Не отпускай мою руку, держи!

Геннадий Ильич нервно мерил шагами холл приёмного отделения института Склифосовского. С момента, когда Ирина Фёдоровна предупредила о скором поступлении пострадавших при взрыве в Министерстве, прошло несколько минут, но они показались Кривицкому вечностью. Везут шесть человек. Все — разной степени тяжести. В масштабе произошедшей диверсии — относительно небольшое количество раненых. В масштабе личной вселенной Кривицкого — катастрофа. Мысль о том, что помимо них могли быть летальные случаи, которые направят совершенно в другое заведение, он запер где-то на задворках своего сознания. Мироздание не может быть настолько жестоким по отношению к нему. К ним. — Геннадий Ильич, может водички? Встревоженный голос Нины доносился откуда-то издалека и сейчас не имел абсолютно никакого значения. Попытался ответить, но связки будто налились свинцом. Вокруг уже собрались коллеги, все были напряжены, находились в тревожном ожидании, что-то тихо говорили друг другу, кто-то даже пытался ободряюще улыбаться. Кривицкий категорически не понимал, как они могут быть настолько спокойны. Как Куликов мог пить кофе, готовясь к тяжёлой ночи. Как могла Аня Ханина ругалась с кем-то по телефону. Его мир был в шаге от того, чтобы разрушиться навсегда, а все остальные на его взгляд оставались практически безмятежны. Понять его в полной мере могла только Саша Покровская, также не сводящая немигающего взгляда с входных дверей и прижавшая ладони к груди. На плечо Кривицкого легла чья-то рука. — Пап, всё хорошо будет. Вот увидишь. Не волнуйся. Лешка как мог поддерживал отца, но любые слова утешения казались сейчас пустым звуком. Тем не менее, Кривицкий благодарно кивнул сыну и снова перевёл взгляд на двери. Ещё пара минут и издалека донёсся оглушительный вой сирен. По технике безопасности врачи не могли выйти к машинам — при чрезвычайных ситуациях их будет слишком много и большое скопление людей будет только мешать, затормаживая работу сотрудникам скорой, поэтому все оставались на месте в ожидании наплыва раненных. Первым привезли мужчину лет тридцати с оторванной рукой. Как только Кривицкий увидел его на каталке, тут же потерял к нему интерес. Следом был ещё один мужчина, смутно знакомый Геннадию Ильичу. Молодая девушка с обезображенным лицом. Сердце пропускало удары каждый раз, когда в холл ввозили очередного пострадавшего. Вереница чужих безразличных лиц. Почему её нет?? — Геннадий Ильич, вы не сможете... — Нет. Ирина Фёдоровна понимающе кивнула и велела отправлять девушку Волошину. В голове у Кривицкого мелькнула мысль о том, что вот так отказываться от пациента, которому нужна его профильная помощь, было непрофессионально и не этично, но ему абсолютно плевать. Всё, что его сейчас волновало — где же, черт возьми, Ира? Увидев следующих поступивших, Кривицкий сорвался с места — на каталке везли Марину Нарочинскую, а рядом с ней, держа её за руку, бежал Брагин, на лицо которого было страшно смотреть. К ним тут же подлетела Нина, началась какая-то суета, крики Олега, нерасторопность Ирины Фёдоровны, которая не могла найти свободную операционную, и вот Брагин уже ускользает из вида. — Олег, где остальные? Где Ира?! — Сейчас привезут. С ней Лазарев. — Отрывисто бросил через плечо и скрылся в грузовом лифте Сейчас привезут. Привезут. Что значит с ней Лазарев? Перевёл взгляд на Сашу, ища у неё поддержки, заметил небольшое облегчение в её глазах, которое она тут же постаралась виновато скрыть. Стало тошно. — Гена... Услышав знакомый голос, Кривицкий, кажется, забыл как дышать. Боясь, что это была всего лишь иллюзия, которую жестоко воспроизвело его воспаленное сознание, медленно обернулся. Живая! Камень, лежавший на сердце мёртвым грузом, стал вполовину легче. Живая!! В одночасье преодолел расстояние между ним и Ирой, находу шаря глазами по её фигуре, пытаясь убедиться, что она цела. Увидел пятна крови на блузке —собственная кровь застыла в жилах. Ира шла рядом с каталкой, на которую Кривицкий не обращал внимания. Он не видел никого кроме жены, не видел, как следом за ней вошёл Костя, как Саша с радостным криком бросилась ему навстречу, как вокруг стало меньше народа — врачи отправились осматривать пациентов, а телефон Ирины Фёдоровны разрывался от звонков их обеспокоенных родственников. Ничего для него больше не существовало в этот момент, кроме женщины, от которой он не мог отвести взгляд. Подбежав к жене, он схватил её за плечи. — Ира, как ты? Ты цела? Откуда кровь? ... — Ира, не молчи, пожалуйста! Говори со мной! — Тут Полонский... Надо оперировать... — голос Павловой глухой и надломленный, язык чуть заплетается. Наконец обратил внимание на каталку — действительно, на ней лежал их главврач, без сознания, истекающий кровью. — Я возьму, Ирина Алексевна. — Костик оторвался от жены и направился в сторону постовой медсестры. — Куда нам? Лазаревы тоже покидают приёмное, и оно почти пустеет. Кривицкий пытается поймать взгляд Павловой, но она смотрит куда-то сквозь него. — Ира... — Им помощь, наверное, нужна... Столько пациентов... Я не смогу. Иди ты. — У меня свой пациент. Пойдём. Ирочка, пойдем... О своих профессиональных качествах Геннадий подумает потом. Аккуратно берёт Иру под руку и ведет в противошоковое. Закрывает дверь, занавешивает жалюзи. Подходит к ней. Боится дотронуться, боится дышать. Живая. — Ирка... Нежно обхватывает руками её лицо и целует, целует везде — щеки, лоб, губы, осыпает её поцелуями с таким отчаяньем и болью, граничащими с невероятным облегчением. Спасибо, Господи! Испугавшись, что может сделать ей больно, отстраняется и снова критически оглядывает жену. Все вопросы — потом, сейчас главное убедиться, что её здоровью ничего не угрожает. — Дай я тебя посмотрю. — Я нормально. — спорит даже сейчас. Какое счастье! — Я вижу. — Кривицкий говорит как можно спокойнее и тише, понимая, что женщина всё ещё в состоянии шока. — Просто давай снимем пиджак. Вот так, аккуратно. Ира остается в брюках и белой блузке, красные пятна на которой болезненно режут ему глаза. Геннадий расстегивает пару верхних пуговиц и видит кровавые порезы и царапины, тонкой дорожкой идущие от шеи к кружевному краю белья. Показалось, что он получил удар поддых. С шумом втягивает в себя воздух. Павлова опускает глаза, проследив за направлением его взгляда. — Я не помню ничего... Ничего не чувствую. Я стояла у окна. Наверное стекло... — Всё хорошо. У тебя шок. Порезы не глубокие. Всё хорошо. Уже всё хорошо... *** Аромат крепкого кофе и запах свежей выпечки вырвал Павлову из приятного дурмана сна. Редкое для московской зимы солнце пробивалось своими первыми лучами в спальню, освещая её ярким тёплым светом. Морозный воздух, проникающий из приоткрытого окна, пробежался по обнажённой коже женских рук и Ира поплотнее закуталась в одеяло, обволакивающее её мягким спасительным облаком. С злополучных событий прошло несколько недель — неприятные воспоминания почти перестали её тревожить, а кошмары больше не заставляют просыпаться в холодном поту посреди ночи. К счастью, физически все отделались достаточно легко. У Марины Нарочинской — небольшое сотрясение и пару переломов, Полонскому повезло меньше — ему понадобилась операция, но под чутким руководством Лазарева она прошла удачно. Сама Павлова отделалась лёгким испугом и несколькими неглубокими порезами. — Начальство! Подъём! В комнату вошёл Геннадий, держа в руках поднос завтраком. Усилившийся запах кофе окончательно прогнал негу сна, возбуждая все вкусовые рецепторы Иры. Она села на кровати и с наслаждением втянула носом воздух. — Долго ты ещё будешь носить мне завтраки в постель? — деланно-недовольный тон, но сердце радостно трепещет. — Всю жизнь. Счастье. Ира сделала глоток кофе и откусила ароматную булочку. Кривицкий сидел напротив и молча любовался женой. Когда с завтраком было покончено, он убрал поднос на пол, но не спешил покидать супружескую кровать. — Ир, а может дома сегодня, а? Не рухнет там без тебя ничего, будь уверена. Павлова заливисто рассмеялась. — Уж в чем в чем, а в этом мне точно нельзя быть уверенной. Не с нашим отделением, Кривицкий. И она была чертовски права. Количество несчастных случаев, собранных всеми сотрудниками приёмного отделения Склифа, кажется нереальным. — Поэтому и посидела б ты дома. Мне бы спокойнее было. Но мечтам моим не суждено сбыться, да, Ирина Алексеевна? — Гена печально улыбнулся. — Конечно, сам же понимаешь, —Павлова беспечно повела плечами, — к тому же, Ген, с моим везением в последнее время, я уверена — меня и дома либо током шандарахнет, либо потолок обвалится. — Не смешно. Лицо Геннадия сразу посерьезнело, а в глазах мелькнула тень. — Ну прости. Ира выбралась из своего пухового кокона и перебралась в не менее мягкие, тёплые и обволакивающие объятия мужа. Удобно уселась у него на коленях, прижалась к его груди, почувствовала, как мужская рука нежно стала перебирать её волосы. — Я тогда очень испугался за тебя. — Знаю. Гена растегивает пуговицу на пижамной рубашке Иры и его взору предстаёт уже зажившая и почти незаметная дорожка шрамов. Они рассыпались по женской груди маленькими звёздочками и их можно было бы назвать даже красивыми, если бы не воспоминания, с ними связанные. Геннадий медленно и трепетно поцеловал каждый её порез. Ира склонила голову ему на плечо и прикрыла глаза. В комнате оставалось по-прежнему прохладно, но в объятиях мужа ей было тепло и надёжно. — Я так люблю тебя... Сердце Павловой замирает от его слов. Геннадий ещё сильнее прижимает её к себе, будто самое большое сокровище в мире. Она находит губами его губы и сплетается с ним в поцелуе. Они оба верят, что теперь всё будет хорошо. ***