Эти сумасшедшие ночи. Люцифер

      Когда оседает пыль их последнего столкновения, Люциферу действительно становится не по себе. Он бы признал, что есть обозначение точнее и проще — страшно, но это неприемлемо. Он не станет ощущать страх. Больше никогда.       Но от вида Михаила, катись оно все в Пустоту, страшно. Люцифер бессильно бьет искалеченными крыльями по пространству. Сначала они молчали. Михаил в своем углу. Он, занятый пытками Сэма. Были они местью или развлечением? Люцифер не ищет ответ. Но знает его: они были выражением бессилия, рожденного глубинным, абсолютным отчаянием. Желанием удержать на грани яви себя. Любой ценой.       Сэма с ними больше нет. Безразличный почти ко всему Смерть унес с собой его душу. Окинул их с Михаилом единственным взглядом. Люцифер бьет крыльями сильнее, когда ярость наполняет. В этом взгляде было сочувствие. За это Смерть хочется уничтожить. Но и этого сейчас не дано. Не дано ничего, кроме ослабленного Клеткой, изломанного и измученного Михаила, от вида которого страшно.       Ненависть таяла. В их столкновениях, которые сменили молчание. В бесконечных битвах, которые случались не потому, что кому-то нужны. Но потому, что иначе было невозможно. Они били силой, грубо и наотмашь. Кричали, срывая человеческие голоса. Пытались не убить, а выплеснуть боль и безнадежность. Ненависть таяла, пока не исчезла совсем.       Люцифер опускает крылья. Смотрит в пространство. В голове одна мысль: он не может ненавидеть такого Михаила. И неважно, выгорела ненависть в разделенных теперь на двоих муках, или же по-настоящему ее никогда и не было. Была обида. Была боль. Но была ли ненависть, ответить невозможно.       Помочь нечем. Знание уничтожает. Люцифер хочет рассыпаться хоть светом, хоть тьмой, хоть и просто на атомы, лишь бы не видеть. Но и этого, конечно, не дано тоже. Дано наблюдать за тем, как движется к своей гибели Михаил. От этого рвет на части изнутри. Отчаяние перестраивает всю энергию сущности так, что это больнее и изломанных, многократно выгнутых крыльев, и ухода отца.       Оказаться в Клетке вновь — в этом есть злая ирония. Но оказаться в ней с Михаилом — это вершина злобного сарказма. Михаил здесь не выживет. Рано или поздно сломается окончательно. Впитается распавшейся энергией в стены проклятой ловушки и немного в измерение Ада. Может, через века. Но Михаил сломается. Люцифер замирает. Знает, что это будет и его конец.       Мыслей много, но среди них нет решения. А оно остро необходимо. Люциферу наплевать, ведет его любовь или эгоизм. Ему нужно сделать что-то, чтобы окончательно не возненавидеть отца и себя. Сделать немедленно. Крылья бьют по воздуху вновь. Сила вырывается всплесками. Раскрашивает пространство вокруг причудливыми цветами. Рассеивается. Идея приходит. Люцифер держит ее сразу. Не обдумывает детали. На них плевать. Это действие. Сейчас этого достаточно.       Щелчок пальцев венчает долгие минуты концентрации. Максимально качественная иллюзия на двоих — не самая простая задача для исполнения в стесненных условиях. Люцифер запрещает себе думать о Гаврииле, который в иллюзиях сильно преуспел. Один брат за раз. Младшему не поможет уже никто и ничто, кроме отца. Но тот на бессрочной прогулке за сигаретами. Старшему еще может помочь он сам. И он это сделает.       Люцифер отпускает силу, когда намерение становится кристально четким. Обстановка вокруг них меняется в тот же миг. Михаил неприлично растерян. Оглядывается. Наверное, стоило сосредоточить его на реальности до того, как погружать в иллюзию. Гремит музыка. Люцифер морщится. Воссоздать ночной клуб во всех деталях не проблема. Понять, что обезьянки находят в подобных развлечениях, — вот на что нет никаких шансов. Михаил смотрит на него с настоящим удивлением. Это уже маленькая победа.              — Люцифер, что мы здесь делаем? Это какая-то пытка? Что ты задумал на этот раз?              — Фи, как невежливо, мой дорогой брат.              Люциферу все равно что именно говорить. Он всегда легко бросает слова без раздумий. Они удивительно четко оказываются нужными. Сомнений, что это сработает и сейчас, нет. Люцифер знает, чего хочет добиться. Уже добивается. Михаил удивлен и сконцентрирован на обстановке вокруг них. Это дает возможность незаметно подпитывать его силой, исцеляя. Маленькое достижение.              — Я не понимаю, — Михаил сводит брови. Игнорирует бармена, который подвигает ему бокал с выпивкой. Смотрит на него. Люцифер растягивает губы в улыбке. Беспечность. Изобразить ее несложно. Ощутить — невозможно. — Это иллюзия? Зачем?              — А почему нет? — легкомысленное пожатие плеч. — Что мы теряем? Знаешь, всегда считал, что папуля мог бы и расщедриться на развлечения в Клетке. Ну, не знаю даже, аттракционы? Кинотеатр? Кабаре? Может, я бы оценил его ненаглядных обезьянок, которые…              — Я не знаю чего ты добиваешься, Люцифер. Но я не стану принимать в этом участие.              Улыбка стекает с губ. Иллюзия весьма прочная. По сути она разновидность урезанной реальности. Но Михаил может вырваться из нее легко. Люцифер это знает. Это разрушит весь стихийно возникший план. Допустить это нельзя. Думать нет времени. Люцифер щелкает пальцами. Протяженный пустынный пляж кажется приятным местом после шумного клуба.       Михаил замирает без движения. Люцифер запрокидывает голову. Небо звездное именно так, как оно и должно быть. Он помнит каждый момент с Михаилом из прошлого так ярко и абсолютно, что воссоздать в иллюзии Землю во времена, когда на ней не было отвратительных обезьян, легче легкого. Отсюда Михаил сбежать не стремится. Люцифер понимает, что это ненадолго. Момент нельзя упустить.              — Ну что, Миши, так лучше? Спорю, ты не забыл это местечко. Помнишь, как именно здесь мы впервые, ну… давай скажем, терлись крылышками?              Михаила надо отвлечь максимально. Люцифер уверен, что насмешливое напоминание о важном для них обоих моменте сможет это сделать. Но он не ожидает, что это станет ловушкой и для него. Растревоженное воспоминание оживает. Люцифер помнит каждую мелочь, каждый штрих. Как робко они, необремененные необходимостью держаться должным образом перед отцом или толпой братьев и сестер, делились силой друг с другом. Как невероятно ощущали и себя, и другого. Почти растворялись друг в друге.       Сущность дрожит. Люцифер злится. Именно возможности объединить, смешать силу ему и нужно добиться сейчас. Нужно заставить Михаила довериться ему по-настоящему хотя бы на мгновение, чтобы это осуществить. Вспоминать именно об этом вслух явно не стоило. Как только Михаил поймет, к чему все, план можно будет выбросить в бездну.              — Я помню все, Люцифер.              Голос Михаила звучит ровно. Злость становится яростью. Люцифер жаждет разбить оболочку благопристойности и содрать нимб святости. Он знает, каким Михаил может быть. Каким он был с ним. Люцифер замирает, когда в мыслях селится простой вопрос. А почему бы и нет? О, это не то, что он должен делать. Но играть по правилам и следовать планам Люцифер всегда находил невероятно занудным.       До Михаила пара шагов. Удачно приземлились. Люцифер целует, не раздумывая. Настойчиво, глубоко, жарко. В голове вдруг все складывается. Нет смысла усложнять то, что может быть простым. Михаил ни за что не согласится на прямой обмен силы или ее объединение. Но близость, доступная обезьянкам, — это отличный шанс добиться от Михаила нужной открытости. Воспользоваться моментом кажется плевым делом.       Михаил отбрасывает его от себя чистой силой. Люцифер зло сжимает губы, когда падает на песок. Стоило предвидеть, что Михаил не поспешит ответить ему взаимностью. Где-то в глубине сознания мелькает мысль, что можно поговорить. Не строить планы один другого нелепее. Люцифер поднимается на ноги и отмахивается от мысли. Михаил не примет от него ничего. Это факт.              — Полегче, Миши. Или ты уже заскучал без наших потасовок? Всегда рад составить тебе компанию, но сейчас я что-то не в настроении.              — Не называй меня так. И не вздумай попытаться повторить то, что ты сделал.              — Почему, Миши? Ты боишься искушения?              — Не говори глупостей.              — Я, мой дорогой брат, говорю только правду. Мы оба знаем, что я всегда был твоим главным искушением. Так почему бы и не в таком низменном и верно грязном для тебя смысле?              — Это абсурд.              Михаил продолжает держаться спокойствия. Отрицает все уверенно. И только на последнем звуке его голос дрожит почти неуловимо. Совсем чуть-чуть. Этого больше, чем достаточно, чтобы убедиться, что скорее допущение, чем твердый факт, является истиной. Люцифер перемещается за спину Михаила. Приближает губы к его уху.              — Разве, Миши? А может, ты не можешь простить меня именно за то, что слишком любил? За то, что ты хотел поддержать меня?              — Это неправда. Я любил тебя, Люцифер. Люблю и сейчас. Но я никогда не хотел пойти против воли отца.              Михаил чеканит слова. Резко разворачивается. Их лица совсем близко. Все вдруг обретает еще один смысл. И он перечеркивает все планы разом. Михаил близко. Так близко, как не был веками. Так близко, что сила рвется к себе подобной. Чистой энергии, из которой они созданы, плевать на дрязги и распри. Она тянется к тому родному, что знает и хочет получить.              — Ой ли, Миши.              — Нет. Это неправильно…              Вот она. Трещина в непробиваемой броне Михаила, который невпопад говорит уже о другом. Люцифер ловит и жадно впитывает все. То, как сила Михаила тянется к нему. Сущность к сущности. То, как Михаил борется с сомнением и поддается ему. Не проигрывает. Этого Михаил не умеет. Позволяет себе поддаться. Люцифер плюет на последствия. Совсем.       Теперь это не поцелуй. Это больше, намного больше. Михаил держит оборону. Не дает силе смешаться. Но позволяет ей соприкасаться. Поверхностно. Этого насмешливо мало. И невероятно много после тысячелетий отсутствия. Губы безжалостно терзают друг друга. Целоваться по-человечески Михаил не умеет. Но наплевать. Легкие касания силы перекрывают все. Хуже, чем наркотик. Больше, чем мечта. Вокруг них затевается звездопад — иллюзия предсказуемо реагирует на возросшую силу создателя.              — Миши, — и впервые только их обращение звучит так, как звучало последний раз когда-то давным-давно.              — Что мы делаем? Мы не можем. Мы не должны. Люцифер, остановись.              Разумеется, Михаилу надо испортить и момент, и вообще все. Злость вспыхивает. Но гаснет, когда взгляды встречаются. Михаил отчаянно цепляется за свою правду, которую не отринул даже в Клетке. Но в его глазах жажда и тоска. Люцифер видит не только их. Он видит, что сила Михаила готова предать его же разум и убеждения и неукротимо рвется на волю. Желает единения с себе подобной. И это единственный нужный ответ.              — А если не остановлюсь, то что, Миши? Отругаешь меня? Ударишь?              — Ты переходишь границы, Люцифер. Это неправильно. Люди считают подобное большим грехом, чем…              — В Пустоту правила. В Пустоту обезьян. С каких пор они тебя заботят, Миши? Или все дело в том, что ты просто боишься признать, что хочешь меня?              Фраза не несет того смысла, который вкладывают в нее обезьяны. Ни капли. Люцифер знает, о чем говорит он. О том, что они с Михаилом познали тогда, когда никаких обезьян не было. Слияние. Единение. Такая близость, которую обезьянам не объять своим ограниченным умишком никогда.              — Ты слишком самоуверен. Мне нечего признавать.              — Да? — Люцифер тянет вопрос. Задает его прямо в губы Михаилу. Без стеснения оглаживает его тело. — Ну так оттолкни меня, Миши.              Люцифер ждет, что так и будет. Упрямство Михаила — это прокаленная сталь вечности, которую невозможно разрушить. Разве что он захочет отказаться от нее сам. И не ждет, что Михаил действительно толкнет его на песок, но только затем, чтобы через миг опуститься сверху. Дрожь пробивает, когда Михаил скользит пальцами по его щеке.              — Имя тебе — искушение.              Это еще не капитуляция. Михаил может опомниться в любой момент. Но так близко к ней, что сущность взрывается мириадами ощущений. Люцифер теряется в поцелуе. Михаил действительно смутно понимает, как это должно быть. Но сущности ластятся друг к другу, и все остальное неважно. Забыться легко. Люцифер себе не позволяет. Рывком переворачивает их так, что оказывается сверху. Вжимает руки Михаила в песок над его головой. Почти касается его губ своими губами.              — Ты мой, Миши. Можешь убеждать себя в чем хочешь, но ты любил меня больше папули. Ты хотел принадлежать мне больше, чем ему. Но это ведь так неправильно. И ты винил в этом меня. Ты отказался от меня только ради того, чтобы доказать отцу и самому себе, что ты правильный.              — Не сегодня.              Ответ сродни удару. Люцифер не верит, но испарившаяся с их тел одежда и настойчивые руки Михаила убеждают, что тот настроен серьезно. На завтра плевать. В Клетке нет чувства времени. Они живут одним бесконечным сегодня. В свете этого тяжелое обещание Михаила выглядит настоящей капитуляцией.       Сущности движутся к единению медленно. Проникают друг в друга поначалу совсем чуть-чуть. Расходятся. Сближаются вновь. С телами все несоизмеримо проще. Они горят в огне бесконечного желания слиться воедино. Сила бушует вокруг. Не разрушает иллюзию, а напитывает ее, делая почти реальностью. Поднимает ветер вокруг них и шторм в первозданном океане. Заставляет звездопад усилиться.       Поцелуи становятся яростнее. Люцифер усмехается в какой-то из них, когда понимает, что Михаил быстро учится. Ласки, которые обретают неожиданную прелесть, не имеют начала и не видят конца. Земного вдруг хочется остро. Не меньше, чем слияния сущностей. Люцифер не колеблется. Знает, что может это получить. Не находит, зачем отказывать в этом им обоим.       Михаил отзывается на каждый укус и поцелуй. Реагирует на каждое легкое касание и каждую грубую ласку. Они знают друг друга. Но только не в таком качестве. Люцифер загорается узнать. Михаил — его рай. Познав его, Люцифер готов сгореть и осыпаться пеплом. Сущности странно подстраиваются. Сплетаются краями, но больше не расходятся. Этого уже так много, что даже не хочется усилить. Позже.       Теперь отстают тела. Люцифер хочет и может это исправить. Он изучает. С азартом и любопытством, которые считал, что утратил безвозвратно. Гладит грудь и живот. Прикусывает кожу на плечах. Терзает губы Михаила до тех пор, пока тот не кусает его. Тела реагируют правильно. Возбуждение прошивает их вспышками и скапливается в паху. Каждое касание члена к чужой коже дарит взрыв ощущений.       Люцифер знает о разврате все. Он стоял у его истоков. Но то, что происходит сейчас, к разврату не хочется относить даже в мыслях. И все же знания весьма пригождаются. Для того, чтобы подготовить распаленное желанием и ласками тело к проникновению в него, нужно меньше, чем касание. Направленная мысль. Поплывший взгляд Михаила на миг проясняется, но возразить он не пытается.       Странное неверие в то, что все на самом деле, доминирует над другими эмоциями. Люцифер входит одним слитным долгим движением. Без труда удерживает ноги Михаила согнутыми в коленях на своих предплечьях. Это действительно странно. Жар наполняет изнутри и обжигает. Сущности впитываются в тела. Заставляют кожу сиять ослепительным светом, излучать его.       Необходимость двигаться острее лезвия клинка. Мысль о помощи бьется в голове. Михаил все-таки ему доверился. Это можно счесть подарком, пусть и не с ненавистных Небес. Люцифер смотрит иным взглядом. Изучает сплетение сущностей. Не заметить, как много ран на них исцелено, мог бы только слепой. Михаил теперь изломан меньше, куда меньше. Как и он сам. Сегодня это победа.       Люцифер отпускает себя. Берет быстрый темп, наверстывая секунды промедления. Проникает глубоко в Михаила и не может прекратить его целовать. Они всегда принадлежали друг другу. Это факт. Обычно неусыпный контроль над реальностью слабеет. Есть только Михаил, который желанен до боли, и древнее как мир таинство соития. Есть неукротимый жар и неистовое пламя. Кажется, они могут обратить их в пепел.       Миг высшего наслаждения — это взрыв. Взрывается порывами ветер вокруг них. Взрывается неистовыми волнами океан. Взрываются новыми мириадами ощущений сущности, а с ними и тела. Люцифер падает на Михаила. Вжимается щекой в его плечо. Впитывает дрожь его тела. Сущности неистовствуют. Звенят, исходя радостью от единения. Люцифер поднимает голову и долго целует. У них всегда есть только сегодня. Но в нем впервые хочется остаться.