***
— Ау! — Мицуки зашипела от боли, одергивая свою руку. Она отступила на пару шагов назад, зажмурившись. — Ма.. — Вырвалось из плотно сжатых зубов. Женщина раскрыла свои глаза, смотря на сына. Её губы сложились в нервную улыбку, когда она кивнула на один из кухонных шкафчиков. — Все в порядке! Просто достань маме аптечку, ладно? — Кацуки проигнорировал её слащавый тон, слишком увлечённый волнением. Он просто помогал своей матери с готовкой, нарезал овощи, когда матриарх семьи начала подшучивать над ним. Бакуго не собирался использовать на ней свою причуду, — он никогда бы не стал, — но его попытка шутливо толкнуть её спровоцировала активацию, вызывав пару искр. Он обжëг собственную мать, хоть и не хотел этого. Подросток последовал просьбе, вытаскивая с верхних полок кухонного шкафа небольшую белую коробку, обклеенную наклейками с цветами и котятами. Мицуки заворчала, усаживаясь на стул у обеденного стола. Сын подскочил к ней, зарываясь в коробку. — Там есть мазь от ожогов..— Кацуки что-то пробормотал под нос, вытаскивая нежно-голубой тюбик с нужным препаратом. Его мать улыбнулась, закатывая рукав домашнего свитера повыше. Розовый ожог-звёздочка на её руке был несерьёзным. Не было волдырей или крови, но Кацуки всё равно чувствовал лёгкий аромат сладковатой поджаренной плоти. Аромат, пропитавший его гакуран навсегда. Не важно — фантомный он или нет, — желчь всё равно подступила к горлу, мешая дышать. Кацуки аккуратно наносит мазь на ожог. Мицуки кривится от боли, недовольно фырча. Пот на лбу Кацуки холодеет, а желчь в глотке поднимается всё выше. Было ли Деку так же больно? Корчился ли он на полу своей комнаты, в попытке нанести охлаждающую мазь от ожогов на раны, оставленные причудой Кацуки? Такие же несерьёзные, но, наверняка, болящие. — Эйй, отличная работа! — Подбодрила его мать. Кацуки не нуждался в утешении! Мицуки это знала, но видимо, что-то в выражении его лица, заставило её забеспокоится, раз она позволяла себе инфантилизировать. Кацуки нахмурился, но ничего не сказал по этому поводу, что, кажется, заставило женщину заволноваться ещё больше. Юноша вытащил марлевые пластыри из коробки, но Мицуки отрицательно помотала головой. — Нет нужды бинтовать. Ожог несерьёзный и небольшой, он лучше заживёт на свежем воздухе, — Блондин ничего не ответил, лишь кивнул, собираясь подняться. Рука матери остановила его, усаживая назад. Женщина взволнованно нахмурилась, бегая взглядом по лицу своего сына. — Что случилось? Я могла бы сказать, что ты взволнован ожогом, но это не основная причина твоих переживаний, верно? — То, чего боялся Бакуго в своей матери больше всего — это её проницательность. Мицуки создавала впечатление эмоционального и мало вдумчивого человека. Она не умела "читать людей", — как Масару,— но она прекрасно понимала своего сына. По словам отца, Кацуки был как открытая книга, таким же как и его мать, поэтому неудивительно, что Мицуки так хорошо его понимала. Их бытовые ссоры всегда были разгорячённым и громкими, но это, на самом деле, обычные повседневные мелочи, которые взрывались из-за смеси их характеров. Серьёзных ссор у них практически не было, а если были, то отец всегда был рядом, успокаивая их обоих. Сейчас они не ссорились, но присутствие отца всё равно не помешало бы. Бакуго редко говорит с родителями "по душам". Такие беседы нужны лишь слабакам и нытикам, — таким как Деку, — хотя сейчас он, совершенно позабыл об этом, а опомнился лишь заметив, что его рот начал двигаться сам по себе. — Что если я..что если я причинил кому-то боль своей причудой? — Женщина нахмурилась. Кацуки опустил свои глаза в стол. Он не боялся её гнева, но разочаровывать её не хотелось. — Чёрт, это всего лишь оправдание, но я не хотел этого. — Рука матери сжалась на его запястье. Она, скорее всего, уже начала догадываться о чём конкретно говорил Кацуки. — Я планировал ударить взрывом в стену рядом с ним, но причуда просто вышла из под контроля, — Мицуки напряглась сильнее. Кацуки замолк, ожидая её реакции. — Я знала, — Губы женщины расплылись в грустной улыбке, когда Кацуки осмелился посмотреть на неё. — Я знаю, как работает твоя причуда и как, — Она бросила короткий взгляд на свой ожог, — выглядят ожоги от неё. Но я так же знала, что ты не смог бы сделать настолько большой взрыв. Твои руки просто не вырабатывают столько пота за раз, — Она покачала головой, её рука перехватила ладонь Бакуго. Женщина потирала подушечки пальцев сына, она всегда делала так, когда он был младше. Маленький жест-привычка, успокаивающий его в детстве и до сих пор. Эмоции, будто бы улеглись на дно стеклянной бутылки — штиль, — спокойствие и умиротворение. Так непривычно. Кацуки, кажется, чувствует бурление внутри постоянно. Это бурление находит себе новых жертв из его окружения, поглощает, заставляя Бакуго злится на что-либо или кого-либо без видимых на то причин. Это чувство горения в груди напоминало чем-то его причуду. Стоит ему начать её использовать, как бурление появляется и в руках, готовое выплеснуться наружу. Раньше Кацуки не видел в этом взаимосвязи, сейчас же, когда он начал прослеживать связь эмоций с причудой, это имело смысл. Кацуки всегда оценивал свои эмоции поверхностно, не вдумываясь в причины их возникновения, и при этом он всё равно руководствовался исключительно чувствами, игнорируя рациональность. Когда он думает о Деку и гнев бурлит в его груди, он прислушивается к глубине, этому шипению на кончиках пальцев и котлу эмоций. Стоит только сделать это, как любой гнев, направленный на Изуку, исчезает, будто бы его и не было. Будто бы он никогда и не злился на Деку вовсе. Будто Деку был обычной преградой на пути к тому, что его по настоящему раздражало. Настоящие причины злости Бакуго всегда были связаны с Мидорией, а он, ошибочно, считал его целью своих эмоций. Сейчас он это понимает. Слишком поздно, но ему всё ещё хочется всё исправить. — Ты же знаешь, что все любящие матери стараются защитить своих детей? — Мицуки дала сыну пару минут на раздумья, прежде чем начать говорить. Кацуки непонимающи посмотрел на неё, не понимая, к чему она заговорила об этом. В её глазах промелькнул какой-то отголосок боли, напоминающий чем-то разочарование. — Я тоже защищаю тебя, но , как хороший родитель, я должна воспитать тебя хорошим человеком, и я должна была позволить тебе столкнуться с последствиями собственных поступков. Поэтому, после "происшествия с причудой", я предположила, что нападавшим можешь быть ты, — Чувства в глазах матери усилились, она невесело усмехнулась. — Я сказала об этом только Инко. Я ожидала чего угодно: гнева, обиды, осуждения, даже оскорблений и ненависти. Но я не ожидала, что она начнёт оправдывать тебя, — Из плотно сжатых губ женщины вырвался звук, напоминающий заглушенный всхлип. Младший Бакуго уставился на мать, позволяя той сжать свои запястья до впивающихся ногтей. Мицуки любила Инко, они были подругами с школы и были вместе столько лет. Должно быть, что-то случилось между ними, что-то, что разочаровало Мицуки и пошатнуло их дружбу. — Она не хотела начинать расследование. Никто не хотел, кроме, — Она снова посмеялась, видимо, от нервов. — меня и твоего отца. Никто кроме нас. — Она резко вскинулась, утирая выступающие слёзы из глаз. — Дело не только в тебе! Мы даже не были уверенны в том, что это ты. Просто, кто если не мы? — Уголки её губ поднялись вверх. — Ведь так делают герои, да? Помогают, даже если никто другой не хочет. — Она пыталась поднять настроение им обоим, что не возымело успеха, и лёгкая улыбочка покинула её лицо. — Расследование не проводилось, поэтому и каких-либо доказательств у нас не было, а обвинять тебя без них мы не могли. Ожоги Изуку были очень похожи на твою причуду, но они были слишком обширными... Поэтому, мы решили оставить всё как есть и ждать твоего признания, если это сделал ты, — Лёгкая строгость пробежала по её лицу и отразилась в голосе. Мицуки, признаться честно, ожидала большего от сына, мечтающего стать героем. Возможно, она требовала слишком многого от ребёнка, но она надеялась что их взаимосвязь с Изуку будет достаточно крепкой, чтобы Кацуки чувствовал вину. Она была права, но лишь от части, — о чём сама и не догадывалась. За последние недели Бакуго всё чаще летал в облаках, он был чрезмерно, для себя, спокоен. Он увлечённо слушал интервью героев по телевизору, любых, а не только Всемогущего. Постоянно читал что-то в своём телефоне, буквально не отлипал от него, хотя раньше такой привычки не имел. Пару раз, проходя мимо комнаты сына, Мицуки слышала приглушённые голоса. Разобрать что они говорят она не могла, но голоса некоторых героев она знала достаточно хорошо, чтобы узнать их. Она терялась в догадках, но не спрашивала. Кацуки нужно было уединение, а их расспросы могут всё испортить. Они дали ему пространство для раздумий и, кажется, это помогло. В уголках глаз защипало. Кацуки сощурился, не желая распускать сопли. Он не хочет просить помощи, ведь он не слабак и должен разобраться в себе сам! Но контроль продолжает ускользать сквозь пальцы. Эмоции всегда были необузданными и непокорными, но причуда всегда подчинялась Кацуки. Но сила больше не была в его власти, как и собственные эмоции, переходящие грань здравомыслия. Мицуки молчала, рассматривая внутреннюю борьбу в глазах своего ребёнка, в ожидании, когда тот раскроет рот и заговорит. — Мам, наверное, мне нужна помощь, — Слова выходили с хрипом, царапая горло и гордость. Мицуки рвано выдохнула и поддалась вперёд, заключая сына в объятья. Если минутная слабость поможет ему стать сильным в будущем — он готов на это пойти.***
« — Эй, Деку, — Кацуки пнул красный кросовок, заставляя оступится. Изуку устоял на ногах, но парень, стоящий за блондином, помог ему упасть, пнув зеленоволосого по колену. Изуку упал, опуская голову, в попытке скрыть свои глаза за отросшей чёлкой. Его школьная физкультурная форма была потёртой и грязной, колени исцарапаны, как и ладони. Сегодня они играли в вышибалы, Мидория был самой желанной целью. Бакуго ненавидел, когда этот слабак пресмыкался. Разве он не хочет стать героем? В тайне, Бакуго всегда надеялся получить удар в ответ, хотелось хорошей драки, которая сможет доказать ему, что Деку чего-то стоит. Но он никогда ничего не делал в ответ, терпел, оправдывался и извинялся. Хотя, в последние время Изуку почти не говорил. Мидория его не игнорировал — он смотрел на Бакуго. Смотрел своими широко раскрытыми зелёными глазами, с бушующим солнцем внутри и целой звёздной картой на окраине. Но солнце тускнело, а звёзды бледнели, будто бы что-то накрывало их тенью. Кацуки это раздражало больше всего, хотя он и не понимал почему именно. Вообще-то, он никогда не понимал, почему Деку его бесит. Некоторые причины лежали на поверхности — слабость и немощность, непоколебимая решимость и наивность, — но большая часть из них была неясна. И это стало лишь очередной причиной для гнева. — Понравились вышибалы, уёбок? — Статист с крыльями засмеялся, его ботинок прилетел в живот Деку, сидевшему на полу в полупустом коридоре у мужской раздевалки. Зелёные глаза не отрывались от Кацуки. Гнев бушевал в нём каждый раз, как Изуку появлялся в поле зрения. Замарашка всегда следовал за ним молчаливой тенью, его присутствие это аксиома. Но уже месяц Деку не следует за ним, чаще молчал, реже улыбался. По какой-то причине это пугало Кацуки, ведь он этого совершенно не понимал. Что случилось, и почему он не заметил? Гнев Бакуго, казалось, должен был улечься, но, как бы не так! Стыдно признаться самому себе, но отсутствие Деку злило его ещё больше, чем его присутствие. Злили идиоты одноклассники, пинающие его и ломающие его вещи. Злили надписи на его парте и множество изуродованных пожеланий смерти на листках его тетрадей. Злило, что одноклассники выбрали мишенью его, закидывая мячами так, будто желали убить. Кацуки считал, что причиной его гнева был Деку, даже если раздражение вызывал не он. Кацуки привык считать, что во всём всегда виноват Деку. Кацуки считал, что это Деку виноват в том отношении, что получает. Ведь так говорили другие дети, учителя, а взрослые не могли ошибаться. — Слабак! — Вскрикнул один из статистов. Блондин цыкнул, отпихивая двух идиотов, пинающих Изуку. Зелёные глаза были сосредоточены лишь на блондине, который слишком погрузился в себя, чтобы обращать внимание на окружение. Придурки отошли, ухмыляясь. Бакуго поднял свою руку, искры разбежались по его коже. Он хотел видеть Изуку рядом. Он правда этого хотел? Почему? С того дня, как Изуку стал его избегать, Бакуго не переставал думать об этом. Его гнев утихал, как только он погружался в себя, задумываясь перед сном. Утром светлые мысли покидали его голову, заслонённые пустым гневом. Бакуго использовал взрывы не только для запугивания Деку. В основном, он запугивал других. Бакуго нравилось иметь контроль над идиотами-статистами. Ему нравилось, когда он мог отпугнуть их парой громких щелчков и рыком. Статисты что-то говорили, они покрывали Изуку оскорблениями и, даже несмотря на намек Бакуго, продолжали пинать его. Ноги Деку покрылись синяками, тёмно-синими пятнышками, вызывающими отвращение. Щелчок, кожа Бакуго загорелась искрами, вырывающимся из его пор. Он склонился, направляя дымящийся кулак в область стены, находящейся у головы Деку. Кацуки всегда отводил свой кулак назад, не позволяя ядовитым испарениям, исходящемим от его кожи, коснуться ноздрей задрота. Пара было слишком много. Больше чем обычно. Отведенный кулак не помог и Изуку закашлялся, вдыхая пары. Кацуки проигнорировал это и выбросил руку вперёд. Взрыв, вырвавшийся из его руки ослепил. Лёгкое покалывание ожога покрыло запястье. Ядовитый дым заполнил воздух, застилая всё вокруг. Статисты отпрыгнули в испуге. Сам Бакуго отскочил назад, не ожидавший столь сильного выхлопа. Он не собирался бить так сильно! Пота было недостаточно для такого сильного удара! Дым начал рассеиваться, оседая вместе с крошками грязи и бетона. Кацуки мог видеть силуэт Изуку, прикрывающего своё лицо руками. Зеленоволосый подросток отвёл дрожащие руки от своего лица. Края его спортивной футболки были опалены, а шорты начали покрываться каплями крови. Местами его кожа слезала кусками, она падала с тихим хлюпаньем на пол, вместе с сгустками крови. Руки Изуку были покрыты ожогами. Ожоги покрыли часть ладоней и пальцев, там были самые незначительные из них, меркнувшие на общем фоне. Ожоги шли до предплечий, где заканчивались неровными пятнами и кровавыми подтёками. Основной удар пришёлся на промежуток от запястий до локтей. Если бы Деку не прикрылся руками, то его лицо было бы сожжено. Зелёные глаза не переставали смотреть на Кацуки. Они побледнели, приобретая молочно-зелёный оттенок, и дрожали от страха и боли. Но взгляд Деку всё равно не отводил, скорее всего от шока. Кацуки уставился на его руки. Парень попытался ими пошевелить, но это спровоцировало очередные потоки крови и пару упавших ошмётков, наверное, кожи. Руки у Деку тонкие и худые, от неровности сгоревшей плоти они напоминали обглоданные кости. Кацуки трясет, он смотрит на черные пятна гари на его одежде и стене; на лужи крови и плоти; на практически белые зрачки пустых глаз. Пахло гарью, карамелью и чем-то химическим, — запахи причуды Кацуки, — перебиваемые лишь ароматом подгоревшей плоти и металла. В ужасе Кацуки наблюдал, как Изуку начал опускать свой взгляд на свои руки. Его рот приоткрылся, но он так ничего и не сказал. Деку просто пялился на них, пока Бакуго сходил с ума, не в силах оторвать взгляда или заставить себя двигаться. Одна из рук Мидории дрогнула и начала движение. Дрожащими, розовыми от ожогов пальцами, зеленоволосый схватил кусок кожи, свисающий с его запястья. Он оторвал его так буднично, словно этот кусок кожи принадлежал не ему, а куску мяса на его тарелке. Изуку вряд ли осознавал боль или происходящее вокруг него, и сделал это, повинуясь своему шокированному разуму. Желчь подступила к горлу, когда Кацуки смог разглядеть очертания мышц под снятым куском. Деку начал поднимать взгляд на него, пока уголки его губ поднимались в извращённой ухмылке. Изуку раскрыл рот, тихо, но удивительно чётко сказав: — Ты счастлив теперь?» Бакуго резко поднимается с постели. Тяжёлое дыхание настолько резкое и сбивчивое что обжигает горло холодным ночным воздухом. Блондин позволяет себе отдышаться. Когда дыхание приходит в норму, Кацуки падает на подушку, всматриваясь в потолок. Воспоминания забегают в его разум без приглашения, а он слишком устал, чтобы сопротивляться. Кто-то вызвал полицию. Он не знает кто именно — идиоты-статисты или кто-то из персонала. Но он помнит, что никто даже не ставил под сомнение его невиновность. Сейчас, после разговора с матерью, он думает что это было глупо. Он был первым и самым идеальным подозреваемым, любой идиот соединил бы точки, если бы просто глянул на его причуду в реестре. Бакуго не знает, арестовали бы его, учитывая факт непреднамеренности. Даже так, ему бы хотелось, чтобы его хотя бы отстранили, наказали, ну или отчитали. Видит бог, он заслужил наказания. Но его отпустили практически сразу же, даже не вызвали его на допрос! Видимо, беспричудность Изуку перекрыла любые остатки здравомыслия у полицейских. Он вспоминает, что тогда впервые разозлился на себя и на кого-то кроме Изуку. На самом деле, тогда он очень много размышлял, слишком много на его вкус, но это помогло ему, наконец-то, начать думать, не доверяя своим хаотичным эмоциям. Он просматривал интервью с про, слушал радио шоу с героями на тематику причуд и геройского духа. Потом он перешёл на статьи. Сперва он читал про героизм и качества, присущие про. Затем, перешёл на статьи про дискриминацию, а закончил опасными причудами и изучением взаимосвязи силы с личностью. За всё это время Кацуки пришёл к некоторым выводам: Первое — он на самом деле ужасен в самоконтроле и понимании собственных эмоций. В частности — гнева. С такой сильной причудой быть нестабильным — опасно. Но никто, конечно же, не удосужился ему это объяснить. Родители, разумеется, говорили ему об этом с детства, но Бакуго был слишком самолюбивым засранцем, чтобы слушать их. Второе — на самом деле он не ненавидит Деку. Он ненавидит его слабость и покорность. Он ненавидит всех тех, кому он позволяет причинить себе боль. Из-за гнева, застилающего глаза и мешающего здраво мыслить, Кацуки считал, что причиной его злобы был Деку. Зеленоглазый подросток правда раздражал Бакуго, но не настолько, чтобы ненавидеть его. Бакуго не умеет понимать самого себя и свои эмоции, а в пик полового созревания это перешло границы, становясь неадекватным. Бакуго казалось, что это Изуку виноват в том, как люди к нему относятся. Почему то это звучало логично, особенно для того, кто руководствовался исключительно эмоциями с начала средней школы. Кацуки всё ещё злится без причины, гнев бурлит в его груди, отзываясь колючей причудой под кожей. Но сейчас он задумывается о причинах и целях своих эмоций. Сейчас, цель его злобы — он сам, тётя Инко, учителя, другие ученики, полицейские и раздражающе громкое чувство вины, бьющее по затылку. Третье — он слабак, который слишком напуган, чтобы извинится. Как можно отделаться обычным "извини, я был не прав", после того, как Кацуки отправил Деку в больницу, покрытого ожогами. Как можно извинится за годы издевательств и оскорблений? За собственную гордость, не дающую задуматься хоть на минуту. За неспособность вовремя попросить помощи, чтобы обуздать самого себя. Как он вообще сможет всё это объяснить, и выслушает ли Изуку. Кацуки его предал. Он поверил трёпу взрослых, утверждающих, что Деку бесполезен. Поверил учителям, уверяющим, что Кацуки будет прекрасным героем, а его поведение совершенно нормально. Поверил своим лживым эмоциям, выходящим из под контроля. Будет ли это чем-то кроме пустых оправданий? Гордость и самолюбие Кацуки задето, это раздражает его до безобразия, но парень засовывает это чувство поглубже. Он слишком уж часто прислушивался исключительно к себе, а как показала практика, его ощущения имеют тенденцию лгать. За это время он провёл лишь пару консультаций у психолога и, по совместительству, консультанта по причуде. Они ещё ничего не добились, — лишь простраивают "доверительные" отношения, — но Карга уже успела сообщить ему о своей гордости. Хоть он и демонстрировал раздражение, но слова матери разожгли решимость, толкающую Бакуго вперёд. Карга.. Бакуго помнит, что она и отец ходили к Изуку в больницу. Сперва втроём, вместе с тётей Инко. Потом, Мидория перестала приходить вовсе, она, ссылаясь на работу, избегала сына, как чумы. Кацуки не узнал бы об этом, если бы не очень тихий разговор родителей на кухне: « — Ты же знаешь Инко! — Голос матери был задушенным, будто она плакала или была на грани. Кацуки не любил этот тон, ему не очень нравилось, когда мать плакала. К его чести, он никогда не был причиной её слез. Лучше от этого не становилось, разумеется. Он присел на ступеньку, спуститься парень ещё не успел, так что заметить его было бы сложно. — Ей, должно быть, просто больно смотреть на раны сына! — Мицуки.. — Голос отца был непривычно напористым. Масару не был грубым или строгим человеком, но это не значит, что он не мог быть таковым. Самые строгие выговоры и наказания Кацуки получал от отца. Его строгий тон и прищур глаз были намного эффективнее криков матери. Масару был зол, но не на мать, это был очевидный факт, ведь отец никогда не говорил таким тоном с ней. Они вообще редко ссорились, если так подумать. — Она просто ищет предлог. Её сын не может даже есть самостоятельно, а ей "неприятно"? Даже если бы ты чудом сдерживала рвотные позывы, разве бы ты покинула своего ребёнка? Мать всхлипнула. Кацуки морщится. — Мицу, я знаю, что Инко и ты очень близки, что ты, от части, её идеализируешь. Но она изменилась, она уже не та добрая женщина, что была раньше. И ты прекрасно понимаешь, что ей просто наплевать на сына. Она пытается это скрыть, — от него, а не от нас, — но актриса из неё не самая лучшая. Мицуки, перестань отрицать очевидное! — В комнате повисла тишина. Было слышны приглушённые всхлипы матери, которая, похоже, спряталась в объятьях своего мужа. — Да, — Тихо сказала она, — Ты прав. » Подслушанное объяснило, почему Мицуки и Масару навещали Мидорию в больнице. Обычно, Кацуки взбесился бы, но чувство вины так сильно душило его, что даже подумать о злобе было невозможно. Ему хотелось навестить задрота. Он не знал зачем, ему просто нужно было убедится, что он в порядке. Родители навещали Изуку поочерёдно, каждый день после работы. Бакуго не приходилось сжимать свою гордость в кулак, чтобы спросить о состоянии Изуку, — родители и без просьб рассказывали о нём. Бакуго становилось немного легче от осознания того, что он идёт на поправку. Блондин зажмурил закрывающиеся глаза. Мысли утомляли куда больше, чем он ожидал. Он заполнял свою голову воспоминаниями, чтобы отогнать кошмары. Помогало не сильно, но размышления помогали заземлиться. Кацуки глянул на свой стол. Лёжа он не мог рассмотреть письмо, лежащее на нём, но он знал, что оно было там. Ожидало, когда Бакуго наберётся смелости вручить его адресату. Парень закрыл глаза, позволяя очередному кошмару завладеть его разумом.***
— Инко, ты шутишь?! — Голос матери бьётся о стенки дома, разнося её крик по коридорам. Кацуки прильнул к стене. В последнее время Бакуго часто подслушивал чужие разговоры. Это, на самом деле, не его вина. Акустика их дома в смеси с громким голосом матери, делали все за него. Кацуки любил быть в курсе, даже если то, что он узнает причинит ему дискомфорт. Способов узнать что-нибудь о Деку у него не было, так что подслушивание было идеальным вариантом. — Нет! Я уезжаю, это окончательное решение, — Слёз в голосе Мидории не было, лишь раздражение, не свойственное ей. — Ты не можешь просто взять, блядь, и бросить своего сына! О чём ты вообще думала?! — Ты не можешь осуждать меня! — Голос женщины сорвался на крик, — Ты не знаешь: каково это! — Некогда мягкий голос Инко был груб, он звучал как-то неправильно, будто бы он и не был создан для такого тона. Злость для Инко была инородна. Мицуки, кажется, думала так же, если судить по тому как она замолчала. — Я не могу больше врать ему в лицо! Не могу смотреть на его вечные раны и ссадины, на порванную одежду или испорченные вещи! Я устала волноваться! Я не могу смотреть в его глаза и обещать, что всё будет хорошо, что дети в школе просто злые и после его выпуска всё станет лучше. Это все ложь! Практически все старшие школы не принимают беспричудных! Его не наймут на работу, даже на самую низко оплачиваемую! Он будет жертвой жестокого обращения и пренебрежения всю жизнь! И я не могу на это смотреть! — Она всхлипнула. Хозяйка дома всё ещё молчала. — Никто никогда не заметит его талантов! Никто никогда не поможет ему! Никто не полюбит его! — Инко истерично всхлипывает. — Я не люблю его! Я просто не могу любить его! Я устала врать о том, что все ещё люблю! — Инко, в-все не настолько плохо! Ты..нельзя просто взять и сдаться! — Слышится возня, шуршание тапочек по полу и ели слышимый шлепок, — Инко оттолкнула руку Мицуки. — Ты не понимаешь! — Она взвыла. — Тебе повезло, Мицуки. — Инко выплюнула слова, подобно оскорблениям. — У твоего сына хорошая причуда, он умён и преспективен, его ждёт хорошее будущее. Тебе повезло и ты никогда не узнаешь, какого это: сожалеть о рождении собственного ребенка! — Голос Мидории обрывается. Она замолкает, когда громкий шлепок ладони о щёку наполняет комнату. Кацуки затаил дыхание, неосознанно сжимая ткань своей футболки на груди. — Не смей так говорить! — Мама звучит сдавленно, она плачет или сдерживает слёзы. — Повезло?! Это не ебучая лотерея! Наши дети не неудачная игрушка из автомата! — Она делает пару прерывистых вздохов, прежде чем переходит с крика на более менее спокойный тон. — Ему будет тяжело — это правда. Но это не его грёбаная вина! Ему тяжело не потому, что он беспричудный, а потому что окружающие считают это недостатком! Именно поэтому ему нужен кто-то, кто будет его поддерживать несмотря ни на что! И ты знаешь это и все равно бросаешь его? Как ты вообще могла разлюбить собственного сына?! — Кацуки сдавленно дышит, чувствуя тяжёлый ком, застрявший поперёк горла. Он не может разобрать те слова, что говорит Инко, слишком тихими они были, но конец фразы он, к сожалению, слышит отчётливо: — Он не проживёт дольше двадцати пяти: либо убьёт себя сам, либо ему помогут. Гостья вылетает из кухни, спеша в сторону входной двери. Кацуки скрывается в ванной первого этажа, пока, вылетевшая за Инко мать, не заметила его. Он скатывается на пол, плюхаясь на холодный кафель. Неужели, всё было намного хуже, чем он думал?***
Сжатый кулак останавливается в миллиметре от двери. Блондин прикусывает щеку изнутри, сдавливая рвущееся рычание. Парень стоит так пару секунд, прежде чем опускает руку в поражении. Второй рукой он сжимает конверт. Бакуго сдаётся, спускаясь на корточки у двери. Он бережно разглаживает помятое письмо, прежде чем толкает его в щель под дверью. Ему приходится приложить некоторые усилия, что бы всунуть кусок бумаги туда. Ему повезло, что в дерьмовом дешёвом доме Мидории входные двери не доходят до пола. Он мог бы положить конверт в почтовый ящик, но вряд ли Изуку проверяет его. Кацуки поднимается на ноги, воровато оглядывается и закидывает сумку на свое плечо. Он ещё не готов столкнуться с Изуку лицом к лицу. Не то что извинится, просто отдать письмо в руки он не в силах. Бакуго надеется, что Изуку прочтёт его, прежде чем выбросит или разорвёт. Блондин поправляет съехавшую перчатку на своей руке. Они не очень удобные, но он уже начал привыкать к ним. Жаловаться Кацуки всё равно не собирался, это было его решение, а отступать не в его стиле. Подросток сбегает,