеклянного сосуда действует?       — Ваша милость, будете делать ставку? — Ци улыбается так располагающе-доброжелательно, будто ничья жизнь сейчас не висит на волоске.       «Он предложил пари, но ничего не поставил», — доходит до Эймонда. Весь этот балаган был устроен лишь для того, чтобы остудить волнение короля. И двух других мужчин, неравнодушных к королеве. Сделать вид, что всё хорошо. Что исход этой ночи почти предрешён, и угроза не висит над тонкой шейкой подобно клинку. Что они не могут лишиться и королевы, и наследников.       Хмыкнув, Эймонд обращается к своим лордам-советникам:       — Ставлю на мальчиков.

***

      Вошедшая служанка выглядит слегка обеспокоенной, но держится стойко, не плачет и не трясётся. Значит, всё не так уж и плохо. Значит, жизнь его девочки не в опасности.       Коротко кивнув, Эймонд даёт девице понять, что он весь во внимании, полностью спокоен и готов услышать любую весть. И ноги совсем не дрожат, вовсе нет. И сердце не стучит прямо в глотке, будто готовясь быть выблеванным на пол за ненадобностью. И желудок не сжимается от напряжения, выражая полную солидарность с сердцем и готовность ему помочь покинуть грудную клетку. Ведь для чего мертвецам сердце?       — Ваше величество, у королевы только что родился первенец. Девочка.       Служанка нервно улыбается, но от взгляда короля не ускользает её напряжение. Она явно готовится принять на себя его праведный королевский гнев, слушать обвинения в собственном бессилии и клясться, что не всё ещё потеряно. Ну разумеется, служанка ждёт от него именно такой реакции. Родилась ведь девочка. Не сын. Не наследник Железного Трона и Принц Драконьего Камня.       — Как королева? — и в горле вовсе не пересохло.       — Всё хорошо, она справляется. Вот-вот разродится вторым ребёнком. Мы воздаём молитвы Семерым…       Эймонд уже не слушает, покидая комнату, оставив за спиной своих преданных лордов-советников, разом позабывших о своём глупом споре. Ноги несут его в покои Эйры. Служанка, принёсшая вести, семенит рядом, с трудом поспевая за его шагом и бесконечно бубня что-то о надеждах, молитвах и отменном здоровье его супруги.       — Умолкни.       Девица оказывается сообразительной и мигом прикусывает свой чрезмерно болтливый язык. Хорошо. Больше Эймонд не намерен позволять кому-то испытывать его терпение этой ночью.       Эйра только что родила их первую дочь. Эймонд, как заботливый муж и отец, хочет увидеть ребёнка. И лично убедиться, что с его женой всё в порядке. Что она не истекает кровью и не зовёт его, мучаясь в одиночестве среди равнодушных повитух и служанок. И Мейстера Манкана, который наверняка не упустит возможности уколоть её тем, что первым её чрево покинула девочка.       Король не собирается вероломно врываться сразу же в спальню, ему будет достаточно оказаться в приёмной комнате покоев королевы и вслушиваться в происходящее. У него нет заблуждений, что из опочивальни Эйры будет доносится пение. Достаточно того, что его девочка не заходится в агонии, а никто не счёл нужным предупредить его об этом. Боги, если это омерзительное предчувствие окажется правдой, он собственноручно убьёт всех мейстеров и повитух Красного Замка.       Манкан совершенно не удивлён, увидев обеспокоенного короля. Мейстер выглядит довольным и тут же идёт в спальню королевы, дабы сказать кому-то из служанок принести новорожденную принцессу. А Эймонд стоит и слушает, как его племянница стонет в своей постели не от удовольствия, а от боли и напряжения, давая жизнь их второму ребёнку. Эйра сильная, она держится, в голосе ни намёка на отчаяние или слёзы. Он был прав, её выдержка выкована из стали.       — Ваша милость, — Манкан протягивает ему свёрток, — ваша дочь. Девочка совершенно здорова, хоть и маленькая.       — Маленькая? — хмурится Эймонд, принимая дочь из рук старца.       Сморщенная, похожая на высушенный фрукт, с золотисто-серебряным пушком на голове, девочка издаёт невнятное то ли мяуканье, то ли кряхтение. Она смотрит на него, и Эймонд только диву даётся, что глаза у неё прямо в точности, как его собственные. Только в большем количестве.       — Совсем малышка. Небольшая, весит меньше, чем большинство новорожденных. Такое бывает у близнецов.       Он слушает мейстера краем уха, продолжая качать на руках дочку. Странно, когда родилась Хелейна его душа была объята счастьем, а радостная улыбка несколько дней не покидала лица. Эймонду хотелось смеяться и не выпускать её из рук. Мир заиграл яркими красками вокруг, каждый звук казался музыкой для ушей, а воздух сделался слаще.       Теперь же, качая на руках свою вторую дочь, Эймонд чувствует лишь приятное тепло и желание заботиться о ней. Нет того пьянящего ощущения полёта и всеобъемлющего счастья, нет внутреннего триумфа и желания постоянно тискать, баюкать и умиляться родному личику. Быть может, всё дело в том, что Хелейна была первой из его законнорождённых детей? А может, он действительно надеялся, что Эйра подарит ему сыновей этой ночью?       Нет, Эймонд не был ни в коем случае разочарован, у него нет права на это чувство. Он понимал, что так может случиться. Заранее обещал жене любить их дочерей, чтобы не тревожить её душу. И всё же, он ожидал объявить этой ночью на весь мир о том, что у Эймонда Неведомого родился сын, наследник Железного Трона и Принц Драконьего Камня. Таргариен, что принесёт в этот мир пламя и кровь.       — И как же мне назвать тебя? — он грустно улыбается дочери.       В ответ лишь очередное кряхтение. Да уж, она явно не собирается облегчать ему задачу. Какая непокорность по отношению к государю.       Эймонд специально не придумывал имён заранее, ожидая, что его осенит в нужный момент, как это было с Бейлоном и Хелейной (имя Эйнису выбрала Алис с его молчаливого согласия). Что ж, в этот раз сиюсекундного озарения на его королевскую голову не снизошло. Значит, придётся идти по более традиционному пути.        — Принцесса, рождённая в ночи. В безлунной ночи. В безлунной зимней ночи, — бубнит король, покачивая на руках дочку, — Гейль. Я назову тебя Гейль. Гейль Таргариен.       Прошлая владелица этого имени не была счастливицей, но у Эймонда нет предрассудков. Он уверен, что его дочка вырастет счастливой принцессой. Красивой, как её мать, бесстрашной и немного разбалованной. О последнем он позаботится.       — Красивое имя, ваша милость, — робко подаёт голос Манкан.       Эймонд с удивлением глядит на него. Опомнившись, возвращает свёрток с дочерью в руки старца. Пусть малышку вернут в покои королевы. Она только появилась на свет, мало ли что. Да и Эйра может разволноваться из-за длительного отсутствия ребёнка, если она, конечно, способна сейчас его заметить. А Дозор короля продолжается.       Он уже хочет побеспокоиться, не слишком ли затянулось рождение второго близнеца, как до его чуткого слуха доносится детский плач. Свершилось.       Мысленно он даёт клятву, что ни единым словом, ни жестом, ни взглядом не выразит Эйре своего недовольства. Она не должна думать, будто в том есть её вина. Даже Таргариены не властны над тем, кому дадут новую жизнь, мальчику или девочке. Пусть Эймонду придётся повременить с Дорном, но он сделает всё возможное, чтобы его жена рожала наследников спокойно, а не дёргаясь каждую беременность в предчувствии беды и его гнева. Даже если у них будут рождаться только девочки, Эймонд придумает, как им быть. Сейчас главное держаться, выпрямить спину и быть готовым улыбаться, осыпая супругу благодарностями за прекрасных дочерей. Делая вид, что он совсем не расстроен, ни капельки.       — Ваша милость! Это мальчик! — повитуха едва не кричит эти слова, вбегая в приёмные покои. Немолодая женщина, сейчас она едва юбки не задрала, чтобы не препятствовали движению. Волосы выбились из-под чепца, лицо раскраснелось, а на лице застыла настолько восторженная улыбка, что Эймонд усомнился в её душевном состоянии. И даже не распознал сперва сказанных ею слов.       Мальчик?       Сердце не пропускает никаких ударов, бьётся по-прежнему. Только уже не в горле, а где-то на уровне солнечного сплетения, отдаваясь болью в чувствительной плоти. Мальчик. У него родился сын. Законный наследник, который будет править после него.       Эймонд откидывает голову и смеётся, заливисто, утопая в каком-то сумасшедшем веселье. Хохочет как безумный, пьянея от ощущение собственного всесилия. Он, Эймонд Таргариен, прозванный Неведомым за свои победы, доставшиеся ему на грани смерти, король и защитник государства, ставший им не по прихоти богов, а по собственной воле, и у него родился сын!       Седьмое Пекло, боги любят его!