***
Он, должно быть, всё-таки огромный дурак, раз на это решился. Может и надо было придумать другой план, но поздно уже передумывать. Горшок ускоряет шаг, чтобы не давать волю сомнениям. Луна с неба смотрит то ли осуждающе, то ли выжидающе. В окне Андрея подрагивает огонёк. — Андрей! Князь дрогнул, отрываясь от рисунков, над которыми сидел при свече, наверняка тайком. На его лице улыбка смешивалась с озадаченностью. — Ты чего… — Пошли со мной! — не церемонясь выпалил Миша, заглядывая в раскрытое окно. — Но… — Быстро! — нетерпеливо перебивает Горшок громким шёпотом. Нужно было действовать, пока сам не струсил и не передумал. Ночной ветерок щекочет босые ноги и треплет волосы. Ярко светящая луна будто наблюдает за каждым их шагом. Миша не чувствует забирающейся под кожу прохлады. Он останавливается только тогда, когда понимает, что вокруг кроме них двоих остались лишь деревья, луна, да ветер. Неподалёку шуршит темный лес. — Зачем мы сюда пришли? — Андрей выглядит напряжённым. Ещё бы. Наверняка ничего не понимает. — Я хочу кое в чём признаться… В горле встаёт комок, как после тех проклятых пирожков. Друзей не обманывают. — Только обещай… — глотка тут же предательски высохла. Горшок сглатывает под ничего не понимающим взглядом. — Обещай, что это будет наш с тобой секрет. Ты же умеешь хранить секреты? Андрей медленно кивает, и Миша думает, что лучше бы тот на это не соглашался. Было бы проще. — Закрой глаза и не открывай, пока я не скажу, хорошо? Вновь кивок. Горшок, пытаясь мысленно подавить поток проклятий, скрывается в кустах. В голову лезут непрошенные мысли. А если он сейчас просто сбежит? После скажет, что это была всего лишь плохая шутка. Уж лучше Андрей будет обижаться, чем смотреть с ужасом. Рука крепко сжимается на амулете. Прокля́тая цацка. Если б не она… — Можешь открывать. Голос будто бы не его. Темная рубаха больше не висит мешком, отросшие волосы спадают на плечи, а во рту вновь ощутимо выпирают клыки. Непривычно уже. Их бы вырвать, да что толку — снова отрастут. Михаил смотрит сверху вниз, почти вздрагивая, когда голубые глаза широко распахиваются. Вот и всё. Сейчас закричит. Сейчас бросится бежать. Андрей почему-то молчит. Только смотрит немигающим взглядом, будто не в силах поверить. Интересно, узнал или нет? — Г-Горшок? Миша, не выдержав, прячет глаза. Никакой он не Горшок. — Это мой настоящий облик, понимаешь, да? — откуда-то из груди рвётся поток извинений и оправданий, но одеревеневший язык едва поворачивается. — Я… Андрей, понимаешь, я… — Это ты был, тогда в лесу? Внезапный вопрос заставляет застыть. Андрей глядит нервно и испытующе, но отчего-то не торопится убегать. — Я не хотел…! — тут же вырывается у Михаила. — То есть тогда хотел, но сейчас я передумал. Я– — Ты правда Горшок? Миша только сейчас замечает, как побледнел Князь. Тот мельком косится в сторону, будто из-за кустов внезапно выпрыгнет его друг, будто это и правда розыгрыш. — Правда, — голос дрожит. Звучит это, должно быть, очень жалко. Михаил вымученно улыбается, демонстрируя зияющую пустоту на месте двух передних зубов. Брови Андрея заметно приподнимаются, он, кажется, что-то осмысляет. — Ну тогда… Мише дышать не нужно, но он всё равно чувствует, что почти задыхается, когда задерживает дыхание в ожидании следующих слов. — Мне надо подумать, — Андрей на секунду отводит глаза, а потом смотрит уже как-то странно. Михаил сам для себя понять не может, что этот взгляд значит. Ему только и остаётся, что глупо пялиться и гадать, что страшнее: открытые страх и отвращение или это неведение, в котором его теперь держат.***
Андрей распахивает глаза, тут же непроизвольно вцепляясь в одеяло. В комнату из приоткрытого окна просачивается прохлада. С губ срывается облегчённый вздох. Всего лишь кошмар. Князь медленно и неловко садится, чтобы подняться с постели. Половицы холодят босые ноги, окончательно отрезвляя. Сновидение всё не желает улетучиваться до конца, цепляясь за него своими липкими щупальцами. Андрей всё ещё помнит, что снился ему Горшок. Но не тот, с кем он виделся почти каждый день. Настоящий. Высокий, словно жердь, с бледной кожей, отросшими лохмами волос и голодными алыми глазищами. Князь потирает глаза, пытаясь выбросить из головы неприятные образы. В кошмаре за ним гнались, прямо как тогда, в лесу. В непроглядной темноте леса не было видно дороги, а кусты цеплялись своими колючими лапами, норовясь утащить в ловушку зарослей. Андрей приоткрывает ставни, подставляя заспанное лицо ленивому рассвету. Давно уже привык не запирать их снаружи, на случай если Горшок снова объявится. Мысли опять возвращаются к навязчивому сну. Зевая и потягиваясь, Князь нашаривает относительно чистый листок бумаги, начиная бездумно выводить напугавшие его силуэты. А ведь Горшок совсем не такой… Даже в своём этом “взрослом” облике. Только кажется страшным, а глаза грустные-грустные. Андрей легонько улыбается, размышляя о том, что с образом из кошмара его Горшок действительно имеет мало общего. Его Горшок был неловким и нервным, даже улыбаться пытался. Чудище из жуткого сна о таком не заботилось. Жалко, с ребятами посоветоваться не выйдет… Глаза опять начинают слипаться. Князь разглядывает получившийся под слабым светом солнца рисунок. Всё самое страшное осталось на бумаге. Он проваливается в дремоту с убеждением, что нацарапанный на листе монстр — никак не Горшок.***
— Почему ты не боишься? — первым же делом выпалил Миша, стоило ему завидеть Князя. Надо же, действительно пришёл, как и обещал. Они прошлой ночью условились встретиться снова. Видимо, чтобы Андрей озвучил какое-то принятое решение. Сам Михаил глаз сомкнуть не смог, ни днём, ни ночью. Всё нутро ныло из-за этой проклятой неопределённости. Он понятия не имел, что делать. Отпустил мальчишку, даже не подумав, что тот за день успеет всем разболтать и поднять тревогу. Но это же Андрей. Андрей оправдал подсознательные ожидания и не поступил подобным образом. Вот только почему — непонятно. — Я сначала правда испугался. Миша невольно сглатывает от очередной долгой паузы. — Но потом подумал, что если ты тот же самый Горшок… Наверное, я не должен о тебе как-то по-другому думать, — задумчивость Андрея постепенно рассеивается, уступая место чему-то более светлому и открытому, — Ты ведь давно уже мог со мной что-нибудь сделать! — он запинается, нервно опуская глаза. — Съесть… например… Но не сделал же, — Князь внезапно неуверенно улыбается. Михаилу от этой улыбки становится одновременно и тепло и ужасно погано. Вполне логичные умозаключения Андрея отчего-то не снимали с широких плечей неприятный душащий груз. Тот в этот раз разглядывал его уже спокойнее, почти без опаски. И даже произнёс тихое “Горшок!” когда ждал, пока он появится на назначенном месте. — Мы всё ещё можем быть друзьями, — вполне уверенно заявляет Князь, улыбаясь уже смелее. Миша вот ушам поверить не может. Ему такое говорят, ещё и с улыбкой. Ему такому улыбаются. — Хочешь? Он с усилием кивает.***
Странное дело, будто получилось условиться о том, что ничего действительно не поменялось. А правда ли? В этот раз они вернулись к одному из любимых вечерних развлечений Андрея — наблюдению за звёздами. Хотя наблюдением это можно было назвать весьма условно. Неплотные облака то и дело прятали в своих пуховых изгибах светящиеся точки, а всё внимание уходило на разговоры. Зато сидеть так было куда привычнее, пусть и странно. Свыкнуться с тем, что теперь не приходится прятать настоящий облик было сложно. Как и с тем, что на него теперь ещё чаще смотрят. — Как тебя зовут? Михаил вздрагивает. Круглые голубые глаза были с большим любопытством приклеены к нему. — Ну, у тебя ведь есть имя? — улыбаясь уголком губ, тянет Андрей. — Настоящее, — он тихо хихикает. — В жизни не поверю, что родители тебя Горшком назвали. Миша неловко облизывает губы. — М-михаил. Улыбка Князя тут же становится шире. — Не против, если теперь буду по имени, Миш? Миша вновь отчего-то теряется. Слышать, как его настоящее имя произносят так мягко, без всякой злобы — странно, но приятно. Он раньше даже представить такое не мог. К лицу совершенно неожиданно приливает тепло. — Ой, ты покраснел! — Андрей смешливо вскидывает брови. — Не знал, что ты такое умеешь. Михаил поспешно отворачивается, теперь уже смущённо пряча лицо. Он и сам не знал, что может. Совершенно внезапная мысль о том, что Андрей не сидел бы рядом, улыбаясь вот так, если бы знал, сколько крови на его руках, ставит в ступор. Должно быть, его эмоции выдают это с головой, потому что Князь озадаченно хмурится. — Ну ты чего? — Неправильно это всё, — голос вновь предательски даёт слабину, — Плохая эта дружба, — Миша непроизвольно хмурится, принимая сидячее положение, — И вообще, ты бояться должен. Сам едва понимает, что сейчас говорит. Как будто готов так просто отказываться от того, в чём так сильно нуждался, оттолкнуть и снова остаться один. — Я думал ты не хотел, чтобы я тебя боялся. — недовольно, но слегка лукаво тянет Андрей. И как только догадался, чертёнок. Неужели так очевидно? — Ты ж меня даже не знаешь, — почти отчаянно отбрыкивается Михаил, вскидывая руки. — Зато знаю Горшка, — уверенно заявляет Андрей, которого этот аргумент явно нисколько не смутил, — А тебя узнать ещё успею, главное ведь желание. На это Михе ответить, оказывается, нечего. Он вновь уязвлённо отворачивается. Как будто кто-то действительно хочет его узнавать. Как будто Андрей хотел бы, если б знал, что его ждёт. Осознание, что рассказывать то самое ведь не обязательно, заплывает в голову словно манящее лёгкое облако с неба, тут же разбавляя гнилую горечь остальных мыслей. Может, не такая плохая эта затея. Раз уж научился быть Горшком, придётся учиться быть Мишей, который ничего в своём собственном прошлом не помнит.