Не отпускай мою руку, держи!

Саша Покровская вышла из второй операционной невероятно уставшая, но вместе с тем удивительно счастливая и в очередной раз удостоверившаяся в правильном выборе профессии. Три часа она боролась за жизнь женщины, попавшей в автокатастрофу. Сорок два года. Первая беременность. Эко. Слезы и мольбы спасти ребёнка перед тем, как анестезиолог дал наркоз. Страх и паника в мыслях Покровской - как она посмотрит в глаза пациентке, если вдруг не справится? Справилась. "Молодец, Сашка!", — мысленно сказала сама себе, как тогда, в юности. Когда в очередной раз на отлично сдавала экзамен. Когда на отлично прошла практику. На отлично защитила диплом. Саша Покровская всё и всегда старалась делать на "отлично" и это у неё получалось. Почти всегда. Только не в личной жизни. Отношения с Костиком становились всё напряженнее. Нет, она искренне его любила и не сомневалась во взаимности своих чувств, но внезапно свалившееся родительство стало для них большим испытанием. Сегодня утром они пережили очередную ссору. Пытаясь вспомнить причину, Саша поняла, что не может этого сделать — настолько глупым и надуманным был повод. Кто-то уколол. Кто-то вспыхнул. Кто-то вовремя не остановился. В итоге — напрочь испорченное утро. В операционной она всегда забывала о своих эмоциях — хирург не может себе позволить давать волю чувствам, когда в его руках находится чья-то жизнь, но сейчас неприятная тяжесть вновь легла на её сердце. Она даже не попрощалась с Костей перед его поездкой в Министерство. Знает же, что там его ждут не самые приятные часы, и всё равно не нашла в себе силы сделать первый шаг и поддержать мужа. Почувствовав лёгкий укол стыда, Саша тут же отбросила эту мысль — она никогда не любила рефлексировать и поддаваться унынию, с точностью наоборот — всегда решала проблемы быстро и чётко. Так и сейчас — в её голове уже зрел план, как вечером она устроит праздничный ужин для всей семьи и сделает всё, чтобы в доме вновь царили мир и покой. Разобравшись с бумажками, Саша вошла в ординаторскую, которая на удивление оказалась пустой, и уже собралась налить себе крепкий кофе — тоже привычка с институтских времён, кофе всегда бодрит и спасает от усталости, как вдруг дверь распахнулась и в комнату влетела Нина. Тревожная, всклокоченная — привычное зрелище, означающее, что в столице опять случился какой-то форс-мажор, последствия которого разгребать всем свободным и не очень хирургам Склифа, а значит кофе Саше попить вряд ли удастся. — Саш, там это... — Что, Нин? Ты чего такая нервная? Саша быстро налила себе горячий напиток, вдруг несколько минут перед спасением новых жизней у неё ещё есть, но в следующий момент рука с кружкой замерла в воздухе. Нина, закусив губу и сжимая в руках телефон так сильно, что костяшки её пальцев побелели, переминалась с ноги на ногу, а в глазах у неё читались отголоски паники. Не похоже на обычный форс-мажор. — Нина!! — Саш, там взрыв. В Министерстве здравоохранения взрыв, Саша! Кружка вылетела из рук Покровской и со звоном разбилась, упав на мраморную поверхность стола. Обжигающий напиток капал на колени девушки, оставляя расплывчатые следы на белоснежном халате, но она этого не замечала. Мысли вихрем пронеслись в её голове и, осознав весь ужас происходящего, она, как ей казалось, громко закричала, прижав ладони ко рту, хотя на выходе раздался лишь сдавленный писк. — По телевизору сказали, я сама ничего не знаю. Там тишина, Саш! Я звоню им - никто трубку не берёт! Ни Брагины, ни Павлова, ни Костик. Я хотела сначала дозвониться, чтобы вас не пугать, но они не отвечают. Нина отчаянно пыталась сделать всё, чтобы её голос звучал спокойно и уверенно, но получалось у неё с трудом. Нарастающее напряжение не давало рационально мыслить, однако она понимала, что тем, чьи близкие сейчас находятся там, в разы хуже, поэтому кто-то должен оставаться невозмутимым. Насколько это возможно. — Нина, что делать? Что делать, Нина??! — Саша уже судорожно набирала номер мужа, но в телефоне слышались лишь предательские гудки. Паника накрывала её с головой. — Так, спокойно! Наши — не абоненты... — Нина сосредоточенно думала, нахмуря лоб, а потом щелкнула пальцами и лицо её прояснилось, — Полонский! С ними был главный, надо набирать его. Надо набирать всех. Приёмную, секретарей. Кто-то может ответить. — Так звони же, Нин, ну! — голос Саши срывался на крик. — Нет у меня его номера, откуда? И вообще ничьего номера там нет, это только у Павловой, а Павлова... Нина, разведя руками, замолчала. Саша продолжала безуспешно терзать телефон. Несколько секунд тишины в поисках выхода, а потом их взгляды встретились и в головы им пришла одна и та же мысль. — Кривицкий! — в один голос воскликнули женщины, и пока Нина открыла рот, чтобы продолжить выстраивать логическую цепь их дальнейших действий, Саша пулей вылетела из другого конца ординаторской, громко хлопнув дверью. *** Геннадий Ильич расписывался в журнале дежурств, негромко напевая себе под нос мотив какой-то незамысловатой песенки. Он всегда так делал, когда был чем-то обеспокоен. Сейчас видимых поводов для волнения не было — смена оказалась в целом неплохая, операции прошли успешно, летальных нет, экстренных ситуаций тоже, что для неотложного отделения института Склифосовского скорее неожиданное, чем привычное явление. И всё же какая-то смутная тревога незаметно точила его изнутри. Мысленно отмахнулся от неё, как от назойливой мухи — слишком часто в последнее время приходилось волноваться и переживать, хотелось, наконец, пожить спокойно. В отделении царил привычный гул из людских голосов, перешептываний, взволнованных возгласов, возможно сейчас он ощущался сильнее обычного. Видимо действительно устал. Кривицкий многим бы сейчас пожертвовал ради тёплого душа, вкусного ужина и мягкой постели. И уж точно отдал бы всё на свете, чтобы сию секунду оказаться в объятиях любимой жены. Бросил обеспокоенный взгляд на часы. Задерживаются. Не к добру. Наверняка опять дурные вести. Один из многих минусов работы начальником — ты несёшь ответственность за всё и всех, как строгий воспитатель в детском саду отвечает за толпу детишек, только у тебя вместо несмышленых карапузов — весь цвет российской медицины, но кого это, собственно говоря, волнует. — Геннадий Ильич! Геннадий Ильич! В холле приемного раздался смутно знакомый взволнованный женский голос и что-то в нём заставило Кривицкого обернуться с тревожным любопытством в поисках его источника. Со стороны ординаторской бежала Саша Покровская, врезаясь в проходящих мимо сотрудников и будто не замечая этого. На халате свежее кофейное пятно, в глазах слезы, волосы растрепались. — Геннадий Ильич... — Тише, тише, Саша... Что случилось? На вас лица нет. — Они там... Там взрыв, а они... Трубку никто не берёт. Костя молчит. Я не знаю что делать, надо звонить, надо искать, Геннадий Ильич, они не отвечают... Какое-то липкое вязкое чувство, непонятно откуда взявшееся, зарождалось в груди Кривицкого, медленно разливаясь в области сердца. — Саша, я ничего не понимаю. Успокойтесь, объясните нормально. Какой взрыв, кто не отвечает? Вопрос, на который он не хочет знать ответа. — В Министерстве взрыв, — Саша пыталась восстановить сбившиеся дыхание. — Мы звонили нашим, но никто не отвечает. У нас нет, никакой информации. Сашины черты лица вдруг потеряли резкость, как, собственно, и всё вокруг. Сердце Кривицкого пропустило удар. Ещё один. И ещё. Сделал глубокий вдох и покачнулся — то ли от нехватки кислорода, то ли от услышанной новости. Ноги стали будто ватными, а пол под ними и вовсе потерял всякую устойчивость. Кривицкий схватился за стойку регистрации, чтобы не упасть. Нельзя отключаться. Нельзя. Ира... Министерство... Взрыв... Ира там... Она там... Мысли отказывались выстраиваться в что-то более оформленное, воображение подсовывало яркие вспышки, невнятные образы... Ира... "Тогда до вечера... " — Геннадий Ильич, нужна ваша помощь! Позвоните кому-нибудь, вы же многих знаете, у вас связи! Пожалуйста! Геннадий Ильич!!! Полный отчаянья голос Покровской вырвал Кривицкого из водоворота его отравленных мыслей. Сфокусировал взгляд на девушке, пытаясь понять, о чем она говорит. Было непросто. — Позвоните Полонскому, позвоните кому-нибудь! Пожалуйста, помогите!! Саша была близка к тому, чтобы скатиться в истерику, но у Геннадия не было ни моральных, ни физических сил её успокаивать. Бессвязно пробормотав "Да... Надо... Сейчас..." — скорее себе, чем ей — он развернулся и, машинально захватив ключ, на автомате пошёл к кабинету заведующей. Медленно, будто до сих пор не до конца понимая, что происходит. Всхлипы Покровской наббатом звучали у него в ушах, мешая сконцентрироваться. Она сползла на пол, начиная плакать всё сильнее, но Кривицкий этого уже не видел. С каждой секундой устрашающая реальность обрушивалась на него всё сильнее, заставляя его перейти на бег. Попав в замочную скважину не с первого раза, он вошёл в кабинет Павловой и в одночасье был сражён наповал запахом знакомых духов. Она была здесь несколько часов назад. Он обнимал её. Он не успел её поцеловать... "Тогда до вечера..." Подбежал к массивному столу из тёмного дерева, на котором хаотично были разбросаны бумаги, документы, пара леденцов, какие-то скрепки, ручка без колпачка и наспех снятый бейджик. Будто их обладательница вышла на секунду и вот-вот вернётся. Не думать! Под ворохом бумаг нашёл её ежедневник. Каллиграфический ровный почерк, знакомый с юности, когда он списывал её конспекты по анатомии, когда... Не думать!!! В разделе телефонного справочника нашёл номер Полонского. Набрал. Механический женский голос безразлично ответил, что абонент временно не доступен. Перебрал все стационарные номера, которые могли дать какую-то информацию. Гудки, гудки, гудки... Набрал самый важный номер, затаил дыхание... Тот же голос поразительно равнодушно каждым словом забивал новый гвоздь в сердце мужчины. Понимая тщетность своих попыток, позвонил ещё раз. И снова. И снова. "Пожалуйста, включи телефон. Возьми трубку. Что может быть проще, возьми трубку, ну? Пожалуйста, Ира!" В распахнутой двери показалась светлая голова Нины. — Ну что? — надежда во взгляде. — Ничего. Сам не узнал свой голос — хриплый, безжизненный — показалось, что он звучит каким-то отдаленным эхом. Опустился в кресло. Запах, везде этот запах. Её запах. Облокотился на стол и закрыл лицо руками, запустив пальцы в волосы. — Геннадий Ильич, не волнуйтесь, пожалуйста... Пока никакой информации нет, ничего не известно, может они... Молчание. — Геннадий Ильич.... Она не знала, что ещё можно сказать. Кривицкий сидел не шелохнувшись. Мысль о том, что он в очередной грёбаный раз может потерять весь смысл своего существования, медленно убивала его. Душила. Не давала дышать. Не давала думать. Всё, что он ощущал — животный неконтролируемый страх, пробирающийся под кожу, ломающий кости, разрывающий изнутри. Нужно что-то делать, куда-то идти, кому-то звонить. Но ужас и паника не давали ему пошевелиться. И этот запах... Везде этот чёртов запах. "Тогда до вечера... " Издав нечеловеческий рык, Кривицкий хлопнул рукой по столу с такой силой, что все бумаги взлетели вверх, а всё ещё стоявшая в дверях Нина испуганно подскочила. В этот же момент в кабинет ввалилась запыхавшаяся Ирина Фёдоровна. — Везут! Сюда, к нам. Всех везут!