Белоснежный туман мягко спускался с гор, захватывая вершины стройных сосен. Издалека, казалось, будто кучевые облака лились с небесной вышины. Тишина и спокойствие хранились в комнате и свитках, глава ордена вновь посмотрел в круглое окно, вдыхая легкий аромат сирени, которая росла рядом с ханьши. Аметистовый кустарник шумел своими ветвями, задорно помахивая мужчине в белом ханьфу. Тусклые солнечные зайчики ласково падали на документы с земельными тяжбами и на нефритовую кожу.
Вопреки погожему утру, на сердце Лань Сичэнь была странная, ничем не объяснимая тревога. Она словно иней в летний жаркий день и будто снежная луна на небосводе рядом с солнцем. Нефрит тяжело вздохнул, массируя левый висок, зажмурившись. Его волновало два письма, точнее - их маленькое противоречие. Одно было с золотой завитушкой, любовно выведенной на правом краю, другое с печатью в виде зверя ордена Не. Всё об одном и том же, о неповторимом Чифэн-Цзуне. Только вот если в письме от младшего господина Не сквозило жуткими опасениями и красочным описанием вспышек гнева Минцзюэ, то в аккуратно выведенных иероглифах саньди было только отдаленное упоминание недовольства. Разумеется, Гуанъяо сетовал на резкие выпады и слова брата, но увещевал, что это в порядке вещей, так сказать, дневная норма ругательств и брани — ничего необычного. Конечно, Хуайсан мог преувеличивать из-за того, что тренировки стали проводится чаще, и старший брат серьезней занялся его подготовкой к посту главы ордена, но... Сичэнь чувствовал, что Яо недоговаривал, скрывал. Только вот зачем? Не хочет показаться слабым, несамостоятельным или уже Сичэнь в своём внимание и надуманности перегибает палку? Неужели Нефрит столь навязчив, что ему таким образом намекают отступить? Музыкальные пальцы осторожно провели по золотым чернилам, еле касаясь кончиками пальцев.
Глава Лань быстро убирал свитки и документы на полки, немного подумав, взял сюаньчэнской бумаги. Может быть, новые методики по успокоению помогут дагэ? Нефрит решил, что хоть занятие и монотонное, но с его помощью можно свободно выразить эмоции. Это так необходимо Минцзюэ, особенно сейчас, когда боль сводит с ума. Может, останется время и бумага ещё на урок для саньди.
Пока Сичэнь собирал необходимые вещи, задумчиво перемещаясь в белой чистой комнате, в которой мерцала ветвь малинового огня, вдалеке поблёскивала сяо, словно её ранее окутал иней, и теперь холодные льдинки быстро тают, заставляя сиять. Нефрит предпочитал не обращать внимание на белоснежную флейту, которая манила взять её с собой и сыграть братьям пару мелодий из "Очищение сердца". Первый господин Лань кружился вокруг книг, свитков, туши, но резко остановился и внимательно посмотрел на гладкий, лишь кое-где видимыми узорами дымки, Лебин. С нечитаемым лицом Сичэнь вылетел из дома, скрываемого зарослями бамбука, боясь смотреть на редкие, но прекрасные бледно-фиолетовые бутоны горечавки. С пояса свисала нефритовая флейта, аккуратно постукивая по бедру, окутанному синим узорчатым ханьфу.
Сказав дяде, куда он направляется, и оставив орден на него, Сичэнь быстрым шагом шёл по белым камням, не обращая внимания на весело скачущих кроликов Ванцзы, которые стали захватывать Глубины, и могли уже скоро выгнать хозяев из их владений. Стоило всё же намекнуть второму Нефриту о недопустимом количестве пушистых созданий, но тревожить и сильнее опечаливать брата глава не хотел. Кусты магнолий скрывали молодых адептов, которые решили пойти в библиотеку. Сичэнь обернулся и тихо улыбнулся, попрощавшись с домом среди облаков.
Нечистая Юдоль была окружена огромными холмами, скалами, она представляла из себя нечто большое и серое, как камень. Даже небосклон часто был захвачен тучами и тусклой лепешкой, которая только летом напоминала солнце. Всё закрыто, спрятано. Неудивительно, что здесь жили хмурые люди. Внутри орден был без излишеств, прост, а также сер и темен. Драпировки металлического цвета, сама земля почти везде была голой. Лишь редкие травы, цветы и мелкие кустарники служили крепостью пыльных дорог. Если бы не бушующие листвой клёны с высокими соснами, то место можно было бы охарактеризовать… как мертвую природу. Дома, резиденция, тренировочные площадки, одна несчастная небольшая беседка, которую Хуайсан кое-как упросил построить, конечно, не без помощи Ляньфан-цзуня — всё темное и чёрное. Цзэу-цзюнь всегда поражался тому, какой контраст возникает между возвышенным Гусу Лань, помпезным Ланьлин Цзинь, открытым Юнмэн Цзян и тёмным прямым Цинхэ Не. Если бы Сичэнь мог выбирать, то символом ордена Не был бы не зверь, а огромная непробиваемая скала.
С тренировочной площадки слышались крики, гомон, ругань и крепкая брань — занятия в самом разгаре. Сичэнь смущенно улыбнулся и качнул головой, проходя мимо. Благородным мужам не пристало слушать такие выражения. Шелка дымкой облаков пролетали и еле дотрагивались до дорожки, вымощенной крупными камнями. К главе Лань резво подбежал юноша в необычных дорогих одеждах. Нефрит искренне изумился виду того: ханьфу было не тускло-серым, а с разными оттенками зеленого, и уже издалека были видны всякие серебряные побрякушки на поясе и маленькая нефритовая шпилька в волосах. Глава Лань слегка застыл при виде столь праздничном и красивом, и точно непригодным для тренировок или ещё чего-нибудь, кроме бесед и чайных церемоний.
«Неужели Не Хуайсан вновь экспериментирует? Пытается изменить клановые одежды? Если Не Минцзюэ увидит его в этом, то придёт в неописуемое бешенство…»
Веселый голос, который резко раздался от стройного запыхавшегося юноши с золотой подводкой на глазах, желтой краской на лбу и щеках, безмерно удивил. Сичэнь едва смог скрыть шок. Глава тихо улыбнулся и кивнул в знак приветствия.
— Здравствуй, Сичэнь-гэ! Ооох, я так устал, но этого стоило того. Прости, что заставил ждать. Я еле скрылся от дагэ! — Хуайсан нервно повертел головой, будто ища мужчину в темных одеждах с огромной саблей. — Будет нехорошо, если он меня увидит сейчас. Брат Яо должен уже был его увести.
Ветер, что знаменует дождь, тронул нефритовую кожу, холодя и царапая красивое лицо. Волосы цвета вороньего крыла растрепались, образуя паутину на синих одеждах, но музыкальные пальцы пригладили их и вернули владельцу опрятный, статный вид. Чернильные волосы Хуайсана не поддались в этот раз ветру, будто были в смоле.
Молодой господин уводил гостя от главных ворот, ведя в хозяйский дом. Пламенеющий закат касался черепиц, несокрушимой крепости, широких дорог и белой струящийся ленты, окрашивая её в отблеск вина. Братья медленно шли, младший часто останавливался смотря на алое солнце, которое топило всё в цвете рубинов и аметистов. В далекой тени казалось ещё и кровью. Небосвод под конец дня не смог избавиться от облаков и серой пленки. Лань Сичэнь слушал предельно внимательно весь поток слов, взволнованно льющийся:
— Спасибо огромное, что приехал. Несмотря на все мои и Яо старания, дагэ всё хуже и хуже. Я боюсь что он может слечь, — второй господин Не говорил, теребя рукава. Он абсолютно не скрывал ту печаль, страх, беспокойство и боль, что теснились в его сердце. — Не хочу показаться предвзятым и неблагодарным брату Яо, но, может быть, Сичэнь-гэ снова будет играть для нашего главы? Было бы чудесно!
Тонкие пальцы цвета молока отчаянно схватились за исчерна-синий рукав, будто собеседник боялся, что его не выслушают или не примут слова во внимание и со всей серьезностью. Нефрит поджал губы и слегка нахмурился. Он может пообещать что угодно. Он будет приходить играть, но дать ложную надежду подобно греху. Что он должен ответить ребёнку, который видит, как умирает его самый близкий человек? Видя сомнение, Хуайсан сильнее сжал руку:
— Прошу. Минцзюэ вечно вспыхивает, словно сухая листва, а мы все — искры. Кричит, ломает всё подряд. Слуги и адепты сторонятся его, недавно он... он сломал мои веера, точнее сжёг, и ещё много чего. Дагэ назвал меня ничтожеством и... — сложенный веер коснулся юношеских губ. Молодой господин понурил голову, в голосе послышались приближающиеся слезы. Нефрит положил теплую ладонь на хрупкое плечо. На него взглянул человек, полный горя.
— Сичэнь-гэ, положение ужасное. Он никогда не говорил мне таких слов и в таком тоне! Однако, я надеюсь, что мой план сработает. Главное, чтобы Минцзюэ выслушал меня…
Второй господин Не начал сбивчиво бормотать что-то невнятное, прикрывая губы веером, глядя себе под ноги:
— Я спрятал все мои сокровища в комнате, будем молиться, чтобы он не нашел их.
Саньгэ, обещал, что подготовит его!
Хуайсан совсем поник и даже несколько обреченно махнул закрытым веером. В тени комнат и коридора стали отчетливо видны синяки под миндальными глазами, вопреки странному макияжу. Сичэнь встревожено смотрел на бледное лицо, на котором, словно в насмешку, так ярко мерцала краска. Мысли роились нехорошие. Сердце от таких пугающих новостей наплевало на этикет и залпом спросило:
— Молодой господин Не, к чему его должен был подготовить Цзинь Гуанъяо, и как часто стали повторятся приступы гнева? И, прости за столь неучтивый вопрос, но что с твоим лицом? Оно…
Нет, нет! Не Минцзюэ не мог, он не смел! Эти желтые овалы не могли быть попыткой скрыть побои. Минцзюэ же не мог в порыве ярости ударить младшего брата… Горло Нефрита сдавило спазмом, в голове отчетливо пронеслись воспоминания летящего с лестницы саньди.
На все вопросы вырывавшиеся лавиной, собеседник только понурил голову. Не Хуайсан находился будто в забытьи. Его взгляд плавал по белым стенам, драпировкам, по символу ордена, на звериной голове дыхание юноши сбилось. Но, немного помедлив, он дальше начал печально стрекотать:
— Брат Сичэнь, на лице краска. Саньгэ её купил для меня, чтобы мои росписи отливали золотым на солнце. Я вновь рассорился с дагэ и... Мне пришлось намазать её для того, чтобы дагэ не выкинул все краски. — господин Не тяжело вздохнул. Сичэнь был удивлен и не совсем понимал связь, однако почувствовал без лишних слов: лезть ему туда не стоит. — Там долгая история, но это неважно, теперь оставшиеся кисти, пигменты, свитки, которые спрятали в прошлый раз, я отвоевал.
Хозяин и гость поднимались по темной лестнице, сумрачный свет кружками падал на ступеньки, разнообразия ради. Не вечно же ему касаться прекрасных молодых лиц. Чем ближе Сичэнь и Хуайсан подходили к покоям главы Не, тем их разговор более походил на перешептывание. Огни свечей стали появляться в большом здании вместе с ароматом сандала. Шелест синего и зеленого ханьфу незаметно раздавался, иногда подыгрывая скрипу половиц.
Первый Нефрит был безжалостно опущен в ледяную воду. Он догадывался, что всё не так сказочно и волшебно, как его убеждал Яо, но, кажется, положение было патовым. Надо было раньше приехать, раньше. Раньше. Сичэнь наивно полагал, что «Омовение» замедлит, или даже победит болезнь на время. Только вот он не учел, что Не Минцзюэ вечно тренируется, вечно спорит, вечно совершенствуется и ни разу не медитирует. Ему не до этого, он занят и не расстается с Бася, будто это его верная супруга или новорожденное дитя. Нефриту хотелось обо что-нибудь удариться или ударить что-то, не велика разница. На душе было гадко и склизко. Вот, что за упрямец этот старший! Наверняка потом будет пыхтеть и канючить, если его опять заставить отложить саблю и сесть помедитировать. Глава ордена, а ведёт себя хуже ребёнка.
Хуайсан тихо-тихо шептал, прикрывая веером подбородок. А его по-детски хитрые глаза бегали, что выдавало его предвкушение и некую встревоженность:
— План прост. Во-первых, нужно изменить наши одеяния, а то весь мрак плохо сказывается на духовном равновесии. Везде этот черный, а как я читал это… неудачный цвет, давит на психику.
Сичэнь лишь грустно покачал головой, но не стал спорить или попрекать. Собеседник, уловив неловкие нотки, всё равно решил потратить часть разговора на цвета и оттенки. Нефрит добродушно поддержал разговор. Он прекрасно понимал, что столь утонченные и изысканные увлечения младшего не находят здесь ни одобрения, ни поддержки, ни нисхождения. Поэтому младший брат вечно хватал то Яо, то Цзэу-цзюня и быстро вёл в свои покои: похвастаться новым брикетом туши или кисточкой. Братья улыбались, пока Хуайсан увлеченно рассказывал в сотый раз, чем одна бумага отличается от другой. Жаль, что с каждым разом этих моментов всё меньше. Может и к лучшему, потому что видеть отчаяние, которого всё больше и больше… Нефрит был не в силах.
Тусклые лучи уже не доходили до потолка, зато облюбовали нефритовую сяо. Та же отражала свет и сверкала в темноте, выдавая гостя.
«Ты уже год пытаешься. Это бесполезно, дагэ не пойдёт на это. Много волокиты, которая абсолютно не нужна. Хуайсан, ты же знаешь, как он не любит сидеть за кипой свитков, бумаг, так зачем...»
— Во-вторых, я заберу часть обязанностей главы ордена.
Первый Нефрит так и остолбенел. Полы дымчато-синих одежд резко качнулись, и флейта глухо стукнулась о бедро в повисшей тугой тишине. Не то чтобы данное заявление было бессмысленным, и человек, сказавший это, не осознавал последствий, однако глава Лань был изумлен до глубины души. И напуган. Не Хуайсан поспешил развеять все сомнения. Он напоминал встревоженного воробушка:
— «Главное сейчас — освободить дагэ от обязанностей, чтобы он смог отдохнуть», — так сказал брат Яо. И я думаю, он прав. Разумеется, я понимал и раньше, что Минцзюэ нужна помощь, и я, как наследник и брат, должен её оказать. Но только представь, что на мои заявления отвечал брат!
На всю активную жестикуляцию Сичэнь задумчиво покачивал головой, как будто находясь в плену инея и ледяных камней. Его дыхание стало тяжелым. В голове неприятный клубок железных гвоздей царапал мысли. Желание молодого господина Не весьма благородно и разумно, но кто хоть немного знал его, понимали, что он слишком молод и его мышление кардинально отличается от старшего брата. Минцзюэ собственник, и не позволит чужеродным идеям и веяньям проникнуть в его с таким трудом выстроенный порядок. А Хуайсан же любит свободу и всякую, по мнению старшего, безделицу. Они так рассорятся окончательно и приведут в орден если не в упадок, то в нечто весьма несуразное. Чайные глаза всматривались в невинное юношеское лицо.
«Не Хуайсан, ты, наверняка, не совсем верно понял Яо».
— Он кричал, что раз я не могу овладеть приёмами владения саблей, то к делам ордена меня нельзя подпускать и на вытянутую Бася! Тьфу. То кричит, чтобы я познавал основы управления орденом, то просит не приближаться к этому самому ордену. Однако это не может дальше продолжаться. — Хуайсан звонко закрыл веер и повернул голову.
Лань Сичэнь встрепенулся. Прикрыв туманный взор, он вернулся из тяжёлых дум. Нефрит тихо улыбнулся и постарался отогнать тревогу, сейчас она ни к чему. Кажется, одобрительная искра в глазах собеседника придала сил младшему:
— Пора мне серьезней говорить с братом. Он думает, что я ничего не понимаю. А я понимаю, и даже больше. Я не воин ни разу, но орденом управлять можно и без сабли. Если он скажет, что всё это собачья чушь, то у меня будет железный аргумент — саньгэ. Он не сможет спорить с тем, что брат хорошо справляется. Все и так знают, что большинство обязанностей главы выполняет брат Яо, а Гуаш... — Хайсан запнулся и легонько ударил себя веером по губам. Юноша смущенно улыбнулся, словно извиняясь.
Просит прощения за сплетни? Сичэнь усмехнулся кончиками губ. К частью или к сожалению, это не были слухи или пересуды. Первый Нефрит знал, видел изможденного человека в золотых отороченных одеждах с кипами важных бумаг, который от безысходности просил совета в ночи...
— Я хотел сказать, что и у меня получится, главное, чтобы дагэ выслушал и дал шанс, хоть один. Ты мне поможешь его убедить, Сичэнь-гэ?
Умоляющие глаза смотрели и вытаскивали душу. В свете заходящего солнца и факелов они мерцали потаённой надеждой и мольбой, губы слегка дрожали. Хоть главу и спросили, было ясно, как день, что отказаться возможности нет. Нефрит печально улыбнулся и тихо уточнил, поправляя сяо:
— Я сделаю всё, что в моих силах. И пришли мне все записи лекарей о здоровье брата. От начала нашего лечения и до сегодняшнего дня. Я посмотрю: может стоит попробовать другую мелодию или другие комбинации целебных трав.
Не Хуайсан энергично закивал головой:
— Конечно, конечно! Я принесу в твою комнату, они будут на столе. Братья в главной зале. — Хуайсан достал из белого рукава маленький запечатанный конверт. — Двери под магическим барьером. Без печати туда не зайти, если, конечно, Цзэу-цзюнь не хочет выломать их и разрушить весь зал.
Нефрит не смог сдержать смешок. Напряжение спало, будто его и не было. Второй господин Не заулыбался, словно солнце. Ему понравилась собственная простая шутка.
— Похоже, Не Минцзюэ не жалует меня: раз запирается под всеми печатями мира.
Юноша весело ответил, поправляя передние пряди волос:
— Сичэнь-гэ, ну это же неправда. Он беспокоится, что техники Гусу проскользнут вовне. Он даже мне не даёт слушать дивную мелодию — выгоняет сразу! Брат Яо, чтобы его успокоить, предложил идею с магическим полем.
Молодой господин Не указал рукой на громоздкую дверь, которая наверняка не пропускает самого звонкого и сильного звука, даже без дополнительных предосторожностей. Тишину нарушало лишь шипение факелов. Цзэу-цзюнь застыл и благодарно улыбнулся. Братья, кивнув друг другу, разошлись, словно лодки.
Еле освещаемый каменный коридор, тихое потрескивание огня, быстрый шелест подола и дыхание Нефрита — всё слилось в предвкушающем стуке сердца. Он так долго ждал встречи. Со старшим братом они не виделись около месяца. А с младшим… Глава Лань встречался тайно две недели назад. И каждый вечер ему казался пролетевшим годом после того дня.
Он приехал в Ланьлин по делам ордена, однако Гуаншань где-то был занят (трезвел после бурных ночей), и визит вновь отложили. Первый господин Лань уповал именно на это, он прекрасно знал, что не сможет встретиться с главой Цзинь. Весь этот маскарад нужен был для того, чтобы увидеть яркие, карие, с янтарной радужкой глаза и ямочки, подобные звездам, от которых сердце заходилось в бешеном танце. Цзэу-цзюнь, краснее кленов, пробрался в семейные тайные сады ордена Цзинь. Солнце заливало белые клумбы цветов, которые слабыми волнами расходились от шепота тёплого ветерка — вот-вот пионы зазвенели бы в новом вальсе, приглашая дам-бабочек. Чайные глаза украдкой глядели на Цзинь Гуанъяо. В подобные моменты Хуань ощущал себя кисейной барышней. Рядом с бастардом безупречное обладание эмоциями и знания этикета в одночасье пропадали и забывались напрочь.
Ляньфан-цзунь первым заметил нежданного гостя и с радостью решил подтрунить над старшим: то разворачивался, чтобы Лань рассмотрел его дорогие одежды, которые мириадами звезд сверкали на солнце, то склонял голову. Длинные пряди тут же заслоняли шторкой его лицо. Не дождавшись, когда Хуань победит свою робость, Цзинь первый решил завести разговор, однако же не нашел мужчину. Потому что к тому времени Нефрит подвернул ногу и упал в белоснежное море. Чем больше прилагал стараний встать заклинатель, тем жалобнее плакали смятые цветы. Их слёзы холодным жемчугом падали на руки. Мужчине ничего не оставалось как молиться, чтобы ему помогли выбраться из плена дорогой клумбы, не разломав её полностью. Предприняв ещё одну попытку встать, глава Лань услышал хруст и лёг обратно, опечалено закрыв глаза. Легкий ветерок ласково обдувал лицо, играясь с цветами над головой. Вдруг мягкий бутон почти невесомо упал на лоб. Его нежные лепестки, умытые росой, щекотали щеки. Сичэнь медленно открыл глаза, и вместо белоснежного пиона увидел алебастровую кожу, завязки умао и каштановые волосы, касающийся его лица!
— А-Яо…что ты…
Нефрит зарделся, не в силах продолжить. Цзинь Гуанъяо плавно отстранился. Он обеспокоено, но больше непонимающе, смотрел на клюквенное лицо и хлопал ресницами.
— Нигде не болит? Как ты себя чувствуешь? Голова кружиться?
— А-Яо,— Сичэнь коснулся съехавшей новой ленты. Сглотнув, он вернул её на то место, куда обожгли его губы. Ореховые глаза блеснули в прищуре, догадавшись о чём-то. Янтарь в радужке отливал огненно-рыжим.
— Я подумал, что у тебя жар, и потому ты упал. — спокойно, как ни в чём не бывало объяснил адепт Цзинь.
От этих невинных слов в душе Нефрита загорелся пожар. Укол стыда пронзил в самое сердце. Прятаться было некуда. Он будто мальчишка перед Всевидящим.
— Я поставил амулет, потому ты не смог выбраться, по крайней так, чтобы сохранить пионы. Сейчас освобожу вас, великий Цзэу-цзюнь. — Яо улыбнулся и показал ямочки, словно знал, что заставляет благородного заклинателя смущаться. — И прошу тебя, не броди больше в этих садах без моего ведома. Я надеюсь, что ты понимаешь почему.
Лань Хуань понял одно: пока он выбирался из одного плена, то попадал в другой. Он вновь и вновь, каждую их встречу сильнее убеждался, что ленту отдал бесповоротно и навсегда.
Сичэнь глупо улыбался и представлял, как дагэ и саньди удивленно застынут; как отложив гуцинь и поправив шапку, Яо подойдет и сделает прекрасный поклон, заставляя Нефрита поднять его. Как на все увещевания старшего брата отведёт хитро взгляд и ласково пообещает больше так не делать. А чтобы усилить эффект, Яо включит свои лучезарные полуулыбки, которые заставляют таять гусуланьское сердце и послушно соглашаться со всем. Сичэнь знает, что адепт Цзинь солжет. Первый господин Лань слишком хорошо знает своего а-Яо... Нефрит тут же даёт мысленную пощечину. Он не его.
Гуанъяо женат, а Сичэнь участвует в измене. И это глава ордена Лань, благородный, светлый, чистый Цзэу-цзюнь. Смехотворно. Он не смог скрыть, сдержать свои чувства. Вместо того, чтобы отринуть их, он признался человеку в день его свадебной церемонии, приближая к греху! Тихо, намёком. Нефрит более не мог молчать, не мог видеть восхищенного взора в свою сторону. Он не достоин ласковых речей, добрых улыбок, открытого сердца. Думал, что брат прозреет, отринет его, тлеющего хоть и от искренних нежных чувств, однако прочных. Лань отдал в качестве подарка ленту. Отдал в коробочке, молча и со счастливой улыбкой. Только вот Яо не послушал, заподозрил и открыл сразу, не успел Сичэнь и глазом моргнуть. Пришлось объясняться.
Мерцая, будто над головой лунный венец, и чуть дыша, Лань Сичэнь подошел к покоям, вечерняя тьма окутывала индиговые одежды, растворяя их. Никто бы и не подумал, что гость тут. Стоя перед дверью с коваными ручками, Нефрит осторожно открыл конверт. Белая плотная бумага царапнула фарфоровую кожу, на листке золотыми чернилами было написано «солнце». Даже в свете факелов было хорошо видно немного кривоватый, блестевший иероглиф, выведенный рукой саньди. Чайные глаза быстро взглянули на дверь, потом застыли на «солнце». Черные локоны упали на письмо. Конечно, если неправильно изобразить магический знак, поле встревожится. Армия заклинателей не прибежит, но из комнаты выйдут люди, чтобы посмотреть кто их там отвлекает.
Сичэнь поджал губы. Он хотел бы удивить их. Всматриваясь в начертания на бумаге, в каждый завиток, который почему-то был наклонен немного влево. Нефрит провел мозолистыми подушечками по золотому контуру чернил. На лице заиграла улыбка.
Цзинь Гуанъяо, несмотря на свой прекрасный почерк, имел дурную привычку. Писал «луну» с наклоном, но не удлинял кончики, из-за чего многие могли принять её за дневное светило. Нефрит так один раз попался. Яо отшутился тогда, что яркое солнце и холодная луна - разное воплощение света, оттого они и похожи. Он лишь хочет это подчеркнуть.
Музыкальные пальцы начертили замысловатый знак в воздухе и неслышно приоткрыли дверь, желтая теплая полоска тихо легла на воодушевленное лицо. Чайные глаза заблестели, в них отразился свет лимонной посыпкой. Щель была узка, не более цуня, и всё же глава Лань рассмотрел в полутьме металлических драпировок сосредоточенное лицо дагэ. Он сидел с закрытыми глазами и слегка подрагивал. Похоже, ему не терпелось встать. Дымок от курильницы летал в воздухе, разнося запах соснового бора. Сзади возвышались деревянные канделябры, что давали янтарный свет. Сидевший боком, и такой тепло любимый — в золотом узорчатом ханьфу, которое сияло в отблесках медных огней, красивые складки одежд добавляли образу величественности и какой-то небесной красоты. Видно было, что ткань скрупулезно выровняли, разложили после того, как сели. На лице Нефрита появилась тень влюбленной улыбки, когда он разглядел: алебастровое лицо с изящными чертами и мерцающими ореховые глаза; они были осторожно опущены, внимательно смотрели, не отрываясь, на белоснежный гуцинь. Ровная, непоколебимая осанка, аккуратно опущенные локти и черная газовая шапочка, идеально одетая, сияли во тьме звездами. Одна завязка умао запуталась в волосах цвета горького шоколада. Медленно склонив голову, Цзэу-Цзюнь подавил невероятное желание поправить её, затаил дыхание и... остановился.
Звук напряженной струны соскользнул. Нота была не та, выше... Резкий спад, будто волны ударились оберег. Тоскливый и жалостливый стон и писк, который разъедал виски.
Улыбка застыла ледяной коркой. Гуанъяо ошибся? Именно в этой части. Она была самой сложной, с длинной вереницей нот, и долгой. Но они столько повторяли, оттачивали, огромное количество часов потратили на неё. Сичэнь был уверен, что Яо выучил и играл отрывок безупречно. Тем не менее, ошибка была, и она была недопустимой. Эта мелодия обладала невероятной целебной силой, но и плата за огрехи бралась дорогая. Нефрит нахмурился, словно его полоснули лезвием. Это он виноват, что брат ошибся, что брат в принципе тратит время не на желанный сон, а на заучивание нот. Цзэу-Цзюнь понурился.
"Видимо, сегодня он устал. Распереживался. Всё же, он не готов часто её играть."
Только успокоив и настроив заново мысли, и вновь ласково улыбнувшись, Сичэнь сдвинул дверь ещё на цунь, как вдруг улыбка разбилась вдребезги, и сердце застыло.
Незнакомое журчание струн переливалось, будто тихая речка, а вокруг неё порхали тысяча маленьких крылышек. И вдруг на жалкий миг всё затихло. Безобидные хрустальные бабочки точь-в-точь обратились дикими соколами и накинулись, жадно склевывая кровь.
Это была не мелодия " Омовения", даже больше... это не песнь "Очищение серда". Сичэнь вообще не знал, что это такое. Воздух обжигал, царапал легкие — дышать было невозможно больно.
Сичэнь задыхался. Глаза щипало, их захватывала поволока. Всё плыло и сливалось в медные всполохи. Голова кружилась от всего этого шума. Нет, было плохо и жутко не от мелодии, что нежно разрывала сердце и неумолимо нарушала потоки ци. Нет-нет, а от быстрой веселой игры, словно полёта молодой стрекозы, тонких пальцев, от высоко поднятой головы и дикой сумасшедшей ухмылки на милом, невинном лице, когда напротив у дагэ вздувались вены, а грудная клетка в черных одеяниях начала заходиться.
Все правильные черты, любимые черты, исказились вмиг. Понимающая улыбка, похожая на долгожданный рассвет, превратились в звериный оскал, будто у шакала, медовый взгляд из-под дрожащих ресниц — в зрачки голодной змеи, смущенный наклон головы — в открытый хохот и победоносную усмешку.
Этого не могло быть, однако Нефрит с дрожью видел, видел даже через маленький кусочек света то помешательство в мягком, добром прищуре теплых глазах.
Он ощущал всю эту жажду крови и мук. Сичэнь покачнулся, отодвинулся — щелка янтарного света резко сузилась. Его трясло, трясло так сильно, что приходилось напрягать каждую мышцу, чтобы дверь не издала скрипа. От чего может трясти человека, которого годами учили подавлять эмоции? От чего? От холода? От фальши? Из-за шумящей жгучей крови в висках? Чушь полная! От довольного вздоха и упоения происходящим во взгляде, сука, в каждом движении. Будто там сидел не его отзывчивый, ласковый, нежный, внимательный а-Яо, а страшная нечисть, надевшая маску с его добродушным лицом и хохочущая над побелевшим до цвета снега дагэ.
"Это неправда. Ложь! Пожалуйста, Небеса, пусть это окажется ложью."
Первый господин Лань не помнил, как закрыл дверь, как упёрся в каменную стену, как осел. Холод сковал, не давая колыхнуться. Лопатки ощущали каждую неровность крепости. Сичэнь смотрел пустым взглядом на дверь. Всё в дымчато-синей завесе. Лань не знал, он больше не знал: кто там сидит вместе с главой Не. У этой фигуры золотом вышитые пионы, как на одеждах Гуанъяо, черная газовая шапочка с желтой тесьмой и камнем авантюрина по середине,
его нежное лицо, бархатная улыбка, но не Яо, не
его а-Яо там сидел. Вспомнив пирующий взгляд, Хуань провел рукой по холодному от пота лбу. Губы непроизвольно задрожали. Через несколько долгих минут Нефрит обнаружил, что скомкал несчастную ткань до такой степени, что разгладить её не получится. Красивые одежды, что напоминали ночь и звезды, превратились в комок смуты. Усталый, потухший взгляд чайных глаз упал на нефритовую флейту, на которой в насмешку плясали всполохи огня, похожие на капли крови. Лебин тускло блестел, хозяин не сводил с него взгляда, прислушиваясь к чему-то за стеной. Шоюэ было в ножнах. Ничего не происходило.
Что это вообще было? Что за мелодию играл саньди? И саньди ли? Нефрит мог поклясться, что странные и жуткие ноты, входящие из-под хитрых пальцев, не сулили ничего хорошего. Это могло быть чем угодно, но не «Омовением». Мирный поток энергии ци нарушился почти сразу, как только глава Лань услышал первые ноты. Сичэнь ощущал, как по меридианам быстро и резко потекла энергия инь. Слабая, чуть ощутимая даже для человека, проводящего каждодневные медитации. Но она была. Если у сильного, здорового заклинателя сбились потоки, то что сказать о старшем, у которого болезнь и изводящий дух сабли?
На ватных ногах, дрожа всем телом, Нефрит встал, оперевшись на каменную, ледяную стену. Одеревеневшими пальцами он поправил сяо, меч, от них веяло инеем и морозом. Когда начал поправлять волосы, то резко отдернул руку и прижал к груди, сжавшись. Серебряная заколка, подаренная
им, словно раскаленное тавро, обожгла пальцы.
Нефрит хорошо помнит тот вечер в личных покоях Ляньфан-цзуня. Тогда тоже было зажжено мало свеч, они стояли в темных тонких шампанях и таппертах, похожих на худые стебли лотоса. Бирюза и золото, которыми были украшены полки, рабочий стол, стеллажи, создавали ощущение чего-то волшебного, мифического, как в старых полузабытых легендах. Лань помнил, что Яо не успел закрыть круглое окно бумагой, и прохладный ветерок тревожил тюль, вздувая его и принося в комнаты аромат пионов. Запах цветов даже смог долететь до заклинателя и поиграться с волосами цвета вороньего крыла. Букетов, что часто стояли рядом с постелью или шкафами не было, от них даже упоминания не оставили. Сичэнь был так очарован малиново-желтым закатом, что не заметил, как его солнце вернулось, вновь пряча что-то под рукавами. То была серебряная витиеватая заколка, похожая на голубой коралл. Ляньфан-цзунь тогда смущенно щебетал и, как загнанный в угол воробушек, спросил, а можно ли ему расчесать волосы благородного Цзэу-Цзюня. Будто Сичэнь мог отказать, будто мог сказать что-то против солнечных ямочек на бархатных щеках.
Шипение факелов развело ступор. В темноте массивные кованные ручки зловеще поблескивали. Сичэнь заламывал руки и смотрел на деревянную преграду. И всё же он открыл дверь. Только на этот раз звонко, со скрипом, с голосом стен и их приветствием.
Комната выглядела, как в прошлый приезд Лань Сичэня. Несколько канделябров статно стояли около места главы, свет их однако был приглушенным. Морда невиданного зверя величественно смотрела за спиной хозяина. Вверху также висело огромное железное паникадило. Два каштановых столика для циня стояли друг напротив друга, на которых были тапперты. Металлические драпировки, тюли колыхнулись от сквозняка. Мэн Яо не спешил разворачиваться и узнать, кто вошёл в комнату, он выпутывал завязку из волос. Не Минцзюэ наконец открыл глаза и немного удивленно протянул:
— Ла... Лань Сичэнь?
Услышав имя, адепт Цзинь резко прекратил своё важное занятие. Аккуратно отодвинув музыкальный инструмент и мигом поправив умао, Ляньфан-цзунь вскочил, будто он рад встрече, будто трепетно ждал её. Ложь. Когда хотят убить, то не желают видеть свидетелей, не хотят, чтобы они вообще, были. Глава ордена Лань улыбнулся, изо всех сил, пряча беспокойство. Он никогда не думал, что рядом с ними, рядом с
ним ему придётся вежливо улыбаться. Придётся молчать и вслушиваться в каждое слово, в каждый вздох, чтобы распознать уловку. В зале эхом разнеслось радостное:
— Эргэ!
Золотые линии распустились на ханьфу. Цзинь Гуанъяо, шурша пышным подолом, в этот момент он напоминал шумящую липу, быстро подошел, если не подбежал. Это портило его статный и степенный вид, о которым младший так пёкся, однако почему-то сейчас это его не волновало. Вблизи ещё лучше было видно, что медовые глаза сладко блестели, в них расплывалась патока. Полуулыбки ярко сияли на щеках, на которых виднелся легкий румянец роз. Глубокий поклон с ровной спиной, будто яркое солнце кланялось небу. Из-под внутренних белых шелков выглядывали аккуратные тонкие пальцы, которые часто робко и трусливо хватались за рукава расшитые плывущими облаками, которые Нефрит боязливо иногда брал в свои, будто они были крыльями бабочки, и которые недавно пытались убить. Тонкая алебастровая кожа сверкала - так блестит либо вода из святого источника, либо поганка после дождя. И почему эти руки пленили взор заклинателя? Истома, смешанная с тревогой и гадким предчувствием не отразилась на лице. Руки Сичэня прятались за натянутой спиной.
— Эргэ, рад тебя видеть.— защебетав, точь-в-точь как канарейка, поднял взгляд Мэн Яо.
Немного помедлив и стараясь не смотреть на его улыбку, Нефрит сильнее сплёл руки в замок и тихо, с теплотой произнёс:
— И я рад видеть вас обоих в здравии…
Еле заметно дрогнув, Яо не разогнулся, продолжая стоять так. Он как будто чего-то ждал, но, постояв минуту, медленно расправился. На хитром лице его была тонкая смущенная улыбка. Лисья. Ореховые глаза бегали, то и дело кидая взор на ничего не выражающие лицо главы, пытаясь зацепится за что-то. Сичэнь вежливо кивнул и обошел брата, направляясь к Не Минцзюэ, который тоже был чем-то удивлен. Брови его были забавно приподняты, и в уголках глаз играл смешок. Чифэн-цзуня, похоже, мельтешение саньди позабавило или холодная реакция старшего... Мечник элегантно сел на твердую подушку. Не Минцзюэ одобрительно кивнул ему, в то время, как Ляньфан-цзунь помялся на месте, и всё же вернулся, сел. Расправив золотую накидку и, бросив мимолетный взгляд на синий подол, Яо немедленно отреагировал и встревожился:
—Цзэу-Цзюнь, этот господин беспокоится, как вы добрались?
Сичэнь, который разглядывал свой старый, потертый от частой игры гуцинь, отмер от льда:
—...а-Яо, всё хорошо. — поняв причину вопроса, Лань усмехнулся. Глава ордена, который славится своим идеальным видом и опрятностью, пришёл в помятом одеянии. — Это правда не стоит внимания.
Не Минцзюэ ничего не говорил на их пустую болтовню, скорее внимательно слушал и бросал грозовые взгляды то на одного, то на другого. Он только вздернул брови сильнее и посмотрел на подол второго брата, когда Яо обратил внимание на складки. Поправив свои смолянистые косы, строгим, каменным голосом глава клана Не спросил:
— Сичэнь, я так понимаю, добавление новой секции в библиотеку вызвало проблемы? Недавно только реставрация была. Так ты никогда не восстановишь свой орден!
Сейчас или никогда, нужно было заставить вора самому поджечь шапку. К тому же Нефрит всё ещё тешил надежду, что Цзинь Гуанъяо сыграет неверно, что вся эта кутерьма была его глупой, дорогой, но невинной ошибкой. Что это глупый эргэ всё перепутал от усталости и переживаний, надумал чушь.
Нефрит хохотнул, прикрывая рукавом печальную и нервную улыбку:
— Вы меня раскусили. Расширение библиотеки Облачных Глубин идёт не так быстро, как я хотел. Мне нечем вас порадовать. Последнее время старейшие отказываются от моих предложений. Никак не возьму в толк, что им не по нраву, — Сичэнь перевел взгляд с раздраженного дагэ на нахмурившегося саньди. — Признаться честно, я очень устаю.
Всё трое посмотрели на помятое пыльно-синее ханьфу. Цзэу-цзюнь сглотнул и почувствовал, как сердце с жутким свистом летит к замершим ступням. Он не лжет им, а раскрывает ту правду, которой предпочитал делиться только со стенами ханьши. Так почему сейчас его тошнит, почему он чувствует себя гадким хитрецом? Он же говорит правду, причём искренне. Правду, которая и так очевидна. Он лишь хочет узнать...
— А-Яо, могу я попросить тебя сыграть мелодию "Омовение"? Может, она успокоит моё сердце?
Адепт Цзинь поджал губы, но потом елейно улыбнулся и тихо, вкрадчиво уточнил:
— Может, что нибудь другое? Я только закончил её играть. Пальцы ещё дрожат, как же мне далеко до эргэ! Дагэ, тебе наверняка надоело слушать мои потуги. — развернувшись лицом к Минцзюэ, Гуанъяо склонил стыдливо голову.
Боится. Он боится, уводит и юлит. Насколько не был бы плох в музыкальном искусстве Не Минцзюэ, мелодию, которую он слушал несколько минут назад, он сможет отличить от другой. Сичэнь сжал ткань на бедре.
«Что же ты творишь Яо? Значит мне не показалось? Мне не привиделось?»
Цзэу-цзюнь всматривался в грустно опущенные глаза, дрожащие уголки рта, невинность сродни новорожденному дитя. Ничего необычного, будто хитрец и правда переживал, будто вернулся его а-Яо. А того кровожадного человека и не было. Переведя взгляд на лицо, смугловатое, но такое родное, Нефрит ужаснулся. Вены вздулись, кожа посерела, стали видны острые скулы, а это ещё при бешеном аппетите главы… Губы сухи, будто он не пил неделями, черные круги под глазами и надрывное дыхание. Неудивительно, что Хуайсан беспокоился, как бы дагэ не слёг.
—Минцзюэ-сюн, ответь мне, пожалуйста, только без прикрас и честно, как ты себя чувствуешь?
Глава Не нахмурился и посерел ещё больше. Наверное, зная характер старшего брата, просить его говорить откровенно — можно счесть за оскорбление. Однако Нефрит ничего не мог поделать: ему нужно это уточнить, нужно знать. Может от усталости во мраке привиделась несусветная чушь, и Нефрит на это время оглох, да так, что другая мелодия послышалась.
Бася в углу зазвенела. Разминая кулаки, старший процедил:
— Сложно описать. Не могу сказать. На меня все эти благовония, мелодии, настои действуют не так: утяжеляют мысли. Не люблю я эти все примочки! По мне, лучше на площадке.
Улыбка слаще нуги расцвела на добром лице Ляньфан-цзуня. Он поспешил влиться в беседу:
— Эргэ, ты сам говорил, что после медитации нужно время. Дай старшему брату собраться с мыслями.
Безусловно, Сичэнь это говорил, когда в ночи успокоил своего Яо, который обижено поджимал губы и жаловался на то, что старший брат смотрит на него, бедного Мэн Яо, как на пустое место. Нефрит пытался объяснить, что после вмешательства в потоки ци, взгляд у всех будет туманный и стеклянный. Побочные эффекты обязательно будут. Как забавно, что теперь поддержка выливается в меч над его головой.
— Ты прав. И всё же, А-Яо, сыграй, пожалуйста, середину мелодии или конец. Мне так хочется услышать её.
—Эргэ, мне стыдно в этом сознаваться, — Гуанъяо отвёл взгляд честных глаз и понурил голову. Камень авантюрина в умао ярко блеснул. — но я устал. Боюсь при всём желании, я не в силах сыграть вновь. Мой уровень так низок по сравнению с братом, так низок.
«Конечно, устал. Любая запретная техника Гусу Лань требует невероятных духовных сил.»
Не Минцзюэ потер переносицу и сморщился, словно съел лимон. Венка на лбу проступила синевой. Огонь за спиной главы дёрнулся, тень зверя обнажила зубы.
— При всём уважении, Сичэнь, я два раза подряд не выдержу.
Никто не выдержит.
Сичэнь понурил голову. Надеялся сыграть против одного, но с двумя тягаться — ему не по зубам. Вот когда не надо, они спеваются, что не разлей вода!
— Простите, я не хотел давить на вас. Я подумал, что ещё один раз сыграть — будет невредно. Не Хуайсан писал, что приступы участились, — Минцзюэ цокнул языком, Гуанъяо же не изменил себе: остался с улыбающимся, непроницаемым лицом. В нефритовое сердце впилась тонкая игла. — Он волнуется, пишет, переживает, а я вместе с ним. Посему совсем забыл, что техника весьма расточительная по энергии ци.
— Что ты, эргэ, не стоит извиняться!
Сичэнь покачал головой. Сейчас вежливая фраза дала пощечину похлеще бурных ругательств.
— Молодой господин не пишет о себе. Только о брате нашем. Меня съедает любопытство, как младший господин Не?
Услышав любимую тему для разговоров, Чифэн-цзунь встрепенулся, да так, что взгляд его черных глаз стал как прежде ярок.
— Не Хуайсан? Бездельник этот?! Как он может поживать, кроме как не в меду! Занимается своей безделицей, чушью и ерундой, которую кто-то несмотря на мой запрет привез.
Мэн Яо повернул сильнее голову, внимательно слушая. Уголки рта задрожали, но потом всё же вернули приторную улыбку. Непривычный холодок в голосе разбил повторяющуюся ругань:
— Его увлечение не глупость и не детская прихоть.
В зале на мгновение повисла тугая, плотная тишина. Нефрит ощутил непреодолимое желание убежать, спрятаться под одеялом и перечитать четыре тысячи с лишнем правил Гусу Лань. Эта была его личная мантра. Сейчас, даже дойдя до сотой, его сердце всё равно болезненно трепетало. Спорить с Чифэн-Цзунем в данный момент было очень чревато.
Дагэ же застыл. Глаза были округлены, брови взлетели и почти коснулись корней волос, а рот был приоткрыт. Но на лице быстро отразилась радость. И такая, когда охотник поймал лису за хвост голыми руками. Глава Не громко загоготал:
— Ты издеваешься! Что ты мне ранее говорил, прихлебатель! Сейчас на попятную? Не боишься, что труды недельные пойдут насмарку? Столько лести и лапши мне ещё не вешали на уши.
— Дагэ, я не понимаю твоего гнева. Да, я сказал, что второму господину Не пора быть серьёзнее, он не может быть всю жизнь праздношатающимся ребёнком, что он вскоре поймёт твоё беспокойство и заботу. — ореховые глаза сощурились.— Однако, право слово, я никогда и никому не говорил, что увлечения младшего брата это что-то недостойное. Он вовсе не бездарность. Душа у него другая и жаждет совсем иного. Пойми, ведь он не ты.
На быструю и звонкую речь глава лишь фыркнул, где-то вдалеке снова послышался звон. Прожилки заблестели в глазах:
— Сложно, наверное, усидеть на двух стульях. Особенно сейчас, да?
Чернильные глаза многозначительно посмотрели в сторону Нефрита. Сичэнь примирительно кивнул, заглядывая в красные глаза. Улыбка быстро слетела. Глава Лань считал своим долгом успокоить и помирить братьев. Не только названных, но и родных. Поэтому он поспешно сказал:
—Минцзюэ-сюн, я не вижу ничего плохого в искусстве и желании постичь его у Хуайсана. — мягко улыбнулся он.— Ты, наверное, запамятовал, однако я пишу картины. И очень часто.
Чернильная бровь нервно задергалась. Сильно топнул и взревел Не, вставая с трона. Стол пошатнулся. Бася кричала и билась о ножны.
— Сравнил! Уделить чернилам две палочки благовония и весь свой день!
Грузным шагом он в мгновение ока оказался рядом с Нефритом, схватил того за кисть и резко потянул, заставляя того встать.
— Посмотри на свои пальцы! Хоть они тонки, как струны, но все в мозолях от меча.
Старший мотал ладонями перед лицом хозяина, как тряпками. Глава Лань выпучил глаза и молчал, выслушивая гнев, хоть не в свою сторону, однако направленный на него. Лицо Чифэн-цзуня багровело, вены вздулись, ноздри широко раздувались, слова выплёвывали ему едва не в лицо. Однако Цзэу-цзюнь не чувствовал страха, не чувствовал боли в руках, не чувствовал резкого жжения в ватных ногах, пальцы которых успели окоченеть. Теперь они горели огнем и невыносимо чесались, словно рой пчел кусал их. Но мозг отторгал эту информацию. В голове была лишь звонкая тишина.
Нефрит тщетно пытался вырваться из захвата, однако на всё его сопротивление руки лишь сильнее сжимали худые запястья и тянули в неизвестном направлении. И как бы Лань не пытался встать, подчинится этому напору — спотыкался. Волосы вороного крыла растрепались, пыльно-синие рукава были порваны: Минцзюэ так дергал, что дорогая ткань просто не выдержала. Серебряные бесконечные облака и колоски пшеницы продолжали плакать. Сабля не замолкала, Шоэу молчал.
Где-то вдалеке послышался лязг упавшего тапперта. Каштановый столик отлетел прочь. Сичэнь испугался, что свечи могли укатиться и зажечь занавески.
— Дагэ, подожди! Отпусти, пожалуйста. Давай успокоимся?! — он оглянулся назад, потом на пол. Потухшие свечи валялись около его ног. Глава Лань выдохнул.
— Чифэн-цзунь, отпустите брата. Вы не видите, что ему больно?
Белое лицо и дрожащий взгляд был направлен на черные глаза, которые резко и широко распахнулись. Минцзюэ выпустил руки брата и отшатнулся, потом ещё и ещё, пока не осел на ступени рядом с троном. Нефрит застыл и смотрел на старшего. Потом также молча, он рассматривал алые отпечатки на белой коже. Они начали пульсировать.
Чифэн-цзунь никогда не применял ко второму силу, он даже никогда его не ругал! Сичэнь поник. Что-то надломилось в нём со стылым хрустом. То, что он думал никогда даже не поцарапается. Пальцы будто ещё были на кистях, обжигая нежную кожу.
В зале было слышно лишь шипение огня и колыхание газовых занавесок. Нефрит собирался опустить руки, чтобы мягкая парча скрыла ужас на кистях, как вдруг смутно ощутил холод от фигуры, подошедшей сбоку, и пошатнулся.
— Эргэ, позволь мне посмотреть.
Не дожидаясь ответа или хоть какой-нибудь другой реакции, Мэн Яо нежно коснулся предплечий, разворачивая их на себя. Ледяные пальцы порхали по багровым лепесткам и тревожили их, вызывая ещё больше болевых покалываний. Сичэнь ничего не сказал. Чайные глаза впились в обеспокоенное, доброе лицо. И хоть уголки ласковых губ были опущены, на переносице была морщинка, а аккуратные угольные брови нахмурены— главу Лань не покидало дикое ощущение, что человек в золоте и с умао на голове очень рад произошедшему. Очень. Рад.
По спине скатилась капля пота и впиталась в синие одежды.
— Эргэ, не тревожься: у меня есть мазь. Она чудодейственная — сразу всё пройдёт. Принесу позже. — Цзинь Гуанъяо быстро взглянул поверх смолянистого пучка из кос, который теперь был прекрасно виден, и взял под локти Нефрита.
Он уверено направлял, подталкивал и всё дальше уводил брата от главы Не. Младший аккуратно обвел Нефрита вокруг потухших свечей на каменном полу, пока тот не сводил глаз со сникшего Минцзюэ и пытался вымолвить хоть слово. Он должен был сделать хоть что-то, но легкие движения алебастровых рук не давали опомниться. Когда братья оказались около дверей, глава Не отмер и вскочил.
— Прости, Сичэнь-эр! Мне жаль…
Он выглядел несчастным. В этом огромном месте, будто новорожденный щенок.
— Дагэ!
Цзэу-цзюня резко прервали и мягко вытолкнули из темной залы.
— Эргэ, тебе нужно отдохнуть. Иди в свои покои. Я пока поговорю с братом.
Спокойный взгляд заставил поперхнуться воздухом. Перед носом главы Лань закрыли двери с самой доброй улыбкой, застывшей на кончиках губ.
***
