Терапия отчаянья

      Сказать, что Миша удивился, это ничего не сказать. Во-первый, Юра же обещал, что не будет лезть в это все! Это же опасно для его карьеры, для его жизни! Во-вторых, слишком приятно, что он здесь, с ним! Еще и улыбался так тепло, заботливо, все так же обнимал. Рикошет предложил этот ужин на свой страх и риск, хотелось узнать, получил ли Брагин его письмо признание. И, если да, что он подумал. Учитывая, что Брагин был с ним, не оттолкнул, спас, ему казалось, что он вообще ничего не знал, и от этого было тошно.       «Если любишь человека, скажи ему об этом. Скажи, потому что это уважение к этому человеку»       Ее голос прозвучал в сознании. Юра выпустил его из объятий, кивнув в сторону машины. — Объяснишь мне, что произошло? — Рикошет сел на переднее сидение, закрыв дверь, — Юр, я не стою того риска. — Стоишь, — Брагин пристегнул ремень, как бы ставя точку, и, в противовес короткой серьезности, аккуратно пробрался кончиками пальцев под Мишину ладонь, — не думай об обратном       Рикошет молчал, прикрыв глаза, не было ни желания, ни аргументов, чтобы спорить. Просто было как-то не по себе, от факта, что ради него могли так рисковать. Но приятно, что это был Юра, тот самый Юра, который был ему так дорог. Тяжело было только от неясности его отношения. — Слушай, — полковник осторожно нарушил царившую десять минут тишину, — нам с тобой лучше пока не появляться у офиса. Так что, не хочешь превратить наш, — местоимение приятно ласкало слух, — ужин в наш обед или что-то подобное? — Думаю, что хочу.       Брагин кивнул, чувствуя, как Миша аккуратно сжал его пальцы.

***

      Прошло более двадцати минут их нахождения в ресторане, когда следователю позвонили. На долю секунды Мише стало до безумия страшно. Пока он сидел, ему, если и снились сны, они были странными, тревожными. И в них был Юра. Сначала все было хорошо вроде бы, а потом что-то резко менялось, и Юра говорил, что ненавидит его, что он — последняя мразь и жизни не достоин. Иногда во снах фигурировали звонки. Вот и сейчас то же самое.       Он посмотрел на Брагина, который стал серьезен, и поймал на себе неожиданный теплый взгляд, успокаивающий. Шибанов улыбнулся, кажется, слишком страдальчески. — Да?       «Какой-то Андрей слишком недовольный. Значит, ты успел?» — Ага, — он коротко рассмеялся, — вот он и бурчит, как старый дед. Думал же, что дело заберут, его похвалят, мол, вел правильно, молодец. А тут вот я… А ты чего звонишь? Не из чистого интереса же.       «Да… вам лучше не маячить у офиса пару дней точно…» — М… — полковник нахмурился.       «Нам, точнее по большей мере оперчасти грозят проверками… Дня три выходными тебе даю, там посмотрим» — Понятно…       Миша не подслушивал, верил Брагину, но сказались привычки прошлой жизни. Он не подслушивал, но вслушивался, стараясь что-то для себя уловить. И полковник это заметил, завершив вызов, улыбнулся, предвидя вопросы. — Все хорошо, — он быстро напечатал сообщение, забыл, что обещал дать знать Наталье ситуацию с Мишей, и вот только сейчас вспомнил, — там просто у оперов проверки наметились, поэтому у нас с тобой импровизированный отпуск, не переживай… Наталье Сергеевне позвони, я обещал сам, но, думаю, звонок от тебя ей будет важней.       Рикошет удивился, но кивнул, соглашаясь. Значит Юра все знал. Все знал и до сих пор молчал. Вновь накатила тревога. Но, услышав голос близкого человека, он немного успокоился, вслушиваясь в каждое слово.       «Миша! Миш, как ты?»       Она звучала так напугано, что сердце невольно сжалось. Кажется, Шибанов даже забыл о своих терзаниях по поводу Юры, думая только о том, как же она переживала за него. — Да все хорошо уже, ну что вы так нервничаете? — Голос спокойный, а от переживаний же готов был на стену лезть.       «Точно? Ну хорошо. А то приходил этот твой Юра из следственного, я уж и не знала, что думать! Он нервный весь такой был, ужас просто. И как я должна была реагировать, Миш? Видно, что переживал за тебя сильно, тревожился… Важен ты ему очень, Миш… это видно. Про тебя спрашивал… А! Записку я твою ему передала, не знаю только, прочел ли он ее… Он тебе дорог, да?»       После этого вопроса Шибанов чуть ли не выпал. Это так заметно? Что его выдало? Или она все-таки нарушила обещание и прочитала это письмо, прежде чем отдать? Не-е-ет, она не могла, кто угодно, но не она. Хотя чего он теперь боялся? Ведь письмо было написало только с одной единственной целью — поведать Юре о своих чувствах. Что же он теперь так переживал?       «Буду считать, что это согласие. Ты так заботливо только письма из тюрьмы слал. А два плюс два я сложить могу. Я не буду тебя учить, взрослый уже, но будь осторожен, пожалуйста» — Я буду, правда.       Миша завершил вызов, не сразу обратив внимания на то, что Юра даже как-то по-родному, изучал его взглядом. Когда Шибанов посмотрел на него в ответ, полковник не отвернулся, просто наклонил голову. Несомненно, этот разговор пошатнул едва устаканившееся спокойное настроение, но Рикошет быстро взял себя в руки. Если Юра знал теть Наташу, значит, он очень заморочился, чтоб на нее выйти, Миша же не упоминал ее нигде. Если Юра захотел выйти на теть Наташу, значит она могла быть и права, то есть Юра мог дорожить им, Мишей. Если Юра им дорожил, значит он мог и не знать о содержании письма. Если Юра не знал о содержании письма, значит нужно было всеми правдами и неправдами, желательно в рамках закона, предотвратить его прочтение, потому что Миша не мог разрушить это доверие такой глупостью.              Да, по сути, это не глупость для такого, как Рикошет, это признание дороже золота. И вообще такие слова, личные, сколько-то интимные, всегда ценней других. Но Юрино доверие важнее этих слов, для Шибанова да. Поэтому Рикошет решил как-то намекнуть Брагину, что записку уже и не нужно читать, мол, неактуально уже. Хотя все ее содержание актуально перманентно. — Юр, слушай… теть Наташа сказала, что ты… — Она очень тебя любит и ценит, Миш… — Да… Юр, она сказала, что передала тебе…       Полковник улыбнулся с теплой усмешкой, кивнув, и, словно не видя ничего тревожного, отпил чуть остывший кофе. — Передала.       Стало страшно обоим, конец Юриной фразы был проглочен бешенным Мишиным сердцебиением. Но, если бы Рикошет мог контролировать свои эмоции, а рядом с Юрой это было для него почти нереально, то он смог бы услышать продолжение, которое сделало бессмысленными все его следующие домыслы. «Скажу больше… Я его прочел.»       Брагин сказал это как бы к слову, но осторожно, сегодня и так день нервный, как еще и десяток другой дней до этого. Он не считал, сколько Миша был задержан, скорее всего где-то недели две. А сам Миша считал, считал не для ожидания исхода, считал для того, чтоб нен потеряться во времени. Кто-то считает, хотя скорее отсчитывает, дни до чего бы то ни было. Ну а Рикошет просто считал дни. И сочинял по мелочи. Он не мог сказать, что в придуманных строках было что-то путное, хотя парочку стоило бы записать. «Ты просыпал соль — мы поссоримся с тобой. Ты прости свою боль, отпусти меня в поле. С первой летней грозой, с первой утренней росой небо дышит в лицо и дыханье невесомо». Рикошет уже не помнил, как в его сознании сложились эти слова, но в них что-то было, что-то… личное.       Только одно странно — раньше Миша четко понимал, кто лирические герои его текстов, а тут как-то неясно. Вроде два героя, и он один из них, то вторая личность остается тайной. Может быть это даже Юра. И скорее всего это так, то его герои — он и Юра, все ясно. Только на один вопрос ответа нет. Если он — лирический герой, то какой он «он»?       Да, с жизнью Рикошета покончено. Но он все еще не он, просто человек, даже личностью не считался для себя самого. — Миш, — голос звучал обеспокоено, — все хорошо?       Не хотел Брагин его напугать, и так, вон, из тюрьмы только вышел, если можно так сказать. Не специально же про признание обронил, не подумал. Да, Шибанов должен был знать, что Юра знал, но можно было и подождать чуток. А тут вот как. — Зачем ты меня вытащил? Я не понимаю, Юр… Я бы и так сказал про заказчика все, если бы ты дело вел. — Да не в заказчике дело… В тебе дело. Ну особенный ты, и не могу я отказаться от тебя.       Миша ничего не ответил. Она говорила, что, если ты сам не сможешь выпутаться из всего этого сам, ты обязательно встретишь нужного человека. А сердце подсказывало, что Брагин — тот человек, и, если бы Юра сам его не вытащил, то он обязательно сделал бы это ради него. Потому что Юра впустил его в свою жизнь, и Рикошет должен стать лучше ради него. — Что с тобой, Миш? — Все нормально… Спасибо, Юр. — За что? — вопрос глупый, а взгляд добрый и чистый. «Он не понимает? Он правда не понимает?» — За то, что ты это ты. И за то, что рядом со мной, сейчас, здесь.       Брагин сжал его ладонь, улыбаясь тепло-тепло. Он знал, что вытащить его из тюрьмы будет непросто, а вытащить из тюрьмы своих же страхов еще сложней. Но когда Брагин искал легких путей? — А у тебя есть аллергия на шерсть?       Спонтанный вопрос — лучший способ отвлечься, а, учитывая некоторые моменты, он более чем необходимый — Да не замечал за собой… А что? — На фоне всего этого дела будут проверки, поэтому его закроют полностью где-то через пару месяцев. Значит твоя квартира будет еще опечатана… Не хочешь пожить у меня?       Рикошету показалось, что все это — нереально яркий и правдоподобный сон. Или Брагин знал больше, чем говорил. А если второе — правда, то зачем ему это? В сознании эхом отражалась крайняя фраза. — Зачем тебе это.? Я могу в отеле перекантоваться или хату снять. — Не хочу чтоб ты был один… Хотя бы не сейчас, не после всего этого.       Миша кивнул, соглашаясь. Приятно. Нет, если бы это предложил кто-то другой, то он бы включил свою ущемленную гордость, но с Юрой спорить не хотел, просто не мог.